***
Она проснулась резко, мгновенно почувствовав, как неприятно прилипла сорочка к телу. Серсея стерла запястьем капли пота со лба. Отголоски сна рассеивались, и она все больше начинала ощущать это горькое послевкусие, когда полная картина сновидения все четче взрастает в памяти, объясняя тревожное пробуждение. Серсея ненавидела эти сны и любила их одновременно, они стали болезненно необходимы ей тем, что совмещали в себе наказание с благословением. Струйка пота скользнула по шее, и Серсея поежилась. Захотелось окунуться с головой в прохладную ванну, только бы избавиться от ощущения липкости на коже. Серсея провела ладонями по шее, а потом вытерла влажные ладони о сбившийся к бедрам подол сорочки. Рядом с ней безмятежно спала Эллария. Ее лицо было спокойно, волосы и кожа — сухими, несмотря на тяжелый воздух в комнате. Ничто не терзало ее во сне или наяву — больше нет. После выздоровления дочери Эллария вернулась к прежнему состоянию, ничто не напоминало о ее прежней тревоге. Хорошо жить с душой легкой, как перышко. Серсее никогда не будет дано узнать, каково это. Она повернула голову в другую сторону и увидела, что эта сторона кровати пуста. Куда Оберин делся посреди ночи? Она провела рукой по смятой подушке и простыням так аккуратно, затем только, чтобы ощутить не успевшее рассеяться тепло чужого тела, но не нарушить причудливое переплетение складок, которое ее беспокойному рассудку показалось в полночный час едва ли не произведением искусства. Ладонь снова стала неприятно липкой, а новая капля пота скользнула по виску, заставив содрогнуться. Нет сомнений, что без ванны она не заснет: снова ложиться в постель, когда собственная кожа вызывала желание сбросить ее, представлялось чем-то омерзительным. В мягком покачивании занавесок у балкона мелькнула тень, их потревожившая. Серсея осторожно слезла с кровати и пошла туда, ступая босыми ногами сначала по мягкому ковру в комнате, а потом — по мрамору на балконе, обычно прохладному, но в этот раз ночной воздух не даровал желанной прохлады, отсутствие ветерка не обещало освежающего дуновения. Внизу, подле самых стен, распростерся Тенистый город, обычно шумный, но сейчас спящий и безмолвный. Оберин обернулся на звук ее шагов. — Я разбудил тебя? — Нет-нет, — заверила его Серсея. — Это все сон. Оберин прислонил горячую ладонь к ее влажному лбу. — Ты не больна? У тебя жар. Серсея покачала головой, запуская пальцы во взмокшие у корней волосы. — Просто кошмар. Он снится мне время от времени. Оберин присел на парапет, вглядевшись в ее лицо. — Расскажешь? — вкрадчиво спросил он. Серсея знала, что может поделиться с ним всем. Оберин мягко намекал на это своими словами или действиями, но никогда не настаивал и не торопил ее. И теперь Серсея уже не хотела держать все в себе, как делала это последние луны. — Что тут говорить… мне снится брат… Тирион. Он держит на руках ребенка и смотрит на меня. Этот сон впервые приснился мне в ту ночь, когда… — она вгляделась в темные глаза, чтобы убедиться, что ее поняли без слов, — я тогда подумала, что это правда, что я убила Сансу, и Тирион пришел ко мне, держа на руках ребенка, которого я оставила без матери. Но нет, это был сон, предзнаменование. И это был мой ребенок, наш с тобой. Оберин обнял ее, и его рука опустилась на влажную ткань на ее спине. — Твой брат ничего не говорит тебе? — серьезно спросил он, будто они обсуждали вовсе не сон, а нечто материальное, настоящее, важное. — Нет. Только смотрит. Сначала это пугало, но теперь… не знаю. Я привыкла. И даже рада. Он не дает мне забыть. — Ты не забудешь о том, что сделала. Напоминания тебе не нужны. Она верила, что это так. Верила, глядя в его глаза, слыша его голос. Но Оберин не понимал, как это было важно для нее, как необходимо — видеть брата, видеть ребенка. Во сне Серсея все силилась заглянуть под одеяло, чтобы увидеть младенческое личико. Мальчик это был или девочка? Небо внезапно прочертила молния, и вслед за ней ударил гром так, будто небеса разверзлись прямо над замком. Может, это предыдущий раскат грома разбудил ее, а вовсе не сон? — Будет дождь? — Серсея почти физически ощутила нужду в прохладных дождевых каплях на своей коже. Дождь смоет липкий пот и остатки сна, облегчит разум. — Хотя бы перестанет быть так душно. Серсея присела на парапет рядом с Оберином. Вокруг было тихо, дождь пока еще не спешил, как и следующая вспышка в тяжелых тучах, нависших над замком. Серсее отчаянно хотелось говорить дальше, о том, что они еще не обсуждали, о чем она не осмеливалась упоминать. Лишь только то, что Оберин позволил ей остаться, уже было даром, но он пошел куда дальше — не оттолкнул ее и показал, что она может рассчитывать на понимание. Разве не могла она после этого довериться ему полностью? — Ты говорил, что мой отец написал тебе письмо, в котором рассказал, что я сделала. — Оберин кивнул. — Зачем ему было это делать? Не хотел, чтобы ты выгнал меня, и я вернулась обратно в столицу? Ожидание ответа боязливо навалилось на плечи. — Мне показалось, что он не желал тебе новых страданий. В глазах знакомо защипало. Тот разговор казался бредом в ночи. Разве могло произойти на самом деле так, что отец сидел у ее постели, держа ее за руку, а она что-то говорила ему, в чем-то признавалась, а он слушал ее и понимал. Серсея всегда старалась быть сильной рядом с отцом, быть похожей на него, показать ему, чего она стоит, но в тот раз она была отчаянно слаба, у нее едва хватало сил, чтобы пошевелиться. И этого бессилия оказалось достаточно, чтобы они говорили так откровенно, как никогда прежде не говорили. «Я был неправ», — признал отец. Можно ли было представить, что когда-нибудь он скажет ей такое? Серсея как обычно бежала не туда, все перепутала. Всю жизнь она хотела добиться от отца чего-то, хотела показать, что она достойна его доверия, а в итоге получила его откровенность вот так. Не потому, что достигла его уровня, а потому что упала так низко, куда не падала никогда. Потому что они вернулись к тому моменту, откуда все пошло не так. — Было время, когда мне казалось, что вся жизнь прошла зря, — призналась Серсея. — Я ошиблась везде, где только можно. Большая часть моей жизни оказалась огромным заблуждением. Я погубила все, все убила. Отец так говорил, будто если я вернусь в Дорн, для меня еще не все потеряно. Я и сама так думала. А теперь мне кажется, что все стало ясно еще тогда, когда он сидел на моей постели и запретил мне умирать. Первые робкие капли ударились о мрамор. Серсея вытянула вперед ногу, чтобы ступней размазать мокрые пятнышки. Прохлады было пока еще слишком мало, чтобы успокоить разбередившуюся душу. — Ты разговаривала с ним после этого? — Только когда зашла сказать, что уезжаю. Я хотела запомнить именно тот разговор, будто он был последним, самым важным. Вряд ли мы с отцом увидимся вновь. Хорошо, что мы снова все не испортили и не поссорились. Что я все снова не испортила. — Ты можешь поехать в столицу, когда захочешь, чтобы повидаться с ним, — возразил Оберин. — Я бы мог поехать с тобой, чтобы тебе было спокойнее. В этом случае, конечно, придется дождаться возвращения Квентина, но я уверен, что они с Маргери и Тристаном не задержатся в Норвосе надолго. Серсея коснулась его руки в знак искренней признательности. — Спасибо. Может быть, однажды я решусь и увижу снова Мирцеллу и Томмена. Но сейчас смысла нет — отец тоже в отъезде. Мирцелла написала, что он уехал на Север. — Что же ему могло понадобиться там? — подивился Оберин. — Не знаю, — беспечно отозвалась Серсея. — Может быть, у Леди Винтерфелла возникли какие-то трудности? Санса же Ланнистер, часть семьи. — Теперь эта мысль не вызывала в ней былого возмущения — скорее тихую грусть из-за воспоминаний об очередной ошибке. На мраморе уже не осталось сухого пространства, а дождь ускорял темп, и его шум нарастал, превращаясь в бесконечный гул обрушивающихся с неба капель. Серсея спрыгнула с парапета, едва не поскользнувшись на мокром мраморе, но падение не повредило бы ее замыслу, и она все равно легла прямо на мраморные плиты, чувствуя, как промокает ткань сорочки на спине, и долгожданная прохлада обволакивает ее тело, смывая соленый пот. Серсея взглянула на Оберина, который смотрел на нее свысока. Большие капли неприятно били по лицу, и Серсея смежила веки, защищая лицо ладонями. Вода заструилась по ее рукам, окончательно смывая следы сна. Еще сегодня утром она и помыслить не могла о том, чтобы когда-нибудь поехать в столицу, но теперь понимала, что однажды вполне сможет перебороть себя и показаться там. Больше не в одиночку, конечно. Она помнит, как это закончилось в прошлый раз. Серсея приоткрыла глаза и увидела, что Оберин присел на корточки с ней рядом. Дождевые капли стекали по его плечам и груди, а волосы совсем промокли, и почему-то это вызвало у Серсеи улыбку. Это было так неразумно — находиться здесь и мокнуть, когда самым логичным было бы вернуться в спальню. Серсея совершила много неразумных поступков, и обычно они несли вред другим, но этот поступок… — Семеро, что здесь происходит? — между обвисших от влаги занавесок появилась сонная Эллария, которая куталась в простыню. — Вы хотите заболеть, как Лореза? Быстро вставайте! — потребовала она. Обычно спокойная Эллария превращалась в настоящий ураган, когда ее одолевало беспокойство за благополучие близких. Серсея рассмеялась от какого-то необъяснимого облегчения, но пренебрегать словами Элларии все же не стала и оперлась о руку Оберина, чтобы подняться.***
Санса скучала и гладила большую мохнатую голову Призрака, которую он уложил ей на колени, пока Тайвин и Джон были заняты обсуждением деталей. Сансу теперь постоянно приглашали на эти обсуждения, и Санса присоединялась, пусть и не принимала в них деятельного участия. Сколько именно нужно людей, чтобы заселить все замки и организовать полную защиту Стены, сколько нужно обсидиана, чтобы обеспечить всех братьев оружием и сколько нужно провизии, чтобы всех накормить, а также еще много нюансов — Санса по-прежнему не любила числа и все подсчеты, но ощущала себя спокойнее, когда сидела в кабинете Джона, трепала мягкую шерсть Призрака и слушала серьезные голоса Тайвина и Джона. Их уверенность вселяла то же чувство и в нее саму. Да, теперь они знают, с чем имеют дело, и непременно справятся. Тайвину удалось успокоить Сансу если не навсегда, то хотя бы дать ей ключ к тому, чтобы она могла сама себя успокоить, если чувствовала тревогу. Тайвин поднял голову, и их взгляды встретились. Санса улыбнулась, и уголки его губ дернулись в ответ. Взгляд на мгновение потеплел, но, когда Тайвин снова повернулся к Джону, его лицо вновь сделалось серьезным. Санса почесала Призрака за ухом. Тайвин, увидев его, заметил, что не волновался бы так за Сансу, если бы ее защищало такое животное. Санса и сама знала, что ничего бы не боялась, будь с ней Леди. Леди никогда не позволила бы причинить Сансе вред. Приятная тяжесть от головы лютоволка на коленях, его тепло и мягкость шерсти завораживали и на краткий миг дарили иллюзию того, что это Леди сейчас с ней, и они все еще в Винтерфелле, а ничего страшного не случилось. Джон сказал, что Призрак любил охотиться сам по себе и редко бывал в Черном замке, но Санса была рада, что Призрак вернулся именно сейчас, когда она пока еще была здесь. Она скучала по Эдрику — длительное расставание давалось ей непросто. Санса утешала себя тем, что делала важное дело. Когда перед отъездом она понемногу готовила сына к мысли, что маме нужно уехать, Эдрик отпустил ее с тем условием, что она всех помирит, всем поможет и всех спасет. Он мнил ее какой-то героиней из сказок и тех историй, которые ему рассказывали. Даже в конце игр Эдрика все обязательно помогали друг другу и мирились, однако Сансе не казалось, что она делала достаточно. Это Тайвин найдет людей, обсидиан и провизию. И сколько бы он ни убеждал Сансу в том, что без ее участия ничего этого не было бы, Санса все равно отчаянно хотела сделать больше. Санса не была уверена даже в том, что хорошие отношения Тайвина и Джона — ее заслуга. У Джона были причины недолюбливать Тайвина, но Дозор слишком нуждался в помощи, чтобы выражать это неприятие явно. Санса, однако, предполагала, что ее брат не питает к Тайвину реальной неприязни. Может, действительно оттого, что побывал на двух сторонах, как и она. Санса не ждала, что у них окажется так много общего, не предполагала, что Джон способен будет понять ее. Санса никогда бы не подумала, что такую поддержку сыщет именно у него — у того брата, с кем она менее всего была близка в детстве. Санса с тоской думала и о том моменте, когда им придется покинуть Черный замок. Здесь все было легко, здесь можно было быть собой, расслабиться, отпустить все. Все здесь казалось каким-то волшебным. Старая Нэн рассказывала, что Стена создавалась не без помощи магии, да и могли ли восставать мертвецы просто так? Может, и все остальное было магией, и чары развеются, стоит только отдалиться к югу от Стены на несколько лиг? Это было бы слишком жестоко. Санса так привыкла проводить дни, слушая вполуха спокойные голоса Джона и Тайвина, и засыпать, положа голову Тайвину на плечо. Она ощущала себя счастливейшим человеком: она получила, что хотела, а Джон не осудил ее, а поддержал. И пусть даже ему явно неловко было заговаривать об этом, Джон подшучивал над ней, заставляя Сансу улыбаться. Мысль о мертвецах могла бы растревожить ее, но ведь время дурных мыслей — ночь — а ночью Тайвин был с ней рядом, и ей ничего не было страшно. А в Винтерфелле ее ждет мама и новая порция упреков и непонимания, когда она узнает обо всем. Леди Кейтилин-то явно не найдет в происходящем повода для добрых шуток. Санса даже не представляла, как рассказать матери обо всем: она утаила от нее настолько огромный пласт своей жизни, что теперь неизвестно было, с какого момента нужно начать рассказ, чтобы убедить маму в том, что происходящее теперь — всего лишь логичное продолжение того, что длилось годы. Джон избавил Сансу от необходимости искать слова и сам все понял, вот бы и с мамой так повезло, но Санса не могла на такое надеяться. Хотелось бы оставаться на краю света как можно дольше, но обязательства не терпели отлагательств. К тому же эгоистично было бы бросать Эдрика одного лишь затем, чтобы лишние пару дней понежиться в объятиях любимого мужчины, не боясь вызвать осуждений. Тайвин говорил, что они не уедут со Стены, пока не будут решены все вопросы, но последние нюансы уже были обсуждены по несколько раз, и задерживаться долее не было смысла. Дозору нужна была помощь и как можно скорее, от этой помощи зависело все, и Санса знала, что день отъезда неумолимо приблизится. Последний ее разговор с Джоном состоялся утром в день расставания. Санса в последний раз прошлась по его кабинету, который уже был знаком ей в мельчайших подробностях и в какой-то мере стал родным. Дело было не столько во времени, проведенном здесь, сколько в людях. Джон и Тайвин были не просто Лордом-командующим и десницей короля, они были членами ее семьи — первой и второй. Санса не смела даже мечтать о том, чтобы между ее матерью и Тайвином воцарилось подобное единодушие. — Буду рада видеть тебя в Винтерфелле, — напомнила она Джону, когда они прощались. — Как только решим проблему — приеду. Правда, вряд ли успею на свадьбу, — пошутил он. Санса смутилась. Джон говорил об их свадьбе больше, чем они с Тайвином. С того вечера о будущем они разговоров не заводили, и все обсуждения касались исключительно армии мертвых, как наиболее животрепещущего вопроса. Санса лишь знала, что Тайвин держит слово всегда, и если выказывает намерение сделать что-то, то сделает непременно. Замужество отвадило бы от Сансы всех прочих претендентов, но неужели Тайвин женится на ней, а потом уедет? Он все еще десница короля, и его место в столице. Она знала, что рано или поздно дойдет очередь и до обсуждения живых, но ждала и боялась этого разговора одновременно. Санса не хотела даже думать о расставании — только не теперь, когда они наконец-то были вместе. Санса не говорила об этом прямо, но решение Тайвина хранить от нее секрет теперь казалось ей все более оправданным. Тайвин не ошибся: она не выдержала бы разлуки. Не выдержит и теперь, Тайвин должен был это понимать, и он наверняка что-то придумал. Санса верила, что он ни за что не дал бы ей пустой надежды. — Мы сделаем все возможное, чтобы Дозор поскорее получил все необходимое, — пообещала Санса, стремясь переменить тему. — Спасибо. — Джон с теплотой посмотрел на нее и не отводил взгляд так долго, будто пытался запечатлеть в памяти этот момент и ее лицо. — Я правда желаю тебе счастья, Санса. С тем человеком, которого ты выбрала. — Для меня очень важны твои слова, — призналась Санса. — Спасибо, что поддержал меня. — Твоя мать тоже тебя поддержит — она слишком сильно любит тебя, чтобы оттолкнуть, — попытался успокоить ее Джон. — Может, первый разговор на эту тему будет непростым, но ты только дай ей время, и она свыкнется. — Хотелось бы верить, что все будет так, — вздохнула Санса. — Будет, — уверенно сказал Джон. — Ты ее дочь. Последняя, что у нее осталась. Они обнялись в последний раз и долго сжимали друг друга в объятиях. Санса не хотела думать, что эта встреча вполне может стать их последней. Джон не станет сидеть в укрытии, если мертвецы все же сунутся к Стене. — Будь осторожен, — попросила его Санса, отстраняясь. — Помни, что ты Лорд-командующий Ночного Дозора. Ты должен себя беречь. Призрак долго бежал рядом с всадниками по Королевскому тракту, провожая их. Отстал, лишь когда они достигли Короны Королевы, и впереди начали вырисовываться силуэты Северных гор. «Береги Джона, Призрак. Пожалуйста», — мысленно попросила Санса, и так, впрочем, зная, что Призрак сделает это, даже если Джон не послушает ее и не станет беречь себя сам. Серый Ветер защищал Робба до последнего, и Призрак сделает то же для своего хозяина. Джон не один. Санса оглянулась напоследок, стараясь различить на фоне белого снега Призрака. Ей показалось, что он все еще сидит на насте, и провожает ее красными сверкающими глазами. Несмотря на то, что Черный замок остался позади, Санса не чувствовала груза обреченности. Да, впереди ждали новые трудности, но теперь Санса наконец-то могла внести свой вклад. Мысль посетить на обратном пути Последний Очаг была ею много раз обдумана, и в конце концов Санса пришла к выводу, что это здравое решение. Взяв с собой нескольких серых плащей, она свернула с Королевского тракта. Не так скоро, как ей бы хотелось, но в один момент заснеженные деревья все же расступились, чтобы представить взору замок, обнесенный высокой каменной стеной. Последний Очаг встретил Сансу пустующим двором, в котором будто было темнее, чем снаружи. Одинокая женщина спустилась по ступеням и подошла к ней. Леди Амбер пыталась улыбаться, но было видно, что улыбка дается ей с трудом. Женщина куталась сразу в несколько шалей, и от этого зрелища Сансе самой как будто стало холоднее и неуютнее. — Леди Санса, добро пожаловать. Если бы вы предупредили нас о визите, мы бы собрали праздничный стол. Поэтому Санса и не стала предупреждать о визите, хотя твердое намерение сформировалось в ней уже давно. Она догадывалась, что домочадцам едва ли до праздников, и не желала стеснять их еще больше. — Не стоит, миледи, я заехала ненадолго, — приветливо улыбнулась Санса, после чего и женщина ощутимо расслабилась. — Где я могу найти вашего лорда-мужа? — Я провожу вас сама. Санса шла вслед за леди Амбер по пустым холодным коридорам. Здесь было также холодно, как в Черном замке. Кроме прочего, по чему Санса скучала в Винтерфелле, так это по его теплу. Она уже устала мерзнуть всякий раз, как ненадолго покидала свою комнату или кабинет Джона. Лорд Амбер сидел в кабинете, мрачно глядя на пламя в камине, которое мало способствовало обогреву помещения. При виде жены и гостьи он поднял голову, тут же махнул рукой, чтобы их с Сансой оставили наедине. — Леди Санса, не ожидал вас здесь встретить, — хмуро сказал он. Санса не привыкла видеть его таким. Обычно казалось, что его было так много, что места в помещении, каким бы просторным оно ни было, не хватало, будто лорд Амбер не один. Но теперь он действительно был один, и даже его голос звучал не так громогласно, как обычно. Санса не ощутила ни привычного раздражения, ни тревоги. Она приехала с конкретной целью и не собиралась отступать. — Мне было по пути, когда я возвращалась со Стены. Лорд Амбер усмехнулся. — Да, я слышал, что вы почтили наши края своим присутствием. Что же лорда Тайвина не привели с собой? — если бы они не были сейчас одни, он бы сказал это куда громче, и оглянулся бы, ожидая взрывов смеха. — Если вы так жаждете его увидеть, я могу устроить вашу встречу, — сдержанно отозвалась Санса. — Я говорил вашему брату идти на Харренхолл в тот, первый раз, а теперь Тайвин Ланнистер разъезжает по Северу, как по своим владениям. — Я понимаю, что вы испытываете, и понимаю, почему вы отказываетесь от помощи, — спокойно заговорила Санса, — но еще я понимаю, что есть вещи, ради которых стоит поступиться принципами. И знаете, кто меня этому научил? Лорд Амбер мрачно глянул на нее, но все же спросил: — И кто же? — Мой отец. Вы знаете, он был человеком чести, но у Септы Бейелора он признал свою вину. Признался в том, чего не совершал. — Ланнистеры заставили его, — проворчал Амбер. — Моего отца никто бы не заставил признать себя бесчестным человеком, — безапелляционно заявила Санса. — Он сам пошел на это, потому что хотел защитить меня, потому что знал, что если он будет упорствовать, то я могу пострадать. Он не хотел, чтобы его дочери причинили вред. Лорд Амбер молчал. Долго молчал. Так долго, что Санса успела начать терять надежду. Неужели она ошиблась, и авторитета ее отца оказалось недостаточно? — Не больше, чем ваш отец, я хочу, чтобы моя семья пострадала, — наконец молвил Амбер с таким суровым видом, будто подобное признание было для него невыносимо. — Но для подобных поступков нужна сила. — Считаете, что не обладаете таковой? — удивилась Санса. — Вы сражались на стороне моего брата, бились в первых рядах. — Именно, — согласился лорд Амбер. — И я не могу так просто принять эти подачки, потому что это обесценит все, за что я сражался. Мы бились против Ланнистеров, миледи, не забывайте. Ланнистеры погубили многих наших, но у нас была цель, мы шли к ней, мы верили в то, что делаем. Санса почувствовала, как под толстыми тканями и мехами по спине ее пробежал озноб. Наверное, только мужчины могут понять то чувство, о котором говорил Большой Джон. Санса же вспоминала о войне, как о бесконечной череде разрушений и потерь. Кто бы ни победил в этой борьбе, цена оказалась непомерна. Санса знала, что слезы ей пришлось бы проливать в любом случае — если не по одним членам семьи, то по другим. — Я понимаю, — все же сказала она. — И я знаю, что невозможно требовать от человека того, чего он не может дать. У меня есть особое предложение для вас. Лорд Амбер взглянул на нее с подозрением. — Что же это за предложение? — Как вы знаете, я только со Стены. Северу угрожает серьезная опасность, но не с юга, не от Ланнистеров, а из-за Стены, — прямо сообщила Санса, внимательно следя за реакцией Амбера, но ее слова явно не слишком его впечатлили. — Одичалые? Много раз гнали их и сейчас прогоним. — Что-то серьезнее, чем одичалые, — не отступила Санса. — Те, от кого одичалые и бегут на юг. — Вы же не станете рассказывать мне сказки про Иных, миледи? — То есть, вы слышали про них? — удивилась Санса. — Мне пришлось еще до войны возвращать Дозору дезертиров, — поморщился Амбер. — И все как один шептали про Иных. Только вот разве это освобождает их от клятвы? Нет. Возможно, убедить северных лордов, если придется, будет проще, чем она думала. — Они говорили правду. Лорд Тайвин здесь по той же причине. Можете ненавидеть его, но должны понимать, что ради пустяков и детских сказок он на Стену бы не поехал. Его долг, как десницы короля, защитить Семь Королевств. — Так что у вас за план такой? — спросил Амбер, явно не горя желанием обсуждать личность лорда Тайвина. — Дозору нужны люди, — объяснила Санса. — Вы можете одолжить ему своих, и тогда всю зиму их будет кормить Дозор, а не вы. В этом случае вы и ваша семья сможете обойтись без подачек Ланнистеров, вам даже не придется почувствовать на себе нехватку провианта. — Хотите, чтобы я отдал своих людей в Дозор? — с недоверием переспросил Амбер. — Временно, — подчеркнула Санса. — Вы знаете, что Лорд-командующий Дозора — мой брат. Ему просто нужны люди для защиты Стены, так много, как будет возможно. Можете не верить в Иных, если хотите, но что тогда вы теряете? Вам не придется каждый день думать, хватит или не хватит ваших запасов, чтобы накормить всех людей, и что делать, если их все же не хватит. И поступаться принципами не придется, — добавила Санса. Едва ли людей лорда Амбера будет достаточно, но Джон получит их уже сейчас. Заключенных из столицы нужно еще довезти досюда, на это потребуется время, которого в любой момент может стать слишком мало. Да и люди Большого Джона — не преступники, и нахождение таковых в Дозоре гораздо предпочтительнее. Правда, Санса не обсудила этот план с Тайвином. Одобрил бы он его? Или сказал бы, что она — Леди Винтерфелла и сама вольна решать? Воцарилось молчание. Санса глядела на лорда Амбера в ожидании ответа. Каких-нибудь несколько лун назад она чувствовала бы неловкость, но теперь она была невозмутима. «Все равно, если он откажет, — подумала Санса, — зато я буду знать, что сделала, что смогла. Для Джона… и для самого Амбера». Она хотела помочь Джону, но все же и лорд Амбер был ее знаменосцем. Пусть даже он упрям, но это не повод бросать его. Роббу пришлось бы непросто, чтобы расположить Большого Джона к себе, если бы не Серый Ветер, но зато Амбер был верен ему до сих пор, даже когда Робба уже давно не было в живых. — Вы знали, что ваш брат оставил завещание? — вдруг спросил лорд Амбер, снова обращая на Сансу взгляд. — Нет. — От матери Санса знала лишь то, как она умоляла не делать Джона наследником. Другой реакции трудно было ожидать. Неужели завещание все же было написано, и если да, то почему мама ничего не сказала об этом? Если бы знала, то не стала скрывать. Или стала, если бы Робб все же назначил Джона? — Я был в числе тех, кто подписывал его. Кого, как вы думаете, ваш брат назначил своим наследником? — Вариантов немного: либо меня, либо Джона Сноу, — спокойно заметила Санса, все еще не ощущая никакого волнения. — Я была замужем за Ланнистером, а Джон принес клятву дозорного. Могу представить, как тяжело было Роббу выбирать между нами. — Он выбрал вас, — не стал томить Амбер. — Назначил вас своей наследницей при условии, что Севером вы будете править самостоятельно, а не уступите это право своему мужу-Ланнистеру. — Как видите, так и случилось. — Да, так и случилось. — Могу представить, что вы охотнее бы признали Джона. Он мужчина и никак не связан с Ланнистерами, — предположила Санса, малодушно желая, чтобы ее переубедили. — Я верил в Робба, верил в нашу борьбу. Если он счел вас достойной преемницей, не мне сомневаться в этом решении, — сердито ответил Амбер. — Он хотел, чтобы севером правили вы, как северянка и законная дочь Эддарда Старка, а не южане. И все же вы действительно заботитесь о северянах, пусть даже это означает принимать подачки от Ланнистеров. — Для меня это не такая большая жертва, учитывая, что мой сын носит имя Ланнистер, — не выдержала Санса. — Так постарайтесь воспитать его так, чтобы о Юге напоминало только его имя, иначе юнцу трудно придется на Севере. Санса не могла сказать, что добилась всего, чего хотела, но чего-то она все-таки добилась, а это уже было немало, если речь шла о Большом Джоне Амбере. Санса сочла, что разговор про завещание стал неким знаком доверия к ней со стороны Амбера, но это не слишком ее обнадежило. Амбер свернул бы ей шею своими огромными руками, если бы только узнал правду о том, что она собиралась сделать. Он проклянет ее в тот день, как узнает о свадьбе, но, чтобы проклясть, ему нужно для начала не умереть от голода, и Санса надеялась, что даже в пылу гнева он вспомнит, как она старалась сделать для его семьи все, что было в ее силах. Санса не стала задерживаться в Последнем Очаге дольше — стоило вернуться до наступления темноты в гостиный двор у затянутой льдом реки Последней, где ее ждал Тайвин со своими людьми. Поскорее хотелось очутиться в тепле и безопасности — то есть в объятиях Тайвина, и эта мысль подгоняла Сансу все то время, что она пробиралась через лес обратно на большую дорогу. — …и, кроме прочих преимуществ моего замысла, у Амбера не станет людей, с которыми он бы мог пойти против меня, — подытожила Санса и посмотрела на Тайвина. — Так и знал, что ты что-нибудь придумаешь, чтобы самой помочь Джону, — мягко заметил Тайвин. — Теперь для тебя невыносимо находиться в стороне. Санса пожала плечами, согревая руки о кружку с подогретым вином. Ей стоило бы ожидать, что все ее порывы Тайвин считывал мгновенно. Санса, впрочем, и не пыталась ничего намеренно утаить, просто совсем не до Амбера им было в последнее время. — Разве Джону помешают новые люди прямо сейчас? — Не помешают. Но почему ты думаешь, что Амбер может пойти против тебя? — Разве не может? — Только не этот человек. Пролить кровь Старков, которым Север принадлежал тысячелетиями? Это и будет для него худшим предательством. — Предположим, он и правда верен если не мне самой, то крови Старков во мне. Но ведь не он один против того, что я делаю, — возразила Санса. — Да, и они высказывают тебе это в лицо. Это хорошо: гораздо опаснее те, кто улыбается, а недовольство скрывают. От таких ножа не ждешь, но вполне можешь дождаться. Тебе не кажется, что ты слишком радикально воспринимаешь недовольство северян? Они могут не соглашаться с тобой, но это не значит, что завтра же они устроят заговор против тебя. Ты стремишься все довести до идеала, но ты никогда не сможешь этого добиться. Лорды всегда чем-то да недовольны, но это не повод отправлять их людей на Стену. Так ты поставишь под удар в первую очередь Север. — Почему это? — Вспомни, что случилось в прошлый раз, когда Север остался без защиты. — Я думала, Грейджои не проблема больше. — Пока нет. Как я говорил Томмену, они не полезут, если будут знать, что им дадут отпор. Но если они будут видеть незащищенные земли, соблазн может оказаться слишком велик. — Обидно, что ты все еще учишь меня и Томмена одному и тому же. Я думала, что достигла большего за это время. Тайвин посмотрел на нее так, будто пытался определить, действительно она обижена или нет, но Санса на самом деле совсем не чувствовала себя уязвленной. — Защищая себя от своих же людей, ты рискуешь оставить весь Север без защиты, — повторил он. — Я не стану отправлять на Стену всех, — сдалась Санса. — Но в случае Амбера это пойдет на пользу в первую очередь ему. И Джону тоже. Да и поспособствует моему спокойствию, — Санса обезоруживающе улыбнулась. Ей нужно было возвращаться в свою комнату, чтобы не вызвать подозрений, но Санса не могла заставить себя уйти даже когда уже сделала несколько шагов к двери. В Черном замке они делили одну комнату на двоих… и одну кровать, как будто уже были супругами. Санса уже успела привыкнуть к этому и не хотела лишаться такого удовольствия теперь. На пути обратно в Винтерфелл им, конечно, придется быть более осторожными. Джон прав: со Стены никто не пустит молву, братья посплетничают в казармах и только, но придорожные гостиницы — другое дело. Путники более болтливы, и они едут к югу от Стены, где за информацию хорошо платят. Однако Санса не могла сдержаться: они и без того слишком много времени потеряли, чтобы теперь снова в чем-то отказывать себе из-за слухов. Да и какая разница? Если они поженятся, то долго это в секрете все равно не удержат. Санса отбросила все гнетущие мысли и обняла Тайвина, откинув голову назад, чтобы видеть его лицо. Всякий раз в такие моменты ею овладевала ни с чем не сравнимая предвкушающая радость, будто все происходило впервые. В глазах Тайвина заиграли хитринки, когда он понял, что Санса от него хочет. Тайвин наклонился к ней, чтобы поцеловать ее в губы. — Не хочу уходить, — призналась Санса. — Так оставайся. Дорога до Винтерфелла, как Сансе показалось, заняла меньше времени, чем дорога до Стены. Может, потому, что ее больше не снедали сомнения и подозрения. Ее счастье омрачали лишь мысли о признании матери, но в остальном ничто не могло обеспокоить Сансу. Тем более после того, как она решила проблему с Амбером и мысленно уже думала, что она может сделать для Джона. Возможно, к ней придет еще идея, как ему помочь, не поставив при этом весь Север под удар. Проезжая через ворота, Санса подумала, что глаза ее обманывают, когда увидела, что мама вышла их встречать. Она была не одна, а с Эдриком, который уже успел увлечься игрой со снегом и весело пинал его, подбрасывая в воздух россыпь снежных комочков. Санса была уверена, что из-за Тайвина мама не покажется на виду, а предпочтет дожидаться ее в своей комнате, в кабинете или в детской, но это не помешало обрадоваться тому, что леди Кейтилин все же поступила не так. Санса подбежала к матери, обняла ее и присела перед Эдриком, чтобы обнять и сына тоже. — Мама велнулась! — весело завопил Эдрик, подпрыгивая на скрипучем снегу. — Да, мама вернулась, — подтвердила Санса, расцеловывая сына в розовые щеки. — Мама всех помилила? Санса рассмеялась, не выпуская сына из объятий. — Еще как. Санса не успела заметить, какими взглядами обменялись ее мать и Тайвин, но приветствия их были обычными, не подразумевающими конфликта. Устраивать общий обед казалось Сансе все еще идеей заведомо провальной, поэтому она шепнула Тайвину, что встретятся они вечером и сразу наедине. Она знала, что обижаться он не станет, а прямо сейчас ей хотелось выяснить, что же нашло на мать. Неужели настолько соскучилась? — Как там Джон? — бодро спросила леди Кейтилин, когда они оказались один на один в теплых помещениях Винтерфелла. Это-то точно был вопрос из вежливости, решила Санса — вряд ли маму действительно интересовали дела Джона. — Как тебе сказать… Хорошо, но есть некоторые проблемы, которые нужно решать, — лаконично ответила она. — Ты помнишь, как отец обезглавил одного дезертира незадолго до того, как король Роберт приехал на Север? Отец еще тогда взял Брана посмотреть на казнь, — постаралась Санса направить мать в нужное русло, как это само собой произошло с Амбером. — Конечно помню. Я просила Неда не брать Брана, он же был еще ребенком. Твой отец готов был на многое ради меня, но в иных вопросах он оставался непреклонен, — вздохнула мама. — «Бран уже взрослый», — сказал он, и я не стала больше спорить. — Отец не рассказывал тебе, что этот дезертир говорил перед смертью? Почему он сбежал? — Нет. Ты же знаешь, он не стал бы меня таким беспокоить. Что-то серьезное случилось? — Позже расскажу, — сказала Санса. — Тоже не стану беспокоить тебя понапрасну. Почему ты решила встретить нас? Я была уверена, что ты не хочешь видеть лорда Тайвина, — тут ей следовало быть осторожной и не оговариваться, как она частенько забывалась рядом с Джоном, чем провоцировала еще больше ехидных шуток с его стороны. Леди Кейтилин пожала плечами. — Я подумала, что он отдал тебе Север и позволил мне быть с тобой, хотя мог бы навечно заточить меня в Риверране. Конечно, если бы не было войны, этого бы всего вообще не случилось, но в общем… я вполне могу и поздороваться с ним. Я же не маленькая девочка, чтобы прятаться по углам, пока он здесь. Я не боюсь его. — Конечно нет, — серьезно кивнула Санса. Для мамы такая капитуляция была все равно что подвигом, и Санса пока не имела представления, как к этому подвигу относиться. — Но я не смогла бы вести с ним долгие светские беседы, — признала леди Кейтилин. Санса улыбнулась. — Не в его характере тратить время на любезности, я тебе говорила, но спасибо за старания, я это ценю, правда, — не стала скрывать Санса. Такие изменения к лучшему стоит поощрять. Мама ласково ей улыбнулась и провела ладонями по плечам Сансы, внимательно оглядывая ее, будто Санса за время разлуки очень изменилась. — Ты не хочешь зайти в свой кабинет? Санса нахмурилась. — Меня там кто-то ждет? Кто-то приехал? — Нет, всего лишь небольшой сюрприз. Неодушевленный, не беспокойся, — улыбнулась мама. — Какой сюрприз? — Санса все равно не могла избавиться от настороженности. После всех тайных посланий в хорошие сюрпризы ей тоже не слишком-то верилось. — Я хочу его увидеть. — Хорошо, идем же. Добродушие матери понемногу начало вызывать в Сансе тревогу. Не могли же все ее мечты сбыться сами собой, притом так сразу! Санса вошла в кабинет с дурным чувством и огляделась, готовясь к худшему. — Не туда смотришь, — мама снова взяла ее за плечи и развернула к камину. Теперь Санса сразу заметила перемену. Над каминной полкой висел валирийский меч со знакомыми красно-черными разводами на стали, а под ним — и инкрустированные рубинами ножны. — Надеюсь, ты не в обиде, что я сделала это без твоего ведома. — Осколок Льда принадлежал Эдрику, но в ближайшие годы едва ли мог ему пригодиться, поэтому Санса держала меч подальше от чужих глаз. Изредка она извлекала его на свет, чтобы полюбоваться причудливым узором на лезвии, а потом убирала снова, но матери, после того случая в Риверране, больше не демонстрировала. — Тебе же он не нравился, с чего ты решила вывесить его на всеобщее обозрение? — с подозрением спросила Санса, оборачиваясь к матери. — Все же это меч твоего отца… пусть даже только его половина, — проговорила леди Кейтилин, со странным, непонятным Сансе выражением рассматривая меч. — Это семейная реликвия, а такие не прячут в сундуках. — А как же: «Ланнистеры портят все, к чему прикасаются»? — с осторожностью спросила Санса. Леди Кейтилин виновато улыбнулась. — Тогда я сказала, не подумав. Я знаю, что ты понимаешь меня, Санса, притом гораздо лучше, чем я понимаю тебя. Но мне хотелось бы исправить это. Ты права, мне трудно смириться с этим родством, но я пытаюсь… ради тебя и ради Эдрика. Сансе показалось, что у нее лоб начал неметь от того, как сильно вверх уползли ее брови. Это подвох? Ловушка? Мама все знает и этим пытается спровоцировать признание? Что происходит? Уезжая, Санса оставила в Винтерфелле настроенную против Ланнистеров мать, а вернулась к… — Что ж, мне приятно, что ты стараешься, — медленно проговорила Санса, пытаясь разобраться, как ей стоит реагировать на происходящее. Новая мама казалась такой мягкой и понимающей, однако Санса не сомневалась, что понимания ее не хватит, если Санса возьмется рассказывать всю правду. В другой раз, решила она. Сегодня она еще понаслаждается этими неожиданными метаморфозами. Мама вполне могла смириться с тем, что уже случилось и чего не изменить, но едва ли она смирится с грядущим. Мама непременно попробует отговорить ее от свадьбы, а Санса могла точно предсказать, что подобные попытки перерастут в крупную ссору.***
Семейные ужины почти всегда проходили в Крэге одинаково. Рослин предпочитала не заводить разговор первой — заговаривала лишь тогда, когда к ней обращались. Рейнальд обычно молчал, зато Джейн, Элейна и Роллам весело болтали, чуть ли не забывая о еде, за что Рейнальд частенько грозил выгнать младших из-за стола и отправить их есть в детскую. Ненадолго за столом воцарялась тишина, но лишь до тех пор, пока Элейне в голову не приходило что-то забавное, и она не начинала хихикать, тогда Роллам начинал допытываться, что же так рассмешило его сестру. Сегодня разговор вращался вокруг Утеса Кастерли и предстоящего бала. Рослин и Джейн все утро обсуждали не столько сам бал, сколько новость о том, что лорд Бейнфорт с дочерью уже уехали. Зная, как даже косвенное упоминание Лаурины может повлиять на брата, Джейн перевела тему на Королевскую Гавань, отмечая, что каким бы хорошим ни был бал в Утесе, он явно уступит тем, что устраиваются в столице, но и эта тема оказалась опасной, потому что Элейна вдруг отложила вилку и повернулась к брату. — А когда я поеду в столицу, Рейнальд? — с вызовом спросила она. Рейнальд, который, как думала Рослин, вообще не прислушивался к их болтовне о бале, поднял на сестру взгляд. — С чего ты взяла, что туда поедешь? — хмуро спросил он, но Элейна не растеряла своей решимости. Она, как и Джейн, не боялась подступиться к старшему брату, даже когда он был не в настроении, а вот маленький Роллам был куда скромнее. Рослин было непривычно наблюдать такую картину: в Близнецах обычно дела обстояли наоборот и девочки были куда скромнее даже самых незатейливых мальчишек. — Джейн мне рассказала, что лорд Тайвин предложил мне занять место в свите принцессы, как только ты женишься, — Рослин взглянула на Джейн. Не по секрету ли это рассказала сестре Джейн, чтобы Элейна так откровенно выложила все за ужином? Но Джейн лишь перевела взгляд на брата, ожидая его ответа не меньше, чем Элейна. Зато Рейнальд перед тем, как ответить, бросил на Джейн неодобрительный взгляд. — Одна в столице? — усомнился он. — Ты в одиночестве не выдержишь и трех дней, вы до Западных холмов не доедете, как ты уже запросишься домой. Элейна надулась и посмотрела на Рослин. — И ты с ним согласна? — спросила она. — Ты же была в столице, это мечта всех девушек — побывать при дворе. — Ты еще ребенок, а не девушка, — заметил Рейнальд. — Только ты так считаешь. Мне почти столько же лет, сколько принцессе Мирцелле, а ее уже никто не считает ребенком! Она при дворе самая главная! Так что ты скажешь, Рослин? Все посмотрели на нее, даже Рейнальд как будто слегка склонил голову в ее сторону. — Я правда была в столице, только недолго, — медленно ответила Рослин, стараясь поглядеть на всех и понять, какую реакцию вызывают ее слова. Как жена, она, конечно, должна была быть на стороне мужа, но и Элейну обижать не хотела. — И ты видела принцессу? — спросила Элейна. — Да, она очень красивая и милая девочка. — А король? — подал голос Роллам. — Королю столько лет, сколько и тебе, Роллам, — улыбнулась Рослин. — Может, если Элейна не привыкла быть одна, вам обоим стоит поехать в столицу? — предложила она. — Элейна будет в свите принцессы, а Роллам — в свите короля, вы сможете видеться каждый день. — Рослин вспомнила рассказы Сансы о том, как вообще первоначально формировалась свита этого самого короля. В столице у Рослин не было возможности близко познакомиться с Томменом, но ей показалось, что они с Ролламом могли бы поладить. — Ты подходишь по возрасту и темпераменту. Странно, что Санса не выбрала тебя. — Я болел, когда леди Санса выбирала друзей для его милости, — опечаленно вставил мальчик. Рослин отвлеклась на звук отодвигаемого стула, когда Рейнальд внезапно поднялся из-за стола. — Что я такого сказала? — спросила она, проводив уходящего мужа взглядом. — Ничего, — быстро ответила Джейн. — Так всегда бывает, когда речь заходит о маме. Они с Ролламом вместе болели, только Роллам выздоровел, а мама… — Джейн скорбно поджала губы. Рослин почувствовала, как сокрушенно дернулось внутри нее сердце. — Мне так жаль, я не знала, — прошептала она. — Не извиняйся, — твердо сказала Джейн. — Твоей вины в этом нет. К тому же твой план очень хорош — Элейне с Ролламом взаправду было бы нескучно в столице вдвоем. — Элейна энергично закивала и дернула брата за руку, чтобы он подтвердил. — Да, Роллам? — Наверное, — неуверенно ответил мальчик. — Но раз Рейнальд говорит, что это плохая затея… — …то он ошибается, — оборвала его Элейна. — Ты слышал, что Рослин сказала: при дворе чудесно. Ты должен поддержать меня: если мы будем просить все вместе, Рейнальд не устоит. — Элейна, вот сколько раз я просила не начинать так разговоры? — не выдержала Джейн. — Сказала бы мне, что тебе так не терпится, и я бы его уговорила без всякого шума. Теперь опять сидит в спальне матери… — Это моя вина, — сказала Рослин. — Я напомнила ему об утрате. — Пустяки, он вспоминает о матери несколько раз в неделю и без твоего участия, — отмахнулась Джейн. — Мы все вспоминаем, — скорбно протянула Элейна. — Это было ужасно. Но Рослин было не переубедить. Она чувствовала себя виноватой, пусть даже понимала, что ненамеренно задела запретную тему. После отъезда Лаурины у нее появился шанс, но она все портила. — Рослин, что это с тобой? — обеспокоенно спросила Джейн. — Ты дрожишь. — Я должна все исправить. — Конечно, — Джейн стянула с плеч шаль, чтобы укутать Рослин. — Конечно, мы все исправим.***
Эту комнату не отапливали. Она была холодной, но Рейнальд почти не чувствовал этого, сидя на кровати матери. Он помнил, как мейстер заявил, что ничего не сделать. Он сказал это сразу после того, как сообщил, что Роллам идет на поправку. Это было немыслимо — радоваться, что брат выздоравливает, при этом понимая, что матери остались последние часы. Душа разрывалась. И отец, и Рейнальд, и Джейн метались меж двух комнат, от выздоравливающего к умирающей. Элейна сидела на полу в коридоре и плакала. Эта беготня продолжалась недолго, но запомнилась навсегда. Рейнальд был в комнате Роллама, когда пришла смерть, отец был в спальне матери, а Джейн как раз ступила в коридор, и Рейнальд услышал, как замерли ее шаги, и Элейна вдруг начала плакать громче. Конец, подумал Рейнальд. Когда отец снова уезжал на войну, отпускать его никто не хотел. Без матери в замке стало слишком пусто, слишком тихо. Когда уехал отец, стало еще более тоскливо. Те дни даже улыбка Лаурины не освещала — они были серы. Все казалось бессмысленным, весь замок замер в безмолвном ожидании новостей. Когда они узнали о смерти отца, то все вчетвером сидели в молчании, не имея сил сказать что-то. Казалось, они приготовились к такому раскладу заранее, будто после смерти матери надежды на хороший исход просто не осталось. Элейна откинула назад голову, чтобы не позволить слезам скользнуть по щекам, но Роллам громко всхлипнул, и этот звук будто завис в тишине. Тогда даже Рейнальд чувствовал себя потерянным ребенком, хотя понимал, что теперь он ответственен за младших. Джейн сидела с застывшим лицом. — Кто это сделал? — спросила она, когда Элейна взяла Роллама за руку и увела его в детскую. — Та тварь Молодого Волка, — Рейнальд смял полученное письмо. — Защищала хозяина. Он уже видел это однажды, когда Робб Старк только взял Крэг. Солдат даже вскрикнуть не успел, а пасть волка была уже в крови. Немыслимо было представить, что то же самое произошло с отцом. — Мне стоило не ухаживать за его раной, а вскрыть ему горло кинжалом, — ровно произнесла Джейн. — Мама сказала бы то же самое. Губы Джейн дернулись. Рейнальд часто после смерти матери ловил себя на мысли, что совершенно не знал, кем на самом деле леди Вестерлинг была. Очевидно стало лишь то, что на ней все держалось. И замок, и отец, и вся семья. Джейн пошла в нее, она была сильной, она подошла бы для управления замком куда лучше Рейнальда — жаль, что все передается по мужской линии. После смерти матери всеобщей опорой стала Джейн. Рейнальд не хотел терять ее. И Элейну тоже, и Роллама. Казалось, если еще один член семьи исчезнет, даже Джейн не удержит все от разрушения. Все привычное, с детства знакомое рухнет, как начало рушиться еще после смерти матери. Им просто не справиться. — Она хотела, чтобы я соблазнила его, — призналась однажды Джейн, когда они оба сидели в этой комнате в темноте. Голос ее от долгого молчания прозвучал глухо. — Кого? — Робба Старка. Рука Рейнальда сама потянулась к руке сестры. В темноте он нащупал ее предплечье и слегка сжал. Свободная рука Джейн накрыла его пальцы и нервно стиснула их в ответ. — Зачем? — Я бы стала королевой. — Он был изменником, а не королем. Наш отец сражался против него. — Видимо, она считала, что у Робба есть шансы победить. — Лорд Тайвин сравнял бы Крэг с землей. — Я думаю, она нашла бы способ избежать этого, придумала что-нибудь. Что-то такое, что возвысило бы семью независимо от того, кто бы победил. Рейнальд вспомнил, как хмура была в те дни мать. Он думал, это из-за захваченного северянами замка. Видно, думала мать не об их доме. — Потом пришла весть об его убитых Теоном Грейджоем братьях, — продолжила Джейн. — Мама сказала, что это лучший момент. Что пусть даже его связывает обещание другой, он будет в таком горе, что и не вспомнит об этом. Что я должна утешить его. — Ты попросила меня передать то письмо, — вспомнил Рейнальд. — Мама так кричала на меня, а она же никогда прежде не повышала голоса. Рейнальд в темноте не видел лица сестры, но знал, что Джейн плачет. Он притянул ее к себе, заключив в объятия. — Пообещай мне, что не станешь вот так продавать меня мужчине ради выгоды, — попросила Джейн надтреснутым голосом. — Обещаю, — не задумываясь, ответил Рейнальд. Джейн любила пошутить, что однажды она его доведет и Рейнальд отдаст ее кому-то. Может, Джейн думала, что он не помнит того разговора, но Рейнальд помнил и не собирался нарушать данное во мраке ночи слово. Если Джейн захочет — пусть выходит замуж, не захочет — пусть остается здесь. Он бы предпочел, чтобы она осталась. Джейн имела талант прокладывать мостик между кем угодно, и Джейн могла мостик между кем угодно разрушить. Она не одобряла Лаурину, и это было ощутимо, но зато одобряла Рослин. — Почему ты так печешься о ней? — не выдержал Рейнальд через несколько дней после свадьбы. Его возмущало то, что Джейн ненавидела Лаурину несмотря на все его усилия, но Рослин полюбила сразу же. Джейн, вопреки обыкновению, не стала отшучиваться. — Не знаю. Чувствую, что мы с ней связаны. Я могла бы занять ее место, если бы захотела, и тогда Робб Старк женился бы на мне. Я отказалась, и он достался Рослин, которая отказаться уже не смогла. — Кажется, она его любила. — Ей не оставили выбора. Может, и я бы смогла полюбить его, — Джейн пожала плечами. — И сейчас могла бы страдать так же, как она. А Рослин была бы свободна. Ты не считаешь ироничным, что она досталась именно нам? Что стала именно твоей женой? После всего, что было… и всего, что так и не случилось. Рейнальд услышал тихие шаги в коридоре, и Джейн вошла в комнату. Ее темный силуэт мелькнул мимо более светлого прямоугольника окна и замер напротив Рейнальда. Он думал, что хочет побыть один, но теперь осознал, что не против ее присутствия, хотя и уже знал, что сестра скажет. Заметит, что ему не стоило так резко уходить, потому что этим он обидел Рослин, и поддержит Элейну в этой безумной затее. Скажет, что девочке не вредно мечтать о столице, и если это доставит Элейне радость, то, конечно, стоит отпустить ее. Мать бы согласилась, что Элейне и Ролламу следует поехать в столицу. Она мечтала об этом. Она бы сказала, что Элейна должна быть в свите принцессы, а Роллам — в свите короля, что Джейн нужно найти хорошего мужа, желательно кого-то из Ланнистеров. Мать пыталась устроить брак Джейн с одним из близнецов сира Кивана еще до войны, и она бы хотела, чтобы Роллам женился на Мирцелле, а Элейна вышла за Томмена. Это было несбыточно, но мать грезила об этом. Это дало бы ей власть, привилегии, а ради выгоды она была готова на все и, конечно, ни за что не одобрила бы брак Рейнальда и Рослин. И в этом Джейн была совсем непохожа на мать. — Не говори мне, что нужно позволить Элейне уехать, — сказал Рейнальд негромко, вглядываясь в темный силуэт напротив окна. — Я сам знаю, что для нее так будет лучше. Но тебе не кажется, что чем меньше нас остается, тем мы слабее? Когда отец и мать были живы, невозможно было представить, что нас кто-то может разлучить, что нам может грозить опасность… — Рейнальд вспомнил тело отца и страшные раны от клыков на горле. Кровь уже была смыта, и кожа была бледной, без единого кровавого пятна, но все равно много ночей подряд Рейнальду снилось, как лютоволк бросается на отца и рвет зубами плоть. Ему снилось, как на глазах бледнеет и хиреет всегда неутомимая и решительная мать. Если эти два человека, сильных человека, на ком все держалось, вот так просто умерли, сдались на волю смерти, что могло ждать их, кто остался? Не закончится ли все так же, если Роллам и Элейна уедут далеко от дома? Не будет ли им грозить опасность в гнезде интриг? — Я не хочу еще и их терять, — сказал Рейнальд, едва заставляя себя произносить слова. — Они еще дети, что бы там Элейна ни говорила. Пусть она и боевая, но это она вдохновляется тобой. В столице она, может, и не пропадет, еще и Роллама станет защищать, если придется, но она же наша маленькая сестренка… Помнишь, как в детстве было? Роллам тогда еще был младенцем, не умел даже ходить, а Элейна только и ждала, пока мать отвернется, чтобы распеленать его. Ты говорила, что твои куклы не шевелятся, играть с ними скучно, а потому Роллам станет твоей лучшей куклой, — Рейнальд усмехнулся. — Отец смеялся и говорил, что стоит тебе только вырасти, у тебя будет столько таких кукол, столько ты захочешь, а ты обижалась и отвечала, что взрослые не играют в куклы, и он все выдумывает. Джейн стояла неподвижно, что Рейнальду уже начало казаться, что ее силуэт не реален, а соткан его воображением. — Джейн, — позвал он. Джейн медленно сделала несколько к нему и опустила руки ему на плечи, отчего на ее локти скользнула шаль. Шаль матери — Джейн часто носила ее. И она все еще ассоциировалась с детством, когда мать сидела и вышивала у камина, а дети носились по гостиной вокруг нее. Она не была идеальным человеком, как выяснилось в итоге, и даже идеальной матерью не была, но ее все равно не хватало. Девичьи пальцы несмело поглаживали его плечи, а Джейн продолжала молчать. Это не было на нее похоже. Может, обижается? Но Джейн никогда не была обидчивой — она скорее бы высказала все, что думает о нем, чем стала бы дуться. Рейнальд уткнулся лбом ей в живот, и чужая ладонь нерешительно провела его по волосам. С предплечья у самого лица Рейнальда свисал конец шали. Камин в комнате матери не горел, но от шали так пахло огнем, что Рейнальд почти услышал треск поленьев. Пальцы, сделав очередное движение, дрогнули, и Рейнальд почувствовал, как дрожит все тело стоящей перед ним девушки. Джейн была единственной, с кем он делил горечь воспоминаний в этой комнате, но теперь Рейнальд точно был уверен — его обнимает вовсе не сестра.***
Они условились встретиться вечером, и когда он пришел, Санса уже успела переодеться и встречала его с распущенными и гладко расчесанными волосами, будто собиралась укладываться спать, хотя еще стоял ранний вечер. На ее шее сверкало знакомое рубиновое ожерелье, которое на удивление гармонично смотрелось с красным бархатным халатом, расшитым золотой нитью. — Северяне не были бы в восторге, если бы я носила эти цвета, но я не могла совсем от них отказаться, — пояснила Санса игривым полушепотом, заметив его взгляд. Тайвин понимал, что все произошло в свое время, но все же порой ему становилось невыносимо от мысли, чего он по своей же воле лишал себя все это время. Игривость не была чужда Сансе и прежде, но тогда она почти не выходила за рамки слов, теперь же можно было представить иное русло, куда она могла быть направлена уже к концу вечера. — Тебе всегда шли эти цвета, — отметил Тайвин, оглядывая Сансу с ног до головы. Он привык видеть ее в более приглушенных старковских цветах, но возвращение к истокам было приятно. — Ожерелье ты все-таки себе вернула. Санса кончиками пальцев прикоснулась к сияющим рубинам на шее. Тайвин мог предположить, что Санса намеренно надела именно это ожерелье, хотя никакой нужды сочетать его с халатом не было. Возможно, она ждала, что он исправит старую ошибку и в этот раз заметит, что она надела его подарок. — Раз уж Эдрик был так любезен, что вернул его, нельзя позволить ему пылиться в шкатулке. Почему ты улыбаешься? Тайвин протянул руку, чтобы убрать рыжую прядь от ее лица. — Знаешь, про твоего брата много слухов ходило: что он оборотень и перед битвой превращается в лютоволка… — И что же? — Санса уже привычным жестом накрыла его руку своей, не давая так быстро убрать ее. — Северяне бы удивились, узнав, что и ты оборотень. Днем волчица… лютоволчица, — исправился он, — а ночью… — он провел большим пальцем по рубинам, — львица. Санса прикусила губу, сдерживая довольную улыбку. — Теперь ты знаешь мой секрет. Тайвин привлек ее к себе, и Санса с готовностью оказалась в его объятиях, приникнув к нему всем телом. Она обняла его за шею, отчего широкие рукава халата скользнули по ее предплечьям вниз, задержавшись у локтей, и привстала на носочки. Санса ответила на его поцелуй с такой страстью, будто готова была сдаться на волю желания уже сейчас, но все же через несколько томительных мгновений отстранилась. — Я же приглашала тебя на ужин, — вспомнила Санса и потянула его за руку к накрытому столу. Тайвин при всем желании не смог бы выразить словами то ощущение, что он испытывал — даже в мыслях затруднительно было сформулировать то, какое чувство вызывала у него такая Санса. Что-то в ней изменилось, сделав ее совсем другой. Будто что-то раз за разом придавало ей смелости, что-то зажигало в ней огонь. Неужели явная взаимность смогла так повлиять на нее? Трудно было привыкнуть к этому после старой иллюзии мнимого расстояния, которого между ними на самом деле не было. Санса протянула руку через стол, будто не могла выдержать даже такого расстояния между ними. Тайвин не возражал против того, чтобы поглаживать гладкую кожу на ее тонком запястье, пока они трапезничали. Это могло бы создать мизерные неудобства, но никто из них не обращал внимания на такой пустяк. — Как прошла твоя встреча с матерью? — поинтересовался Тайвин. Санса пожала плечами. — Она проявила просто невиданное прежде понимание. Я думала, с чего бы это, а потом наткнулась на Подрика, и он поведал мне, что во время моего отсутствия мама допытывалась у него, как я жила в столице. — Неужели она настолько отчаялась услышать от тебя хотя бы что-то, что ей показалось проще разговорить Подрика? — удивился Тайвин. Он настолько привык к откровенности Сансы, что ему трудно было поверить в закрытость Сансы по отношению к кому-то другому, тем более к ее матери. Рассказ мог бы помочь обрести понимание, но из-за отсутствия этого же понимания Санса и не осмеливалась на откровенность. — Не знаю, но Подрик не выдал моих секретов, рассказал только хорошее. Все не может простить себе предыдущих ошибок и переживает, что Белая Лилия удрала от него, — рассмеялась Санса. — Я говорил, что Подрик еще хорошо тебе послужит, а ты не верила, — заметил Тайвин. Кто же знал, что мальчишка, которого он однажды чуть не повесил, сослужит Сансе такую службу. — О, Подрик в самом деле оказался очень полезен. Кто бы мог подумать, что он так хорошо ладит с детьми. Я ни разу не пожалела, что согласилась взять его с собой. Думаю, и он не жалеет, ведь в противном случае он бы не познакомился с Найлин. — С кормилицей? Между ними что-то есть? — И это заметно, несмотря даже на врожденную застенчивость и нерешительность Подрика. Найлин, правда, на несколько лет его старше, да и замужем уже побывала, но почему это должно навредить? Готова поспорить, что это даже к лучшему, и большая часть серьезных шагов произойдет по ее инициативе. — Лишь бы не увлекались друг другом настолько, чтобы однажды забыть об Эдрике и оставить его без присмотра, — не очаровался романтичностью истории Тайвин. Санса не удержалась от улыбки. — Его безопасность должна быть на первом месте, а все симпатии — дело третьестепенное. — Я уверена, что они и сами это понимают, — мягко заметила Санса. — Найлин очень серьезная девушка. Поначалу я не прониклась ею, но она никогда не давала мне повода для сомнений. Если бы я хотя бы раз в ней усомнилась, то ни на мгновение больше не оставила бы ее со своим сыном, можешь мне поверить. Да и гвардейцы стоят у самых дверей в детскую, им велено не допускать, чтобы Эдрик оставался там один. Я бы и внутрь их поставила, но не хочется превращать детскую в камеру: Эдрик — ребенок, а не преступник. — Главное — это его безопасность. — Знаю, но меня все равно напрягает постоянное присутствие гвардейцев на каждом углу, — вздохнула Санса. — Когда я была маленькой, в Винтерфелле никогда такого не было. Горько осознавать, что теперь это стало необходимостью ради моего же спокойствия. Санса ненадолго погрузилась в раздумья, пригубив вино из бокала, а потом поспешила сменить тему. — Давай не будем об этом, — попросила она. — Ко всем серьезным вещам я вернусь завтра, а пока мне совершенно не хочется вспоминать об этом. Тайвин был склонен согласиться с ней. Их совместное времяпровождение давно уже стало панацеей от всех душевных тревог. Список дел никогда не уменьшался, но им был отведен весь день, а вечера и ночи принадлежали Тайвину с Сансой единолично. Санса почти весь ужин глядела прямо на него поверх бокала и многообещающе улыбалась, испытывая терпение Тайвина на прочность. Ее щеки раскраснелись от выпитого вина, она смеялась громче, чем обычно, ее глаза горели ярче. А когда Санса наконец поднялась, то покачнулась, посмеялась над своей неловкостью, и будто бы случайно упала Тайвину на колени. Она явно выпила больше, чем было нужно, но Тайвин не стал напоминать ей об этом. Санса, должно быть, утомилась, ведь еще утром они ехали верхом. Усталости, однако, в этот момент в Сансе не наблюдалось, скорее неутомимое намерение поскорее свести Тайвина с ума. — Не могу поверить, что в тот раз, когда мы уезжали, мы еще были так далеки друг от друга… — прошептала Санса. Ее зрачки расширились, когда она лбом коснулась его лба, снова обнимая Тайвина за шею. — Тогда, конечно, мне так не казалось, но по сравнению с тем, что происходит теперь… — она умолкла, стараясь отдышаться. Прижимать Сансу к себе было сущим удовольствием. Они в самом деле уезжали из Винтерфелла, еще точно не зная, с чем вернутся обратно. Тогда, уложив Эдрика в постель, они разошлись по своим покоям затем только, чтобы выспаться перед долгой дорогой. А теперь они были друг у друга. — Я люблю тебя. Боги, как я люблю тебя, — сбивчиво прошептала Санса, будто не совсем понимая, вслух произносит это или мысленно. Тайвин положил руку на ее талию, притягивая Сансу ближе к себе. Возможно, ему следовало бы ответить ей чем-то подобным. В конце концов, разве не приносило ему счастья то, что происходило теперь? Не получил ли он того, чего давно желал? Но Санса будто не ждала ответа. Может, из-за наваждения, может, из-за уверенности, что эти слова все же были озвучены лишь в ее голове, а может, смирилась с тем, что он не может дать ей той же открытости, которую она дарит ему. Тайвин запустил пальцы ей в волосы, и Санса прикрыла глаза, прижимаясь затылком к его ладони, откидывая голову назад и вытягивая шею так, что отсветы пламени побежали по рубинам, зажигая их, словно факелы. Тайвин коснулся губами ее ключиц, и Санса громко выдохнула. Теперь, когда ужин позади, ей уже ни к чему было контролировать свои желания. Тайвин не мог сказать ей прямо обо всем, что испытывал, но вполне мог делать так, чтобы Санса чувствовала это и без слов. Ткань халата соскользнула с ее плеча, и Тайвин коснулся обнажившейся кожи губами. Санса нетерпеливо повела плечом, дыша часто и прерывисто. Ее дыхание сбивалось, глаза блестели, с губ срывалось его имя. Тайвин и не предполагал, что ему будет так приятно слышать свое имя, произносимое ее голосом. Тихим, срывающимся, почти неузнаваемым в первые их ночи, проведенные вместе, но таким знакомым и желанным теперь. Эмоций в этом голосе было не меньше, чем в ее глазах. Тайвин любил ощущать под ладонями, как тело Сансы пронзала дрожь, любил, как она прижималась к нему теснее, заставляя снова и снова касаться ее. Ему нравилось ее желание. Нравилось, что наконец-то он может дать ей то, что она хочет. Новый поцелуй заставил Сансу дрожать. Ее язык вскользь коснулся его губ, а бархатная ткань халата уже успела скопиться у талии. Тайвин провел пальцами по обнаженной спине Сансы вдоль позвоночника. Санса откинула голову назад, что-то неразборчиво прошептала — она будто дышала с трудом, веки подрагивали, но грудь Сансы медленно вздымалась, и глаза приоткрывались будто с усилием. Пальцами Тайвин медленно погладил ее правую щеку, спустился по скуле вниз, наблюдая за трепещущими ресницами. К ее щекам будто прилило еще больше жара, Санса постепенно воспламенялась полностью, и за этим Тайвин мог бы наблюдать вечно, потомив ее лишние несколько мгновений. Медленно он спустился к шее, едва касаясь, но зная, что она чувствует каждое прикосновение. Движение вдоль ключицы, по левому плечу, ниже — по локтю и предплечью, чтобы мягко обхватить пальцами запястье и поднять ее руку, коснувшись кисти губами. Санса обратилась в сплошную нетерпеливую дрожь. — Как же ты любишь меня мучить, — выдохнула она едва слышно, не открывая глаз. — Разве что в таком смысле, — ответил Тайвин, не скрывая улыбки. — Сегодня я не дам тебе делать это долго, — сказала Санса. Она поднялась с его колен, пошатнувшись, и потянула Тайвина за собой. Халат, уже ненужный, упал на ковер к ее ногам, стоило Сансе резко дернуть за край пояса. На Сансе осталось лишь ожерелье, кроваво сияющее в полумраке. Она обернулась, и волосы пламенной волной скользнули по ее спине. Санса обхватила его пальцы и повела Тайвина в сторону спальни. Санса грациозно забралась на перины и легла на живот. Камин и здесь полыхал ярко, ожерелье вспыхивало и затухало, притягивая взгляд, но Тайвин смотрел на улыбку Сансы, манящую и сладостную. В очередной раз не смог удержаться от собственнических мыслей, прежде чем сесть на постель рядом с Сансой. — Ты так на меня смотришь… — произнесла Санса глухим голосом. — Иногда мне кажется, что от одного твоего взгляда я уже готова раствориться. Но ты, конечно, это знаешь и этим пользуешься, — на ее губах пролегла новая пленительная улыбка. Глаза хитро сузились, будто она разгадала его замысел и была необычайно горда собой. Санса открыто говорила о своих чувствах и пыталась угадывать его собственные, причем оказывалась весьма недалека от правды, заодно заставляя и его в пылу чувств озвучивать несколько больше, чем Тайвин считал нужным. — Я все это делаю именно потому что знаю, как тебе это нравится. Санса облизнула губы и, выгнув спину, медленно начала приподниматься на кровати. Ее рука высвободилась из его руки, и обе ее ладони скользнули по меху покрывающих постель шкур, также медленно скользнули по ее ногам, а потом выше, по ее телу, пока Санса не приняла сидячее положение, а подушечки ее пальцев не накрыли искрящиеся рубины. — Не снимай его, — попросил Тайвин. Санса повела бровями и наклонила голову. — А ты помнишь, по какому поводу подарил мне его? — спросила она томным дразнящим голосом, который неизбежно сокращал возможности Тайвина сохранять какую-то выдержку. — И ты хочешь, чтобы я осталась в нем сейчас? — Конечно, я помню, по какому поводу, — он протянул руку и обхватил цепочку ожерелья, вынуждая Сансу придвинуться к нему. Рубины сверкнули меж его пальцев. — По поводу того, что ты нашла в себе достаточно сил для того, чтобы переступить через себя. Через свой страх, отторжение, нежелание. Что ты сделала то, что было необходимо, по-настоящему стала членом семьи. И очень меня порадовала. Он поцеловал ее, слегка прикусив ее нижнюю губу. Санса едва не потеряла равновесие и ухватилась руками за его плечи, касаясь обнаженной грудью ткани его камзола. Тайвин обхватил руками ее стан, ощущая под пальцами выступающие при каждом глубоком вдохе ребра. — Я покажу тебе Винтерфелл, — словно в бреду прошептала Санса ему в губы. — Покажу тебе каждый уголок моего дома, куда ты вернул меня. Ее пальцы быстро справлялись с застежками на его одежде. Она раздевала его уже привычно и уверенно, продолжая шептать что-то про Винтерфелл. В такие моменты Тайвин любил ее больше, чем обычно — когда она становилась неудержимым пламенем, которое не хотелось пытаться усмирить, а хотелось распалить еще больше. С Сансой рядом и самому хотелось потерять контроль, хотя Тайвину все еще непривычно было уступать чувствам и отключать разум. Он отдавал себе отчет в том, что все еще слишком думал и анализировал, пусть даже это Санса становилась той, о ком он думал. Санса резко откинулась назад, укладываясь на спину и утягивая Тайвина за собой, отчего ожерелье скользнуло вверх по ее шее, но она даже не заметила этого и не попыталась его поправить. Санса развела бедра. Ее взгляд помутнел, а губы приоткрылись. Сейчас она не хотела чтобы ее изнуряли еще больше, а у Тайвина не было причин отказывать ей в этом капризе. Мягкий толчок до конца, и она изогнулась ему навстречу, подаваясь бедрами вперед. Попыталась прикусить губу, но новое движение заставило ее губы раскрыться в беззвучном стоне, замершем на миг. Покрасневшие губы дрогнули, когда она наконец выдохнула. Ее ресницы трепетали, когда она прикрывала глаза, а потом большие зрачки стремительно сужались, когда она распахивала их вновь. Ее кожа горела от прикосновений, можно было почувствовать неистовое отчаянное биение, прижимаясь губами к шее. Санса вздрагивала и выдыхала, выгибалась, и ее руки плавно, словно в спонтанной задумчивости, но все же осмысленно, скользили по его телу. Ее лицо приобрело совершенно пронзительное выражение. В один миг ее брови нахмурились, по лицу пробежала волнительная тень. Тайвин уже точно знал, что это значит, когда она поспешила переплести их пальцы и сжать их в крепкий замок. Санса вдруг напряглась, вся сжалась и на миг задержала дыхание так сильно, что ключицы очертились до резких линий, и после резко расслабилась, обмякла, и ее губы дрогнули в безвольной улыбке. Тайвин притянул ее к себе, пытаясь восстановить собственное сбившееся дыхание. В помещениях Винтерфелла было жарко, и Санса вяло возразила попытке укрыть ее. В такие моменты наблюдать за ней было еще занятнее: расслабленная из-за овладевшей ею неги, с мечтательной улыбкой на губах. Можно было заметить момент, когда она погружалась в сон. Наивысшее наслаждение — смотреть, как она засыпает с ним рядом, в его объятиях, когда они вместе. Когда наблюдать можно не исподтишка, а в открытую. Ожерелье перевернулось на шее, пришлось потянуть за цепочку и освободить Сансу от тяжести. Пусть спит спокойно, не просыпаясь от дискомфорта. Ожерелье с тихим стуком опустилось на прикроватный столик, и Тайвин снова заключил Сансу в кольцо из своих рук. Знал, что сон скоро заберет и его тоже, но наслаждался оставшимися мгновениями, чтобы наблюдать за любимой женщиной которую ночь подряд, зная, что она еще не раз вот так уснет на его плече.