***
Санса поставила точку и отложила перо, напоследок окинув взглядом блестящие чернильные строчки. Она встала из-за стола, на ходу развязывая пояс халата. Санса кликнула служанку, предпочитая справляться не в одиночестве. В ее положении было разумно принимать любую помощь, которую она могла получить. Шея ныла после долгого корпения над письмом, а спина беспокоила ее уже несколько недель, но зато извечная тошнота наконец-то отступила. Письма Джону не являлись большей частью ее работы — за все время это было, пожалуй, всего лишь второе письмо брата, на которое Сансе пришлось отвечать. На Стене дела шли хорошо: новобранцев обучали мастера по оружию, обсидиана было в достатке, но вскоре с Драконьего Камня должна была прийти еще партия. Прежде покинутые вдоль Стены замки теперь были заселены, притом одичалыми — Джон смог договориться с ними, раз защищать Стену было и в их интересах тоже. Обсидиан для защиты от мертвецов выдали и им. Братья Ночного Дозора не были против, если им не приходилось соседствовать с одичалыми и делить с ними хлеб. Провизии хватало на всех, но делом принципа было держаться от многовековых врагов подальше, пусть теперь поневоле им приходилось объединиться против общего и более опасного врага. Сансу успокаивали письма Джона. Может, что-то он и умалчивал, чтобы ее не тревожить, но ситуация, казалось, теперь действительно была под контролем. Санса не могла не гадать, что случилось бы, если она не оказалась на Севере, если бы там продолжал править Русе Болтон. Отреагировал бы он на просьбы о помощи? Или попросил бы Джон о помощи Сансу, если бы она оставалась жить в столице? Наверное, ей стоило радоваться, что все сложилось наилучшим образом, а не размышлять о том, чего им удалось избежать. Однако беременность теперь частенько подкидывала Сансе не самые приятные для размышления мысли. На Стене все еще была зима, но на Западе день ото дня становилось теплее. Служанка, весело болтая, помогла Сансе облачиться в легкое голубое платье. Солнечная погода не убедила Сансу не брать шаль. Так ей было комфортнее — зная, что она может сберечься от сквозняков в замке и ветра на улице, а также от любопытных взглядов на ее округлый живот. Те, кто не знал всей правды, еще мог спорить, кто родится быстрее, — ребенок действующей Леди Утеса или будущей, хотя визуально ответ был более очевиден. Одевшись и отослав служанку, Санса вернулась к столу. Чернила успели высохнуть, и Санса быстро запечатала письмо. Покидая свои покои, чтобы пойти к мейстеру Крейлину, Санса захватила и послание для матери, написанное прошлой ночью. Из Винтерфелла ей приходили письма чаще, чем со Стены, поэтому и ответы Санса писала регулярно. Леди Кейтилин держала дочь в курсе обстановки на Севере, рассказывала про свое приятное сотрудничество с Клеем и вынужденное — с лордом Болтоном. Она писала и про Эдрика, хотя в нескольких последних ее письмах о нем было написано немного. Санса надеялась, что дело в том, что Эдрик просто очень послушен и не делает ничего забавного, чем мама хотела бы с ней поделиться, а не в том, что она что-то скрывает. Наверняка дело в том, что сейчас в Винтерфелле происходят более важные события, вроде женитьбы Русе Болтона на леди Вилле Мандерли, хотя для Сансы не было ничего важнее сына. Про Эдрика Санса могла прочесть и сто писем. В комнатах мейстера Крейлина Санса застала Джейме в компании его пажа, Роберта Бракса. Мальчишка держал в руках толстую книгу и сваленные на нее сверху свитки, которые Джейме то ли собирался забрать, то ли пришел, чтобы вернуть мейстеру Крейлину. Джейме улыбнулся, заметив ее, и Санса ответила такой же приветливой улыбкой. Внутри нее взрастало чувство гордости всякий раз, как она видела Джейме, вовлеченного в дела Утеса. Когда они говорили по душам в последний раз в столице, они еще не были теми, кем им суждено было стать. И вот теперь они встретились снова, когда Санса стала Хранительницей Севера, а Джейме наконец принял на себя ответственность за Запад в отсутствие отца. Джейме шла эта роль, и Санса знала, что Тайвин гордится сыном, и она не могла не разделять это чувство. Будь Джейме несчастен, Санса сочувствовала бы ему из-за нежеланной ответственности, что на него навалилась, но Санса видела, что Джейме принимает свой долг без жалоб, даже, кажется, остается доволен, когда постигает новые тонкости управления Западными землями. Поэтому Санса не волновалась за Джейме, она могла только за него радоваться. Санса дождалась, пока Джейме закончит беседовать с мейстером Крейлином и отдала свои письма для отправки. Джейме, в свою очередь, дождался ее, и они вместе стали спускаться вниз. Роберт Бракс шел за ними, едва видя ступени у себя под ногами из-за вороха свитков. Санса вздохнула с облегчением, когда паж свернул с лестницы в коридор, тем самым уменьшив риск свернуть себе шею. Джейме остановился на одном из пролетов, повернувшись к Сансе. — Не зайдешь ко мне сейчас? — предложил он. — Я увидел твои письма и вспомнил, что тоже хотел показать тебе одно. Оно давненько у меня валяется. — Письмо? — пояснения Джейме не внесли ясности, а потому не особенно заинтересовали Сансу, у которой уже имелись собственные планы на утро. — Это срочно? Я собиралась прогуляться по саду до обеда. Джейме на миг заколебался, видимо, решая, не стоит ли покончить с делом сейчас, пока он еще про него помнит, но потом махнул рукой. — Не срочно. Давай лучше пройдемся вместе. Санса улыбнулась — гулять вдвоем было бы интереснее, чем в одиночку. — Кстати о письмах, — снова заговорил Джейме. — Как там отец? Меня он не балует новостями, но тебя-то он явно не обделяет вниманием. Сансе оставалось лишь усмехнуться в ответ на такое заявление. — Он писал мне недавно, пообещал, что скоро мне перестанет быть так одиноко, — заговорила Санса, испытывая нужду пожаловаться. — Но я-то знаю, что одиноко мне перестанет быть, только когда он вернется из столицы. Наверное, это один из редких случаев, когда его утешения на меня не подействовали. — Неужели мой отец теряет хватку? — пошутил Джейме, подавая Сансе руку, чтобы помочь ей спуститься с высоких ступеней, ведущих во двор. Солнце припекало, не слишком ощутимо, однако Санса все же позволила шали соскользнуть с плеч на локти. Сад с каждым днем становился все зеленее, распускались цветы, и воздух наполнялся ароматами, не все из которых теперь были Сансе так приятны, как прежде. Солнечные лучи заставили засиять что-то, что Джейме задумчиво вертел в руке. Санса пригляделась и поняла, что это был тонкий золотой браслет, похожий на те, что носила Арианна. — Твоя жена потеряла? — дружелюбно полюбопытствовала Санса, кивнув на браслет. Джейме кивнул. — Понимаю теперь, почему она их носит. Хорошо снимает стресс. — Браслет, конечно, не налезал на его запястье, поэтому Джейме рассеянно крутил его на пальце, рискуя отправить украшение в односторонний полет в кусты. — Как она? — обеспокоенно спросила Санса, опасаясь, что Арианна сейчас нервничает из-за беременности куда больше Джейме. Первый раз, да и, насколько Санса могла понять из их разговора, Арианна пока слабо представляла себя в роли матери. — О, когда мейстер Крейлин сказал, что ей лучше воздержаться от острой пищи во время беременности, Арианна посмотрела на него так, будто собиралась испепелить взглядом, — нервно хохотнув, ответил Джейме. — А потом она бросила в него тарелку с дорнийскими сладостями и пожелала ему ими подавиться. Санса представила себе эту сцену, но у нее духу не хватило рассмеяться. — И в итоге? — Я сказал, пусть ест, что хочет. Крейлин уверяет, что ей же и будет плохо из-за этой остроты. Ну, если так, наверное, она сама и перестанет ее есть. Но я не такой храбрец, чтобы запрещать ей что-нибудь, — Джейме обреченно развел руками. Санса все же рассмеялась, но смех ее утих, когда она опустила взгляд на тропинку и подумала о том, что чувствует сейчас Арианна. Не нужно было знать принцессу близко, чтобы заметить, как любит Арианна дорнийскую острую пищу и как больно ей будет снова менять свой образ жизни. — Ты поступил правильно, — сочла нужным сказать Санса, чтобы подбодрить Джейме. — Сейчас Арианне тяжело, и ей наверняка приятно, что ты встал на ее сторону. Будь с ней помягче. Джейме кивнул, продолжая крутить между пальцев браслет жены. — Что, если мейстер посоветует что-то, чем нельзя пренебречь, а Арианна будет упрямиться? — вдруг спросил он, повернув голову к Сансе. Она заметила, что это действительно волновало его, и Джейме наверняка задавался этим вопросом с момента первого столкновения Арианны с мейстером. — Она не будет упрямиться, если от этого будет зависеть здоровье ребенка, — уверенно ответила Санса, хотя на деле лишь питала надежду, что так будет. — Позволь Крейлину настаивать, а сам поддерживай Арианну. Сейчас вы должны быть на одной стороне, а не друг против друга. Возможно, ваш ребенок еще больше укрепит ваши отношения. — Мне кажется, наш ребенок укрепляет и ваши с ней отношения, — заметил Джейме, подмигнув Сансе. — Арианна стала более к тебе расположена. Я все думал, почему. Может, ей надоело плеваться в тебя ядом, не получая реакции? Но потом я решил, что ей просто не хватает подруги. Раньше у нее были ее кузины, потом она на время подружилась с женой Аддама, но совсем скоро снова осталась одна. Я имею в виду, без женской компании ее возраста. Я всегда к ее услугам, тетя Дженна никого не бросит в беде, но есть вещи, которые… В общем, ты беременна, она беременна. Я думаю, неплохой задел для дружбы, — быстро подытожил Джейме свою мысль. Санса усмехнулась в ответ. Ей хотелось бы подружиться с Арианной — ладить было приятнее, чем враждовать, но Санса не могла не избавиться от ощущения, что Арианне нужен был кто-то другой рядом. Они были совсем разные — кроме беременности им и обсуждать было нечего, но, может, Джейме был прав, и это только задел для чего-то большего. — Арианна боится неизвестности. — Главное, не говори об этом ей. — Я помогаю ей развеивать эту неизвестность, — ответила Санса, хотя внезапно подумала о том, что Арианна была не первой, кто не любил признавать свои страхи. Они вместе шли вглубь сада, и тропинка у них под ногами становилась все более заросшей травой и мхом. Санса огляделась по сторонам и поняла, что не только тропинка, но и весь сад становится все более диким и заброшенным, и что она никогда не была в этой его части. Среди зелени, казалось, более густой, чем в ухоженной части сада, Санса разглядела каменную статую льва, а после различила и все то, что он охранял. Джейме остановился. — Прости, — произнес он отчужденно, более настойчиво вертя в руках браслет. — Ноги сами вели. Когда я выбираюсь в сад, то обычно иду сюда. Прогулки ради самих прогулок мне не свойственны, — признался Джейме. — Сюда ведут и более ухоженные тропинки, но я всегда выбираю эту. Когда идешь по ней, кажется, что возвращаешься в прошлое. — Что это за место? — Семейный склеп. Ты никогда не бывала здесь? — удивился Джейме. — Нет, только слышала от Дженны, что она сюда ходила. — Кажется, тетушка и я — самые частые здесь посетители, — усмехнулся Джейме невесело, оглядываясь вокруг, будто ожидал, что с противоположной стороны к склепу выйдет кто-нибудь еще. — А Тирион… он здесь? — напряженно спросила Санса, не отрывая взгляда от мраморного склепа, окруженного деревьями и притягивающего взгляд. — Конечно, в семейном склепе, как и все Ланнистеры, — ответил Джейме негромко, уловив ее настроение. Будто заброшенное место, но в то же время Санса не могла представить его другим. Здесь были упокоены почившие Ланнистеры, и никто не смел их тревожить, потому что каменные львы денно и нощно охраняли вход от чужаков, не подпуская их даже затем, чтобы привести это место в надлежащий вид. Здесь властвовало что-то иное, не действовали привычные правила. — Мне можно туда? — спросила Санса, стоя на месте и гипнотизируя взглядом дверь, на которой, как она только сейчас заметила, тоже были вырезаны львы. — Конечно. Но ты уверена, что хочешь? — Я бы никогда не пошла сюда одна, — призналась Санса, понимая, что это правда. — Но с тобой… Джейме только кивнул, больше не став подвергать сомнению ее спонтанную прихоть. Они зашли внутрь — Джейме впереди — и Санса осмотрелась, скользя взглядом по саркофагам и мраморным статуям на их крышках. Смотреть на это было больнее, чем на семейное древо в библиотеке. Там Санса не думала о том, что большая часть Ланнистеров мертва. Это было очевидно, само собой разумеющимся, но здесь, в склепе, видя не только имена и золотые нити, их соединяющие, но саркофаги и лица Ланнистеров на статуях, Санса ощутила груз реальности на своих плечах. Дом Ланнистеров состоял не из имен — но из людей, когда-то живых, а ныне мертвых. И пусть на семейном древе остался лишь отпечаток того, с кем они связали свою судьбу и сколько наследников произвели на свет, их жизни все же были наполнены чем-то большим, чем этот долг. По сравнению с криптой Винтерфелла здесь было светло. Господствовали здесь белый мрамор и позолота. Статуи мужчин были облачены в роскошные золотые доспехи, в ногах у них лежали львы с густыми гривами. Статуи женщин блистали золотыми украшениями, на подолах их мраморных платьев сидели величественные львицы. Ланнистеры уснули навсегда, но глаза их стражей были широко открыты, пасти раззявлены, а когти выпущены. — Сюда, — позвал Сансу Джейме, прервав ее мысли. Санса уже сама увидела статую на мраморной крышке одного из саркофагов, которая так отличалась от всех прочих. Санса подошла ближе и вгляделась в мраморное лицо своего почившего мужа. Скульпторам бывает трудно добиться сходства, но Тирион обладал слишком узнаваемыми чертами… особенно после своего ранения в Битве на Черноводной. Когда-то Санса не могла спокойно смотреть на его лицо, но прошло достаточно времени, чтобы ей удалось привыкнуть… а теперь она смотрела на его мраморную копию. Санса провела кончиками пальцев по шраму, что пересекал лицо, явственно ощущая зазор в мраморе. Тирион тоже был в доспехах, специально подогнанных под его маленькое тело. Эти доспехи Санса тоже хорошо помнила — не хуже шрама или его глаз разного цвета, которые у статуи были закрыты. Она задышала глубже, положив руку на живот. Нежданная, на мрамор упала соленая капля, и Санса поняла, что плачет. Что ж, спустя столько времени у нее получилось. В столице она ни слезы не проронила, на похоронах она сама стояла как из мрамора, не чувствуя ничего, будто поставив барьер, удерживая эмоции за ним. Однако Тирион заслужил, чтобы по нему плакали. Джейме неловко положил руку ей на плечо. Они стояли несколько минут в молчании, глядя на Тириона. Золотая краска на доспехах сияла в лучах проникающего внутрь склепа редкого света, когда на нее падали слезы. Санса спряталась в объятиях Джейме и зажмурилась, чувствуя нужду ощутить тепло живого человеческого тела в этом холодном месте, где жизни не было. Джейме успокаивающе провел рукой по ее спине, не возразив против ее всплеска чувств. — Однажды ты сказал мне, что Тирион хотел, чтобы я была счастлива, — проговорила Санса приглушенно, чтобы ее голос не отразился от сводов склепа. — Я счастлива теперь, но простил бы он мне это счастье? — Тебе нужно его прощение? — тихо спросил Джейме. Ему явно было не легче здесь, глядя на саркофаг младшего брата, но он пытался ее успокоить, и Санса была благодарна ему за это. — Я не знаю. Но я чувствую себя так плохо из-за того, что в итоге он оказался прав, — призналась Санса. — Я и Тайвин… и этот ребенок, — она положила руку на живот, — все так, как Тирион говорил. — Эй, — Джейме, придерживая ее за плечи, отстранил Сансу от себя, чтобы заглянуть ей в лицо. — Ты забываешь, что Тирион говорил не о том, что происходит сейчас, не об этом ребенке. Ты была невиновна, когда он упрекал тебя. Санса покачала головой, порываясь снова взглянуть на мраморное лицо мужа, будто хотела снова ощутить себя виноватой, почувствовать его заслуженный упрек. — Я постоянно думаю об этом в последнее время, — призналась она. — Не нужно — это осталось в прошлом. Даже если ты чувствуешь вину перед ним, это не значит, что счастье для тебя под запретом, — принялся сбивчиво объяснять ей Джейме. — Я уверен, что Тирион все понял и правда хотел бы для тебя лучшего. Он хотел бы, чтобы кто-то позаботился о тебе, пусть даже не он сам. Вы оба сделали много ошибок, но мне кажется, что вы оба уже за них расплатились. Санса тяжело выдохнула и обреченно покачала головой. — Наверное, всему виной беременность. Всякие мысли в голову лезут, — попыталась оправдаться она. Теперь ей было стыдно за свою вспышку. Разум говорил ей, что все ее сомнения глупы и беспочвенны, но чувство вины не утихало. — Я надеюсь, отец скоро вернется и не даст тебе о таком думать. А пока его нет, то я не дам, — с улыбкой добавил Джейме, явно пытаясь развеселить ее. Санса благодарно улыбнулась и вытерла слезы краем шали. Она все еще чувствовала себя подавленной, но не могла не ухватиться за руку помощи, предложенную ей Джейме. — Думаешь, твой отец был бы недоволен, узнав, что я здесь? — Мы оказались здесь случайно, — напомнил Джейме. — Ты понял, о чем я, — сказала Санса, бросив на него несчастный взгляд. — Он бы понял, почему ты здесь, — серьезно ответил Джейме. — В твоих чувствах он не сомневается, как и в своих, иначе бы не отказывался от цепи десницы, лишь бы быть с тобой. Это не предательство и не измена — прийти сюда. Не предательство и не измена — выйти второй раз замуж. Они оба тебя бы поняли. — Спасибо, — Санса подняла на Джейме взгляд. — Я знаю, что ты делаешь это в ущерб своей семье с Арианной, но я очень благодарна тебе за то, что сейчас ты со мной рядом. — Арианна тоже это понимает, просто ей нравится скандалить. У нее тоже всему виной беременность, — ответил Джейме, снова воспроизводя на лице подобие улыбки. — Не вини себя, хорошо? Мы все одна семья, и мы должны заботиться друг о друге. Санса, собравшись с духом, оглядела другие саркофаги поблизости, чтобы немного отвлечься. Взгляд ее задержался на статуе женщины со сложенными на животе руками. — Подойди ближе, если хочешь. Она на тебя не накинется, — мягко предложил Джейме, проследив за ее взглядом. Санса послушно сделала несколько шагов. Позолота сияла в волосах женщины, выделяя отдельные пряди, которые сияли от падающего на нее света. Позолоченным был и медальон с изящными узорами, который скульптор тоже решил изобразить — или ему так приказали. Джоанна Ланнистер была прекрасна. — Она была очень красивой, — не могла не признать Санса. Все, что она узнала об этой женщине от других, давало ей основания характеризовать ее более обширно, и теперь Санса на собственном опыте смогла убедиться в правдивости по крайней мере одной характеристики. На момент смерти леди Джоанне было больше тридцати, но скульптор запечатлел ее скорее юной, немногим старше Сансы. — Еще красивее, чем эта статуя. Я знаю, — Джейме с печальной улыбкой взглянул на мать. — Как ты думаешь, твой отец… он… — снова вернулась Санса к своим мыслям. — Не посещают ли его те же мысли, что и тебя? — подсказал Джейме. Санса кивнула, продолжая разглядывать статую женщины, будучи не в силах избавиться от ощущения, что есть нечто противоестественное в том, что она и леди Джоанна находятся так близко. У Сансы не хватило духу даже прикоснуться к холодному мрамору. Дыхание перехватывало от одной мысли, что под крышкой саркофага лежит она, а этой статуи касались руки Тайвина и других людей, кто знал ее. И Санса не была из числа этих людей, она не имела права прикасаться. — Давай уйдем отсюда, — попросила Санса, перебив Джейме, который что-то говорил ей, вероятно, отвечая на ее предыдущий вопрос. Джейме не стал спорить, и они вышли из склепа обратно в сад, где Санса минуту стояла неподвижно и вдыхала запах зеленеющих деревьев, только теперь осознавая, насколько тяжело ей дышалось внутри склепа. — Ты в порядке? — спросил Джейме, обеспокоенно оглядывая Сансу с ног до головы. Он положил руку ей на локоть, будто опасаясь, что Санса вот-вот упадет без чувств. — Давай вернемся в замок. — Санса хотела оказаться как можно дальше отсюда, уже жалея, что она вообще приблизилась к леди Джоанне. — Конечно, — заторопился Джейме и повел ее обратно. — Прости меня. Мне не стоило приводить тебя сюда. — Ты сам сказал, что мы забрели сюда случайно. Ты не виноват, просто внутри было душно. Внутри определенно не было душно, и они оба это понимали, но Джейме предпочел не уличать ее во лжи. Им обоим стало некомфортно, и они даже избегали смотреть друг на друга. «Это его мать, — думала Санса, переставляя ноги по заросшей тропинке так быстро, как могла. — Наверняка Джейме хотелось бы, чтобы моя реакция была другой». Однако все указывало лишь на то, что Джейме жалел, что их прогулка закончилась не так, как они хотели. — Что за шум? — пробормотал Джейме. — Мы никого не ждали. — Что? — отвлеклась от своих мыслей Санса, поворачивая к нему голову. Они почти вышли из сада, подгоняемые своими чувствами и тревогами. — Кто-то приехал, — объяснил Джейме. — Я слышал, как поднимали решетку. Когда деревья расступились, и они снова вышли во двор перед замком, Санса увидела там повозку и больше десятка всадников… в серых плащах домашней гвардии Винтерфелла. Сердце Сансы дернулось, и ее бросило в жар. Один из всадников отворил дверцу повозки, и оттуда вышел Подрик, который подал руку Найлин, помогая спуститься кормилица, которая держала на руках… — Эдрик! Позабыв о беременности, Санса бросилась к карете. Найлин поставила мальчика на землю, и Санса упала на колени, начав безостановочно обнимать и целовать сына. Слезы катились по ее щекам, пока Санса чувствовала как маленькие, но все же больше, чем она запомнила, ручки Эдрика, обнимали ее за шею. Санса перебирала золотые кудряшки сына, бережно его ощупывая, чтобы убедиться, что это в самом деле он. Санса едва не задыхалась от восторга, чувствуя, как громко стучит ее сердце. Слезы не прекращались. Она не видела вокруг ничего кроме сына, боясь поверить в свое счастье. Эдрик здесь, рядом, в ее руках, она чувствует его дыхание на своей щеке, стук его детского сердечка… Эдрик стоически выдержал прилив ее восторженных чувств. — Мам… ну мам, ты меня задушишь… — наконец пролепетал Эдрик, когда Санса в десятый раз стала осыпать поцелуями его румяные щечки. Он явно скучал по ней, но быстро устал от приветствий. — Прости, милый, — Санса нехотя отстранилась, продолжая проводить ладонью по бархатному костюмчику сына, и теперь оглядывала Эдрика с ног до головы, замечая изменения, произошедшие за время их разлуки. — Мама, ты плачешь, — растерянно сказал Эдрик, когда увидел ее залитое слезами лицо. — Это от радости, мой хороший, я же так рада тебя видеть, — Санса утерла слезы тыльной стороной ладони. — Я тоже рад, — официально сообщил Эдрик, и Санса заметила, что он стал лучше говорить и выговаривать буквы. — Тут нет снега, — попытался он завязать разговор, как настоящий маленький лорд. — Тут теплее, чем на Севере, сюда уже пришла весна, — подтвердила Санса. — Мы с тобой сходим погулять по берегу моря, я покажу тебе сад. Это как наша оранжерея в Винтерфелле, только цветы растут под открытым небом. Тебе здесь понравится, я обещаю. — Этот молодой человек — тот самый мой племянник, который еще ходить не умел в нашу последнюю встречу? — вклинился в разговор Джейме. Санса и не заметила, как он припустил за ней, а теперь стоял рядом. Джейме успел обменяться рукопожатием с Подриком, поцеловать руку Найлин и отдать распоряжения гвардейцам и слугам. Эдрик повернул голову к Джейме и принял еще более важный вид. — Это я! — Ты помнишь своего дядю Джейме? — удивилась Санса. Эдрик на миг нахмурился, но потом широко улыбнулся. — Ты говорила о нем. — Приятно это слышать, — хмыкнул Джейме. Санса при помощи Джейме неловко поднялась с земли, и когда она попыталась отряхнуть подол платья от песка, то наткнулась на потрясенный взгляд сына. Эдрик уставился на ее округлый живот, его синие глаза широко распахнулись, и даже рот приоткрылся. — Что это такое? — спросил он недоуменно. Его личико приняло озадаченное выражение. Санса переглянулась с Найлин. Кормилица улыбалась и поджимала губы, стараясь сдержать смешок. Подрик старательно отводил взгляд, тоже едва не смеясь. Джейме ухмылялся. — А бабушка ничего важного тебе не говорила? — осторожно спросила Санса, стараясь понять, насколько Эдрик осведомлен, и сколько леди Кейтилин сумела ему объяснить. — Она сказала, что у меня будет братик или сестричка, — ответил Эдрик без запинки, но явно будучи не в силах пока сопоставить одно с другим. — Ну вот, твой братик или сестричка сейчас там, — Санса положила руку на живот. — А скоро они выйдут? — спросил Эдрик, попытавшись заглянуть матери под юбку, чтобы, видимо, поторопить предстоящее событие. Санса не ожидала от сына такой предприимчивости, но все же успела увернуться. — Эдрик! Ты ведешь себя неподобающе! — тут же взялась за воспитание Найлин. — Нельзя заглядывать под юбку своей леди-матери. И вообще любой леди. — Если только она не твоя леди-жена, — вставил Джейме, снова ухмыльнувшись. Санса бросила на него укоризненный взгляд. — У моей будущей леди-жены нет юбки, — совершенно серьезно ответил Эдрик. — Она пока маленькая и ходит в пеленках. — Это вопрос времени… — пробормотал Джейме, и Санса пихнула его локтем. — Так когда я увижу братика или сестричку? — не отступился Эдрик. Он выжидательно глядел на мать с явным намерением получить четкий ответ, а не пустые отговорки. — Ну, через несколько лун, — ответила Санса, впервые в жизни проходя через такой опыт. Она попыталась вспомнить, как мама обычно сообщала старшим детям о пополнении в семье, но все было тщетно. Тем временем Джейме приподнял Эдрика с земли, чтобы мальчик мог оказаться на уровне живота матери и получше его рассмотреть. Санса почувствовала, как крошечные пальчики Эдрика осторожно и медленно начинают тыкать в ее живот, будто проверяя его на прочность. — Тук-тук, — нашел Эдрик более приличный способ уведомить своего будущего родственника, что его ожидают. Санса рассмеялась, прижав ладонь к животу. Джейме тоже усмехался. Подрик и Найлин переглядывались, забавляясь. — Что ж, приглашаю всех в замок, — наконец сказал Джейме, вспомнив о гостеприимстве, раз Сансе, как действующей Леди Утеса, сейчас было не до этого. — Скоро обед, а нам есть, что обсудить. — Джейме бросил вопросительный взгляд на Сансу, но она могла только пожать плечами и покачать головой. Она понятия не имела, как Эдрик очутился здесь. — Кажется, зря ты моего отца списала со счетов, — шутливо заметил Джейме. — Теперь тебе точно не будет одиноко — как он и обещал. — Это не только о Севере и о делах Леди Винтерфелла, это об Эдрике. Я не могу его бросить. — Ты его не бросила — с ним его бабушка и достаточно знакомых ему людей. Его могут привезти сюда, если ты пожелаешь. Это даже пойдет тебе на пользу. Тайвин… Санса прикусила губу, недоумевая, как она не догадалась сразу. Конечно, об этом он и писал. Ее муж, конечно, не был из тех, кто давал пустые утешения. Они оба понимали, что его дела в столице займут какое-то время. Тайвин не стал бы в одном из первых же своих писем из столицы обещать ей скорое воссоединение. Но Тайвин также знал, что Эдрик скоро будет в Утесе. Знал, потому что сам это и устроил, чтобы в его отсутствие Санса не была одна.***
Кивану всегда было интересно, что меняется, когда твои дети становятся взрослыми. На примере детей Тайвина он знал, что зачастую проблем они доставляют не меньше, а то и больше, но его дети никогда не были настолько неугомонными. Однако по всем законам его сыновья выросли и сегодня принесли клятвы своим невестам перед септоном и гостями. Что это было, если не начало — теперь уже точно — их взрослой жизни? Однако Киван смотрел на Ланселя и Виллема и видел в них то же, что и всегда. Своих детей. Визуально взрослых и да, только что они женились и стали лордами своих замков, но Киван не ощутил, что порвалась та нить, что их связывала. Наверное, глупо было даже предполагать, что такое возможно. Он все еще беспокоился за них и ему казалось, что они недостаточно взрослые, чтобы править своими землями. Ни Ланселя, ни Виллема никогда не готовили к такой судьбе. Им суждено было стать рыцарями и надеяться снискать славу. Получить собственный замок было за гранью мечтаний, однако это все же случилось благодаря Тайвину. У них будет то, чего не было у их отца. Лансель был очень галантен со своей юной супругой, Зои Деддингс, которая казалась чуть ли не испуганной, и ее глаза были полны немого ужаса. Дженна стояла за спинкой ее стула и пыталась приободрить новобрачную. Виллем как всегда был довольно отстраненным, а его жена, Лиана Вэнс, была явно более уверенной, и Кивану казалось, что в этом браке главной будет она. Что ж, она наследница Приюта Странника. На примере сестры Дженны Киван понимал, что жена главная — не так плохо. Возможно, для Виллема так будет даже лучше. О Лиане Дженна еще до церемонии отзывалась положительно, и Киван чувствовал себя еще более спокойным за будущее сына. — Хотела бы я, чтобы так было всегда и мы были вместе, — сказала Дорна, наблюдая за двумя парами молодоженов, которые сидели за одним столом на возвышении. Сегодня они и правда были вместе. Даже Жанея, пока ее не отправили в постель, весело бегала между гостями, играя с Эмфирией Вэнс — младшей сестрой Лианы. Извечная разлука призывала наслаждаться моментом воссоединения. — Это Тайвин устроил так, чтобы мы оба могли присутствовать на свадьбе, — напомнил Киван. Это были его оставшиеся сыновья, женившиеся в один день, и он отдал бы все, чтобы быть здесь сегодня. К счастью, отдавать ничего не пришлось в обмен на эту единственную возможность. Возможно, вести к алтарю Жанею однажды будет еще более волнительно, но это не делало сегодняшний день менее значимым. Второй такой вряд ли случится. Дорну это не смягчило. — Он мог бы устроить и так, чтобы мы были вместе всегда. Однако он предпочел отдать тебе всю свою работу. Киван удивленно посмотрел на жену. Обычно Дорна мирилась с Тайвином, просто побаивалась говорить против него и слово, особенно поначалу, когда Тайвин не одобрял их брак и согласился только стараниями Джоанны. Но тоска по мужу делала Дорну другой. Киван понимал, что она просто устала быть одна, и он, честно говоря, тоже без нее чувствовал себя хуже. — Мы долго были вместе, почти всю жизнь. Теперь и мой брат заслуживает побыть со своей женой, побыть счастливым, — постарался воззвать к ее доброте Киван. — С женой своего сына! — не уступила Дорна. — Я понимаю, что тебе трудно это понять, но так случается. Я думаю, что важнее всего то, что они счастливы друг с другом. Ты же знаешь, каково это. — Это было небольшое оправдание, но Киван понимал Тайвина слишком хорошо. Долгие годы он видел одиночество и тоску брата, которые тот скрывал. Однако Киван был с Тайвином всю жизнь, он знал его при жизни Джоанны и видел его после ее смерти, а потом с появлением Сансы. Изменения трудно было не заметить. Теперь Киван видел Тайвина другим и ради этого он готов был чем-то поступиться. — Из-за этого мне приходится расставаться с тобой, иначе я бы постаралась принять и порадоваться за них. Киван улыбнулся жене. Он всегда знал, что она добра. Дорна была из тех немногих людей, чье сердце действительно было мягким. Она была так набожна, что наверняка завтра же раскаялась бы в своих резких словах и пошла бы молиться в септу. За это Киван любил ее — и за многое другое. — Ты могла бы поехать со мной в столицу, — предложил он. — Понимаю, это не по тебе, но в замке многое изменилось с тех пор, как ты была там в последний раз, — поспешил добавить Киван до того, как на ее лице успело бы появиться малейшее сомнение. — Хотя бы на некоторое время, чтобы мы подольше смогли быть вместе. К тому же, там потребовалось бы твоя помощь. — Какая? — спросила Дорна. — Ты знаешь, я далека от политики. Я могу подвести тебя. — Ты бы никогда не подвела меня, — заверил жену Киван. — Я уверен, что такие обязанности как раз по тебе. Нужен тот, кто приглядит за заложниками северянами. Многие там еще дети. — Киван знал, что его жена любит детей. Теперь, когда Лансель и Виллем женились, у нее останется только Жанея на попечении, а между тем Дорна всегда гордилась их большой семьей. — Северяне… Из-за них погиб наш мальчик, — сердито ответила Дорна. Киван тоже чувствовал боль утраты, но понимал, что, вероятно, Дорна переживала смерть сына сильнее него, а Виллем, потерявший близнеца, больше них обоих. — Эти дети ни в чем не виноваты, — мягко проговорил Киван. — Они и так расплачиваются за дела своих родителей, они вынуждены жить вдали от дома. — Я слышала, что тем домам, которые ведут себя достойно и не вызывают беспокойства, возвращают детей обратно. Киван потер лоб. — Одного мальчика — да. Но не по доброте душевной, а лишь затем, чтобы он стал гарантом послушания, но уже в другом месте. Мне нужен будет человек там, которому я могу доверить безопасность этих детей, кто о них позаботится. — Киван был искренен, хотя по большей части он лишь желал, чтобы жена была поблизости. Они уже не были молоды, и он не хотел проводить то время, которое ему оставалось, вдали от нее. Дорна не любила шум и интриги двора, но, в конце концов, северяне жили обособленно, да и в Башне Десницы не бывало много народу, особенно с тех пор, как заседания Малого совета вернулись обратно в палату позади тронного зала. — Я думала, это входит в обязанности Люциона. — Входило. Пока он не надругался над одной северянкой. Я отлучил его от двора, и за северянами теперь временно присматривает его мать. Дорна ахнула и прижала ладонь ко рту. — Какой ужас. Девушка все еще в столице? — Нет, она уехала на Север. Тоже политические соображения, такая же заложница, но в родных просторах, — Киван покачал головой. — Но мне бы не хотелось, чтобы это повторилось. Это я не доглядел. — Невозможно углядеть за всем. Это была не твоя вина, я уверена, — Дорна положила руку на его предплечье. — Боюсь, что была. За день до этого я видел его в ее комнате. Я мог бы догадаться и принять меры, но я этого не сделал, и девушка пострадала. — Киван впервые нашел силы говорить об этом. Кому еще признаваться, если не жене, той, кто всегда поддержит, потому что обязывают брачные клятвы и потому что это Дорна? — Что сказал Тайвин? — Ему важно, что в итоге все прошло по плану, Вилла оказалась на Севере и вышла за лорда Болтона. Киван не рассказал Тайвину подробности. Он знал, что Тайвин ответил бы на это признание собственного промаха — брат не уделил бы должного внимания. Для него важен был результат, и, будь для Кивана первостепенно то же самое, сейчас бы его не мучило чувство вины. — Он тебя не винит. — Но я виню. Все происходило у меня под носом, и я должен был быть внимательнее. — Киван вздохнул. Чувство вины не ушло совсем, но впервые с момента признания Люциона ему стало легче. — Быть Десницей — ответственная должность. Одному мне не справиться. Я был бы благодарен, если бы ты была со мной, но если тебе будет лучше в Утесе — я не настаиваю. У Тайвина всегда был Киван рядом и когда-то была Джоанна. Но Киван теперь остался один. Он не винил за это Тайвина. В конце концов, он должен был быть благодарен, что ему перешла такая честь в виде цепи десницы. Будь сейчас жив Тигетт, он бы сказал, что ради этого Киван всегда и жил в тени старшего брата. Всю жизнь вот так, служа, чтобы наконец-то получить награду. Правда, лишь потому, что Тайвину это больше было не нужно, с горечью добавил бы Тигетт. Так уж довелось, что все достается старшим, а к младшим отходит за ненадобностью. Но с Тайвином по-другому было нельзя, и это был не худший вариант. Тайвин мог бы назначить десницей кого угодно, но он всегда награждал тех, кто верно ему служил. — Я буду с тобой, — рука Дорны скользнула ниже по его предплечью и сжала его пальцы. — Мне хватило разлуки. Теперь я всегда буду рядом.***
За окнами уже было темно, и даже свечи, которые в начале вечера зажгли служанки, почти прогорели. Джой и Элейна уже ушли, одетые в свои маскарадные костюмы. В преддверии именин принцессы Джой пришлось потрудиться — это она придумывала костюмы для принцессы, ее фрейлин и даже для части свиты короля. Джой уверяла, что ей это только в радость, но Мирцелла эксплуатировала свою новую компаньонку немилосердно, заставив почти в последний момент заново придумывать дизайн одного из платьев. Раз сегодня, в день ее именин, ей не суждено облачиться в великолепный наряд принцессы, пусть другой наряд будет не менее великолепен. В конце концов, это маскарад, где можно забыть про титулы. Так будет даже интереснее. Мирцелла помогала Ширен закрепить на волосах золотой парик. Локоны на парике были завиты неидеально, как и уложены косы, потому что Мирцелле пришлось делать все это самой, и это был ее первый опыт создания настолько сложной прически. Их план требовал тщательной подготовки, но Мирцелла никогда прежде не участвовала ни в чем подобном, и все больше неучтенных деталей всплывало в последний момент. Однако парик был не такой большой бедой по сравнению с тем, что Ширен была ниже Мирцеллы ростом. Высокая прическа, конечно, немного улучшит ситуацию, но Мирцелла, зная, что делает что-то очень неправильное, боялась, что их выдаст любая мелочь. Ее руки подрагивали, когда она заканчивала заправлять под парик темные волосы Ширен, которые так и норовили оттуда выскользнуть. — Наверное, имело смысл заплести твои волосы, прежде чем надевать парик, — сказала Мирцелла, отступая назад и с растущим раздражением осознавая, что последние десять минут были потрачены впустую. Она стащила парик с головы подруги до того, как Ширен успела высказаться на этот счет. Мирцелла глубоко вздохнула и, бережно отложив парик в сторону, чтобы не испортить его еще больше, начала заплетать волосы Ширен в косу. — Я понимаю, что Томмену не терпится, но ты-то куда, — бормотала Мирцелла, пока скрещивала путающиеся пряди. — Я думала, ты его и удерживаешь от всего этого безумия. Благо, все подарки мне вручили утром, потому что если бы вы со своими бредовыми идеями лишили бы меня еще и этого… — Я удерживала его, но я тоже этого хочу, — ответила Ширен с виноватым взглядом, но вместе с тем она явно была уверена в общих намерениях. — Мы жених и невеста, почему мы не можем пожениться? — она оглянулась на Мирцеллу. — Не вертись, лучше подай мне ленту, — Мирцелла рукой повернула голову Ширен обратно. — Это все слова Томмена. — Она начала туго перевязывать косу зеленой лентой, которую ей передала Ширен. — С которыми я солидарна. Мирцелла ничего не ответила, снова принявшись надевать золотой парик на голову Ширен. Теперь, когда темные волосы не лезли во все стороны, дело шло легче. В парике Ширен была сама на себя не похожа, и Мирцелла снова обреченно вздохнула, беря платье и держа его перед Ширен, чтобы та могла ступить туда. Зеленый бархат великолепно ощущался подушечками пальцев, и сердце Мирцеллы снова сжалось от мысли, что это платье надевает не она. Она не должна была завидовать тому, что у Томмена и Ширен все было так хорошо, и их чувства разгорались, но она имела право завидовать, что у нее отнимают праздник, заставляя притвориться кем-то другим и уступить свою порцию заслуженного внимания той, кто однажды станет королевой и получит его с лихвой. Ширен засунула руки в рукава, и Мирцелла зашла ей за спину, осторожно переступив через шлейф, чтобы зашнуровать корсет. Им приходилось обходиться без слуг, чтобы сохранить все в секрете, насколько это было возможно. Даже Джой и Элейну они не посвятили в свой замысел. Томмен решил, что обо всем должны знать лишь непосредственные участники заговора, и Мирцелле снова пришлось с ним согласиться. — Значит, голосом разума придется стать мне, — снова заговорила Мирцелла. Молчать было слишком тяжело — мысли, полные сомнений и страхов, заставляли ее дергаться и оглядываться на дверь в страхе, что сейчас сюда ворвется дедушка и разоблачит их. — Хотя плохой я голос, если сейчас делаю все это, — Мирцелла подложила в корсет подушечки, прежде чем сильнее затянуть золотые шнурки. В чем ей не придется завидовать, так это в том, что фигура у нее лучше, чем у Ширен. Однако это не доставило Мирцелле былой радости, поскольку являлось небольшим утешением после всего, от чего ей приходилось отказываться. «Зато я наконец-то увижусь с Тристаном наедине», — попыталась вразумить себя Мирцелла. Однако чувство страха и вины продолжало грызть ее нещадно. Ее руки продолжили подрагивать, теперь уже не от чувства, что она делает что-то неправильное, но от страха и нервозности перед встречей с Тристаном. Со дня его приезда они так ни разу и не поговорили толком, ничего не обсудили, хотя поговорить им нужно было о многом. Мирцелла не могла дождаться объяснения. Тристан несколько раз приходил к ней, но они не были одни, а потому он не решился говорить с ней откровенно. К тому же Мирцелла была помолвлена с другим, и это тоже наверняка его останавливало, но сегодня она скажет ему, что ее помолвка ничего не значит. — Ты высказала, что было у тебя на уме, но мы все равно решили рискнуть. И ты тоже, — напомнила Ширен. Оставалось лишь удивляться, как Ширен хватает решимости, которая отказывала теперь Мирцелле. Возможно, Ширен была больше нее уверена в успехе их плана, или любовь делала ее более безрассудной. — Только поэтому я и рискую, — ответила Мирцелла хмуро, снова успокаивая себя мыслями о предстоящем свидании с Тристаном. Ширен повернулась и взяла Мирцеллу за запястья. Если бы не серая хворь, то в светлом парике и в зеленом платье Ширен можно было бы легко принять за другого человека. Это и к лучшему, решила Мирцелла. Еще будет маска, и никто точно не заметит подмены в вихре праздника. — Я верю, что у нас все получится, — сказала Ширен подрагивающим голосом. Видимо, на самом деле она тоже нервничала, и Мирцелла испытала к Ширен большую симпатию из солидарности к их общим чувствам. Интересно, как чувствовал себя Томмен сейчас, готовясь к празднику. «Но ему-то что волноваться? — с негодованием одернула себя Мирцелла. — Он единственный из всех будет сегодня самим собой». — Просто постарайтесь уйти из зала как можно скорее, — напутствовала подругу Мирцелла, когда ее сердце снова учащенно забилось в груди. Она развернула Ширен обратно спиной к себе, чтобы покончить с корсетом. — Сначала, когда ты войдешь в тронный зал, тебя пригласит на танец Томмен. Потом все будут танцевать вместе. Я распорядилась, чтобы музыка была громче, партнеры будут меняться быстро, и темп не позволит говорить во время танца. Когда партнеры начнут меняться по второму кругу, и ты снова окажешься в паре с Томменом, сразу уходите из зала. Чем меньше времени ты там пробудешь, тем меньше вероятность, что что-то пойдет не так и нас раскроют. — Мирцелла перевела дух. — А теперь помоги одеться мне. — Она бросила мрачный взгляд на собственное одеяние, которое, на ее взгляд, великолепием немного, но все же уступало наряду «принцессы». Однако Ширен не пошевелилась. — Ну? — Мирцелла вопросительно посмотрела на Ширен и заметила ее большие от страха глаза. — Ты знаешь, что я должна буду делать потом, когда мы с Томменом останемся наедине? — испуганным голосом спросила Ширен. — Догадываюсь, — мрачно ответила Мирцелла, скосив глаза на свою кровать, на которой, к несчастью, и должно было произойти это действо. — Я тоже только догадываюсь, — прошелестела Ширен, бледнея еще больше. До Мирцеллы не сразу дошло, что подруга имела в виду. — Я же давала тебе почитать ту книгу. Ну, ту, из Дорна. Ты же ее прочла? — Мирцелла слышала, как ее голос становится все более высоким и дрожащим после каждого произнесенного слова. — Я соврала, — испуганно пролепетала Ширен. — Мне было так неловко это читать, что я страшно смущалась и краснела и в итоге не смогла. — И ты говоришь об этом только сейчас? — запаниковала Мирцелла. — Мы что, рискуем просто так?! — она перевела дух, пытаясь успокоиться. — Ладно, будем надеяться, что мой брат знает лучше тебя. — Откуда? Он же не читал твою книгу! — теперь на лице Ширен эмоции в диапазоне от легкого волнения до неподдельного ужаса сменялись с удивительной быстротой. — Он мальчик, король, он должен знать! — воскликнула Мирцелла, стараясь скорее убедить себя в том, что ее брат не растеряется. — Откуда? — снова спросила Ширен, еще больше пугаясь. — Но ты же все равно понимаешь, как это делается… хотя бы в общих чертах… — попыталась вразумить подругу Мирцелла, потому что надеяться, что Ширен сама успокоится и посмотрит на ситуацию логически, не приходилось. — Ну, у Томмена есть… — Я поняла! — в один момент лицо Ширен стало пунцовым. — Перестань. — Ну, я думаю, вы в процессе разберетесь, — с сомнением произнесла Мирцелла, краем глаза поглядывая на Ширен. Она все больше уверялась в том, что они провалятся, дедушка обо всем узнает и… Мирцелла не знала, что он сделает, но от одной этой мысли у нее сжимались внутренности. Если с Томменом и Ширен он смирится, то от разрыва помолвки с Робертом он явно не придет в восторг. Мирцелла лишь надеялась, что дедушка поймает их, когда дело уже будет сделано. Даже если потом ее все же заставят выйти за Роберта, Тристану, а не Роберту достанется то, что девушка может отдать лишь раз. А Роберт, когда дело дойдет до брачной ночи, все равно не поймет, что к чему.***
В тронном зале больше места занимали не многочисленные гости, а их роскошные костюмы: пышные юбки и длинные шлейфы леди и широкие плащи и накидки лордов, высокие воротники нарядов, мантии, цветные перья на шляпах и в прическах, колпаки, рукава, едва не касающиеся пола… Лица всех были наполовину или полностью закрыты масками, вычурно украшенными или представляющими собой стилизованные морды птиц и зверей — золотые клювы, золотые перья, шерсть, причудливые рельефы, узоры, очертания. Тристан прибыл ко двору совсем недавно, успел познакомиться с немногими придворными, а в масках они и были еще менее для него узнаваемы. В масках все казались толпой незнакомцев, притом не людей, а скорее странных существ, а сквозь узкие прорези в его собственной маске с трудом можно было понять, где кто находится. Немногие утрудились указать своим костюмом на принадлежность к определенному дому. Только король так поступил — его маска была двусторонней. Одна часть изображала голову оленя с роскошными позолоченными рогами, но стоило ему повернуться, как с другой стороны скалил пасть лев с золотой гривой. Костюм короля был полностью золотым, наверняка лишь потому, что этот цвет присутствовал как на гербе Ланнистеров, так и на гербе Баратеонов. Остальные же решили воспользоваться возможностью оставаться неузнанными. Тристан пытался разгадать, за какой из масок скрывается Джой. После приезда в столицу он ни разу не говорил с ней наедине. Все их редкие и короткие встречи проходили в присутствии Мирцеллы, но Тристану удалось поймать на себе несколько взглядов от Джой, и, казалось, ему было достаточно и этого. Какой же я дурак, думал Тристан, пытаясь пробиться сквозь толпу гостей, будто в переполненном зале возможно было найти хотя бы один свободный закуток, чтобы снять маску и отдышаться. Обычные случайные взгляды. Должно быть, и другие фрейлины принцессы так на него смотрели, но он хотел заметить на себе взгляды Джой и замечал именно их. Тристан снова наткнулся взглядом на короля, который успел перевоплотиться во льва. Наверное, маска была закреплена таким образом, чтобы ее можно было переворачивать одним движением руки. Тристан мог догадываться, что таланты Джой задействовались при подготовке к маскараду. Он снова задался вопросом, какую же маску она придумала для себя. Тристан мечтал пригласить Джой на танец. Хотя сегодня маска на ее лице лишит его удовольствия видеть ее румянец, если он опять скажет что-то, что смутит ее, однако это небольшая жертва по сравнению с честью держать ее за руки и кружить в танце. Для его собственного костюма Джой через слугу передала ему эскиз. «Я не настаиваю, но мне пришла идея. Я буду рада, если она окажется полезна», — гласила приложенная записка. Тристан не смог бы ей отказать, даже если бы набросок был ужасен, но Джой была хороша в своем деле, и для него было честью последовать ее совету. Его головной убор был высоким, как шпиль на Башне Копья, но, к счастью, легким. Насколько мог заметить Тристан, не у всех гостей костюмы были настолько продуманными. Кто-то просто стоял у стен, потому что не мог пошевелиться под слоями своего шикарного, но очень тяжелого костюма. Тристан поправил на плече свою оранжевую мантию, на которой переплетались вышитые черной нитью змеи. Может, придумывай он костюм сам, то тоже предпочел бы отдалиться от дорнийских мотивов, но Джой явно вдохновлялась именно ими, и Тристан был польщен тем, что девушка, которая никогда не бывала в Дорне, вдохновлялась местом, где он родился. Наконец, зазвучали трубы. Все повернулись к дверям и увидели там принцессу Мирцеллу. Шпиль на голове Тристана чуть не сбила изогнутая шея лебедя, чучело которого одна из дам нацепила прямо на парик. Тристан не удержался от смешка, но тут же умолк, когда в зале воцарилась тишина. Конечно, Мирцелла выглядела просто восхитительно. По зеленому бархату ее платья золотая нить прошлась извивающимися лозами, вокруг которых порхали птицы и бабочки. Ее золотая маска, украшенная изумрудами, закрывала все лицо, но никто не мог сомневаться, что это именно принцесса, таким дорогим и роскошным был ее наряд — он будто был воплощением Королевских Садов, которые Тристан уже успел оценить, во всем их великолепии. Шлейф ее платья тянулся за ней, пока Мирцелла медленно шла по тронному залу, и все расступались, освобождая для нее путь. Тристан заметил, что Мирцелла идет не слишком уверенно — наверняка и ей маска с этими узкими прорезями мешала понять, куда идти. Она была великолепна, когда Тристан впервые увидел ее после разлуки, но это все было не то — не так, как раньше. Теперь ее красота не вызывала внутри него былого трепета. Внутри него царила печаль. Тристан все еще вспоминал, как чувствовал себя тогда в Дорне, как она кружила ему голову, раз за разом оставляя его с пустотой в сердце и осознанием, что Мирцелла не чувствует к нему и четверти того, что к ней испытывает он. Только друзья. «Он мне как брат», — однажды подслушал слова принцессы Тристан, и отныне уже не мог забыть их. Вперед вышел Томмен, который снова явил гостям лик оленя. Он громко поздравил сестру с именинами и тут же пригласил ее на танец. Потом к танцу присоединились все остальные, и Тристан не был исключением. Казалось, это была единственная возможность найти Джой, но партнеры так быстро сменялись, темп танца был таким стремительным, что сквозь узкие прорези в маске невозможно было рассмотреть даже то, какого цвета глаза блестят в прорезях напротив. Тристан почти совершенно отчаялся. Он желал этого маскарада лишь затем, чтобы немного побыть с Джой, но его ждало разочарование. Среди масок ему начали видеться знакомые. Кажется, с этим золотым клювом он уже танцевал, да и синюю маску с серебряными звездами уже видел… То ли они пошли танцевать по второму кругу, то ли он начал сходить с ума. Зеленое платье Мирцеллы он точно видел уже дважды, а кроме нее из дам Тристан никого не узнавал. Принцесса снова стала единственной, кого он видел, и это отдавалось отчаянием в его груди. Вот он танцевал с леди, которая прицепила на шляпу не просто чучело птицы, а целую золотую клетку, в которой чирикала настоящая пичуга. Тристан пребывал в таком замешательстве, что вознамерился выйти из круга после этого. Однако, когда он решился ускользнуть из-под носа следующей партнерши — в серебристом, как лунный свет, платье, девушка напротив не дала ему этого сделать. Тристан отступил из круга, бормоча извинения, но она последовала за ним, и Тристан видел свое отражение в зеркальном полумесяце, который занимал часть ее маски. Тристан попытался разглядеть леди напротив получше, чтобы понять, в чем дело, но девушка потянула его в сторону. Тристан увидел забранные в сетку с сапфирами темные волосы, когда она повернулась к нему спиной, и его сердце забилось быстрее. Неужели она? Но как он не понял? А как я мог понять? Оправдывался Тристан, следуя за Джой. Она повела его сквозь толпу гостей куда-то дальше, и Тристан смог ориентироваться в пространстве, только когда увидел возвышающийся над всеми Железный Трон. Они вошли в комнату за тронным залом с колоннами и высоким потолком, и Джой наконец повернулась к нему. — Джой… Но здесь звуки музыки все еще заглушали любые слова, и Джой отступала вглубь зала. Тристан понял, что это палата Малого совета. Джой пятилась, а Тристан следовал за ней шаг в шаг — Джой приблизилась к столу, а он приблизился к ней. Она сняла с него маску, и Тристан радостно улыбнулся ей, вытирая пот со лба. Прохладный воздух омыл его лицо, он смог нормально видеть и даже различил на спинках стульев эмблемы членов Малого совета. Джой тоже сняла свою наполовину зеркальную маску, и вместо своего лица в отражении, в реальности Тристан увидел лицо… — Мирцелла? — опешил он. Волосы были темными и сбивали с толку, но лицо несомненно было принцессы. Мирцелла счастливо, но несколько нервно улыбнулась ему и засмеялась, заметив его замешательство. — Не ожидал? — игриво спросила Мирцелла, кладя маску на стол. — Все думают, что принцесса та, в зеленом платье, а на самом деле я все это время скрывалась здесь. — Она наклонила голову вбок, говоря с нотками таинственности, хотя ее голос слегка дрожал, а дыхание все еще было неровным после танцев. Тристан инстинктивно отступил на шаг, пытаясь быстро сообразить, что происходит. — Но кто тогда там, под маской принцессы? — единственное, что он мог спросить, не понимая толком ничего. Это были ее именины, но Мирцелла оказалась не в центре внимания, а скрытой от взглядов всех, являя правду лишь ему. — Почему это тебя беспокоит? Главное же, что я здесь, с тобой, наконец наедине. Хотя, вероятно, я должна волноваться, что ты тут же пошел вслед за первой девушкой, которая поманила тебя. — Мирцелла рассмеялась над своей шуткой, не зная, как близка она оказалась к истине. Тристан смотрел на принцессу настороженно. Теперь он понял намеки отца, которые сыпались на него со дня приезда. — Мы больше не помолвлены, — напомнил Тристан, желая повежливее сказать, что он ей больше ничего не должен. — К сожалению, — неожиданно пылко заявила Мирцелла. Она сделала шаг к нему, и ее лицо изменилось, став напряженным и растерянным и утратив выражение кокетства. — Я была так глупа тогда, когда мы были в Дорне. Я не оценила тебя, и чувствую себя такой виноватой. Ты должен простить меня и дать мне еще один шанс. Теперь я понимаю, что многое потеряла… — Мирцелла… — Тристан не знал, как относиться к ее признанию. В нем больше не было того, что он чувствовал к ней раньше, он был уверен, что не было, однако в этот самый момент он почувствовал себя снова как тот мальчик, который пытался добиться ее, а в ответ получал снисхождение сестры, которая смотрит на неразумного брата. Даже в кайвассу она его обыгрывала, хотя Тристан так старался показать ей, какой он способный, когда учил ее играть. — Но мы можем все исправить, — пламенно заверила его Мирцелла, беря его за руки. Раньше Тристан не мог даже представить, что она сделала бы так. Тогда они были еще детьми, но теперь они больше не были маленькими, и чувства их больше не были детскими и невинными. Сейчас все было иначе. Его внутренности сжались от мысли, что Мирцелла была здесь, перед ним, и она предлагала ему то, что он хотел… что он хотел в Дорне. Она предлагала ему свою любовь, которую он жаждал раньше, теперь он был нужен ей. Воплотилась в реальность самая смелая его детская мечта о ней, а Тристан не знал, что со всем этим делать. — Мирцелла, у тебя есть новый жених, — попытался возразить ей Тристан, отступая, забыв, что она держит его за руки, а потому идет за ним, не отставая ни на шаг. Мирцелла была так прекрасна — еще прекраснее, чем прежде, даже без своих золотистых волос, которые в Дорне казались ему такой невообразимой диковинкой, хотя у его кузины Тиены били почти такие же. — Но мне он не нужен! Мне нужен ты! — с отчаянием вскрикнула Мирцелла. Тристан никогда прежде не видел ее такой. Зеленые глаза принцессы горели нуждой и тоской по нему. — Ты простишь меня за пренебрежение и глупость? Прости меня. — Мирцелла взглянула на него умоляюще. Тристан отдал бы ей все, что у него было, даже то, чего у него не было… Он чувствовал себя дураком, который выбрасывает в море сокровище, которое искал всю жизнь, когда отступил еще на шаг, высвобождая руки. Мирцелла с недоумением, неверяще качая головой, взглянула на Тристана, будто не до конца понимая, что он делает и почему, будто она ждала от него совсем другого. — Я не могу, Мирцелла. Я не могу, — говорил Тристан, глядя в ее глаза и чувствуя за собой такую вину, потому что в этот самый момент он топтал ее чувства сильнее, чем она растоптала его, ведь Мирцелла никогда не отвергала его напрямую. — Почему? — Мирцелла казалась искренне озадаченной. — Ты что… больше не любишь меня? — спросила она с таким выражением недоверия, будто этот вариант казался ей наименее вероятным. Однако это и сподвигло Тристана дать, наконец, правдивый ответ без всяких прикрас. — Боюсь, что не люблю. Теперь уже Мирцелла отступила. На ее лице больше не было зеркальной маски, но оно с запозданием отразило его замешательство. — Но ты же меня любил… — пробормотала она, и ее лицо стало несчастным и неуверенным, будто Мирцелла превратилась в маленькую девочку, у которой отобрали сладкое. Сердце Тристана заныло от жалости к ней… но не могла же принцесса всерьез думать, что он будет любить ее вечно. — Прости. Когда Тристан выскочил из палаты Малого совета и снова оказался в тронном зале, он увидел все великолепие маскарада неожиданно широко и понял, что забыл забрать свою маску, но возвращаться за ней уже не стал, боясь увидеть последствия своего отказа. Тристан принялся пробираться сквозь толпу, но кто-то схватил его за руку. Ему показалось, что это снова Мирцелла, и Тристан попытался выбраться. — Тристан! Он узнал голос Джой и повернул голову. На ней было желтое платье с оранжевыми узорами, и из обруча на ее голове полукругом расходились в разные стороны золотые лучи, будто солнце, опускающееся за горизонт. Ее маска тоже была золотой и скрывала все лицо, поэтому сомнения не оставили его полностью. — Джой… — Тристан взял ее за запястье другой руки, чтобы убедиться, что это действительно она. — Есть тут место, куда мы можем пойти? — Ты хочешь уйти? — Джой приходилось кричать, чтобы ее голос был слышен за музыкой. Тристан мог представить, как непривычно ей было, хотя, может, маска облегчала задачу примерить на себя роль кого-то другого и сделать то, что никогда не сделал бы под собственным именем. Тристан только кивнул, забыв о танцах, о маскараде. Джой повела его вдоль стены к выходу. В темный коридор из распахнутых дверей тронного зала лился золотой свет, и они прошли достаточно, прежде чем перестали встречать на своем пути гостей и сели на один из подоконников. — Ты в порядке? Где твоя маска? — спросила Джой своим обычным негромким голосом с оттенком вечного смущения. — Я ее потерял. Сними свою маску. Я хочу тебя видеть. — Тристан был слишком взволнован, чтобы придумать шутку и сделать все в своей привычной манере. Теперь он просто боялся, как бы и за этой маской не оказалась Мирцелла, пусть он и слышал отчетливо голос Джой. Джой подняла руки и развязала ленточки. Она осторожно опустила золотую маску, под которой действительно отказалась Джой — теперь в этом не могло быть сомнений. Тристан наклонился к ней и поцеловал, одновременно нежно проводя большим пальцем по линии ее челюсти. Не успел он как следует почувствовать вкус первого настоящего своего поцелуя, как Джой несмело отстранилась. Пальцем, скользнувшем по ее щеке, когда она отворачивалась, Тристан успел почувствовать, как горячеет от прилившей крови ее щека. — Что ты делаешь? — пробормотала Джой. — Ты не должен был. Так нельзя, это неприлично. Моя репутация… — Я знаю, извини. — Тристан тоже понурил голову. Он просто хотел, чтобы его первый, настоящий поцелуй был с Джой, чтобы его не украла Мирцелла.***
В камине успокаивающе потрескивали дрова, Белая Лилия, постепенно менявшая гнев на милость, теперь лежала на коврике у камина, но все еще повернувшись к нему хвостом. Внизу в разгаре был бал-маскарад в честь именин Мирцеллы, но Тайвин сидел в Башне Десницы, упершись локтем о подлокотник, и сейчас все его мысли были сосредоточены в другом месте. Он желал быть в Утесе, рядом с Сансой. Он больше не хотел быть один в своих покоях, где бы они ни были — на Юге, Западе или Севере. В последний их вечер вдвоем, когда они были в их спальне, Тайвин читал пришедшее с Драконьего Камня письмо, уже лежа в кровати. Санса расположилась рядом, заглядывая в пергамент ему через плечо и загораживая свет, которого и так не хватало в ночной час. Ее присутствие отвлекало даже не потому, что Санса комментировала то, что успевала прочесть. Просто тяжело было сосредоточиться на делах, когда это был последний их вечер перед разлукой, и ему так хотелось взять ее в объятия. Санса жаловалась, что не чувствует легкости, какая есть у Маргери, но сама она активно перемещалась по их большой кровати, пока Тайвин сидел, откинувшись на подушки, наблюдая за ней поверх письма. Санса ложилась позже него, гораздо позже, но они всегда проводили вечера вместе, особенно этот вечер. Пламенные волосы Сансы кончиками уже доставали до бедер и от каждого ее движения соскальзывали со спины наперед. Санса наконец-то закончила свои вечерние активности, снова переместилась к нему и затихла у него под боком. Она недолго пролежала без движения, принявшись ладонью поглаживать его обнаженную грудь. Подушечками пальцев она едва ощутимо касалась его шрамов, которые остались после сражений. Тайвин помнил, как получил каждый, и он вполне мог бы рассказать, но Санса не любила говорить о каких бы то ни было войнах, даже о тех, свидетелем которых не была, а Тайвин не любил вспоминать те, в которых участвовал. Однако пристальное внимание Сансы к его шрамам не было ему неприятно. Тайвин отвык от таких знаков привязанности, он давно никому не позволял прикасаться к нему вот так, Санса тоже не сразу осмелилась, лишь постепенно проверяя рамки дозволенного. Тайвин ее не останавливал — он всегда любил ее любознательность, пусть даже теперь она исследовала его самого, как когда-то прежде очередную книжку по истории. Его шрамы на свой лад тоже были книжкой по истории, подумал Тайвин, откладывая письмо и наблюдая за увлеченной Сансой — на ее лице было выражение умиротворения и задумчивости, а ее нежные прикосновения расслабляли его сверх меры, делая невозможным сосредоточиться на выведенных на пергаменте строчках. Санса приподнялась на постели, опираясь на одну руку, и прижалась губами к одному из его шрамов, также ненавязчиво и едва ощутимо. Тайвин прикрыл глаза. Он не любил чувствовать себя уязвимым, а сейчас он чувствовал себя так, будто какие-то его секреты выходят на поверхность. Но он не останавливал ее, хотя каждое прикосновение ее губ к его коже заставляло покалывания распространяться по всему его телу. Он должен был позволить ей делать это. Кому, как не жене он мог позволить это, кому, как не Сансе? Он не мог отказать ей еще и в этом. Физически уступать ей было проще, чем эмоционально. С этого стоило хотя бы начать. Может, со временем он сможет дать ей то, в чем она нуждается. Лишь бы ему хватило времени на это. Санса отмечала поцелуями каждый шрам, и Тайвин легонько поглаживал ее по волосам. Они несомненно думали о разном, но все равно были едины в момент близости. Тайвин, не сумев подавить порыв, просто притянул ее к себе, обняв одной рукой, чувствуя под своей ладонью легкую округлость ее живота. — Я чувствую себя прекрасно, — заверила его Санса, едва Тайвин коснулся ее. Она всегда так говорила. Тайвин много раз пожалел о том, что рассказал ей о своем страхе. Теперь Санса считала своим долгом успокаивать его. Она делала это ненавязчиво, не напоминая ему об их разговоре, но просто каждый раз, когда словом или делом они касались ее беременности, Санса повторяла ему, что она в порядке. Тайвин не хотел, чтобы Санса постоянно держала его страх в голове. В такой непростой для нее период, когда именно он должен был поддерживать ее, вышло так, что это Санса его успокаивала. Тайвин поцеловал жену в лоб, задержав губы на ее теплой коже. Несмотря ни на что он был ей благодарен, от ее заверений ему становилось немного, но легче. Санса взглянула на мужа почти с мольбой, и он коснулся ее губ поцелуем, притягивая ее еще ближе. Санса задышала глубже, и Тайвин мог чувствовать дрожь, охватившую ее тело. Он не мог удержаться, чтобы не провести рукой по ее спине, чувствуя теплую кожу сквозь тонкую ткань ночной сорочки. В преддверии разлуки Санса была молчалива. В ней чувствовалась тоска, будто они уже расстались. — Лорд-десница. Тайвин открыл глаза. Предаваться воспоминаниям было проще так, но зато он не заметил прихода Вариса, который любил подкрадываться незаметно и, как правило, с плохими новостями. Тайвин выпрямился в своем кресле, неохотно отстраняясь от призраков своих мыслей. — В чем дело? — спросил он своим обычным строгим голосом, отдавшим хрипотцой после долгого молчания. С Сансой он разговаривал и обращался совсем иначе, но, пусть Паук знал все, он не смог бы узнать, что мгновение назад происходило в голове Тайвина Ланнистера. — Вы просили предупреждать вас обо всех… постельных активностях в замке, милорд, — Варис отвратительно хихикнул. Тайвин одарил Паука суровым взглядом. Он не мог стерпеть, что второй раз происходило одно и то же. О Маргери и Квентине Варис не доложил, о Люционе и Вилле Мандерли тоже, хотя это едва не порушило весь план. Тайвин велел Варису докладывать обо всем, и, зная Вариса, Тайвин бы не удивился, если отныне тот наутро предоставлял бы ему список всех тех, кто решил совокупиться в Красном замке минувшей ночью. — Кто на этот раз? — спросил Тайвин, зная, что Паук не посмел бы тревожить его из-за пустяка. — Его милость, милорд. — Томмен? — переспросил Тайвин, едва не позволив себе слабость допустить удивление в голосе. Его внук вырос за время отсутствия Тайвина в столице, но трудно было принять, что настолько вырос. — С кем? — Вы сомневаетесь в порядочности короля, милорд? — снова хихикнул Варис. — С его возлюбленной невестой, конечно, — добавил он, поняв, что Тайвин не настроен играть в игры и угадывать. Тайвин резко поднялся со стула. — Если вы хотите успеть, милорд, то отправляйтесь прямиком в покои принцессы, — вдогонку посоветовал Варис. Тайвин не ожидал, что Томмен может доставить ему хлопот, — только не такой добрый и спокойный мальчик. Тайвин был полон решимости сделать из внука короля, и все указывало на то, что его старания приносили плоды, если только это не характер Серсеи проснулся вдруг в Томмене. Или характер Джейме — почему нет, мысленно поморщился Тайвин. Нельзя забывать и о такой возможности. Томмен все еще оставался покладистым и не спешил противоречить… до тех пор, пока дело не касалось Ширен и его желанной женитьбы. Томмен вобрал в себе в голову, что очень хочет жениться сейчас, и Тайвин понимал, что сегодняшний поступок был не без определенного умысла. Когда он вошел в покои Мирцеллы, то взгляд его первым делом зацепился за постель. Камин был единственным источником света, и потому были видны только два силуэта, почти слившиеся в один. Томмен и Ширен, которые сидели вместе на краю кровати, тут же отпрянули друг от друга, заслышав скрип двери и шаги. Ширен от стыда закрыла лицо руками — это было заметно даже в полумраке. Тайвин испытал облегчение. Он успел. Томмен и Ширен были раздеты только наполовину, страсть не успела завести их далеко. Тайвин невольно задался вопросом, знают ли эти двое, что вообще нужно делать. — Сир Лорас, проводите леди Ширен в ее покои и проследите, чтобы она осталась там до утра, — велел Тайвин достаточно громко, чтобы стоящий под дверями командующий Королевской Гвардии услышал. Ширен смотрела себе под ноги, пока натягивала на себя обратно верх зеленого платья и проходила мимо Тайвина, путаясь в длинном шлейфе, совершенно багровая за исключением того участка ее лица, где были следы от серой хвори. Сир Лорас выглядел озадаченным, глядя на Ширен, будто в этой комнате она взялась из ниоткуда. — Томмен… — начал Тайвин, когда сир Лорас закрыл дверь за спиной королевской невесты. Тайвин не мог говорить о том, что греховно делать это до свадьбы. Он не мог учить внука тем правилам, которым не следовал сам. Когда-то он сделал бы это без единого укола совести, но не сейчас. Помедлив, Тайвин все же сел на кровать рядом с Томменом — пусть это будет один из семейных разговоров, а не упреки. В конце концов, ничего страшного не случилось. — Я понимаю, что вы с Ширен испытываете друг к другу глубокие чувства и вам не терпится перейти к следующему шагу, но сейчас не время для этого, — спокойно заговорил Тайвин. — А когда время для этого? — Томмен совершенно не выглядел человеком, готовым признать вину, скорее он был раздосадован и смущен отчасти. — Мы бы поженились и сделали все правильно, но нам не позволяют. Тайвин бросил на внука изучающий взгляд. Он должен был признать хотя бы самому себе, что не ожидал такого от Томмена. И не из-за покладистости, нет. Просто Томмен казался ему еще таким ребенком, несмотря на образ короля, который Томмен примерял на себя все чаще. Мальчик, несомненно, был на верном пути, и шел по нему уверенно, направляемый знающими людьми, но он еще был так юн… Тайвин не мог сердиться, он чувствовал только снисхождение, будто наблюдатель, с вежливым интересом поглядывающий, как в муравейнике мельтешат муравьи. Для крошечных насекомых то, что они делают — цель всей жизни, но наблюдатель знает, что один муравейник — далеко не весь мир, даже не весь лес. — Так это ваш план? — невозмутимо спросил Тайвин, понимая, что ему предстоит хорошо объяснить Томмену все как есть, чтобы избежать повторения ситуации в будущем. — Довести ситуацию до точки невозврата, чтобы без свадьбы вообще было не обойтись? — А что, у других получалось, — самоуверенно заявил Томмен, вздергивая подбородок. Тайвин снова не мог не подумать о том, какими детьми Томмен и Ширен выглядели. Детьми, пытающимися играть во взрослые игры и одержать победу. Может, у них бы и получилось, не будь пташки Вариса так искусны. — Это у кого? — У Маргери и Квентина, — не удивил его Томмен. — И у леди Виллы и сира Люциона! — неожиданно добавил Томмен. — Что ты знаешь об этом? — уточнил Тайвин, будучи не в силах понять, как история Виллы Мандерли могла быть для кого-то вдохновляющей. — Они влюбились друг в друга и вместе сбежали, потому что никто не одобрил бы союз пленной северянки и Ланнистера, — уверенно доложил Томмен. Так вот какие разошлись слухи — Лианна и Рейегар наоборот. Тайвин подавил вздох. Вечно люди пытаются налепить романтичных историй из всех сплетен, что им попадаются. При дворе иначе никак, только вот юным умам от этой романтики один вред. — Все не так, как тебе кажется, — терпеливо принялся растолковывать Тайвин, понимая, что Томмену придется усвоить этой ночью больше одного урока. Он встал и принялся зажигать свечи на прикроватном столике Мирцеллы, который был завален всякой девчачьей чепухой вроде ленточек, бантиков и сомнительных любовных романов. — Никто не влюблялся и не сбегал. На лице Томмена появилось искренне озадаченное выражение. — Тогда где же они? — Что ж, леди Вилла вернулась на Север, где вышла замуж за Русе Болтона, а сир Люцион вернулся на Запад, где вскоре тоже вступит в брак, — невозмутимо ответил Тайвин. Ему не было жаль разрушать эту романтическую историю в глазах внука, потому что на деле из романтичного там не было ничего. Закончив со свечами, Тайвин снова сел рядом с Томменом. Теперь спальня освещалась получше, и Тайвин мог разглядеть лицо внука, который внимательно смотрел на него, нахмурив светлые брови. — Нельзя разделять влюбленных! — наконец возмутился Томмен. — Почему никто не обратился ко мне? Я король, и я бы разорвал помолвку леди Виллы и Русе Болтона. Она бы вышла замуж по любви. Все бы увидели, как я забочусь о счастье подданных. Вот Маргери и Квентин благодаря мне счастливы. Тайвин едва удержался от очередного вздоха. Все эти дети считают себя взрослыми, чуть ли не умнее старших, а на деле еще наивны и невинны в своих убеждениях. И спускать с небес на землю их малодушно не хотелось, но оставлять в неведении всегда было опаснее. — Томмен, Маргери и Квентин действительно испытывали друг к другу чувства, но то, что ты публично разорвал свою помолвку с Маргери и благословил ее на брак с Квентином — было игрой на публику, и ты это знаешь. Мы всего лишь спасали их репутацию от позора, а заодно поднимали твой имидж. Но в случае с Виллой и Люционом все не так. Там не было любви. Было лишь одностороннее вожделение. Эта история не могла закончиться хорошо, и такой брак не принес бы никому счастья. — «Даже дураку Люциону», — мысленно закончил Тайвин. — Но это все еще не объясняет, почему я не могу жениться на Ширен, — с горечью произнес Томмен, явно больше не заинтересованный в Вилле и Люционе, раз они не могли быть его аргументом. Он вскочил на ноги. — Мы помолвлены, и мы оба этого хотим. Наши чувства обоюдны. Нам бы не пришлось идти на хитрость, если бы мы беспрепятственно могли пожениться. — Томмен, для этого слишком рано. Встретившись глазами с пронзительным взглядом деда, Томмен смутился и сел обратно. Хотя король явно был настроен протестовать дальше, но и Тайвин не был намерен уступать ни в каком случае. — Ты знаешь, для чего вообще люди женятся? Для чего короли женятся? — Чтобы получить наследника и продолжить династию, — без особого энтузиазма пробубнил Томмен. — Если не будет наследника, или вопрос престолонаследия будет спорным, то это может привести к ужасным последствиям, даже к войне. Вот, например, Танец Драконов… — Как хорошо, что ты вспомнил про Танец Драконов, — похвалил Тайвин внука. — Ты помнишь королеву Эймму Аррен, первую жену Визериса I? Томмен призадумался на несколько мгновений, но потом уверенно кивнул. — Да. — Она вышла замуж за Визериса в одиннадцать лет, брак был консуммирован, когда она расцвела в тринадцать. Но она была еще слишком юна, чтобы производить детей на свет. Как ты помнишь, сына королю она родить так и не смогла. — Тайвин попытался подобрать слова, чтобы не взрастить в Томмене страх вообще ложиться с женой в постель когда-либо. — На тебе, как на короле, действительно лежит обязанность заботиться о подданных, и Ширен — одна из них. Придет время, когда состоится ваша свадьба, и Ширен подарит тебе много здоровых детей, наследников трона. Но ты должен поберечь ее пока и дать ей подрасти. Она милая девушка, но недавно сама была ребенком. Не хочешь же ты наградить ее ребенком сейчас, когда вы оба еще так юны. Вспоминая хрупкую фигурку Ширен, Тайвину было сложно даже представлять ее в тягости. Ширен выглядела младше своего возраста, и о ее хорошем здоровье говорили лишь мейстеры — визуально доказательств этому не находилось. Ранние роды могли не просто навредить ей — они могли ее убить. И это не было бы большой трагедией для королевства. Ширен доставалась Томмену лишь потому, что дочь Станниса Баратеона в связи со слухами о незаконнорожденности Томмена не должна была достаться никому другому, чтобы не стать причиной новой войны. Но если бы Ширен умерла, в браке с Томменом или вне его, то новая невеста для короля нашлась бы быстро, притом она могла бы оказаться выгоднее Ширен и в том, что касалось красоты, и здоровья. Страдал бы от ее потери только Томмен, и Тайвин не желал внуку такой участи. — Мы можем пожениться и не делать ничего такого, что привело бы к появлению детей, — тем временем упорствовал Томмен, не осознавая глубины проблемы. Тайвин подумал о том, что ему нравится, как Томмен отстаивает свои интересы. Пусть это и досадная помеха сейчас, но, как королю, ему больше пригодится в жизни ланнистерское упрямство, а не слепая покладистость. — Отсутствие брака хотя бы как-то вас останавливало до этого вечера, а если вы будете женаты, то будете в своем праве. — Это не так. — Томмен, — пресек эти попытки Тайвин. — Вероятно, я должен был сказать тебе это все сразу после приезда, когда ты первый заговорил об этом, — признал Тайвин. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы это понять. Ваше с Ширен будущее — это будущее и государства. Поэтому, пожалуйста, отнесись к этому серьезно. Томмен все же кивнул, хотя очевидно считал такой итог поражением. Тайвин же был полностью удовлетворен, хотя уже обдумывал, как можно дополнительно позаботиться о том, чтобы у него преждевременно не появились правнуки. Он снова оглядел спальню Мирцеллы, поняв, что не все кусочки картины сложились в его голове. — Почему вы решили претворить в жизнь свой план здесь, а не в твоих покоях, и где твоя сестра? Томмен перевел на деда обеспокоенный взгляд. — А Мирцелла тоже еще слишком молода, чтобы иметь детей? — спросил он, и это не понравилось Тайвину. — Где твоя сестра? — повторил он строже. Тайвин не удивился, когда нашел внучку в темной палате Малого совета. В тронном зале по соседству продолжался ее праздник, а Мирцелла сидела, обвив колени руками, прямо на полу возле одного из стульев, и тихо всхлипывала. Зайдя в палату со стороны коридора, Тайвин не сразу ее приметил, но ее выдали всхлипы. Медленно подойдя, Тайвин положил руку на спинку стула, глядя вниз, на сжавшуюся от своего страдания Мирцеллу. На полу возле нее валялись две маски и спутавшийся темный парик. — Не сиди на холодном. — Он никогда не был хорош в утешении. Тайвин отодвинул для нее стул и, взяв внучку за локоть, помог Мирцелле подняться с пола. Он сел на соседний стул, некоторое время сохраняя молчание. Всхлипывания не прекращались. Помедлив, Тайвин обнял Мирцеллу за плечи одной рукой. — Это моя вина, — проплакала Мирцелла как по команде, стоило его пальцам коснуться ее плеча. Тайвин хотел было остановить ее от оправданий — все равно отчитывать внучку в таком состоянии он не смог бы. Может, завтра, когда она успокоилась бы и снова вернулась к своему дерзкому поведению, которое возникло то ли под влиянием матери, то ли принцессы Арианны. Однако Мирцелла, казалось, была настроена излить душу. — Я не знаю, что на меня нашло, — между всхлипами проговорила Мирцелла, снова подтягивая колени к груди, будто это помогало ей чувствовать себя более целостной, когда ее сердце было разбито. — Мне Тристан никогда сильно не нравился, я все ждала, что влюблюсь в него, но не влюблялась… И даже разрыв помолвки меня не расстроил, скорее даже обрадовал. Мне казалось, что я получила новый шанс… А потом, уже здесь, я вдруг начала о нем думать, вспоминать его, что-то слышать о нем, сравнивать его с Робертом… И он выигрывал эти сравнения. Я ждала его приезда, вот он приехал, и я почувствовала то, что хотела чувствовать к нему тогда… И я была так счастлива, потому что я успела было подумать, что я вообще неспособна на такие чувства. А Тристан… Тристан… — Мирцелла снова разрыдалась, утыкаясь лбом в колени и заливая слезами и комкая в пальцах и без того измятый подол платья. Тайвин неловко погладил внучку по плечу. Он не мог в полной мере понять степень ее страданий. Ей было всего пятнадцать. Это было так мало — даже не четверть жизни, Мирцелла была лишь в начале пути. Да и на что она надеялась, когда уже была помолвлена с другим? Тайвин мог представить, в каком гневе он был, если бы что-то произошло, и Мирцелла осуществила задуманное. Но сейчас она плакала и была так беззащитна перед ним, после того как обнажила свои чувства, и Тайвин понимал, что сегодня ночью у него не найдется для внуков резких слов. Их драмы казались ему незначительными, но его опыта хватало, чтобы понять, что для Томмена и Мирцеллы эти проблемы были важны. Их сегодняшний бунт был огромным шагом для них, и они искренне считали, что сражаются за свое счастье. Однажды, через десять или двадцать лет, они будут вспоминать этот вечер со смехом, как детскую глупую и наивную шалость, изначально провальный план, но сегодня для них эти шалости казались проваленной борьбой, и им требовалась поддержка.