***
Санса в компании Джой вернулась в покои Тайвина, которые мысленно училась называть общими. Там их уже поджидали портные, и Санса устроилась на кушетке, а Джой села рядом с ней. Когда-то давно, когда они только познакомились, Джой напоминала ей подругу Джейни и совсем чуть-чуть Арью, и они сумели подружиться, но многое изменилось с тех пор. Пока Джой оставалась в Утесе под крылом тетушки и в компании кузенов, Санса успела овдоветь и стать Леди Винтерфелла. Казалось, это должно было провести незримую черту между ними навсегда, однако пусть Джой выросла и превратилась в юную девушку, в ней многое осталось от того застенчивого ребенка, которого Санса помнила, да и Санса, вернувшись в Утес, будто не только вернулась обратно в знакомое место, но и в знакомое время. Теперь Санса и Джой, как и в прежние времена, чувствовали себя друг с другом так легко, будто никогда и не расставались. Сансе недолго пришлось сидеть на месте — сначала портному потребовалось снять мерки для новых платьев, и только после этого настало время выбирать ткани, прежде всего — для свадебного наряда, который был необходим прежде прочих. Санса вернулась к Джой, и перед ними разложили отрезы шелка, муслина и бархата всевозможных оттенков. Одна ткань была красивее другой, дороже, изысканнее — их было так много, что остановиться на чем-то одном казалось невозможным. Из-за этого настроение Сансы понемногу начинало портиться, и это не укрылось от Джой. — Тебе снова нехорошо? — трогательно забеспокоилась она. — Я в порядке, — успокоила ее Санса. — Просто не люблю чувствовать себя беспомощной. Иногда выбора вообще нет, но сейчас он так велик, что я просто теряюсь. Казалось бы, это просто свадебное платье, но… — Ну уж явно не просто, — смущенно возразила ей Джой. — Свадьба — важное событие, в этот день наверняка хочется выглядеть лучше, чем во все предыдущие. Нужно просто начать с чего-то одного. Какой цвет ты бы хотела? Цвет… Санса привыкла решать проблемы посложнее, и выбор платья представлялся таким пустяком по сравнению со всем, что ей доводилось выбирать… Санса могла бы выйти замуж в самом простом платье — не то было важно сейчас, не на том были сосредоточены ее мысли. — Я не знаю, — обреченно вздохнула Санса. — Белый — самое очевидное, — сказала она, чувствуя себя неудобно из-за того, что от нее все время ждали каких-то пожеланий, которых не было. — Возможно, мы могли бы сочетать его с чем-то другим, — мягко предложила Джой. — Ты войдешь в септу в белом плаще Старков, пока лорд Тайвин не набросит на твои плечи красный плащ Ланнистеров. Как тебе такое? — Белый с красным? Неплохо. Однажды у меня было красное платье, на котором золотые нити вышивки сверху были совсем редкими, но книзу платья они все сгущались и переплетались, пока не стало казаться, что подол совершенно золотой. — То платье Санса надела на пир в честь свадьбы Джоффри и Маргери, в большей мере из-за того, что ей хотелось надеть рубиновое ожерелье, подаренное Тайвином после того, как она и Тирион наконец-то консумировали свой брак. Как же давно это было. Джой тем временем достала пергамент и кусочек угля, которые, как Санса не так давно выяснила, она теперь всегда носила с собой, и ловким, но плавным движением провела несколько линий. — Что-то вроде этого? — спросила Джой, разворачивая пергамент к Сансе. — Да, у тебя чудесно получается! — восхитилась Санса. Рисунок не был совершенно точен, но как же быстро Джой смекнула, что к чему, да еще и нарисовала. Санса едва ли смогла бы так. — Сейчас можно было бы сделать нечто подобное, — Джой загнула изрисованный край пергамента и на чистой его стороне быстро нарисовала еще одно платье. Пусть в ее распоряжении был лишь кусочек угля, Джой заштриховала верхнюю часть платья с корсажем, и Санса поняла, что это должен был быть красный цвет, а то, что осталось чистым — белый. — Можно было бы как-то сгладить этот переход от одного цвета к другому, как было в твоем старом платье… — задумчиво произнесла она, подправляя и без того идеальные, на взгляд Сансы, линии. — Или, может быть, сделать какой-нибудь необычный пояс? У тебя есть идеи? Санса хотела усмехнуться в ответ: какие у нее могут быть идеи? — но вдруг вспомнила про свой пояс для серо-белого платья, подаренного Тайвином. — Может, листья чардрева? — осмелилась предложить она. — Будто бы сверху платья густая красная крона, но потом листья расступаются и падают на снег или что-то в этом духе? Жестикулируя, Санса пыталась донести до Джой неожиданно пришедшую к ней идею, не зная точно, насколько вероятно ее воплощение. Джой, внимательно слушая, продолжала рисовать, изредка останавливаясь и вытягивая руку с пергаментом перед собой, чтобы оценить работу издалека. — Как тебе? Угольный набросок мог немного сказать о том, как будет выглядеть свадебное платье в жизни, но Санса уже нарисовала его в своем воображении, как Джой нарисовала на пергаменте, и эти варианты были весьма схожи. — У тебя талант, — снова не удержалась от похвалы Санса. — Только, может, вырез сделать немного другим — этот кажется чересчур глубоким, — осторожно предложила она, боясь обидеть Джой. Но Джой согласно кивнула и несколькими линиями поправила дело, снова отдалила от себя набросок, кивнула еще раз, но уже будто сама себе, немного подправила рукава и одним росчерком сделала юбку пышнее. — Сможете пошить такое платье? — Джой развернула пергамент к портному, который все это время стоял, не смея вмешаться в разговор. Тот взглянул на набросок и одобрительно покивал головой. — Да, миледи. Если только вы изволите выбрать ткань. Джой решительно поднялась с места и подошла к разложенным на столе тканям. — Нужно что-то не слишком плотное, — со знанием дела заявила она. — Снег легкий, листья тоже — это должно чувствоваться при одном взгляде. Санса, нужна твоя помощь — ты лучше всех нас знаешь, какого цвета листья чардрева. Санса подошла, радуясь, что ей осталось самое простое, и невольно восхищаясь Джой, которая из скромной девочки преобразилась в уверенную девушку, имевшую точное представление о том, что ей было нужно, и не стеснявшуюся прямо сообщать об этом другим. Портной внимательно слушал все замечания Джой, а в его глазах как будто даже читалось восхищение. Подходящую по цвету ткань Санса выбрала, а Джой и портной определились с остальным. Под конец, когда все детали наряда были обсуждены подробнейшим образом, Санса ощутила окончательное успокоение от мысли, что дело сделано. — Чудесно! Вы можете выбрать ткани для других своих платьев, леди Санса, — с воодушевлением предложил портной. — Возможно, миледи нарисует и их, — обратился он к Джой. — Обязательно, — улыбнулась Джой. — Но сперва нам нужно свадебное — так скоро, как это будет возможно. — Я отложу все прочие заказы, — заверил ее портной. — Леди Санса, леди Джой, вы можете на меня рассчитывать. — Ну вот, одной проблемой меньше, — порадовалась Санса, когда портной оставил их наедине. — Думаю, другие платья нужно шить с расчетом, что я недолго буду оставаться… в форме. И при этом портной не должен догадаться, будто бы я уже в положении — все равно поймет рано или поздно, но лучше ему в этом не потворствовать. — Я могу нарисовать несколько платьев с высокой талией, — незамедлительно предложила Джой. — Или что-то вроде тех, что носит Арианна. Они свободные, и там совсем не видно, что скрывается под множеством слоев. Дорнийская мода хороша — я бы с удовольствием подумала, как можно немного переосмыслить ее, чтобы скрыть твое положение. Санса благодарно ей улыбнулась. — Спасибо, Джой. Ты так добра. — Мне уже самой интересно, что из всего этого выйдет, — с энтузиазмом заявила Джой. Ее щеки снова начали разгораться, но причиной тому было вовсе не смущение. — Люблю рассматривать картины в галерее и подмечать, что здесь раньше носили, и что больше не носят. При этом, если сравнивать картины разных лет, то видно, что рано или поздно одни и те же мотивы в одежде возвращаются, хотя ни разу я не замечала ничего отдаленно похожего на дорнийскую моду. Мы должны это исправить! — Уверена, что у тебя получится, — заверила ее Санса, сама заразившись радостным волнением Джой. — Ты так воодушевлена — а когда так, то никаких препятствий не существует. Джой не успела ответить, потому что их внимание отвлекло появление мейстера Крейлина. — Я чувствую себя прекрасно, — поспешила сказать ему Санса, с ужасом представляя очередной осмотр. Сегодняшнее утро мало чем отличалось от предыдущего, но мейстеру, а главное — Тайвину — к счастью, хватило одних устных заверений Сансы, что ее состояние совершенно обычно и не требует дополнительного беспокойства. — Я рад, что это так, миледи, — примирительно улыбнулся ей мейстер, — но вам письмо из Винтерфелла, — и он извлек конверт из глубины широкого рукава. Санса взяла письмо. Джой содрогнулась, увидев выпуклую печать с изображением освежеванного человека. — Болтоны? — безошибочно определила она. Санса удивленно на нее оглянулась. — Ты помнишь северные дома, которые мы учили вместе? — А ты помнишь западные? — Конечно. — И я. Они рассмеялись. Сансе вспомнилось, как вместе они успели посидеть на всех подоконниках в Утесе, изучая толстые древние фолианты. Они разглядывали гербы, читали истории домов, которых не знали, а те, что знали хорошо — рассказывали наизусть. — Хорошее было время, — сказала Санса, зная, что Джой поймет, о чем она говорит. — Трудное для тебя, — заметила Джой. — Для всех нас, — покачала головой Санса. — Не одна я родных потеряла в той войне. Главное, что мы были вместе и все выдержали. Тогда, может, и было непросто, но сейчас я вспоминаю те времена с улыбкой.***
Когда послышался скрип двери, он сразу понял, что пришла Санса. Пожалуй, продолжая заниматься делами, Тайвин все же ждал, что Санса придет к нему. Ковер приглушил звук ее шагов, но подол платья тихо шуршал, когда Санса обогнула его стол и, остановившись рядом с креслом Тайвина, присела на край столешницы. Она терпеливо ждала, пока Тайвин не дописал последнее предложение и не поставил точку, чтобы потом поднять на нее взгляд. — Как все прошло? — Отлично, — Санса не стала пускаться в подробности. — Джой очень мне помогла. Тайвин кивнул. Это было ожидаемо — Джой всегда заботилась о Сансе, да так преданно, что это удивляло даже Дженну. Тайвин видел, что Санса беспокоится о мнении других больше, чем готова показывать, но сам он не сомневался, что рано или поздно семья примет неизбежное. Неудивительно, что добрая душа Джой сделала это одной из первых. — Ты получила письмо из Винтерфелла. — Как раз хотела посоветоваться с тобой на этот счет. Санса подала ему письмо с разломанной печатью с изображением герба Болтонов, и Тайвин развернул его и прочел, а после сложил и вернул обратно Сансе. — И что ты собираешься делать? — осведомился он, и хотя в его словах не было ничего, что могло бы говорить о его отношении к этой идее, Санса решила объясниться. — Я уже думала об этом. Клей Сервин предлагал мне в знак дружбы с Виманом Мандерли вернуть ему внучку, но позже, когда я говорила с Гловером, я решила, что лучше будет вернуть из столицы его племянника. Мандерли и так много получат — младшая девочка станет Леди Винтерфелла однажды, а Гловерам в благодарность за верность я могла предложить только это. Но план Болтона имеет смысл. Мы вернем Виллу Мандерли, но в то же время оставим ее при себе и тем самым приобретем союзников, которые будут связаны с нами чуть более крепко, чем просто клятвами и благодарностями. Пусть не напрямую, однако… неплохая возможность. — Я уже написал Кивану про младшего Гловера. Если ты решила отправить домой Виллу Мандерли — скажи об этом прямо. — Ты считаешь, это разумно? — Главное, что ты, судя по твоим словам, считаешь это разумным. — Возможно, чтобы решить окончательно, мне нужно услышать, что думаешь ты. Если бы сейчас они были в Винтерфелле, Санса не вела бы себя так. В Утесе Санса изменилась, будто они вернулись в прошлое, и дело было совсем не в ее старых платьях, которые она временно носила за неимением нового гардероба. — Ты уже прекрасно научилась думать и без меня, — напомнил Тайвин. — Ты много времени принимала решения, не согласовывая со мной каждый свой шаг, просто продолжай это делать. — Ладно. Тогда напиши, пожалуйста, Кивану и скажи ему отправить Виллу в Винтерфелл, — попросила Санса, стараясь принять серьезное выражение Леди Винтерфелла, но явно чувствуя себя слишком расслабленной, чтобы вышло правдоподобно. — Расстраиваешься, что я не проинструктировал тебя подробнейшим образом? — поинтересовался Тайвин. Санса положила руку поверх его. — Мне нравилось, когда ты говорил мне, что делать, — призналась она спустя несколько мгновений, пока едва ощутимо поглаживала его пальцы своими. — Так я точно знала, что не ошибусь. — Понимаю, но ты скорее всему научишься, если продолжишь принимать решения сама, без оглядки на то, что скажу я. — А если бы я вдруг решила вернуть всех заложников? — шутливо спросила Санса. Она вернулась в прежнее расположение духа, и слегка покачивала их сцепленные руки. — Тебе бы пришлось хорошо это аргументировать, а пока твоих аргументов хватило на освобождение одной только Виллы Мандерли, — спокойно ответил ей Тайвин. — Как же ты все это время обходилась без меня? Принимала решения, будучи уверенной, что ошибаешься? — Когда даже твоя собственная мать уверена, что ты ошибаешься, иначе не может быть, — хмуро ответила Санса. — Тогда твоему упорству можно позавидовать — ты продолжала настаивать на своем несмотря ни на что и, как видишь, не натворила ничего непоправимого, даже когда меня не было рядом. — А теперь ты рядом, но не хочешь давать мне советов, — пожаловалась Санса. — У меня есть сомнения насчет Болтона. — Это правильно. Он предал твоего брата. Доверься ты ему всецело — это не говорило бы лестно о твоем уме. — Он предал Робба, потому что тот не прислушивался к нему, но я же прислушиваюсь. В мое отсутствие он второй человек на Севере после моей матери. Но может ли быть такое, что ему и этого не будет достаточно? — Всегда есть риск. Подумай сама: чем он рискует? Ничем. Если бы он начал борьбу и проиграл, то потерял бы только свою жизнь. Возможно, это произошло бы мучительно, но каким бы ни было наказание — оно настигло бы лишь его. Так было до настоящего момента, и тем не менее он не воспользовался своим преимуществом. Теперь же, когда ему будет, что терять, станет ли он этим рисковать? — О Болтоне много слухов ходит, — сомневающимся тоном проговорила Санса. — Говорят, он вообще не умеет чувствовать. Думаешь, ему будет не все равно? — Уверен, обо мне тоже подобные слухи ходят, но могу сказать по секрету только тебе, что они ложны. Санса усмехнулась в ответ на его мягкий тон. — Неужели? — шутливо спросила она, поддерживая игру. — Разумеется. — Значит, соглашаясь с его планом, я получу возможность… управлять им? — Вы союзники, и это взаимовыгодное предложение. Я не думаю, что Болтон хочет тебе навредить — он человек разумный. Все, чего он хочет, это остаться на вершине, а именно сейчас твоими стараниями наконец-то стало ясно, какой эта вершина будет. Ты определила это, когда решила обручить своего сына с Мандерли, заключив с ними формальный союз. Болтон хочет затесаться в этот альянс: ему нужно влияние, тебе — мечи, которые он, в случае чего, может предложить. Все хотят упрочить свое положение, но именно от тебя зависит, дашь ты добро на это или нет. — Именно это я хотела услышать, когда просила совет, — миролюбиво произнесла Санса. — А я хотел, чтобы ты не забывала, каково это — принимать самостоятельное решение, — ответил Тайвин. — Думаешь, я бы позволил тебе наделать ошибок, если в моих силах было остановить тебя?***
Каждый раз, когда Лаурина смотрела на своего мужа или хотя бы думала о нем, ее нутро будто щекотали. Когда Лаурина оказывалась в его объятиях и отвечала на его поцелуи, у нее перед глазами начинало двоиться от восторга. Казалось, что никогда еще занятия любовью не оставляли ее такой счастливой, не доводили до такого изнеможения. Лаурина никогда не верила, что от счастья может кружиться голова, но теперь она испытывала именно это. Все путешествие до Королевской Гавани она пребывала в сладостной дымке, сотканной из неги и восторга. Если бы ее спросили, Лаурина не смогла бы вспомнить ничего конкретного, только собственные голые ощущения — упоение от разговоров, содержание которых было невоспроизводимо в памяти, трепет от скачек наперегонки, из которых неизвестно кто выходил победителем, блаженство от одних мыслей о совместных ночах, которые в памяти слились в один комок чего-то разноцветного и неопределенного, но бесспорно совершенного и желанного. Все мечты Лаурины сбылись — и даже более того. Воспоминания об Утесе, ее восхищение отношениями Джейме и Арианны совершенно поблекли в памяти, потому что у Лаурины все было гораздо лучше. У нее был Аддам, он называл ее «моя дорогая», и Лаурина больше не знала, как жила без Аддама всю свою жизнь, потому что теперь она не могла без него обходиться. Однако пришлось. Столица быстро расставила все по местам, и места Лаурины и Аддама оказались на порядочном расстоянии друг от друга. Как командующий городской стражей, Аддаму часто приходилось отсутствовать в замке. Он бывал в казармах, патрулировал улицы (как будто мало было других золотых плащей, чтобы делать это!), а Лаурина, как придворная дама, по приезде была представлена принцессе Мирцелле и с тех пор стала желанной гостьей в ее покоях. Лаурина тосковала по Аддаму, сидя рядом с маленькими девочками, из которых состояла свита принцессы, не знавшими мужской ласки, и вспоминая — уже более отчетливо — ночи с Аддамом, совсем не краснея при этом. Ширен, королевская невеста, алела по самую шею от одних только намеков о поцелуях, когда ее поддразнивали Мирцелла и Элейна Вестерлинг. Лаурина могла бы подобрать себе компанию получше, да только ей не хотелось. Ей было все равно, с кем проводить часы без Аддама — в любом обществе они были бы совершенно пресными. Лаурине казалось, что Аддам мог бы меньше бывать на посту и больше — в замке, с ней рядом, но даже в те дни, когда он тратил утро на заседания совета, после Аддам шел в город, хотя Лаурине виделось логичным, что остаток дня он мог бы провести и с ней. Лаурина была уверена, что он получает удовольствие от ее компании, но не совсем ее ослепили чувства, чтобы она могла не заметить, что Аддам получал ничуть не меньшее удовольствие от общения со своими золотыми плащами, среди которых у Аддама, умевшего поладить с кем угодно, имелось много хороших приятелей. С некоторыми из них он познакомил и Лаурину, несколько раз он приглашал сослуживцев на ужин, и тогда Лаурина лишь утвердилась в своих подозрениях. Мужчины говорили о том, о чем она не имела понятия, шутили так, что забавляло их, но Лаурине совсем не хотелось смеяться. — Все в порядке, дорогая? — спрашивал Аддам, когда глубоко за полночь гости расходились. — Боюсь, тебе не слишком-то приятна наша компания. — Нет-нет, — через силу улыбалась Лаурина. — Я только рада узнать поближе твоих друзей. Они весьма милы. Аддам не забывал о ней, даже будучи занятым беседой с кем-то другим: его рука поглаживала ее колено под столом, и он делал ей комплименты, хвалил ее перед своими приятелями, но Лаурина не была для него главной, а он для нее уже стал. Еще одной неприятностью были надоедливые мальчишки. Лорен Марбранд захаживал в их покои постоянно, притом не один — Эдмунд всякий раз увязывался с ним. Аддам хорошо относился не только к своему племяннику, но и к его другу, а Лаурина терпеть не могла сына своей мачехи, а потому и Лорена, который зачем-то его сюда притаскивал раз за разом. — Твоего дяди здесь нет, он в городе, на службе, как обычно, приходите позже, а лучше не приходите вовсе! — раздражилась Лаурина, едва только заслышав знакомые поспешные шаги около дверей. — Это я, — услышала она голос Эдмунда. — Мне все равно, мой ответ относился к вам обоим. Аддама здесь нет, — не поднимая головы от вышивания, ответила Лаурина. — Я пришел к тебе. — Зачем? — Они никогда не были дружны, даже до того, как его отправили в столицу, и Лаурина наконец-то вздохнула с облегчением. Ее мачеха все еще продолжала оскорблять взор своим присутствием, но хотя бы ее сын — нет. Тот вечно так и норовил забраться на территорию Лаурины. Даже его мамаша, пусть и возмущалась, но все же быстро поняла, что западное крыло принадлежит Лаурине всецело и вторгаться туда нельзя, а мальчишка умом пошел явно не в нее, и Лаурина то и дело встречала его неподалеку от своих покоев. — Поговорить. — Нам не о чем разговаривать. — Разве я сделал тебе что-то плохое? Я этого не помню. «Ты родился, а до этого мой отец женился на твоей матери», — Лаурина сильнее сжала в пальцах иглу, продолжая делать стежки, хотя они становились один кривее другого. Мысль, что после из-за Эдмунда ей придется все распускать, взбесила Лаурину еще больше. — Какая разница, — прошипела она сквозь зубы, дергая за нить, которая успела запутаться с изнанки. — Мы могли бы это исправить. Мы могли бы быть дружны, как Лорен и Аддам. — Я не хочу ничего исправлять, мне и так хорошо. — Нить не желала распутываться и путалась лишь сильнее из-за того, что ее дергали. — Даже если бы я помог тебе в твоей проблеме, ты не стала бы любезнее? — У меня нет проблем. — А твой муж? Я бы мог попросить Лорена намекнуть Аддаму, что ты бы предпочла видеть его почаще. Лаурина уставилась на наглого мальчишку. Неужели он настолько хочет хороших отношений с ней, что решил в это ввязаться? И неужели все настолько очевидно для остальных? — Тебе показалось, — ровно произнесла она. — У меня и моего мужа все отлично, а даже будь это не так — это совершенно бы не касалось ни тебя, ни твоего друга. — Напрасно ты так, Лаурина. Мы же одна семья. — К сожалению для меня! Убирайся! — она дернула нить еще сильнее, что нить порвалась, а иголка воткнулась прямо Лаурине в палец, и на белую ткань закапали красные крапинки. — Что здесь происходит? Готовая вспыхнуть от гнева и боли, Лаурина вскинула от неожиданности голову, услышав голос Аддама. Он не должен был вернуться так рано, поняла Лаурина. Если бы она знала, что он появится с минуты на минуту, она бы вела себя иначе, лишь бы только он не увидел ее такой. — Здравствуй, Аддам. Все в порядке, — сдержанно ответил Эдмунд и проскользнул мимо Аддама в двери, не сказав больше ничего. Лаурина скомкала испорченную вышивку, прижав ее к ранке. — За что ты так не любишь его? — спокойно спросил Аддам, оглянувшись туда, где скрылся мальчишка. — Он твой брат. — Просто сын моего отца, вот и все, — как могла равнодушно ответила Лаурина. Палец болел, но еще сильнее беспокоила паника, поселившаяся внутри. Лаурина не была уверена, что правда придется Аддаму по вкусу. Она уже успела понять, что есть вещи, которые могут быть обыденны для тебя, но совершенно неприемлемы для других, и от окружающих не дождешься той снисходительности, которую привычен получать от родителя. Почему-то ненависть к младшему сыну отца от другой женщины была как раз такой вещью. — Это все равно называется «брат». Лаурина опустила голову. Мнение Аддама о ней может испортиться, и тогда он окончательно сбежит от нее к своим золотым плащам. Она подняла голову и виновато улыбнулась. — Извини, мне не стоило на него срываться, просто сегодня у меня неважное настроение. Аддам поднял брови, будто не ожидал, что она сдастся так скоро. — У меня тебе не за что просить прощения. — «Лишь бы не заставил просить прощения у мальчишки», — мысленно взмолилась Лаурина. На такое она даже ради Аддама не была готова идти, хотя… она же уже терпела его друзей, пусть Аддам не просил ее об этом. — Я хотел пригласить тебя немного прогуляться, но если ты не в настроении… — Я уже в порядке! — пожалуй, слишком быстро воскликнула Лаурина, стараясь незаметно вытереть палец от крови вышивкой. — С удовольствием пройдусь с тобой. Когда они вышли из покоев, и Лаурина привычно взяла Аддама под руку, она по традиции спросила, как прошел его день, и Аддам стал рассказывать, но мысли Лаурины быстро потекли в другую сторону. Она все не могла забыть инцидент, который мог положить конец ее относительно счастливой жизни. Вдруг, мнение Аддама о ней все же испортилось, и он просто делает вид, что все в порядке. Лаурина рассчитывала, что умеет скрывать свою неприязнь более умело, — Рейнальд и не догадывался, как сильно раздражала Лаурину Джейн и его остальные младшие. С другой стороны, она вспылила, лишь потому что была уверена, что ее никто не услышит. Будь в комнате Аддам с самого начала, она не вела бы себя так. И все же Аддам спросил, за что она так не любит Эдмунда, и этот вывод он едва ли мог сделать только из-за случившегося сегодня, а значит, еще до этого дня Лаурина выдала себя! — Знаешь, я думаю, что вела себя ужасно, и сожалею об этом, — быстро сказала Лаурина, перебив Аддама. — Наверное, мне стоит извиниться перед… перед моим братом и, может быть, пригласить его к нам на ужин. И Лорена вместе с ним, конечно же, — она выдавила из себя улыбку, лишь бы придать веса словам. — Это было бы очень великодушно с твоей стороны, дорогая, — улыбнулся ей Аддам в ответ и продолжил свой рассказ как ни в чем не бывало, заставляя Лаурину усомниться в том, была ли ее очередная жертва столь необходима. Теперь извиняться ей точно придется — Аддам непременно узнает, если она не сделает этого, и тогда-то точно станет думать о ней дурно, если все еще не начал. «Семеро, ну зачем я все это наобещала?» Для Аддама, конечно, да только нужно ли ему это?