***
Арианна в последнее время нечасто баловала Джейме и Сансу своим присутствием на ужине, но сегодня она пришла, пусть и уныло тыкала вилкой содержимое своей тарелки на протяжении всей трапезы. Назревала буря, и чем сильнее Арианна сводила темные брови, тем более морально готовился к этой буре Джейме. — Вы оба меня раздражаете! — наконец высказалась Арианна, роняя вилку, которая со звоном ударилась о край тарелки, и откидываясь на спинку стула. — Зато ночью у тебя проснется аппетит, — попытался подбодрить ее Джейме. — Меня бесят твои шутки! — взорвалась Арианна, гневно сверкая глазами. — Я серьезно говорил, — попытался защитить себя Джейме. — Ты и правда начинаешь хотеть есть по ночам. Но Арианна только пихнула его локтем в бок, вскочила с места и вылетела из комнаты, хлопнув дверью. — Твои слова и правда прозвучали двусмысленно, — с сожалением произнесла Санса, спокойно продолжая есть — она успела привыкнуть к переменам настроения Арианны. — Бедняжка. Тяжело смотреть, как все едят с аппетитом, когда сама ты не можешь проглотить ни кусочка, хотя вроде бы и хочется. — Зато мне потом не заснуть, когда она чавкает у меня под ухом, — снова попытался отшутиться Джейме. — Не смотри на меня так, я понимаю, что главный страдалец здесь не я и она не из вредности так делает. — Он поднял руки вверх в знак капитуляции, даже зная, что Санса никогда бы всерьез его не попрекнула. — Скоро ей станет полегче, как стало мне, а пока нужно как-то с этим справляться. Джейме знал, что Санса сочувствует ему, и он всегда может поговорить с ней и вдоволь пожаловаться. Однако он начал замечать, что у него все же не всегда хватает терпения выносить поведение жены. — Она просто напугана, — продолжила Санса, видя, что он не в духе. — Все женщины реагируют по-разному. — Я знаю. Сегодня у него не было настроения слушать утешения, и Джейме тоже поднялся из-за стола. — Пойду найду ее. Джейме знал, где Арианна, но шел медленно и не спеша. Он не хотел говорить об этом Сансе и, что еще хуже, Арианне, но в последние дни он часто вспоминал Серсею. Сестра, несмотря на свой детский протест после рождения Тириона и смерти их матери, беременности всегда радовалась и не пыталась ее скрывать. При первых ее признаках Серсея объявляла об этом Роберту и всему королевскому двору. Она не стеснялась своего положения и с гордостью демонстрировала округлившийся живот, высокомерно подняв голову и заявляя, что носит будущего наследника. Роберт в такие моменты тоже становился другим, осыпал жену подарками и всячески демонстрировал свое расположение. Он никогда не проявлял к детям после их рождения столько внимания, сколько доставалось округлившемуся животу Серсеи. Раньше Джейме не понимал этого, но сейчас думал, что то время было для супругов временем наименьших неудобств, когда им не нужно было притворяться. Серсея действительно была рада демонстрировать всем и каждому, что она исполняет свой долг как королева, а Роберт, должно быть, чувствовал то же самое. И им не нужно было делить ложе, что наверняка доставляло облегчение обоим. Так некстати Джейме вспомнил и Элию, такую хрупкую, что ее едва не убили вторые роды. Она долго не вставала с постели после этого, а потом Джейме увидел ее в коридоре Красного замка. Маленькая принцесса Рейенис цеплялась за хрупкие материнские плечи. Элии явно было тяжело, но она улыбалась дочери, которая хотела побыть на руках. Джейме не мог не предложить помощи, и Рейенис с еще большим энтузиазмом согласилась покататься на его плечах. К весу доспехов он успел привыкнуть, но принцесса все равно ощущалась не самым легким грузом, и Джейме понимал, что Элии было куда тяжелее. Поговаривали, что она больше не сможет иметь детей — третьи роды попросту убьют ее. Поэтому Элия так много любви дарила своим детям, единственным, что у нее когда-либо будут, рождение которых далось ей с таким трудом. Это могли быть его дети, если бы отец не отказал в помолвке. Что бы Джейме, будь он ее мужем, сказал, если бы мейстер сообщил, что Элия больше не может иметь детей? Наверное, он бы постарался ее утешить. Интересно, Рейегар утешал ее? Арианну, кажется, нужно было утешать из-за того, что она могла иметь детей. Единственным разом, что она упомянула о ребенке, был тот, когда жена рассказала ему о беременности. После этого Арианна делала вид, что ничего не происходит и она вовсе не беременна. Ребенку было, однако, невдомек, что его существование отрицают. Ее живот начал быстро расти, а Арианна пыталась скрывать его за свободными платьями и прочими атрибутами. Теперь Джейме начинал опасаться, что жена станет игнорировать ребенка и после его рождения. Когда Джейме вел себя с ней как прежде, все было идеально, но стоило ему заикнуться о ребенке, как Арианна впадала в какое-то странное и нервное состояние и пыталась перевести тему разговора, будто если о ребенке не говорить, то он исчезнет из ее чрева. Джейме не хотел ссор, не хотел ругаться. Время с Эдриком помогало ему немного отвлечься. Будь у него настоящий противник, может, синяки и семь сошедших потов помогали бы ему больше, но с Эдриком была другая мотивация. Джейме хотел, чтобы у племянника был такой же хороший дядя, какие были у него. Дядя Герион, дядя Тигетт, дядя Киван и тетя Дженна были рядом тогда, когда отца не было. И им Джейме мог сказать о том, в чем не рискнул бы признаться отцу. И Тириону иметь таких родственников было еще важнее, чем Джейме или Серсее. Тирион не был виноват в том, что отсутствовал в жизни сына, но Джейме пытался стать для Эдрика тем самым дядей, которого мальчик заслуживал. Джейме было это в радость и это было меньшее, что он мог сделать для брата и для Сансы, которая помогала ему и, что Джейме ценил больше, — простила его и дала ему шанс. Арианна была в своей дорнийской комнате, лежала на подушках и задумчиво смотрела на мозаику на стене. Ковер заглушил его шаги, и Джейме подкрался к жене незаметно, раскрыв перед ее лицом ладонь с ее любимым дорнийским лакомством. Теперь Джейме всегда носил с собой несколько — в сложные моменты это помогало подправить Арианне настроение. Вот и сейчас из ее темных глаз исчез туман задумчивости и Арианна улыбнулась. — Спасибо. — Лакомство исчезло у нее за щекой, и с ним было покончено к тому моменту, как Джейме сел с женой рядом. Он молчал, не решаясь начать разговор. Сейчас не было уверенности даже в том, что обычное прикосновение не станет причиной очередного скандала. Арианна тоже молчала, они сидели на полу, не глядя друг на друга, и это не было комфортное молчание. Арианне первой это надоело, и она залезла Джейме на колени, явно находясь в одном из своих самых игривых настроений. — У тебя всегда в рукаве припрятано несколько сюрпризов для твоей капризной женушки, да? — промурлыкала она, проводя пальцем по его щеке. Занятия любовью были одним из ее любимых способов доказать самой себе, что ничего не изменилось, но Джейме не был согласен с таким подходом к решению проблем. — Арианна, нам надо поговорить. — Это подождет, — она попыталась поцеловать его, но Джейме отклонился назад, опершись локтями на подушку позади себя. Казалось, он загнал себя в угол, но Арианна не могла улечься на него так просто, как раньше, не признав, что ее фигура за последние недели претерпела существенные изменения, что, по мнению Сансы, раздражало Арианну больше всего. Арианна остановилась, но ее глаза опасно сузились. — Ты не можешь игнорировать это вечно, — со вздохом сказал Джейме. — Скажи мне, почему этот ребенок для тебя такая проблема. Арианна попыталась встать, но новообретенная неуклюжесть помешала ей, и это подлило масло в уже кипящий внутри нее огонь. — Не говори о том, о чем ничего не понимаешь, — прошипела она. — Я понимал бы немного больше, если бы ты говорила со мной о том, что чувствуешь, — повышая голос от нетерпения, заговорил Джейме. — Я не могу делать вид, что моего ребенка не существует, знаешь ли. — Правда? А я думала, у тебя большой опыт по этой части, — выплюнула свой яд Арианна. Джейме едва удержался, чтобы не вскочить в гневе, стряхнув ее с себя. — Долго ты еще будешь мне припоминать это? Я оставил это в прошлом, не тебе меня винить. — Не мне? Почему же? Думаешь, я шлюха? Лучше иметь много мужчин за всю жизнь, чем имень всего одну женщину, причем свою сестру! Джейме опешил от такой наглости. В ее глазах он уже видел отражение собственного гнева. Его кулаки сжались, стискивая и вырывая ворсинки ковра. Арианна смотрела на мужа в ожидании его ответа, чтобы снова ужалить, но Джейме молчал. Он знал, что она хотела продолжить, хотела ссоры, хотела конфликта и криков до хрипоты, чтобы потом страстно помириться и снова молчать о ребенке, будто его и нет. Джейме сел, так что их лица почти соприкоснулись, и от неожиданности Арианна подалась назад. Джейме не составило труда пересадить ее на ближайшую подушку и встать. Он пошел к двери, но потом передумал и остановился. — Да, мне пришлось много лет притворяться и делать вид, что у меня нет детей, что Джоффри, Мирцелла и Томмен — только мои племянники. Но у этих троих была мать, которая любила их безумной любовью. Видимо, у этого ребенка из родителей буду только я, поэтому я не могу так просто забыть о его существовании, — сжав зубы и даже не оборвчиваясь, чтобы посмотреть на жену, сказал Джейме. — Я хочу раздельные покои, — выпалила Арианна за его спиной. Это почему-то ударило по нему сильнее, чем Джейме мог предположить, но он не стал спорить и только кивнул. — Я распоряжусь.***
Когда служанки закончили готовить спальню к появлению новой хозяйки и ушли, Арианна осталась в компании своего отражения в зеркале. Теперь ей некого было стесняться, не нужно было, торопясь, натягивать ночнушку, чтобы Джейме ненароком не увидел ее обнаженной. Арианна разглядывала свое отражение в зеркале, стараясь отыскать все несовершенства. Она давно уже перестала подвязывать платье на талии, чтобы подчеркнуть, какой тонкой она была, потому что подчеркивать, говоря откровенно, больше было нечего. Сейчас слои воздушных тканей пока еще прикрывали изменения в ее фигуре, но надолго ли? Арианна поморщилась с отвращением и перевела внимание на свои волосы, которые ниспадали до талии и тоже как бы прикрывали ее несовершенство. В последний раз, когда служанка мыла ее волосы, выпал целый клок, Арианна была в ужасе и с тех пор невольно начала проверять каждое утро, не начала ли она лысеть. Ритуал расчесывания волос она теперь ненавидела и кричала на служанок каждый раз, когда на гребне оставалось больше волос, чем Арианна считала приемлемым. Ее ногти стали ломкими, и сегодня утром Арианна сломала еще один, что безвозвратно занесло этот день в список самых неудачных. Она теряла то, что так любила, — собственную красоту. А всему виной — маленькое существо, что сидело у нее в животе и будто пожирало ее изнутри. Прежде Арианна и не ценила толком то, что было ей дано. Она бросала взгляд в каждую зеркальную поверхность и с гордостью улыбалась, замечая, насколько она хороша. Она принимала как комплимент каждый горящий мужской взгляд, обращенный в ее сторону. Но никто не посмотрит таким взглядом на беременную женщину. Даже слегка увеличившаяся грудь в низком декольте не вызовет такой реакции. Отныне ее тело — не для мужчин, а для ребенка. Ребенку не нужно, чтобы она была неотразима, ему нужно получить от нее жизнь и еду, ему неважно, какую цену заплатит за это его мать. Однако Арианне было это важно. Ей было чертовски важно все, что сейчас поблекло. Ей был важен каждый волос на ее голове, каждый сантиметр, на который приходилось расставлять в талии ее платья, ей был важен каждый восхищенный взгляд, которых она больше не получала. Каждую потерю она воспринимала как провал. Раньше она любила смотреть на себя обнаженную, не спеша надевать халат после принятия ванны, но теперь она не выносила этого зрелища. Она обожала заниматься любовью — что как не это занятие могло заставить ее чувствовать себя неотразимой, желанной, сексуальной, а теперь она стала неповоротливой и с трудом могла выносить мгновения, что оставалась без одежды. Она не хотела, чтобы кто-то видел ее такой. Арианна унаследовала от матери невысокий рост, но не считала это проблемой до того момента, как поняла, что вскоре рискует превратиться в шар. Санса хотя бы высокая, и беременность ей к лицу — и непохоже, что она страдает хотя бы немного из-за того, что делит свое тело с кем-то еще. Арианна начала стягивать с себя платье слоями, один за другим, пока на ней не осталось пару кусков полупрозрачной ткани. Стестение… Она от роду никогда не стеснялась. Говорят, хорошая леди должна быть в меру стыдлива, особенно, когда дело касается ее свадьбы или брачной ночи. Арианна всегда гордо заявляла, что она принцесса, и ей ни скромность, ни стыдливость, слава Семерым, не свойственны. Она всегда была достаточно храбра, чтобы смотреть правде в глаза. Она не может сейчас так малодушно сбежать от собственного тела. Слишком сильна была ее любовь к нему. Говорят, если любишь, то принимаешь со всеми недостатками. Арианна сбросила последний слой ткани и осталась стоять перед зеркалом обнаженной. Теперь можно было не бояться, что кто-то — Джейме — может войти и застать ее за таким занятием. Она оглядела свою грудь и отметила, что все еще довольна ею. И ее ключицы — Арианна помнила это — неизменно соблазнительно смотрелись в вырезе любого платья. Она опустила взгляд ниже и повернулась боком. Живот, конечно, спрятать было невозможно, вскоре он станет еще больше и даже платья с высокой талией не спасут ее. Арианна положила руку на выпуклость и тут же отдернула ее. Она давно раздумывала над тем, чтобы попросить себе отдельную спальню. Она часто просыпалась среди ночи в объятиях мужа, и его рука лежала на ее животе. Арианна была близка к истерике, чувствуя это. Раньше его ладонь на ее плоском животе вызывала в ней чувство гордости и очередной прилив самолюбования сквозь призму его желания к ней, а теперь Джейме перестанет воспринимать ее как красивую и желанную жену и станет называть ее «мать моего ребенка». Арианну затошнило от этой мысли. Она всегда знала, что однажды выйдет замуж и у нее будет ребенок, но она представляла, что ребенок в один день просто появится вдруг. Она никогда не задумывалась, что на свет он появится из ее тела, перед этим девять месяцев медленно уродуя это тело, переделывая его под свой дом. Арианна не знала этого ребенка, но уже терпеть его не могла. Хоть бы мальчик, молилась она так, как никогда не молилась прежде. Она ничего не может сделать сейчас, но если родится мальчик, ей будет необязательно проходить через этот кошмар снова. Она оплакивала свою жизнь и даже свой брак. Раньше им с Джейме было так хорошо вместе, они так наслаждались друг другом в постели и везде, где только могли, а сейчас его порывы заботы о ней бесили Арианну, напоминая о том, что он заботится не о ней, а о том, кто внутри нее. Он думает не о ней, а о ребенке. И его страсть к ней будет все больше угасать, как только он заметит, какой раздувшейся и некрасивой она становится. Теперь Джейме станет придумывать отговорки, лишь бы не спать с ней. Он будет говорить, что это опасно для ребенка. Ему все равно, что она хочет его, плавясь от желания, будто от лучей беспощадного дорнийского солнца. Главное — ребенок. Впрочем, она сама все испортила, потребовав отдельную спальню, подумала Арианна, натягивая через голову ночную рубашку. В просторном ночном платье она будто была все той же, а ложбинка между грудями стала еще соблазнительнее в низком вырезе, и Арианна впервые улыбнулась своему отражению. В конце концов, беременность — это не навсегда, ей лишь нужно подождать, а потом ее тело вернется в форму, будто ничего и не случилось. Арианна непременно позаботится об этом, и Джейме снова будет желать ее, при виде нее он будет забывать свое имя и перестанет всегда заботиться о ком-то третьем, кого даже еще нет на свете. Воодушевленная этими мыслями, Арианна забралась под одеяло и тут же поежилась. Обычно она сразу попадала в горячие объятия мужа, могла прижаться к его мускулистому телу и слушать его сонное ворчание, будто бы ее волосы лезут ему в рот. Арианна улыбнулась при воспоминании об этом. Так было еще вчера, и было почти каждую ночь с момента их свадьбы, а сегодня она одна в этой большой и недружелюбной постели, и она сама загнала себя под эти холодные одеяла. Отчаявшись заснуть, Арианна перевернулась на спину и обратила взор на тонущий во мраке полог. «Он заботится о тебе и вашем ребенке, — говорил ее внутренний голос. — Любая женщина Вестероса мечтает о таком муже. Он терпит все твои истерики, твои капризы, даже когда знает, что ты нарочно пытаешься ужалить его побольнее. Ты поступила глупо, оттолкнув его». «Знаю, — подумала в ответ Арианна. — Но когда он спросит, почему я передумала, я скажу, что беременным нужен хороший сон и я не вернусь в эту постель, пока ее не нагреют как полагается. К тому же наш ребенок наполовину дорниец». Придумав эту отговорку, Арианна выскользнула из постели и, нашарив под кроватью туфли, покинула свою новообретенную спальню. Она прошла по тихим коридорам Утеса Кастерли и осторожно приоткрыла дверь в покои Джейме, которые еще недавно были их общими. В спальне было темно, значит, Джейме уже лег. Арианна неслышно прокралась по комнате и залезла под одеяло, откуда на нее тут же словно пыхнуло жаром от знакомого тела. Едва сдержав стон удовольствия, Арианна прильнула к мужу, обвив его руками и ногами, чтобы каждой частичкой своего тела ощутить его тепло, пропустить через себя и упокоиться в этих объятиях сном, как она привыкла делать. — Пф, опять твои волосы мне в нос лезут, — пробормотал Джейме сквозь сон, обнимая ее и притягивая ближе. — У тебя там своих достаточно, — фыркнула Арианна в ответ.***
Маргери взяла протянутый служанкой цветок и поставила его в вазу. Нежные бутоны разных оттенков розового на ее взгляд были похожи на украшенную кремом верхушку пирожного, которые она любила есть в детстве. Маргери улыбнулась, любуясь получившимся букетом и вспоминая о своем детстве в Хайгардене. — Я вам еще нужна, миледи? — услужливо поинтересовалась Джейд, тоже рассматривая букет и задумчиво вертя в руках оставшийся цветок, который оказался лишним в композиции. — Нет, то есть… — Маргери повернулась к служанке. — Ты случайно не жила в Королевской Гавани? То, как ты говоришь… — пояснила она, встретив удивленный взгляд в ответ на свой вопрос. Джейд выглядела урожденной дорнийкой, но Маргери не могла не спросить. За время посещения в Королевской Гавани многочисленных сиротских приютов и разговоров с нуждающимися, вдовами и сиротами, столичный говор отпечатался в ее памяти. — Я жила там пару лет, миледи, это правда, — слегка опустив голову, призналась служанка. Наверное, у нее остались не слишком хорошие воспоминания об этом времени, решила Маргери. — Почему ты вернулась? — спросила Маргери, сочувственно положив ладонь на сцепленные вокруг цветка пальцы служанки. — Мой жених бросил меня и мне пришлось вернуться к родителям, — ответила Джейд. — Мне очень жаль, — искренне сказала Маргери. Бедняжка — пережить такое предательство в столь юном возрасте, еще и от любимого человека. — Хорошо, что родители приняли тебя назад. Наша семья — те, кто действительно нас любит и за кого нужно держаться. Я уверена, что ты еще встретишь достойного человека, которому не чуждо благородство, — подбодрила ее Маргери. — Я надеюсь на это, миледи. Спасибо. — Служанка выдавила из себя печальную улыбку. — Что мы будем делать с цветком, миледи? — Оставь его себе, — улыбнулась Маргери. — Он прекрасен, несмотря на то, что не вошел в наш букет. Многие посчитали бы это неудачей, а его гибель — напрасной, но это не так. Если он заставит тебя почувствовать себя лучше, то это все было не просто так. — Вы очень умны, миледи. Джейд сделала реверанс и ушла. Маргери проводила ее задумчивым взглядом и снова принялась поправлять цветы в вазе больше для собственного успокоения, нежели для улучшения композиции. Маргери услышала торопливые шаги, которые не были похожи на походку ее скромной служанки, и подняла голову, чтобы узнать, что произошло. В ее покои вбежал Квентин, взволнованный и торопливый. — Квентин, что стряслось? — испугалась Маргери, но Квентин уже схватил ее за талию и закружил по комнате, едва не сшибив со стола вазу с цветами, которые Маргери так долго выбирала. — Маргери, я так тебя люблю! — с жаром провозгласил Квентин, опуская ее на пол, но тут же снова прижимая к себе. — Я такой дурак, Серсея мне все рассказала. — Объясни же, что случилось, — издав нервный смешок, попросила Маргери, одновременно счастливая и обескураженная появлением мужа, его поведением, его признанием — словом, всем. Квентин обхватил горячими ладонями ее лицо и поцеловал в губы. — Я думал, что ты грустишь из-за меня и сказал тебе про ребенка, надеясь, что это сделает тебя счастливее. Серсея отчитала меня за то, что я требую от тебя наследника, но я думал, что это сплотит нас! Я понятия не имел, что ты восприняла это как требование. Любовь моя, я так виноват перед тобой! Его руки скользнули вниз, по ее плечам и талии, он встал перед ней на колени, обнимая ее за бедра и прижимаясь лицом к ее животу. Маргери растерянно положила ладонь на волосы Квентина, медленно осознавая сказанное им. — Конечно я бы хотел от тебя ребенка, но только тогда, когда это случится само по себе, когда ты захочешь этого, — бормотал Квентин в ее корсаж. — Я бы не посмел от тебя этого требовать — это же не зависит от тебя никаким образом. Маргери, любимая, прости меня, я был таким дураком. — Ты вовсе не дурак, немедленно встань с колен! — со смехом потребовала Маргери, счастливая от его слов и чувства, что огромный груз превратился в мягкие облачка. — Не раньше, чем ты простишь меня. — Глаза Квентина и его губы тоже смеялись, когда он поднял голову, но его слова прозвучали серьезно. — Серсея сказала, я должен молить твоего прощения за свое поведение. — Вот как? Ну тогда я тоже встану на колени. Маргери так и сделала, и их лица оказались на одном уровне, а взгляды, полные немых вопросов, пересеклись. — Серсея правда такое сказала? — не смогла сдержать своего любопытства Маргери. — Поверить не могу. — Она пришла ко мне и предупредила, что меня ждет серьезный разговор, — начал рассказывать Квентин. — Никогда не видел ее такой грозной, настоящая львица, которая защищает свое. Она сказала, чтобы я не смел больше тебя расстраивать, иначе я узнаю на своей дорнийской шкуре, что Ланнистеры всегда платят долги. Маргери снова нервно рассмеялась. — Не могу поверить, — повторила она, потому что действительно не могла представить, чтобы Серсея пошла к Квентину из-за того их разговора в носилках. — Раньше мне казалось, что она хочет моей смерти, а теперь… — А теперь она считает тебя одной из своих и защищает, — закончил Квентин. — И я рад, что у тебя есть такая защитница, Маргери, потому что ты этого заслуживаешь, когда у тебя такой непутевый муж. — Ты вовсе не непутевый, — Маргери с любовью поцеловала его в губы, чувствуя, как ее жизнь снова начала приносить ей удовольствие, а чувство вины исчезло, будто его и не было. — Она открыла мне глаза. Я не думал, что все так, я… — Я должна была сама сказать тебе, Квентин, — со вздохом повинилась Маргери. — Твоя мама сказала мне, что ты всегда будешь ставить Дорн выше меня. Что только дети могут ненадолго вернуть тебя ко мне. — Я — не мой отец, — возразил Квентин. — Хочешь, снова поедем куда-нибудь? Только ты и я. Хочешь, поедем в Хайгарден? Ты давно не виделась с семьей. — А как же Дорн? — Справлялись же здесь и без меня столько времени, — широко улыбнулся Квентин. — Ну, что думаешь? — Останемся пока здесь, — ответила Маргери, желая не лишать Дорна правителя. Квентин выбрал ее, и Маргери больше не нужно было ревновать мужа к тысячам его подданных. — Сейчас нас больше ничего не разделяет и мы вместе. Большего мне не нужно.***
Джейд вернулась в свою комнатку, которую она делила с двумя другими служанками, и села на узкую койку. Рассказ о собственной жизни все еще звенел у нее в ушах, но еще громче звенели слова леди Маргери про семью. Джейд солгала — родители не приняли ее назад. Для них было позором жить под одной крышей со шлюхой. Была бы леди Маргери так любезна с ней, узнай она, чем на самом деле занималась Джейд эти несколько лет в Королевской Гавани? Она до сих пор была бы там, если бы не лорд Джейме. Джейд все еще не знала, почему он решил ей помочь, выкупить ее из борделя. Может, его мучила совесть из-за Данси, с которой так жестоко обошелся его отец? Данси еще долго придется носить парик, ведь немногие клиенты нашли бы привлекательными ее неровно обрезанные рыжие волосы. Джейд надеялась, что у Катаи не было больше проблем из-за Ланнистеров. Лорд Джейме спас ее, и Джейд была ему благодарна, но она обрадовалась раньше времени. Возвращение домой не помогло ей начать новую жизнь, как она хотела. Невозможно было начать новую жизнь, когда все здесь знали о старой. Куда Джейд могла пойти, у кого попросить помощи? Ее не желали видеть собственные родители, бывшие друзья закрывали двери перед ее носом. А Равон — тот, кого Джейд надеялась больше никогда не видеть, строил из себя оскорбленного жениха. Она не думала, что Равон сможет причинить ей большую боль, чем уже причинил, но она ошиблась. Теперь он был уважаемым человеком в городе, женатым мужчиной. Пока Джейд в Королевской Гавани старалась стереть из своей памяти каждую прожитую ночь, Равон, купив на вырученные от продажи невесты деньги каюту на корабле, вернулся в Солнечное Копье и всем рассказал, что Джейд бросила его, предпочтя продавать свое тело столичным богачам. Теперь Джейд не было места в родном городе: никто не нанял бы ее на работу, никто не взял бы ее замуж. У нее больше не было дома, не было родителей. Они терпели ее, пока в Солнечном Копье оставался ее покровитель, но как только лорд Джейме вместе с невестой покинул Дорн, родители указали ей на дверь, отказавшись даже вернуть ей те деньги, которые лорд Джейме по доброте душевной ей дал. Похвастаться Джейд могла лишь умением ублажать мужчин, и с таким талантом ей были бы рады только в одном из борделей. Возможно, ее даже стремились бы заполучить в самый элитный бордель Солнечного Копья, прознав, что она работала у Катаи. Однако бордель есть бордель, каким бы элитным он ни был. Может, спать с хорошо пахнущими и дорого одетыми богатыми лордами было поприятнее, чем оказаться в зловонных объятиях бедняка, отыскавшего в дырявом кармане медяк, но Джейд не хотела возвращаться в бордель. Она больше не хотела быть шлюхой. За недели в пути и за дни в родном доме она успела привыкнуть к мысли, что все кошмары остались позади, а потом она снова оказалась на пороге дома удовольствий, слыша музыку, доносившуюся изнутри, хихиканье девушек и властный голос хозяйки. Джейд не знала, сколько стояла там, не решаясь постучать в дверь. Сделай она шаг — это значило бы, что она сама приняла такое решение. Когда Равон предал ее, она оказалась в ловушке не по своей воле, а теперь, выходит, сама возвращалась в клетку? Дверь борделя открылась, едва не ударив ее по лицу, а Джейд даже не вздрогнула — все стояла, глотая слезы бессилия. Она видела сквозь соленую пелену на глазах, что перед ней стоит мужчина, но не решалась сдвинуться с места, освобождая дорогу. Мужские пальцы подняли ее подбородок бесцеремонно, так что Джейд испытала знакомый порыв убежать и спрятаться. Клиенты часто так делали, демонстрируя свою власть. Они могли делать с телами девушек, что хотели, при этом вольно или невольно истязая и их души. — Твое лицо кажется мне знакомым, — прокомментировал мужчина знакомым насмешливым тоном, от которого по спине Джейд пробежала дрожь. — И я определенно спал с тобой, но не здесь. Джейд от удивления сморгнула слезы, которые тут же покатились по щекам, и наконец смогла рассмотреть лицо мужчины, которого она совершенно точно помнила. Принц Оберин. Он частенько бывал в борделе Катаи со своей любовницей Элларией, правда, до того как женился. И он был не самым плохим из клиентов. — Катая, — охрипшим голосом выдавила Джейд одно слово. — Ах да, как я мог забыть, — губы принца Оберина растянулись в ухмылке, его глаза ехидно сверкнули, и Джейд будто пронзила молния. — Один из лучших борделей, где мне доводилось бывать. Но как ты оказалась здесь? — С такой же интонацией он мог бы задать этот вопрос потерявшемуся котенку, который свалился в канаву во время дождя. Однако Джейд, в отличие от котенка, могла ответить и, не сдерживая слез, рассказала ему все. Джейд призналась, что ей некуда идти и что она не хочет быть шлюхой. Она не ждала понимания и еще меньше ждала, что ей предложат должность служанки в замке. — Но, мой принц, если люди узнают, что я… что вы… — запинаясь, пролепетала Джейд, не веря в свою удачу. — Мне все равно, что люди скажут, — с пренебрежением ответил принц Оберин. — Если я захочу, то моими служанками будут только шлюхи. И Джейд согласилась, потому что за короткий промежуток времени она истратила все везение, которое у нее было в жизни. Сначала лорд Джейме, теперь принц Оберин — ей не найти покровителя снова. Джейд привыкла к компании благородных мужчин, но к компании леди — нет. Однако Маргери Тирелл была так мила с ней, будто Джейд была ей сестренкой. Еще в Королевской Гавани Джейд много слышала про юную Розу Хайгардена — их с Квентином история любви была прекрасна. Конечно, Джейд знала с младенчества о вражде Дорна с Простором. Неприязнь к Простору была обыденностью, комментарии о Тиреллах, шутки про лорда Мейса были для дорнийских детей вместо колыбельных. Однако Джейд была девушкой юной и ей не чуждо было любить истории о запретной любви. Даже собственная история без счастливого конца не заставила ее разочароваться в любви в целом. И все это было благодаря Лиаре. Когда Джейд попала в бордель, Лиара уже была беременна от короля. Она — единственная из всех — не принимала клиентов и целые дни проводила в своей комнате. Джейд частенько заходила туда. В этой комнате Джейд забывала, что она все еще находится в борделе. В этой комнате была только юная девушка и плод ее любви. Слушая истории Лиары, Джейд забывала о том, что ее собственные чувства были растоптаны, а ее жизнь разрушена руками того, кому она верила и кого она любила. Король Роберт был единственным мужчиной Лиары и ее единственной любовью, которая нашла воплощение в ребенке. Лиара с блестящими от счастья глазами рассказывала Джейд снова и снова свою историю любви. — Мне было так страшно: я была невинна и моя невинность должна была достаться тому, кто больше заплатит. Я даже испугалась, узнав, что досталась я королю. Он был таким высоким, с густой черной бородой, но его синие глаза были добрыми. Он все время улыбался мне и шутил, а я смеялась и совсем забыла о страхе, — рассказывала Лиара с нежной улыбкой и с такой любовью и трепетом в глазах, будто король и сейчас стоял перед ней. Лиара в деталях помнила все визиты короля. Она была уверена, что как только ребенок родится, Роберт заберет ее и малыша туда, где у них будет лучшая жизнь. — Я люблю его, а он любит меня, — говорила Лиара. — Он всегда шептал мое имя в минуты нашей страсти, а как только он увидит нашего малыша, то полюбит и его тоже. Однако король не пришел после рождения дочери, но пришел его десница. Джейд слышала, как Лиара умоляла его рассказать Роберту о малышке Барре, однако король так и не пришел — до Шелковой улицы донесся лишь звон по нему колоколов. Лиара оплакивала его словно мужа, а вскоре в бордель ворвались золотые плащи и убили и Барру, и мать малышки. Этого ни разу не было сказано вслух, но все знали, что то был приказ вдовствующей королевы. Джейд боялась того, что Серсея Ланнистер может сделать с ней, если узнает, что Джейд спала с принцем Оберином, как Лиара спала с королем Робертом. В чем были виноваты маленькая девочка и ее мать? У принца Оберина тоже есть дочери-бастарды. Неужели Серсея избавилась бы и от них? И от Элларии? У Роберта и королевы было три наследника, Барра могла претендовать на трон не больше, чем ребенок любой другой шлюхи, отдавшей свою невинность королю или нет. Барра была младенцем и не несла угрозы. Лиара же была настолько погружена в скорбь по королю, что и не подумала бы сеять смуту, чем незамедлительно занялись братья почившего короля. Со смертью Лиары Джейд потеряла последнее, что связывало ее с домом, что заставляло ее забывать, что с ней случилось. Она не могла поверить теперь, что успела забыть урок, что преподали золотые плащи девочкам Катаи. Как бы ни был могущественен твой покровитель, если падет он, с ним вместе падешь и ты. Покровительство Роберта не спасло Лиару и Барру, покровительство лорда Тириона не спасло Алаяйю и Данси. Отъезд лорда Джейме освободил от его покровительства Джейд. И если с принцем Оберином что-то случится, ничто не помешает Серсее Ланнистер избавиться от Джейд или от Элларии или даже от всех Песчаных Змеек.***
Тристан выглянул из-за угла, желая удостовериться еще раз, что Джой идет к нему навстречу. Через арочные окна хорошо был виден коридор напротив, по которому шла Джой. Тристан спрятался снова, чтобы не быть замеченным раньше времени. Он считал легкие шаги Джой, которые стали доноситься до него все громче, покуда она приближалась. Джой завернула за угол и столкнулась с ним нос к носу. Тристан очень близко увидел, как расширяются от удивления ее глаза, но прежде чем Джой успела что-то сказать, Тристан потянул ее в оконную нишу и усадил на подоконник. — Тристан… — утомленно вздохнула Джой. Кажется, она была больше разочарована, чем рада его видеть, и Тристан на миг забеспокоился, что она снова отвергнет его план. Его сердце забилось где-то в горле. — Я искал тебя. Тогда ты так быстро ушла, — пробормотал Тристан, оглядывая Джой с ног до головы, чтобы запечатлеть в памяти, как она выглядит, и возвращаться к этому воспоминанию каждую ночь и каждый день. Приходится довольствоваться этим, если твоя возлюбленная тебя избегает. — Нас не должны видеть наедине вот так, — возразила Джой. — Это повредит нашей репутации. — Разве это не стоит риска? — Тристан сел с ней рядом и взял ее за руки. Тепло ее изящных пальчиков без единого кольца заставило его сердце замереть от прилива нежности, но потом оно снова понеслось вскачь. — Я знаю, что ты не хочешь идти наперекор воле моего отца, но послушай, ты очень нравишься ему. И он знает в глубине души, что ты была бы мне хорошей женой. Он — мой отец и желает мне счастья, а я точно знаю, что мое счастье — это ты. Тристан вгляделся в лицо Джой, желая отыскать там отражение собственных чувств, ее готовность рискнуть всем ради их общего счастья. Он был уверен, что этот путь выигрышный — отец позлится немного, но скоро обо всем забудет, когда увидит, как счастливы Джой и Тристан будут вместе. Однако лицо Джой оставалось усталым, ее губы были плотно сомкнуты, будто она хотела что-то сказать, но сдерживала себя. Его тревога нарастала, видя эти губы, поджатые так категорично. Тристан бы мог пройти через все — через гнев отца, гнев лорда Тайвина, но только если бы Джой была с ним рядом, и они вместе боролись за свое счастье. Один взмах ресниц, тень улыбки — что угодно, что намекнуло бы ему на то, что она разделяет его желание объединить их души, сердца, тела. Один кивок, слово — он бы перевернул землю, если бы Джой только дала на это согласие. Однако Джой молчала. Тристан видел, что внутри нее идет борьба, что чаши весов качаются из стороны в сторону. Чувства или долг, чувства или долг… — Лорд Тайвин не будет против, — попытался снова воззвать к ней Тристан. — Для него будет только на пользу выгодно отдать тебя замуж. Я сам поговорю с ним, если хочешь, приду просить твоей руки. Он не будет против, а мой отец передумает, как только увидит, как мы произносим клятвы в септе. Пожалуйста, Джой скажи что-нибудь! — Мирцелла меня ждет, — ровным голосом сказала Джой, поднимаясь с подоконника. Ее мягкие руки покинули его ладони, а Тристан не попытался остановить ее. Он чувствовал, что все пошло не так, но он не винил в этом Джой. Она просто считает себя должницей Ланнистеров, потому что они милостиво приютили ее и дали ей все, что у нее было. Это не значит, что ее чувств к нему слишком мало, просто страх разочаровать лорда Тайвина слишком велик. Поэтому-то Тристан не должен прекращать борьбу, он должен бороться за них обоих.***
— Где ты была? — безмятежно спросила принцесса, едва Джой переступила порог королевских покоев. — Я рассчитывала, что мы позавтракаем вместе, но ты так долго ко мне шла, что я успела почти все съесть. — Мирцелла махнула в сторону подноса с завтраком, который стоял на кровати и явно был предназначен для двух персон. — Я не голодна, — пролепетала Джой, пытаясь сохранять спокойствие после того, что произошло в коридоре. Она боялась, что еще мгновение, еще один аргумент, и она позволила бы грезам Тристана увлечь и ее. Этого нельзя было допустить. У нее есть обязательства перед своей семьей, она не имеет права втаптывать в грязь имя Ланнистеров своим безрассудством. — Глупости! Съешь хотя бы вот эту булочку с корицей. Они даже не успели остыть и тают прямо во рту. Слова Мирцеллы звучали слишком заманчиво, чтобы отказываться, к тому же Джой еще не завтракала. Она села на край кровати и взяла одну булочку. У Мирцеллы явно было хорошее настроение, и ее энтузиазм говорил отнюдь не о том, что принцесса наконец забыла о Тристане, но о том, что у нее наконец появился план. — Как ты думаешь, что могло бы заставить его изменить мнение? — с предвкушением спросила Мирцелла, отщипывая кусочек от румяного бока булочки и отправляя его в рот. Этот разговор длился, не прекращаясь, вот уже несколько дней, и Джой сразу поняла, о ком идет речь. Ни о чем другом Мирцелла не говорила, когда они оставались наедине. — Я не знаю, Мирцелла. — Джой гадала, правильно ли с ее стороны было молчать про предложение Тристана. Это разбило бы Мирцелле сердце и отняло у нее надежду, но тогда принцесса наверняка бы сдалась. Джой терзалась, не зная, как поступить правильно. Ей было неприятно сидеть здесь и участвовать в обсуждении видов принцессы на Тристана, зная то, что порушило бы все планы Мирцеллы. — Возможно, мне стоит как принцессе Рейнире Таргариен явиться ночью в его комнату и сбросить плащ, под которым ничего нет, — хихикнула Мирцелла. Она игриво повела плечом, с которого тут же соскользнула ткань ночной рубашки. Джой покраснела, а Мирцелла поправила рукав, ничуть не смутившись. — Помнится, Кристон Коль отверг принцессу даже несмотря на сброшенный плащ, — деликатно напомнила Джой, пытаясь понять, шутит принцесса или говорит всерьез. Джой боялась даже представлять, что будет, если Мирцелла осуществит такой план. — Он был рыцарем Королевской Гвардии и его сдержали только обеты. Помнится, принцесса Рейнира была очень красива в юности. Отрада Королевства — так ее называли. Тристана никакие обеты не сковывают, и он не устоит, — с уверенностью заявила Мирцелла. — Прости, но что ты будешь делать дальше? Разве лорд Тайвин не предупредил, что будет, если… — робко заговорила Джой, но принцесса ее перебила. — Мы поженимся. Принц Доран точно не будет против — я ему всегда нравилась, дедушка тоже не должен быть — я же не за конюха выхожу. Все трудности только из-за упрямства Тристана, но если он в меня влюбится, или пусть даже просто сдастся, то обязан будет жениться. Джой не собиралась уточнять, что Мирцелла подразумевает под словом «сдаться». — А Роберт? — А что — Роберт? — Мирцелла равнодушно пожала плечами. — Роберт тоже найдет на ком жениться. Явно Долина не пойдет на нас войной из-за расстроившейся помолвки. Роберт не мстительный, к тому же Томмен его друг. Джой не хотела быть посвященной в такие планы. Это накладывало на нее определенную ответственность. Может, стоило пойти и признаться Тристану, какую западню для него готовят? — Но разве Тристан не отказал тебе в первый раз? — спросила Джой, все еще желая образумить принцессу хотя бы каким-нибудь способом. Джой не знала, чему она обязана честью быть доверенным лицом принцессы, но предпочла бы, чтобы на ее месте был кто-то другой. Мирцелла разочаровано вздохнула. — Тогда я же не была голая под плащом. Если бы была, то Тристан бы сразу забыл обо всем на свете. Мужчины — простые существа, — заявила Мирцелла, наверняка цитируя принцессу Арианну. — А если Тристан снова откажет? Тебя тогда отправят в Долину или в Девичий Склеп, — все еще пыталась воззвать к благоразумию принцессы Джой. Тщетно. — Но все же рискнуть стоит, разве нет? Ты бы так не поступила на моем месте? — Нет. — Ну это потому что ты еще не влюблялась, — снова пожала плечами Мирцелла. — Если бы ты влюбилась, то для тебя бы приличия не имели никакого значения. Джой уже где-то все это слышала. Одни и те же вариации протеста воле своих родителей, людей власти, тех, кто знал лучше и ставил запреты не просто так. Как же они похожи, поразилась Джой мысленно. Эти двое были бы идеальной парой, и она устала от их авантюр, пытаясь мягко донести им обоим, что их действия — чистое безумие. Мирцелла не отпускала Джой от себя до самого вечера. Найдя человека, который был осведомлен о всех ее секретах, принцесса не могла перестать пользовать Джой в качестве слушательницы. Мирцелла придумывала сотни планов, множество сценариев своего поведения — скромницей ей быть или соблазнительницей. Придумывала она и реакции Тристана. В одном сценарии он тут же сдавался на волю вспыхнувшей страсти, в другом — заставлял долго себя уговаривать, но в конце все же не выдерживал и падал к ногам принцессы, которая милостиво готова была простить ему упрямство. Придумывала Мирцелла и те сценарии, где ей суждено было снова остаться отвергнутой. Из ее зеленых глаз лились слезы, когда она расписывала боль от очередного отказа. — Но Тристан не увидит моих слез, нет! — с горечью заявляла Мирцелла, смахивая с щек влагу. — Я уйду с гордо поднятой головой, но не унижусь. Да, мне будет больно и грустно, но Тристан этого не увидит. Он увидит лишь то, что потерял свой последний шанс! Слушая вполуха эти разнообразные и драматичные сюжеты, кивая головой и хмыкая во время театральных пауз, Джой тосковала по своему слушателю, которого у нее не было. Принцесса нашла отдушину и явно все больше преисполнялась уверенности в том, что ей следует претворить в жизнь свой план, но Джой некому кроме самой себя было рассказать о том, какие варианты были у нее. Казалось, на какой путь она ни ступи — там будут лежать прогнившие доски, в которых застрянет ее нога, и она будет сидеть на деревянном полу, тщетно пытаясь высвободиться, а все будут проходить мимо и смеяться над ней — или осуждать. Джой не знала, как поступить правильно. Не могла же она в самом деле согласиться на безумный план Тристана и уповать на то, что принц Доран когда-нибудь простит ей то, что она — бастард по рождению — так бесцеремонно влезла в династию принцев и принцесс. Не могла же она предать доверие Тристана и рассказать Мирцелле о его чувствах к ней, Джой. И, храня этот секрет, Джой уже предавала Мирцеллу, свою родственницу, но в первую очередь — принцессу, которой она должна была служить. И признаваться во всем Мирцелле было уже поздно, и пытаться остановить Тристана от его замыслов — тоже. Джой оставалось только терзаться и ждать развязки этого чудовищного клубка из запутанных чувств, рисков и необдуманных поступков. — Наконец-то ты пришла! — приветствовала ее Элейна Вестерлинг, когда Джой вернулась в комнату, которую они делили. Яркая улыбка на лице фрейлины говорила о том, что свой спонтанный выходной она провела с удовольствием, а Джой уже знала, что от подобного приветствия не следует ждать ничего хорошего. — Час назад приходил слуга от лорда Тайвина. Десница требует тебя к себе. — Элейна ухмыльнулась. Джой тяжело вздохнула, чувствуя, как клубок становится все запутаннее. Не сказав ни слова, она развернулась и пошла в сторону Башни Десницы. Джой будто была вывернута наизнанку — сначала Тристаном, а потом Мирцеллой и ее фантазиями. Встреча с лордом Тайвином могла означать что угодно, и Джой точно знала, что облегчения она не получит. Каждая ступенька давалась ей с трудом, будто она поднималась на эшафот, где лорд Тайвин должен был приговорить ее. Но ступеням, как бы медленно по ним ни шли, все же суждено было закончиться перед дверью в кабинет лорда Тайвина. Джой не была здесь ни разу, и лорд Тайвин не изъявлял желания переговорить с ней с глазу на глаз с тех самых пор, как они вместе прибыли в столицу и он определил ее фрейлиной Мирцеллы. Лорд Тайвин сидел за столом и читал что-то на пергаменте, который держал перед собой. Сломанная надвое печать была красного цвета, и это могло быть письмо от кого-то из Ланнистеров — от Джейме или Сансы из Утеса, от тети Дженны или дяди Кивана из Речных земель, может, даже из Дорна, от Серсеи. Заметив, что лорд Тайвин никак не отреагировал на ее реверанс, Джой подошла поближе. — От кого-то из родни есть новости? — тихо спросила она, чтобы обратить его внимание на присутствие ее в кабинете. Мимо Джой, пощекотав ее лодыжки пушистым хвостом, скользнула белая кошка. Лорд Тайвин перевел на племянницу взгляд, приподняв брови. Затем он посмотрел на печать и будто усмехнулся уголком губ, заметив проделанный путь ее мысли. — Дженна написала, что направляется в Риверран, — ответил лорд Тайвин, откладывая письмо и переплетая пальцы на столешнице. — Теперь там хозяйничает твой кузен Клеос. Это могло означать только одно. — Значит, лорд Эммон… — Садись. — Лорд Тайвин кивком головы указал ей на стул напротив. Как только Джой опустилась на краешек, он перешел к делу: — Сегодня Тристан Мартелл приходил просить своей руки. — Кровь прилила к ее щекам так стремительно, что Джой дернулась, будто обжегшись. — Он рассказал мне о том, что ты не дала ему внятного согласия. Ты сказала, что поступишь так, как я тебе прикажу. — Джой кивнула. — Похвально. Джой в нерешительности подняла на него глаза, ожидая, что последует за одобрением. — Ты хочешь стать его женой? — прямота вопроса ошеломила ее еще больше, чем предложение из уст самого Тристана. Джой в отчаянии взглянула на лорда Тайвина, такого хладнокровного в этот миг, когда у нее внутри царила полная неразбериха. — Я не знаю, — обреченно прошептала Джой. — Я не знаю, что мне делать, я не знаю, как мне себя вести, я не знаю, как хранить все эти тайны. Я ничего не понимаю. — Она зажмурилась и закрыла голову руками, будто ее должен был обезглавить меч, который все это время парил над ее головой. Поток всех этих слов вырвался из нее непроизвольно, она никак не могла держать его внутри дольше. Джой слышала свое прерывистое дыхание, а потом до ее ушей донесся скрип отодвигаемого стула и шаги. Снова скрип стула, когда лорд Тайвин сел с нею рядом. Будто он готов был ее слушать. И Джой рассказала ему все с начала. Как едва только приехав в столицу она начала умалчивать о Тристане в присутствии Мирцеллы, как Тристан добивался ее согласия, как Мирцелла все это время грезила о дорнийском принце настолько сильно, что готова была позаимствовать план соблазнения у принцессы Рейниры. И с каждым словом, с каждым признанием, что срывалось с ее губ, Джой чувствовала себя все легче, как будто она вытряхивала из туфель камешки, которые попали в обувь во время прогулки. Лорд Тайвин выслушал ее молча, а потом кивнул. — По твоим словам все действительно кажется безнадежным, но я уверен, что есть один правильный путь. Если ты будешь следовать ему всегда, тебе никогда не придется сталкиваться с тем, с чем тебе пришлось столкнуться. — Что же это за путь? — едва дыша, шепотом спросила Джой, глядя в непроницаемое лицо лорда Тайвина. — Это путь служения интересам своего Дома, Джой, — ответил лорд Тайвин серьезно. — Если ты всегда ставишь свой Дом на первое место, то всякий раз, принимая решение, тебе приходится отвечать только на один вопрос: «Принесет ли это пользу моему Дому?» Джой тут же попыталась обдумать эту мысль и подставить этот вопрос ко всем дилеммам, что мучили ее. Однако лорд Тайвин опередил ее. — Принесет ли пользу Дому Ланнистеров твой брак с Тристаном Мартеллом? — Я… я не знаю. — Джой искоса посмотрела на лорда Тайвина, боясь уловить в его взгляде разочарование, но ничего не нашла. — Нет, Ланнистеры не выиграют от этого союза ничего существенного. Оберин Мартелл женат на Серсее, Джейме женат на принцессе Арианне — Ланнистеры и Мартеллы породнились дважды, и для заключения третьего союза нужды нет. Лично тебе этот брак действительно был бы выгоден, но Дому пользы он не принесет, хотя и вреда тоже. Далее, — продолжил он, не успела Джой что-то ответить. — Принесет ли пользу нашему Дому то, что принцесса идет соблазнять отвергшего ее юношу в одном лишь плаще? — Если ее заметят… — Неважно, заметят ее или нет. Такое поведение неприемлемо для принцессы, — твердо возразил лорд Тайвин. — Если бы ты рассказала Мирцелле о том, что Тристан давно оказывает тебе знаки внимания, тем самым похоронив ее надежды на воссоединение, это бы уберегло наш Дом от позора. — Но это разбило бы ей сердце. — Никто не говорит о том, что Мирцелла должна страдать. Правду можно преподносить мягче, но если цена — репутация Дома, чужие чувства не имеют значения. Джой снова попыталась обдумать сказанное. Такой подход казался ей простым и логичным и укладывался в систему ее взглядов. Она никогда не хотела подводить лорда Тайвина или свой Дом. Джой была готова сделать что угодно, лишь бы доказать, что имя Ланнистеров она воспринимает не как должное. — Что же мне делать, если я снова окажусь… на распутье? Лорд Тайвин наклонил голову вбок и смерил ее взглядом. Джой сразу же начала опасаться, что спросила что-то не то. — Мы перешли от сложных вопросов к легким, но твой разум все еще пытается забраться в дебри, — без злобы, но с поучительной интонацией ответил лорд Тайвин. — Когда человек не знает что делать, обычно он просит совета у кого-то более сведущего. — Например, у вас? — Например, у меня. Джой прикусила губу. Конечно, кто еще может лучше знать, что хорошо, а что плохо для Ланнистеров, как не глава Дома? Она снова сглупила. — Долг — тяжкое бремя, — продолжил лорд Тайвин, и Джой снова посмотрела на него, стараясь не пропустить ни слова, впитать в себя каждый урок и совет. — Немногие способны поставить его выше чувств, мимолетных эмоций и страстей. Однако я вижу, что ты не относишься к долгу легкомысленно. — Я никогда не сделаю ничего, что навредило бы Ланнистерам, — заверила его Джой. Слова лорда Тайвина вдохнули жизнь в ее цель. Теперь Джой точно знала, что у нее есть шансы доказать лорду Тайвину, что он не зря сделал ее Ланнистером. — Я рассчитываю на тебя, Джой. — Взгляд лорда Тайвина был серьезен и придал Джой уверенности. Теперь она больше не будет метаться из стороны в сторону — теперь она знает свой путь.***
Мирцелла в последний раз взглянула на себя в зеркале. Плащ прикрывал ее наготу, и Мирцелла набросила на голову капюшон, чтобы покрыть и волосы. Не желая терять времени даром, Мирцелла задула свечи, тихо подошла к двери своих покоев и прислушалась. Она приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Снаружи было тихо, королевский гвардеец дремал. Мирцелла быстро протиснулась мимо него и, придержав дверь, пошла по темному коридору. Сквозняки пробирались под плащ, и Мирцелла содрогалась. Не слишком-то удобна была такая романтика. Но ей было, конечно, не хуже, чем принцессе Рейнире в свое время, которой в таком одеянии пришлось подниматься в Башню Белого Меча, где должно было быть еще больше сквозняков. Мирцелла молилась, чтобы не встретить никого по пути. Джой так сильно пыталась переубедить ее, что Мирцелла ничего не стала говорить ей. Вероятно, ей не нравилась доля истины в словах Джой. Все снова могло пойти не по плану, Тристан снова мог отвергнуть ее, как Кристон Коль отверг принцессу. Но в книжках, которые Мирцелла читала, мужчины всегда теряли разум, стоило им только увидеть обнаженную женскую коленку. Тристан еще не совсем взрослый мужчина, так что на него должно это подействовать. Мирцелла добралась до покоев Тристана без приключений и скользнула внутрь. Там тоже было темно и она почти наощупь направилась к кровати. Но на кровати никого не оказалось. Мирцелла зажгла свечу и огляделась. Покои были пусты. Где же Тристан? Была половина ночи, где он мог пропадать в такой час? Мирцелла села на кровать, не зная, что делать дальше. Такой вариант развития событий она не обдумывала. Должна ли она была дождаться Тристана? Или ей стоило поскорее вернуться в свои покои, расценивая отсутствие Тристана как знак отступиться? Мирцелла решила подождать немного.***
Приоткрыв дверь в свои покои, Тристан удивился, заметив горящую на прикроватном столике свечу и темную фигуру на его постели. Мирцелла спала, прислонившись головой к столбику кровати. Капюшон соскользнул с ее головы, и отблески свечи играли в золотых волосах. Во сне ее ресницы трепетали. Тристан понял, что не может отвести взгляда от ее лица. Мирцелла была совсем другой, когда спала, когда не пыталась завоевать его. Ее лицо было безмятежным, и на миг Тристану вспомнилась та девочка, которая прибыла в Дорн несколько лет назад. Незнакомое место наверняка пугало ее, но Мирцелла не подавала виду. Пола плаща соскользнула, обнажая ее ногу до самого бедра, и Тристан почувствовал, как ему становится жарко. Мирцелла больше не была той девочкой, которую он учил играть в кайвассу. А он больше не был тем мальчиком. В этом не было никаких сомнений. Мирцелла открыла глаза и сонно огляделась. Должно быть, шорох плаща ее и разбудил. Увидев его, Мирцелла замерла. Она ничего не сказала и просто смотрела на него, ее взгляд был полон ожидания и какой-то мольбы, как мирный путник смотрит на разбойника, надеясь, что в злодее найдется капля милосердия. Тристан тоже не говорил ни слова. Он точно знал, с какой целью Мирцелла пришла сюда. Он наклонился к ней, и Мирцелла дернулась к нему навстречу, прежде чем сдержалась и снова замерла. Тристан смотрел в ее глаза, где теперь мольба соперничала с надеждой, и именно он был виновником этого. Ему снова стало ее жаль: потому что он дал ей надежду, потому что она полюбила его так поздно, а теперь ему стало жаль, что он разлюбил ее. Или, может, не разлюбил? Иначе было бы ему жаль ее? Стал бы он так смотреть на нее, не умея отвести взгляд от открывшейся ему совершеннейшей красоты? Мирцелла томилась в ожидании, краска то покрывала ее щеки, то соскальзывала к шее, оставляя лицо бледным и отчаянным. Тристан заразился ее отчаянием, ее мольба тронула его так глубоко. Он не был разбойником, привыкшим грабить люд на Королевском Тракте. И ее мольба кое-что значила для него. Кажется, он ощутил прикосновение ее губ к своим прежде, чем они в действительности соприкоснулись. И ему стало еще более жарко, и он стал более отчаян, потому что теперь уже в нем началась борьба. Тристан был не в силах отпустить ее, потому что боялся увидеть, что будет в ее глазах. Он уже винил себя, что дал Мирцелле надежду. Смог бы он отобрать ее? Но когда он отстранился, то в глазах принцессы увидел благодарность, и ее губы дрогнули в улыбке и из уголка глаза скользнула слеза, будто он правда проявил милосердие и сохранил ей жизнь.***
Когда Тайвин вошел в покои внучки утром, там уже стоял переполох. Служанки укладывали вещи в сундуки, а Мирцелла стояла возле зеркала, поправляя дорожный плащ на плечах. Тайвин дернул бровью, пытаясь скрыть удивление. Он не был слишком удивлен тому, что Мирцелла пренебрегла его предупреждениями, и все еще размышлял, насколько суровым ему с нею быть. В любом случае свои угрозы он бы исполнял с сожалением, но все же не мог их не исполнить. Тайвин не хотел запирать внучку в Девичьем Склепе — Бейелор Благословенный не был той фигурой, на которую хотелось бы равняться. И в Долину отправлять Мирцеллу Тайвин тоже не хотел. Ему было бы куда спокойнее, останься она в столице в окружении семьи, под присмотром, в конце концов. Мирцелла повернулась к нему и улыбнулась сдержанной улыбкой. Сейчас Тайвин верил, что перед ним стоит принцесса, а не безнадежно влюбленная девушка, готовая падать в ноги своему возлюбленному и молить его о ласке. — Дедушка, как хорошо, что ты пришел, — весело сказала Мирцелла, подходя к Тайвину. — Я как раз сама хотела идти к тебе, чтобы попрощаться. Тайвин вдруг понял, что ему становится труднее сохранять невозмутимое выражение лица. Его внучка стояла перед ним, такая взрослая, такая самостоятельная и ответственная, какой он всегда и хотел ее видеть. Пусть даже это была маска, но Тайвин не мог отчитывать Мирцеллу, как ребенка. Он знал, что она виновата, и она тоже знала это. Он предупреждал ее о наказании, и она об этом не забыла. Просто выбрала наказание самостоятельно. — Куда же ты собралась? — спросил Тайвин, уже зная ответ. — В Долину. Хочу навестить своего жениха. — Мирцелла встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Не могу дождаться увидеть Орлиное Гнездо! Как, должно быть, там красиво в это время года!***
Тристан из окна своих покоев наблюдал за тем, как во внутреннем дворе Мирцелла обнимает брата, потом сдержанно прощается с лордом Тайвином, прежде чем направиться к карете, у которой ее уже поджидала Элейна Вестерлинг. Тристан вспомнил тот день, когда Мирцелла покидала Дорн. Тогда он был опустошен, но сейчас — полон надежды. Всю ночь они провели, сидя рядом и вспоминая свои детские забавы в Водных Садах. Тогда он был слишком влюблен, а Мирцелла очень дружелюбна. Теперь она горела страстью, а его грело ее тепло. Принцесса готова была бежать с ним на край света — Тристан видел это в ее глазах. Предложи он ей сбросить шелка и пойти жить как обычные крестьяне, она бы согласилась. Потом наверняка передумала бы, Мирцелла — принцесса, в конце концов. Но ради любви она была готова рисковать и рискнула. И добровольно понесла наказание. — Я должна поступить правильно, — сказала ему Мирцелла, когда над горизонтом забрезжил первый солнечный луч. — Я принцесса, и у меня есть обязанности. Я не могу разорвать помолвку с Робертом через письмо. Он совсем неплох, пусть я и не влюблена в него. Он не успел попрощаться ни с отцом, ни с матерью, ни даже с отчимом, прежде чем потерял их. Я должна увидеть его и честно признаться, что не люблю его, и мое сердце принадлежит другому. Мы успели стать друзьями, но в последнее время я поступала по отношению к нему совсем не по-дружески. Тристан мог только уважать девушку, которая так легко признавала свою неправоту и была готова исправить ошибки. Их поцелуй будто остудил Мирцеллу, заставил ее смотреть на происходящее более ясно, видеть в мире не только Тристана и чувствовать не только неразделенную любовь. — Ты же не надеешься, что сможешь выйти за меня, как только отделаешься от Аррена? — шутя, спросил Тристан. Он не хотел обидеть ее, потому что за прошедшую ночь успел снова проникнуться к Мирцелле нежными чувствами и перестал видеть в ней назойливую муху, от которой нужно прятаться по всему замку. Мирцелла усмехнулась в ответ. — Я не думаю, что хочу стать твоей женой, если честно, — ответила она после недолгих раздумий. На ее лицо легла тень печали. — Я думаю, что просто хотела, чтобы все было как раньше. Чтобы ты не избегал меня, и нам было хорошо вместе. Если ты не можешь любить меня, мы все еще можем быть друзьями, разве нет? — Можно попробовать. — Подумай об этом. — Мирцелла поднялась с пола, собираясь уходить. Она одернула плащ. — У нас обоих будет достаточно времени на раздумья. И вот он наблюдал за тем, как карета с королевским гербом в окружении всадников в красных плащах выезжает за ворота Красного замка. Мирцелла будет в Орлином Гнезде, а Тристан будет здесь, и у него будет время понять… Понять, почему он не видит в глазах Джой того блеска, который не потухает в глазах Мирцеллы. Почему Джой не готова ради них обоих рисковать и идти наперекор судьбе? Он не был ей безразличен, это Тристан знал наверняка, и все же она была слишком послушна долгу. Тристан опустил взгляд и увидел, как Томмен начинает подниматься по ступеням, возвращаясь в замок. Десница, как и Джой, пошли за ним. Будучи фрейлиной принцессы, сейчас Джой надлежало быть в одной карете с Мирцеллой и Элейной Вестерлинг. Почему же она осталась? Надежда снова зашевелилась в сердце Тристана.***
Риверран всегда казался ей недружелюбным, и Дженна не смогла бы считать этот замок своим домом. Теперь ей не нужно было даже пытаться — она не собиралась оставаться в Риверране дольше необходимого, ей было нужно лишь убедиться, что ее сын справляется со своими новыми обязанностями. Клеос встретил ее во дворе замка. Он был в черном, что придавало ему еще более фреевский вид. В Близнецах все одевались тускло и уныло, поэтому Дженна никогда не любила там бывать. Привыкшая к красному и золоту Ланнистеров, она терпеть не могла всю эту унылую серость, и если Клеос хотел превратить Риверран во вторые Близнецы, у Дженны становилось еще меньше причин здесь задерживаться. Однако еще не кончился траур по Эммону, и Клеос вопросительно посмотрел на ее красное с золотом платье. Дженна в трауре не была, ни в душе, ни снаружи. — В Речные земли я ехала на свадьбу, а не на похороны, — без стыда пояснила она. — И здесь отец тебя разочаровал. Дженна взглянула на сына удивленно. Он никогда не говорил ей ничего подобного. Неужели дети все замечали? Что ж, видимо не так они глупы, как она думала. Браки нельзя отменить, и Дженна смирилась со своей участью. Хотя никогда не думала, что будет делать, если переживет мужа. Она была свободна сейчас, но чувствовала себя не более свободной, чем все эти годы. Хотя бы двадцать лет назад ее еще влекло куда-то бежать и что-то делать, но теперь, когда ее больше ничего не связывало, Дженне уже не хотелось никуда идти. Она пыталась как-то подтолкнуть себя, думая о Тайвине. Кто бы мог подумать, что он — из всех людей именно он — найдет снова свое счастье. Возможно, и у Дженны еще было время. Только вот Тайвин уже познавал любовь, пусть и очень давно. Дженна же не могла сказать, что знает, каково это. И для первого раза было уже поздновато. — Как прошли похороны? — Дженна оттягивала свой приезд сюда достаточно долго, чтобы быть уверенной, что похороны пройдут без ее участия. Это было малодушно, уж она могла бы собрать в кучку силы ради последней встречи с мужем, тем более ей уже не пришлось бы терпеть его болтовню и бахвальство, но за эти годы Дженна так устала от всех приличий, что ей было невыносимо строить из себя даже скорбящую жену. Уж любящей она точно никогда не притворялась. — Здесь нет даже склепа, — пожаловался Клеос, выросший в Утесе Кастерли и привыкший к западным традициям. — Потому что Талли отправляли своих покойников в последний путь по реке, — раздраженно ответила Дженна. «Даже отца нормально похоронить не могут», — с досадой подумала она. — Мы не Талли. — Но неплохо было бы следовать кое-каким их традициями, чтобы тебя поскорее приняли здесь как Лорда Речных земель, — ответила Дженна резко. — Помни, что все это, — она обвела взглядом замок, — подарок твоего дяди. Но удержать этот подарок должен ты. — Я пытаюсь. Я хочу подыскать Тайвину и Виллему жен из числа дочерей речных лордов, которые могли бы нас поддержать. Многие уже присягнули — не от большой любви, но если бы они знали, что однажды их дочь сможет стать Леди Речных земель… В кои-то веки здравая мысль. Может, она недооценивала сына. Дженна скосила на Клеоса глаза. Внешне вылитый Эммон, но этот хотя бы пытается что-то делать для укрепления своих позиций, а не только кричать: «Риверран мой, я лорд Речных земель», — размахивая подписанной королем бумагой. — Не торопись пока с этим, — сдержанно ответила Дженна, приберегая похвалу. — Особенно с тем, что касается Тая. Я думаю, мы можем подыскать твоему наследнику очень удачную партию, которая может придать легитимность его претензиям на Риверран в будущем. Только нужно немного подождать. — Что ты имеешь в виду? — озадаченно спросил Клеос. — Девочка еще не вошла в возраст? — Можно и так сказать. Дженна не собиралась посвящать сына в свои планы, потому что сама еще не до конца была уверена в своем замысле. И она не хотела, чтобы Тая женили так рано. Ему было уже пятнадцать — подходящий возраст для брака, но Дженна не хотела торопиться. Тай был ее любимчиком, и если бы он воспротивился ранней женитьбе, она была бы на его стороне. Отделавшись от сына при первой же возможности, Дженна отправилась на поиски старшего внука. Тай был на тренировочной площадке. Он стрелял из лука по мишеням, и получалось у него неплохо, насколько Дженна могла судить. Он возмужал с момента их последней встречи, но его кудри были такими же золотыми, а глаза такими же зелеными. Его черты лица ничем не напоминали заостренные черты Фреев, и это было все, что ей было нужно для душевного спокойствия. Нехорошо любить за внешность, но это была не просто внешность, это было нечто большее, ее след, ее отпечаток, наследие Ланнистеров, в конце концов. Глядя на Тайвина-младшего, Дженна все больше начинала понимать Тайвина-старшего, который ставил наследие выше чего бы то ни было. — Тай, — позвала его Дженна. Он опустил лук и повернулся к ней. Улыбка у него была материнская, и Дженна не имела ничего против кусочка Дарри во внуке. Лишь бы не кусочек Фреев — одной фамилии вполне достаточно. — Бабушка! Я слышал, что ты собиралась приехать. На нем был зеленый дублет, и Дженна поняла, почему Клеос так взъелся на нее из-за платья. Наверняка с сыном у него случилась стычка по тому же поводу. Кроме внешности Таю передалась от бабушки легкая неприязнь к своей фреевской родне, что даже сказывалось на его отношениях с младшим братом. Тай гордился своей принадлежностью к прайду и насмехался над неказистой внешностью брата. Дженна это не поощряла, но не могла не понимать, что Тай перенял ее поведение, а потому поучать его по этому поводу было бы лицемерием. — Не собрался еще жениться? — подшутила над внуком Дженна. Тай мрачно хмыкнул, напомнив ей Тигетта. Тот с каждым годом становился все более мрачным, но это не мешало Дженне его любить и по-настоящему скорбеть после смерти брата. — Я еще не все книги прочел, — а вот это уже не про Тигетта, скорее про Тириона — в их семье не было большего книгочея. Острый ум Таю не повредит. Тириону не суждено было стать лордом, но у Тая иной путь. — А как успехи с мечом? — Несолидно спрашивать такое у рыцаря, бабушка, — гордо вздернул подбородок Тай, напомнив ей Джейме. Каждое малейшее сходство Тая с кем-нибудь из Ланнистеров наполняло внутренности Дженны теплом. Мало одной лишь внешности, чтобы считаться львом. Нужно быть львом по сути. Тай заставлял Дженну думать о том, что ее жизнь не была напрасна, что не зря она с малолетства была похоронена в своем унылом неравном браке. Ее отец должен был совершить эту ошибку, идя на поводу у своей слабости и Уолдера Фрея, должен был выдать ее за Эммона, чтобы потом родился Клеос, женился на Джейн Дарри, которая произвела на свет Тая. — Обещай, что когда будешь побеждать на турнирах, на твоем личном гербе будет изображен золотой лев, — со смехом сказала Дженна, втайне надеясь, что внук воспримет ее слова серьезно. — Сочту за честь, — Тай слегка наклонил голову. — Ты останешься погостить? — Нет, мне пора возвращаться в Утес. — Дженна подумала, что на самом деле ради внука готова была отложить отъезд, но Тай опередил ее. — Можно мне поехать с тобой? — Тай родился в Утесе, провел там детство и любил его не меньше, чем она. И несмотря на то, что, как наследнику, Таю не помешало бы остаться в Риверране, Дженна не могла ему отказать. Клеос не тот, у кого можно учиться управлять замком. Тай немногого лишится, если погостит в Утесе некоторое время. — Мне есть, с кем тебя познакомить. В Утесе многое изменилось с тех пор, как ты был там в последний раз.