***
Тэхён ему с удовольствием ответил бы, что может быть хуже. Стоять, например, в пять утра на улице у подъезда в незнакомом районе, судорожно пытаясь вызвать такси, и мёрзнуть, как собака, потому что выскочил в одной кожанке на голое тело, а на улице блядская, холодная ночами весна. Это кошмарно. Не дождаться такси, понять, что на телефоне два процента заряда, и с чувством вселенского стыда позвонить и разбудить брата, заставив растрёпанным и сонным мчаться с самого Каннама. А потом просто отмахиваться от расспросов и чувствовать вину, что не в состоянии даже ничего нормально объяснить, несмотря на то, что поднял с постели ни свет ни заря. Это вообще ужасно. А самое стрёмное — так и не понять, зачем это всё было. К чему была эта драма? Нужно было просто успокоиться и лечь спать дальше, под чужой тёплый бок, ведь Чон обнимал во сне, и с ним было на самом деле жуть как комфортно спать. А с утра посидели бы за чашечкой кофе, посмущались немного да и забили на всё, в конце концов, оба взрослые люди, что-нибудь решили бы. Однако это у Тэхёна в голове лишь через пару часов, как он приехал домой, появилось. Ночью же он отчего-то решил, что надо бежать. Как истеричка. А теперь сидит в отделе с синяками под глазами, тошнотой и лютой головной болью, грызёт беспокойно ногти и поглядывает на часы. Тэхён не пятнадцатилетний девственник, который боится реакции партнера после первой ночи. Но чувствует себя примерно вот так. Ему всё ещё совершенно непонятно, что у них с Чонгуком происходит и происходит ли что-то вообще. Но факт взаимного влечения очевидно либо ощутимо скрасит службу в полиции, либо испортит всё так, что мама не горюй. И отвратительнее всего будет, если Чонгук притворится, будто ничего не было. Хотя сам Тэхён, кажется, как раз этим и собирается заниматься.***
К девяти утра все, кроме Чонгука, уже на местах. Мейцо мучается головной болью, Юнги не выспался отчего-то сильно, хотя говорит, что после того, как Чон и Ким свалили, остальная компания быстро разошлась. Тэхёну и морально, и физически паршиво. Он не выспался, потому что оказавшись дома, так и не лёг больше, и к восьми уже приперся в отдел, а из-за похмелья и ожидания реакции Чонгука ещё и потряхивает нехило. Тэхён не обращает внимания на многозначительные взгляды Мина в свою сторону, когда тот спрашивает, куда они с Чоном поехали. Просто отмахивается в ответ, мол, поняли, что перепили, всех бесим, и разъехались по домам. Навряд ли, конечно, Юнги поверил. Но не правду же говорить. Чонгук опаздывает и приезжает только к половине десятого. И да, делает вид, что всё как обычно. Настроение приподнятое, здоровается со всеми бодро. Тэхён же провожает взглядом каждое его движение, пока тот скидывает куртку, ставит кофе на небольшой столик у доски. Юнги тут же подлетает и подхватывает свою порцию, Чонгук, отвечая на какой-то его вопрос, не глядя, берёт один из стаканчиков и неожиданно ставит Тэхёну на стол. Он тупо пялится на Чона, удивляясь заботе, пока не встречается с ним взглядом. И — о ужас — чувствует, что смущается как последний дурак. Чонгук что-то продолжает говорить Юнги, всё ещё стоя рядом и не отводя глаз. Они у него невозможно тёмные, почти чёрные, но сегодня в них вроде бы нет обиды или чего-то подобного, только немой вопрос. И вопросительно приподнята аккуратная бровь. Тэхён понимает, что ведет себя как минимум странно, продолжая пялиться, и быстро отводит взгляд. «Бля, опять кофе давиться» Чонгук уходит за свой стол, а Тэхён, задумавшись, не сразу слышит, как тот начинает раздавать указания. Что сказали делать ему, он прослушал, естественно. Привычно контролирует мышцы лица, чтобы не кривиться, отпивая горько-сладкую отвратительную жижу, и поднимает удивлённый взгляд на Чонгука. В стакане чай. Обычный чёрный чай с мятой. Без сахара. Тэхён некстати осознаёт, что даже не сказал «спасибо» за напиток. Но не спешит исправляться и молча отворачивается, когда видит, что Чонгук всё ещё на него смотрит.***
Чонгук вообще, если честно, весь день смотрит. И следующие два дня тоже. Не разговаривает, ничего не спрашивает, не пишет. Ничего. Просто смотрит как-то странно. А Тэхён начинает беситься. Его раздражают эти странные долгие взгляды, которые он чувствует каждой клеточкой тела, раздражает ощущение ожидания, повисшее в воздухе непроглядной, душащей пеленой, раздражает этот чай с утра третий день подряд, каждый раз с новым вкусом — Чонгук словно ждёт, пока Тэхён подойдёт и скажет, какой из них всё-таки нравится больше. Раздражает эта его привычка подскакивать и бежать помогать сразу, стоит только ойкнуть. Тэхён от такого теряется и только больше косячит. То рассыплет бумаги, которые сортировал полчаса, чтобы отнести Намджуну на подпись, то листом порежется, то ещё что-то. И постоянно эта гиперзабота рядом. Тэхён даже не до конца осознаёт, почему его это бесит. Возможно, потому, что они так и не поговорили о произошедшем, и это, мягко говоря, странно всё, ведь не ясно, какие между ними теперь отношения. Срывается Тэхён в четверг, под конец рабочего дня. Юнги уже вышел в коридор, а Чонгук, дожидаясь, пока Тэхён соберётся, как обычно придерживал дверь (всегда так делал, и ни для кого это не было ни проблемой, ни сюрпризом, но Тэхёна теперь тоже бесило ужасно). Когда проходил мимо, тот собственническим каким-то жестом похлопал его по пояснице, вставил ключ в замочную скважину… и тут Тэхён взорвался. — Да, блять, я тебе что, барышня?! Что ты мне всё двери открываешь да куртки подаёшь?! — и, возможно, получилось слишком громко. Юнги удивлённо вскидывает брови и подходит. Чонгук молчит, и Тэхён видит — начинает тоже закипать. — Эй, ты чего? Он же всегда так делает. При чем тут барышня? Не надо на него орать. — У него нет языка самому попросить меня не орать? Тэхён вперивает взгляд в Чонгука, дожидаясь хоть какой-нибудь реакции. И моментально жалеет о том, что открыл рот. Стоило только устроить сцену и выказать недовольство относительно чужой заботы, озвучить то, что давно просилось, и Чонгук сразу меняется. В глазах словно гаснет что-то, и добрый, милый Чонгук, который поддерживал его идеи по работе, приносил утром чай, ободряюще улыбался, когда пересекались взглядами, закрывается тут же. Губы искажает язвительная ухмылка… Понятно — обиделся. — Да с чего бы мне тебя о чём-то просить? — выплёвывает Чонгук насмешливо. — Без проблем, если смущает элементарная вежливость, то иди нахуй, буду закрывать двери перед твоим носом. Тэхён в растерянности. Такого он точно не ожидал. А Чонгук запирает кабинет и удаляется, не попрощавшись и не обернувшись даже. — А тебя совсем ничего не смущает? — бросает тихо вслед, но ответа, естественно, не получает. Тэхён чувствует себя идиотом, который всё портит. Тупым, беспросветным дебилом. Самый обвиняющий в мире взгляд Юнги только усиливает это ощущение. — Блять, ну ты и олень, вот зачем так было? Если тебе так сильно не нравилось его внимание, мог бы сказать об этом нормально и наедине. Не зарывайся, Ким, он к тебе не катит, он ведёт себя так со всеми. Не потому, что хочет казаться хорошим. Ему просто не в лом. Сечёшь? Просто нравится заботиться, помогать и придерживать ебучие двери для кого угодно, если это хоть немного может скрасить кому-то день. Я первый раз встречаю такого долбаёба, как ты, честно. — Ты вообще не знаешь, что происходит. — Да боже, надо оно мне? Пососались или потрахались по пьяни? — Тэхён во все глаза смотрит на Юнги, который говорит об этом, как о чём-то само собой разумеющемся. Значит, Мин знает об ориентации Чона. — Даже если да — вообще похуй. Веди себя нормально или уёбывай и не порти ему жизнь. И тоже уходит не попрощавшись. А Тэхён орать готов, потому что не понятно ничего, как обычно. «Какого хрена его вечно защищают? Это он не подошёл поговорить после той пьянки. Он не позвонил. Он не написал. Он сделал вид, что ничего не было. Он должен…» И до Тэхёна внезапно доходит. Орал на весь отдел, что не нужна ему забота, потому что он не барышня. Но в то же время несколько дней ходил, обижался и ждал первых шагов с одной единственной мыслью — «Чонгук должен». А почему должен-то? Тэхён и вправду самая настоящая барышня? Почему сам не собрал яйца в кулак и не подошёл поговорить? Почему-то предложить секс хватило смелости. А подойти и поговорить на трезвую голову — нет. И это он-то не барышня?***
…Сегодня, седьмого мая, в 19:38 по южно-корейскому времени по адресу Тондэмун-гу, Хунлён, сто пять, было обнаружено тело преподавателя изобразительного искусства коррекционной школы для слабовидящих детей. По предварительным данным причиной смерти является отравление. На теле погибшего были оставлены так называемые «послания», и это, по словам полицейских, может указывать на то, что преступление совершено тем же человеком, который стоит за убийствами в районе Йонсан-гу. Дело передано в двадцать восьмое отделение Корейского национального полицейского агенства. Комментариями по делу делится суперинтендант двадцать восьмого отделения Ким Намджун. — В ходе расследования было выяснено, что, возможно, убийства носят символичный характер и совершаются в определённой последовательности. Убийца оставляет подсказки и послания на месте убийств и на телах своих жертв. На данный момент наш отдел уже выявил смысл символов, как предполагаем, и мы активно работаем над установлением личности преступника. Одно можно сказать точно — все люди, ставшие жертвами, так или иначе связаны друг с другом. Так же мы принимаем меры по обеспечению безопасности граждан, на данный момент значительно увеличено количество патрульных машин на улицах. Давайте будем сохранять спокойствие…***
— Ебучий квест, он словно просто издевается. Все эти подсказки, послания и прочая дичь… Это выглядит как какая-то игра-бродилка, только с реальными жертвами, — Чонгук зарывается пальцами в волосы, швыряет куртку на диван и направляется к своему столу. — Что там было? — спрашивает Юнги. На выезде по третьему убийству из их отдела вместе с Намджуном был только Чонгук. Он должен был присутствовать при осмотре места преступления, передаче вещдоков и всего остального, Намджун давал комментарии прессе. Дело принимало всё более серьёзный оборот. — Пока что я не знаю, все вещдоки уже у судмедэкспертов. Первичная экспертиза будет готова сегодня вечером, нужно будет сходить получить её у Хосока. Через час приедет мать убитого и жена, нужно будет присутствовать на освидетельствовании. — Почему они решили, что это дело рук нашего недогрека? — подаёт голос Тэхён. — На теле схематичные порезы. Нашли также несколько странных предметов… чуть позже Хосок принесет фотографии. Тэхён кусает губы, поглядывая на Чонгука. Едва только хоть что-то стало известно про новую жертву, от нетерпения начало сводить пальцы. Только одним глазком посмотреть бы на все эти подсказки, и сто процентов станет понятно всё. Он ощущает какую-то странную эмоциональную зависимость от этого самого квеста с убийствами. Его буквально ломает — хочется побыстрее докопаться до истины, в процессе он даже почти забывает, что вообще-то люди гибнут. А ещё что ни разу не с обычной головоломкой он пытается разобраться. Чонгук снова стал мудаком. Какой там чай по утрам. Даже не здоровается теперь. И на контрасте с его вот этой привычной любезностью по отношению ко всем остальным нарочитое пренебрежение в сторону Тэхёна действительно чувствуется очень сильно. — Ким, идёшь со мной на освидетельствование. — Что?.. «Нет, это уже перебор» — Чонгук, давай я? Толку от мажора там? — На освидетельствование идёт Ким. Нет ничего сложного в том, чтобы просто фиксировать всё, что говорят родственники погибшего. Остальное Хосок в экспертизе передаст. — Но… — Что? Не хочешь? Отказываешься? — Не отказываюсь, но… — Ну вот и закрыт разговор. Через час чтобы был у Хосока. Тэхён молча скрипит зубами. Чонгук вскидывает бровь в ответ на его негодующий взгляд. «Издевается. Натурально издевается» — Что ты уставился? Просто откажись, если не можешь. Тэхён ничего не отвечает, отводит взгляд и принимается разглядывать свой потрепанный блокнот с записями. Он перелопатил уже все эти чёртовы сайты и страницы в Википедии. Выписал всё, что касалось грёбаных богов. И если на прошлой неделе помимо предвкушения, что разгадка где-то рядом, было ещё и приятное чувство, что он часть коллектива, что участвует в чём-то важном, получает одобрение, то сейчас, то и дело натыкаясь на холодный взгляд Чонгука, который снова начал смотреть так, словно только и ждёт, когда же мажор перестанет мозолить глаза, Тэхён чувствует, что руки таки опускаются. Даже желание доказать всем, что способен на что-то большее, чем быть просто «мажором», собраться не помогает.***
Чонгук из-под чёлки наблюдает за Кимом. Стоит тот, как кажется, довольно расслабленно. Но напряжённые плечи, побелевшие губы и бегающий взгляд — это всё выдаёт с головой. Смотреть пытается куда угодно, только не на труп. Чонгук хотел позлорадствовать. Хотел проверить его. Что-то же было в этом придурочном Ким Тэхёне, раз уж хоть немного смог зацепить. Появлялось между ними что-то тёплое вроде бы. Просто Ким, извините, повёл себя как настоящий мудак. А у Чонгука и желание нестерпимое, и возможности позволяют наказать зарвавшегося засранца. И плюсом проверить, на что тот вообще способен. Помимо этого Чонгук просто пытался вытянуть хоть что-то. Хотел, чтобы Тэхён взял себя в руки и отказался. Признал свою слабость и не пытался храбриться, а действовал рационально. Чтобы сказал что-то против не только тогда, когда от его выпендрёжа ничего не зависит, но и тогда, когда действительно нужно сказать «нет». Но Тэхён упрямо кулаки сжал, взял свой блокнот многострадальный и поплёлся в лабораторию Хосока. Чонгук краем уха, не потрудившись даже делать заметки, слушает то, что рассказывает судмедэксперт. Потому что Ким — лишь бы спрятать чёртов взгляд — с каменным выражением лица утыкается в блокнот и записывает всё, что Хосок им говорит. — Ты зачем стажёра на освидетельствование притащил? Хочешь, чтобы он в обморок грохнулся? — тихий шёпот у самого уха. — Не грохнется. Чонгук упрямо продолжает смотреть на Тэхёна, следя за его реакциями. И чем дальше идёт процесс, чем ближе момент, когда чёртову простыню поднимут, тем зеленее тот становится и всё больше крепнет уверенность в том, что его нужно убирать отсюда. Спустя пятнадцать минут напряжённого ожидания в кабинет наконец в сопровождении приставов входят две женщины. С тем самым выражением лиц. Чонгук не один раз видел такое: заплаканные, припухшие от слёз глаза, трясущиеся руки и слабый огонёк надежды во взгляде, мол, сейчас посмотрят на тело, а там кто-то совершенно незнакомый, другой человек, не их сын, дочь, любимый муж или сестра. А кто-то посторонний. И кому-то другому потом по этому человеку плакать. А ещё Чонгук не один раз видел, как этот последний огонёк гаснет. Как ломаются после этого люди. Как разражаются рыданиями, падают на руки приставов в обморок, оседают на пол. В такие моменты сильнее всего чувствуешь, как всё-таки ценишь свою жизнь. Но ещё больше чувствуешь противное, горькое ощущение какой-то необратимости и отвратительности бытия. Не хочется внезапно, чтобы Тэхён это видел. Чтобы наблюдал смерть надежды, потухшие взгляды и моментально появляющийся на бледных лицах отпечаток вселенской скорби. Чонгуку очень хочется, чтобы сейчас дамы взглянули на тело, сглотнув скупую слезу, и вышли. Отчего-то все мысли только о том, что мажор чужой истерики не выдержит. А если и выдержит, то непременно ценой здоровья психики. Поэтому Чонгук надеется на адекватное восприятие реальности пострадавшими. Но… — НЕ-Е-ЕТ! — женщина падает на колени перед кушеткой, вторая, обливаясь слезами, пытается поднять её на ноги. Чонгук не знает, куда смотреть. То ли на женщин, очевидно Кёна признавших. То ли на Тэхёна, который стоит каменным изваянием и выглядит сейчас бледнее чёртового трупа. — Уведите, их пригласят для допроса позже, нужно выяснить, где они находились в момент смерти убитого, и почему тот был в квартире один. Хосок, к вечеру жду экспертизу, возьми кровь на анализ, скорее всего, причина смерти какой-то яд. Не забудь отправить нам фотографии и описание всех порезов, одежды и остальных вещдоков, найденных на месте убийства. — Хорошо. — Ким… Тэхён едва дослушал Чонгука. Как только за женщинами закрылась дверь и он закончил с указаниями, пулей сорвался в коридор. — Блять, вот говорил же… — бросает Хосок вслед удаляющемуся за Тэхёном Чонгуку.***
Чонгук находит его в туалете около кабинета, тот даже не закрыл кабинку. Подбирает брошенный на пол блокнот, убирает на раковину и походит к скрючившемуся возле унитаза Тэхёну. — Эй? Не откликается и продолжает натурально выворачивать желудок. Чонгук молча смотрит на него, наклонившись, собирает пальцами светлую чёлку, которая касается фаянсового ободка. Осторожно держит волосы, пока Тэхёна рвёт добрых десять минут. А потом тот, обессилев, усаживается прямо на пол. Чонгука начинает грызть совесть. — Тэхён… — Отъебись, — хрипит, отталкивая протянутую руку. — Эй, серьёзно, ты мог отказаться, зачем пошёл? — Выполнял приказ, нет? — Тэхён с видимым трудом соскребает себя с пола и плетётся к раковине, умывается и, наклонившись, опирается на неё руками. — Я одного не понимаю, Чонгук… Так сильно не нравлюсь? Настолько сильно, что нужно со мной вот так? Подъёбывал меня с фотками, знал, что я не выношу такую хуйню, и что в итоге? Ты в курсе, что личное тащить в рабочие отношения — это очень хуёвая тема? — Прости, правда, Тэхён, — Чонгук наглеет. Подойдя ближе, устраивает свои руки на чужой талии. Ким дёргается, но ладони не скидывает. Чонгук выжидает пару секунд, не встречает сопротивления и прижимается к Тэхёну, обнимая поперёк живота. — Если дело принимает чересчур серьёзный оборот, если я путаюсь под ногами, если я мешаю, скажи прямо: «Тэхён, уходи, пожалуйста», и я, блять, уйду. Я не собираюсь вставлять палки в колёса, я хотел помочь. Чонгук медленно разворачивает его в своих руках, тот недолго сопротивляется, но позволяет в итоге увлечь в объятия. — Тэхён, ну что ты несёшь? За прошедший месяц ты один для дела сделал больше, чем мы втроём вместе взятые, — он осторожно проводит рукой по напряжённой спине. — Прости, я не должен был так с тобой поступать. Я не собирался издеваться. Я просто хотел услышать от тебя «нет», понимаешь? — Нет? — Ты хоть и ерепенился всегда, но соглашался буквально на всё, что я тебе говорил делать. Ты пил кофе с сахаром, когда не переносишь ни то, ни другое, и даже не сказал, что не любишь это. Ты мог спокойно сказать мне, что отказываешься, потому что это не входит в твои обязанности. — Я пил этот ебучий кофе, потому что мне была приятна твоя забота. — Но тем не менее, ты наорал на меня, когда я придержал тебе дверь? — Это было по другой причине… — По какой причине, Тэхён, почему ты как маленький? — Да в смысле как маленький? Ты сделал вид, будто вообще ничего тогда не было, ходил как ни в чём не бывало, я распсиховался и, ну… сгорела жопа. — Тэхён, это ты сбежал утром. — Я не сбегал! — Тэхён дёргается, чтобы выпутаться из объятий, но Чонгук лишь прижимает его крепче, заставляя уткнуться лицом в плечо. — Я проснулся в семь утра, и тебя уже не было. Ушёл, не разбудил, даже не написал. Футболку забыл. Это называется бросить и сбежать после перепихона, знаешь? — Блять… — Вот-вот. Тэхён замирает ненадолго, а потом всё-таки отпускает ситуацию и обнимает Чонгука в ответ. — Ладно, я накосячил. Я убежал, я распсиховался на тебя и вывел. Но это не давало тебе права заставлять меня на труп смотреть. — Да, тут уже я накосячил. Ну прости, я уже извинился и объяснил, почему так поступил. Впредь я не подпущу тебя ни к одному трупу, по крайней мере постараюсь, я обещаю. Я помню, как мне было тяжело в мой первый раз. Я знаю, каково это. — Но типа… я хочу помогать дальше. — Без проблем, ты всё так же часть команды. Но никаких трупов больше. Максимум фото, хорошо? — Чонгук отстраняется и заглядывает в глаза. — Не вздумай меня целовать, я блевал. — Да кому ты нужен, целовать тебя, — усмехается в ответ. — Эй! — Ну что? — А между нами что? Ничего? — А что ты хочешь, чтобы между нами было? — Не знаю. — Тогда оставим всё как есть, ладно? — Как есть? — Ну да. — Будешь опять на меня орать? — Не буду я орать. — Мятный. — Чего? — Чонгук непонимающе сводит брови к переносице. — Мятный — самый пиздатый чай. — А ты наглый. — А ты виноват в моём стрессе, поэтому терпи. — Так, быстро в кабинет и за работу, Хосок должен был передать первые фото. Чонгук подаёт блокнот, поправляет чужие растрепанные волосы и выталкивает Тэхёна из туалета в коридор. Дышать стало легче. Обоим. И дело не в том, что в туалете плохо пахло.***
Юнги обожает его тело. Оно не то чтобы какое-то особенное, на ощупь хоть и ладное, но всё-таки самое обычное, а в остальном он вообще тело-то это, если честно, обнажённым отчётливо никогда не видел. Любая их близость происходит в кромешной темноте. У него дома, где-то в тёмных закоулках в участке… И никогда не было понятно, почему нельзя включать свет. С одной стороны, ему так комфортнее — и ладно, Юнги несложно подстроиться. С другой стороны, а что скрывать? Они почти каждый день видятся днём при свете на работе. Чего стесняться и зачем что-то прятать, если дело давно дошло до постели? Каждый раз, замечая его улыбку или нахмуренные брови, он вспоминает о том, как тот кричал под ним ночью, умоляя дать кончить. Наизусть выучены пальцами каждый сантиметр его кожи, каждый нежный изгиб. Перед сном каждую ночь вспоминается, как ощущаются его шелковистые волосы под пальцами. Юнги до безумия сильно нравится это ощущение. Он обожает эти мягкие невероятно губы, всегда для него приоткрытые, просящие, податливые. Днём — лишь учтивые улыбки друг другу, стоит увидеться где-нибудь, ночью Юнги со смущением в голосе называют «папочкой» и просят наказать как следует. А в ответ язык не поворачивается назвать его малышом. «Малыш» — это для любимых, а вот «деткой» — пожалуйста. — Эй, может, включим свет, нихрена же не видно, переставай смущаться. — Ммм… ах, просто не останавливайся, я хочу глубже, Юнги-я, пожалуйста, — в голосе чуть ли не слёзы, настолько просящая интонация. Его трясёт безбожно, он комкает в ладошках простынь и поджимает пальцы на ногах, выпячивая зад всё сильнее, а Юнги вколачивает такое податливое горячее тело в матрас. — Ну, как хочешь, — отвешивает смачный шлепок по мягкой заднице и, навалившись всем весом, принимается кусать нежную кожу шеи. Юнги обожает его тело. Обожает его крики. Обожает днём ходить и изнывать от желания раздеть его поскорее. Юнги его любит? Нет, наверное, нет. Любил бы, давно бы настоял на том, чтобы включать свет и начать встречаться не только ночами. Юнги стыдно, но удовольствие получают оба. И он согласен на такое партнёрство. Спокойно кивнул в первую ночь, когда Юнги, нависая сверху, предложил продолжить без обязательств. И это более чем устраивает. У Юнги нет желания проникаться кем-то. Если и начались какие-то отношения, то пусть они остаются на уровне физической близости.***
Нет ничего отвратительнее на свете, чем ощущение, когда мокрые дорожки от слёз начинают высыхать на щеках, а у тебя нет возможности эти самые щёки вытереть. Он научился плакать беззвучно и прятаться по углам. И всеми фибрами души желать Гису никогда не быть кому-то нужным. Никогда. Чтоб и жену не нашёл, и детей чтобы не было, чтобы спился и сгнил в канаве. Чего только ни желал этому гадкому Гису. Но нападок этих, может, и не было бы никогда. Может, и не стал бы тот шпынять и выбивать из него дух по поводу и без, если бы не Кён Су. О да, у них даже имена были похожи. У того, кто начал это дерьмо, и у того, кто колотит теперь день за днём. Им тогда было что-то около одиннадцати или двенадцати. И его тогда как раз второй раз вернули обратно в детский дом. Он даже, грешным делом, подумал, что всё тут стало куда более приятным, чем когда его забирали. Сверстники выросли, начали ругаться матом, спокойно пускали в свои компании, брали с собой на вылазки и тайные от воспеток посиделки. Как раз на одной из таких посиделок и случился его первый поцелуй. С тем самым Кёном. Это была какая-то игра. Какое-то желание. Какого-то человека. Отказываться выполнять желание в компании, где тебя начинают принимать, — дело гиблое. А потому он и решил выполнить. Кто же знал, что вместо того, чтобы быстро чмокнуть и отскочить, завопив «фу-у-у, по-гейски», Кён Су внезапно прихватит своими обветренными губами его пухлую нижнюю и задержится настолько, чтобы по кругу несмышлёных ещё, но безусловно уже достаточно жестоких детей, покатилось недоумение. Кто же знал. А через пару дней плевки в спину, полное совсем не детского презрения «фу, педик» отовсюду и, разумеется, бойкот. Только это всё не Кёну. Это всё ему. А потом и все побои тоже ему. А Кён Су лишь отводил взгляд, когда смотрел сверху вниз, наблюдая, как в землю втаптывают. И молчал. Перед ним молчал. А за спиной только и говорил: «Он меня почти засосал, пацаны, представляете?». Отличный трюк, прекрасная уловка, своя шкура всем ближе к телу. Правду не скажешь — пацаны не поймут. А вот повесить всё на человека, который и сопротивляться-то не станет — это отличная идея. Беспрогрышный вариант. 17.03 Гермес Хитрый, ловкий и прозорливый Бог-вестник. Посредник между тремя уровнями мироздания. Сын Зевса и горной нимфы Майи. Является проводником душ в мир мертвых, а также доносит волю богов смертным. Посылает людям удачные стечения обстоятельств, помогает в путешествиях, бог-трюкач.***
— Гермес, блять! Гермес, говорю вам! — Тэхён подлетает к столу Чонгука и хватает за предплечье, на что тот лишь немного испуганно дёргается. — Спокойнее, Кельвин, чё разорался? — Сандалии, на чуваке убитом были вот эти сандалии. Тэхён раскладывает на и без того захламлённом столе фотографии с места убийства, которые недавно принесли от Хосока. — А сандалии у нас нынче только боги носят? — критично вскидывает бровь Мейцо. — Во-первых, какой долбаёб будет ходить дома в летних сандалиях? — Ну, не знаю, мало ли у кого какие приколы. — Во-вторых, видите вот эти белые бумажки? Это крылышки. — Крылышки? — Чонгук заинтересованно присматривается к изображению. Фотографий очень много, он ещё только начал изучать фото порезов и до сандалий не добрался. А вот Тэхён всполошился сразу же. — У Гермеса, он бог торговли и прочего дерьма, у него были крылатые сандалии. Видишь, это же очевидно. — При чём здесь тогда туз? — Юнги поднимает фото, на котором чётко видно вырезанную на коже игральную карту. Кровь вокруг порезов запеклась, и после обработки изображение более чем понятное. — Должна быть логика, — Тэхён фурией несётся к своему столу, начинает листать блокнот. — Да что ж ты так скачешь-то, — прикладывает руку к груди Чонгук, словно и правда пугается каждый раз, когда Тэхён резко дёргается. — Дайте минуту, я найду. Чонгук подходит к нему и заглядывает в блокнот, пытаясь найти, где именно информация по Гермесу. Суета, которую создаёт Тэхён, едва не подпрыгивая на месте, начинает раздражать, и он мягко давит ему на плечо, заставляя усесться в кресло и положить блокнот на стол. — Не мельтеши, успокойся, у тебя от перевозбуждения сердце сейчас остановится. — Угу… Вот, смотри, — указывает пальцем на неровные строчки. — Является проводником душ из мира в мир, вестник, вот про сандалии тут ещё написано. А! Вот ещё. «Также Гермес является изобретателем гадальных карт таро». Видишь? — поворачивается к нависающему сверху Чонгуку и по-детски обидчиво выпячивает нижнюю губу. — Да я верю, верю. Давай дальше. — А при чём тут туз и таро. Таро же по-другому выглядят, — снова встревает Мейцо. — Ну, если бы он вырезал на теле узорчики с карт таро, он бы охуел сидеть с этим скальпелем, это художником надо быть, — возражает Юнги и тоже подходит к столу, заинтересованно уставившись в тэхёнову писанину. Тэхён едва заметно вздрагивает, когда Чонгук, не стесняясь никого абсолютно, осторожно перехватывает его руку, которой он собирался перевернуть страницу, и отводит в сторону, не отпуская. Уже почти успевает повернуться, чтобы спросить в чём дело, но: — «Является хитрым и ловким, имеет склонность к плутовству, известен как возможный создатель алхимии. Не брезгует использованием ядов и всевозможных зелий для достижения своих целей». Блять, если сейчас Хосок найдёт в крови жертвы яд, — а он найдёт, там налицо все признаки — я не просто в эту теорию, я в богов поверю, серьёзно. — Охренеть, всё реально срастается, — Тэхён ожидал, что будет радоваться и ликовать, если его догадки подтвердятся, но на него внезапно почему-то наползает страх, и он, не отдавая себе в этом отчёта, осторожно сжимает руку Чонгука, которую тот забыл отнять. Спустя полчаса Юнги, изучив принесённый Мейцо протокол допроса родственников, выяснил, что убитый был воспитанником того же учреждения, что и первая жертва. Мать сообщила, что сына они усыновили, когда тому было тринадцать лет. Информация о детском доме таки всплыла. Появление третьей жертвы поспособствовало тому, что установленные ранее факты и правда начали выстраиваться в единую более-менее чёткую линию. Ответа на вопрос «кто же может быть убийцей?», конечно, всё ещё не было, но большинство выдвинутых в ходе расследования теорий относительно происходящего начали выглядеть куда более логичным и обоснованными. И теория Тэхёна в том числе. Если не считать вечно категорично настроенного Мейцо, уже никто не сомневался в правильности его размышлений. — Итак, новости не из приятных, — в кабинет тихонько входит Хосок. — В теле третьей жертвы в огромном количестве найден яд категории «маска». При попадании данного вещества в организм смерть наступает быстро и безболезненно. В малой концентрации практически не оставляет следов. Химическая формула изменена и доработана, маскировка почти полная — после введения под кожу тут же смешивается с внутренними жидкостями. В этом теле лошадиная доза. Создаётся впечатление, что убийца специально превысил дозировку, чтобы присутствие яда не осталось незамеченным. — Сука, всё сходится, — Чонгук закусывает губу. — Не торопись, ещё небольшое дополнение. Все знают, как работают яды подобных типов, их сложно обнаружить, если не искать целенаправленно, зная, что именно ищешь. Так вот, я поискал, — Хосок выдерживает небольшую паузу, листает страницы с экспертизой, и продолжает: — Я вернулся к образцам крови предыдущих двух жертв… и в каждом из тел яд был, только в незначительной концентрации. Обе жертвы были отравлены, все увечья нанесены посмертно. Резал трупы, стрелял из арбалета тоже после смерти. Соответственно, якобы различные способы убийства всего лишь имитация и попытка соответствовать определённой легенде. В помещении повисает мёртвая тишина. Не все даже замечают стоящего у двери Намджуна, который пришёл вместе с Хосоком послушать результаты экспертизы. — Собственно, ни у кого больше нет сомнений относительно того, что в это дело вмешались боги?