Martyr

      Наутро Тэхён не забыл. Наоборот и Чонгуку, зажав его на выходе у двери и с чувством впившись в опухшие с ночи губы, напомнил о том, что они вообще-то первый раз идут на работу в официальном статусе. И статус этот гласит не «мы трахаемся друг с другом», а «мы трахаемся только друг с другом». Если перевести на язык романтиков, то выйдет «мы в отношениях». Да, в тех самых, где целуют по утрам, желают спокойной ночи каждый вечер, заботятся и готовят завтраки.       В лучших традициях мыльных опер Тэхён уже даже надеялся понемногу к Чону перекочевать или его к себе перетащить, ну, якобы под предлогом усталости смертельной ездить не в разные части города после работы, а в одну какую-то квартиру. Но, естественно, планы пошли по одному месту. Кто такой Тэхён, чтобы вообще когда-нибудь было так, как он планировал?       В первый же рабочий день в статусе пары Тэхён понял, что в их отношениях всегда будет одна сука, которая будет отбирать внимание Чонгука, как ни старайся. Работа ебаная. Все люди взрослые, но… Чонгук никому не рассказал о том, что между ними происходит, никак на работе себя не выдал, и Тэхён хотел уже было по-детски обидеться, мол, ну что это такое. Однако реальность вовремя долбанула по голове. После всего одного, пускай и очень насыщенного эмоциями выходного, работа в полиции, все проблемы, вся опасность, все догадки и прочее дерьмо стали казаться чем-то далёким и никак не перекликающимся с действительностью. Что ж, забить хотя бы на день им всё-таки удалось. Только вот по возвращении на столах их уже ждали результаты вскрытия последнего трупа, целая туча готовых экспертиз, отчёты с места преступления, протоколы опроса свидетелей, протокол освидетельствования и куча, куча, куча бумажек. Тэхён на полном серьёзе задумался о том, что чувствует подступление бумажковой депрессии. А ведь в самом начале, чёрт, он только бумажками и хотел заниматься. Знал бы он. Выходной выходным, но жизнь-то не остановилась.       И дело не в бумажках. Дело уже даже не в послании на трупе, не в яде, наличие которого подтвердилось, не в свидетелях, которых — внимание — не оказалось, не в системе безопасности торгового центра, куда с подачи Намджуна была направлена инспекция с проверкой этой самой системы. Дело не в этом, а в самом Чонгуке. Тот резко стал нервничать. Тэхён под конец первого же рабочего дня намекнул, что не против бы поехать вместе «к тебе или ко мне», но Чонгук мягко его отбрил, мол, работы много, а потом выставил за дверь в девять часов вечера, сам очевидно не собираясь покидать помещение. На следующий день Чонгук был предсказуемо невыспавшимся, злым, молчаливым, то и дело сидел, зарывшись в документы, выверяя какие-то факты. Тэхён догадывался, что бумажки не что иное, как их личные дела. Что Чон искал — неизвестно. Наверное, зацепки, которые приведут к убийце. Но от осознания того, что вчера этот человек целовал тебя и доверял тебе буквально себя, а сегодня уже недоверчиво косится, роется в бумажках, усомнившись в тебе так же, как и во всех остальных, — как минимум неприятно. Напряжение в отделе росло, Чонгук постоянно уходил куда-то. Часто сидел подолгу в кабинете у Намджуна. Тэхён не понимал впервые за всё время пребывания здесь, что он, блять, забыл в этом отделении полиции, потому как применения себе найти не мог совершенно, а от перекладывания бесполезной макулатуры с места на место тошнило уже.       Чаша терпения переполняется на третий день трудоголизма Чонгука. Тот перекидывается парой фраз с Юнги, отдаёт какие-то приказания Мейцо, а ему, Тэхёну, слова не говорит, словно от него и не может быть толку. И опять уходит куда-то по свои делам.       — Слышь, Юнги, что с Чонгуком?       — А что с ним?       — Почему он меня игнорит?       — А ты думал, потрахаетесь и что будет? Сто процентов внимания? У Чонгука всегда на первом месте будет работа. Так что не кисни лишний раз.       — В смысле? С чего ты взял, что… — даже немного надеясь, что Юнги сейчас скажет — Чонгук сам рассказал, но…       — Да по вам видно. Ну, по тебе, точнее. Я его предыдущего парня знал относительно, ещё в начале их отношений, когда они в Ансане жили. Тот на него поначалу тоже так смотрел. Это эффект Чонгука. Вы на него смотрите, как на что-то… хмм…       — Бля, неважно, забей.       — Эй, — окликает направившегося к своему столу Тэхёна Юнги, — ты серьёзное что-то спросить хотел?       — Почему он дёрганый? — разворачивается, но обратно подходить не спешит.       — Да он не дёрганый вроде.       — Ой, да ладно тебе. Я с самого начала понял. В чём прикол? Стоит резко что-то сделать, он тут же отшатывается. А ты кидаешься его защищать, хотя никто ничего плохого ещё сделать не успел. Мы тогда ездили с ним в больницу, я его шлёпнул по коленке, он со мной два дня не разговаривал. Я, типа… понимаю, что это личное и всё такое, и ты не обязан мне ничего говорить. Понимаю. Но я вляпался по уши. Мы, типа, ну, не просто трахаться решили. И я хочу знать, как себя вести и каких ситуаций избегать. Я не хочу всё похерить в самом начале.       — Чувак, на что ты рассчитываешь вообще? Он реально встречается со своей работой, я тебе серьёзно говорю, — нервно хмыкает Юнги и отворачивается к компьютеру, очевидно, передумав продолжать разговор и стараясь избежать неприятной темы.       — Эй, ну. Я же вижу, что ты знаешь. Намекни хотя бы.       — Может, спросишь у него самого? Не думаю, что ему будет приятно, что ты за спиной у него что-то выспрашиваешь. Я не знаю, как ты воспользуешься информацией, если я тебе её дам. У меня нет причин доверять тебе.       — Значит, я прав. Есть что-то серьёзное, но ты не говоришь, что именно.       — Я не спорил. Что-то, может, и есть. Может, и расскажет тебе потом сам.       — Намёк. Один. Очень тебя прошу.       — Намёк, говоришь…

***

      — А ты почему домой не едешь? — бросает, даже не подняв головы.       Тэхён подходит к двери и закрывает её на замок. Чонгук, заслышав странный звук, отрывается от бумаг и вперивает в него взгляд. Тэхён смотрит прямо в глаза, ловит в них… что это? Нервозность? Страх? Секундная эмоция пропадает так же быстро, как и появилась.       — В чём дело?       — Надо поговорить.       — Давай в следующий раз, работы полно.       — Чонгук, пожалуйста.       Наверное, в интонации достаточно явно прослеживаются просящие нотки, потому что Чонгук выходит из-за стола и подходит к дивану, на который усаживается Тэхён. Он кивает на стул, предлагая сесть напротив.       — Очная ставка? — хмыкает, но на стул садится, упирается локтями в колени и вопросительно смотрит.       — Давай быстро и к делу. Ты мне не доверяешь?       — Откуда такие выводы?       — Ну, мы классно провели время вместе. А теперь ты третий день меня показательно игнорируешь, ничего не поручаешь, даже не смотришь на меня.       — Не придумывай. Я просто не хочу втягивать тебя в это дерьмо ещё больше, чем уже втянул.       — Поздновато метаться, тебе не кажется?       — Тэхён, к чему ты ведёшь?       — Что ты там в своих бумажках шерстишь целыми днями? Это личные дела, я прав? Ты от меня отдаляешься, потому что сейчас просматриваешь моё и не хочешь, чтобы я в это лез. Да?       — Ты…       — Спроси у меня, Чонгук. Если у тебя есть вопросы, я отвечу тебе на все. Если ты всё ещё мне не доверяешь, хоть и, не спорю, мне охуеть как неприятно это сейчас осознавать. Я думал, у нас в этом плане всё ровно.       — Не надо это так воспринимать. Да, это личные дела. Я по третьему кругу проверяю каждого в отделе, чтобы удостовериться, что крыса не находится у меня прям под носом.       — То есть после всего произошедшего между нами ты предполагаешь, что этой крысой чисто теоретически могу оказаться я?       — Я обязан проверить. Это моя работа. Не раздражайся. Эта эмоция — не то, что тебе сейчас нужно испытывать.       — Дальше будет лекция об эмоциональном интеллекте? Будем учиться управлять эмоциями или чего поинтереснее? За меня решишь, что мне нужно испытывать, а что нет?       — Цель разговора? Поругаться?       — А сам ты? Твоё дело кто-нибудь проверяет?       — Не доверяешь?       — Есть с кого брать пример.       — Моё дело проверяет Намджун. Если тебя что-то интересует, можешь спросить у него, — холодно цедит Чонгук, и Тэхён понимает, что разговор окончательно выходит из-под контроля. А потому решает сбавить обороты.       — У меня есть вопрос. И ответить на него можешь только ты. Третьи лица мне с ответом не помогут. Я пытался. Не вышло.       — Удивляй.       — Что с тобой не так? Я с самого начала заметил, что ты дёрганый. Ты спокойно смотришь на трупы, мясо, кровь, развороченные издевательствами тела, синюшную кожу и прочие прелести. Но стоит при тебе неосторожно взмахнуть рукой, ты дёргаешься, как ужаленный. Меня изначально только ленивый в этом отделе не приструнял. «Тэхён, не ори при Чонгуке». «Тэхён, не маши руками». «Тэхён то, Тэхён это». Я знаю, что за этим что-то стоит. Я хотел оставить всё как есть, и дождаться, когда ты соберёшься рассказать, что у тебя за проблема. Но… не могу дожидаться, предлагаю решить всё на берегу. И сейчас расставить все точки над «и».       Чонгук молчит. Молчит, откидывается на спинку стула, мажет задумчивым взглядом, жуёт губу, выдыхает рвано. Тэхён видит, что тот взвешивает и решает что-то для себя сейчас. Что ж, шанс один. Или сейчас, или никогда.       — Чонгук, мы пообещали друг другу, помнишь? Я не ношу розовые очки и прекрасно понимаю, что всегда так, как было у тебя дома, не будет. Ситуации бывают разные, в конце концов, это жизнь. Мы оба взрослые люди, у обоих есть вещи, которые остаются сугубо личными и других людей касаться не должны. Но это не такая вещь, я думаю. У нас, типа… отношения? Да, они ни на что романтичное пока не похожи, но это просто потому, что ситуация такая. А рано или поздно всё наладится. И я хочу тебя рядом. Если сейчас мы всё не выясним и не научимся доверять, то какой в этом смысл? Я хочу быть с тобой. Хочу отношений. Я буду бороться с твоей работой за твоё внимание, буду добиваться расположения, чтобы ты не воспринимал меня только как богатого придурка. И когда-нибудь ты мне полностью откроешься, я уверен. Давай попробуем начать сейчас? Расскажи мне. Что случилось с тобой во времена магистратуры? Я же прав, это было во время магистратуры?       Чонгук, видимо, впечатляется проникновенной речью, ерошит волосы на голове, скользит взглядом по стенам и, снова сложив на груди руки, выдыхает.       — У меня были отношения, — выжидает несколько мгновений, а Тэхён кивает, подтверждая, что уже слышал об этом вскользь, — мы встречались что-то около… лет семи? Я не знаю. Мне было семнадцать, когда всё началось. Он был старше на два года. Я не буду вдаваться в подробности. Но мы успели пожить с ним в трёх городах. Я из деревни, ты знал?       — Да, ты что-то упоминал.       — Ну, если быть точнее, из пригорода. Неважно. Городок у нас небольшой, а в маленьких неселённых пунктах слухи обычно распространяются очень быстро, — Тэхёна настораживает то, что Чонгук начал говорить о слухах. Неужели тот подвергся травле из-за своей ориентации? — Ну, я думаю, ты догадываешься, каково это — в подобном месте оказаться не таким. Так вот встретились мы с ним как раз в моём родном городе. У отца был хороший друг и тот… — задумывается ненадолго, — …человек работал у этого друга в магазине. Не учился, сидел на обеспечении родителей, а работал просто чтобы занять себя чем-нибудь. Потом у нас случайно закрутилось. Я его в этом же магазине и встретил. Познакомились, заобщались, давай гулять вместе ходить. Какое-то время даже друзей из себя строили. Потом он мне признался. А я, напоминаю, с детства знал, что не такой, как все, со мной никогда ничего подобного не случалось, поэтому я вцепился в него как клещ и очень быстро для себя в итоге решил, что это и есть то, что называют «любовью». Через пару лет мы первый раз переехали. Я пошёл в школу раньше сверстников, в девятнадцать лет уже поступал в полицейскую академию в Ансане. Он поехал со мной. И примерно в это же время — это был мой первый курс, здесь, в Сеуле — умерла моя бабушка и оставила мне квартиру, в которой я сейчас живу. Пока я четыре года учился, мы эту квартиру сдавали, на эти деньги снимали жильё в Ансане. Жили, естественно, вместе, нас никто не знал, отношения скрывать не нужно было… Он тогда много мне помогал, периодически обеспечивал. К двадцати трём я хорошо сдал экзамены и поступил в Корё на магистратуру по юриспруденции. Переехали в Сеул, разумеется, мы опять-таки вместе. Бабушкина квартира была в плохом состоянии, поэтому тут уже он снимал и полностью оплачивал жильё, а я нашёл подработку, копил на ремонт, потом взял первый кредит, купил мотоцикл, позже — машину, пришёл в наш отдел на стажировку. Тут встретил Намджуна, он меня как-то сразу заприметил, и мы хорошо сработались. Как-то так всё и было, со стороны неплохо, правда? — Тэхён кивает, потому что выглядит всё правда неплохо. — Дальше должна была быть армия. Я туда хотел безумно. Я же парень простой, с детства мечтал отслужить, а потом работать полицейским. Никаких других целей у меня особо в жизни не было. Ни о чём великом я никогда не мечтал. Хотя вру, мечта была. Мотоцикл всегда хотел. Но на него я быстро накопил, ну, это детали. В общем… без армии меня не взяли бы в полицию на постоянку не то что следователем, я бы, наверное, и архивариусом, как наш Чимин, не сгодился бы без военного билета. Только к моменту окончания магистратуры в армию я пойти не смог, — Чонгук снова замолкает. Тэхён бегает по его лицу глазами, даже неосознанно подается вперёд. — Я слабо, если честно, себе сейчас отдаю отчёт в том, насколько большими проблемами может мне потом обернуться моя откровенность. Но я правда хочу тебе верить, Тэхён. Хочу, чтобы у нас получилось. Не сейчас, так потом, когда весь этот пиздец закончится, — у Тэхёна теплеет внутри. — Я не смог пойти в армию, потому что я инвалид первой группы.       — Что?.. Как это связано…       — У меня нет одной почки, — грудь внутри сдавливает. Инвалид. Это что, получается, в этом кто-то виноват? — Наши с ним проблемы начались задолго до Сеула и магистратуры. Помнится, где-то ещё в Ансане. А может, и раньше. Чтобы ты там не думал, что я совсем уж дерьмо, стоит, думаю, упомянуть, что меня воспитывали родители очень консервативных взглядов. Я рос далеко от больших городов, интернета и той жизни, которую узнал позже. Поэтому, наверное, так для меня всё и закончилось. Знаешь, когда у тебя нет вариантов… Когда ты осознаёшь, что тебя некому понять, кроме одного человека. Когда ты не видишь другой жизни, ты начинаешь думать, что любой поступок простителен и всё можно оправдать. Абьюзер. Сейчас я могу его назвать так. Знаешь, что такое абьюз? Это начинается незаметно. С контроля твоих социальных связей, с прочеканых переписок, с паролей от аккаунтов, с проверок любых передвижений и прочей хуйни. Потом идут высказывания «Ты никому, кроме меня, не нужен», «Тебя никто такого после меня уже не подберёт», потом ты впервые сильно обижаешься, он извиняется и клянётся думать, прежде чем соберётся говорить. Потом начинаются ревность и скандалы, но всё относительно нормально, пока вы можете мириться с помощью секса и разговоров. В момент же, когда тебя впервые бьют, будь то пощёчина или лёгкий толчок, терпеть нужно прекращать, а ещё нужно начинать переоценивать свои жизненные принципы и свою личность в целом.       Догадка падает тяжестью на плечи. Тэхёну нестерпимо хочется подскочить и Чонгука обнять, но он этого не делает, не зная, как тот отреагирует на подобный выпад.       — Чонгук, — тянет он внезапно упавшим голосом.       — Не перебивай, дослушай, я могу спокойно об этом говорить, — но вопреки этому Тэхён замечает в глазах напротив по-настоящему страшную, застарелую тоску и боль. И самое ужасное — он понимает, что такую боль мало чем можно вылечить. — Я был на первом курсе магистратуры, всё шло классно. Если смотреть со стороны. Ай бля… я правда пытался рассказать это всё нормальными словами, но я не знаю… Он начал меня бить, как только мы переехали в Сеул. Причины всегда были разными, от банальной ревности до простого эмоционального срыва во время любой ссоры. За два года столько всего было, что не перечислишь, но неизменным оставалось одно — каждый раз он меня пиздил, а я терпел, потом он плакал и извинялся, а я каждый раз прощал. Он не трогал лицо, я тогда уже стажировался в полиции, и кто-нибудь мог это заметить. Поэтому бил по животу, спине, по ногам, в общем, везде, где посторонним людям было бы не видно. А потом я шёл на работу после пар, выслушивал женщин, которые приходили и жаловались на домашнее насилие, чуть ли не со слезами уговаривал написать заявление, они писали, а потом приходили и забирали его. Почти всегда. В девяноста процентах случаев они приходили и забирали свои заявления. А я хотел орать, но ничего не мог сделать. И не мог их осуждать, какими бы ни были у них причины, потому что сам был таким же. Я видел себя слабым мудаком, у которого были все возможности повлиять на ситуацию, всё это в один момент прекратить. У меня уже тогда был Намджун. Он поддержал бы меня и помог бы мне. И никаких последствий бы не было. Но я ничего не делал, и так продолжалось почти два года. Он начал бить меня чаще. А я всё чаще приходить на работу, хромая. Люди вокруг начали мои проблемы замечать, один из первых — Юнги, он внимательный… Просто умолял, чтобы я рассказал, что со мной происходит. Я пытался брать себя в руки. Но блять… всегда был слабым перед ним. Вот только у меня перестало на этого человека вставать, а я практически всегда был активом. В какой-то момент не смог больше ни смотреть на его фальшивые улыбки, ни думать обо всём этом. Меня тянуло блевать, когда я видел его голым, и у меня просто падал член. Это-то и стало причиной очередного скандала, но закончилось всё намного хуже, чем обычно. Не помню особо, как и чем он меня тогда бил, но хуярил знатно, а я никогда не давал ему сдачи, потому что знал, что могу причинить боль. Он сломал мне рёбра… Ну и… у меня случился разрыв почки. Это было в рабочий день, утром. Не знаю, каким образом, но он успокоился, а я смог свалить из квартиры на работу. Как доехал, не знаю и не помню тоже, со слов Намджуна в отделение я вполз, а не вошёл. Ну и дальше больницы, операция, инвалидность, бешеный Намджун, которому я, когда очнулся, обязан был всё рассказать… и больше я его не видел. Опережая твой вопрос, может ли он быть убийцей, сразу скажу, что нет. Намджун вроде как сильно его припугнул и тот переехал в Тэгу. За ним присматривают, и он не может покидать город. Но это только по словам. Я больше чем уверен, что этот человек сейчас сидит, а не сказал мне этого Намджун, опасаясь за моё психическое здоровье. Мою проблему скрыли ото всех, сохранив мне работу. В армию я пойти уже не мог. В другое отделение — тоже. Так тут и застрял. Сокджин. Так его звали.       Тэхён никогда не был особо эмпатичен. Но с начала этого разговора, даже подозревая, что лёгким он не будет, понимал, что услышит какой-то пиздец, и даже представить себе не мог, каким этот «пиздец» окажется.       — Господи, — только и может из себя выдавить, прежде чем вскочить и на негнущихся ногах подойти к Чонгуку. Он слабо отдаёт себе отчёт в том, что делает, но опускается на колени, обнимает за талию и утыкается лицом Чонгуку в живот. — Прости, прости меня, что вывел на этот разговор. Пожалуйста, прости.       — Всё нормально, рано или поздно ты бы узнал, — тихонько бормочет тот, и Тэхёну на голову опускается ладонь.       — Почему? Почему ты не убежал? Почему ты терпел? Любил? — понимая, разумеется, что вопрос некорректный до ужаса. Но промолчать просто невозможно в такую минуту.       — Я просто хотел, чтобы меня любили, — всё так же тихо отвечает Чонгук. — Сомневаюсь, что теперь, спустя почти два года с момента, как я в последний раз его видел, могу объяснить свои мотивы. Я любил. Или думал, что любил. И думал, что меня любили. Я вырос деревенским пацаном и был на сто процентов уверен, что он прав, и таким я никому, кроме него, никогда нужен не буду. Ну а когда я открыл глаза и начал понимать, что это нихрена не так… было уже поздно. Мне стыдно, что я таким был. Но я не скрывал особо своего прошлого. Намджун знает, Юнги знает, Мейцо только не в курсе особо. Многие в отделе знают. Не об ориентации и не об инвалидности, по понятным причинам. А о том, что был факт избиения, разумеется. Ну, Юнги всё прям полностью знает.       — А сейчас? Ты сейчас в порядке? — поднимает на него взгляд Тэхён.       — Сейчас всё хорошо. Я не веду образцово здоровый образ жизни, который нужно вести с моей проблемой. Но я занимался спортом, постоянно пил витамины, укреплял иммунитет, на какой-то момент даже отказался от кофе. Первое время. Потом мне врачи дали послабление. Алкоголь пью крайне редко, не курю, вредную пищу не ем. Ну, иногда, когда очень хочется, могу поесть, но я отвык и не увлекаюсь, хоть сейчас мне уже и не показана диета. Я просто не хочу собой рисковать. Раз в четыре месяца прохожу обследование и стою в очереди на пересадку.       Внезапно всё становится понятно. Зачем куртку в мае продолжает таскать, почему морщит нос при виде пачки сигарет, откуда «это я не ем, это тоже не ем», и почему вздрагивает при любом резком движении, и почему прячет взгляд… И беспокойство Юнги теперь понятно тоже…       — Господи, Чонгук, мне безумно жаль, что тебе пришлось это пережить. Но ты огромный молодец. Ты справился. Ты… ты самый сильный из всех, кого я знаю. И ты ни в чём не виноват. Слышишь? Ты чудесный, правда. Я не знаю, как я теперь буду избавляться от ощущения, что хочу вечно тебя защищать. Сейчас я более чем понимаю Юнги с его вниманием.       Чонгук тихонько смеётся.       — Не надо относиться ко мне как-то по-другому. Я живу нормальной жизнью, если устаканю когда-нибудь свой график, то смогу жить вообще без ограничений. Не жалей меня, я давно уже не тот Чонгук, который позволял вытирать об себя ноги, хоть и ощутимо сильнее не стал, несмотря на то, что в размерах вырос. Вставай с пола, уж явно не тебе передо мной на коленках ползать, пойдём на диван, мы не договорили.       Они перебираются на диван, и Тэхён берёт ладони Чонгука в свои, а потом, поддавшись внезапному порыву, нежно целует того в щеку и отстраняется.       — Спрашивай. Если тебе что-то интересно, я тоже всё расскажу.       — Хорошо. Мне в целом с тобой всё понятно… Зря ты надумал, я тебя ни в чём не подозреваю. Но интересно одно было. Почему ты начал так пить? Ну, ты же вроде бы был идеальным ребёнком. Что потом произошло? Случилось что-то конкретное, что тебя к этому подтолкнуло?       — Нет, за этим не кроется никакой достойной внимания истории. Простая вседозволенность. Как ты и сказал, я всегда был хорошим. Хорошо учился, спорт там, вся хуйня… Потом универ, там тоже учёбы дохрена было. И в семье всё всегда было хорошо. Меня родители и поддерживали, и принимали, и помогали, чем могли, и всё позволяли делать. Что бы я ни решался учудить. Ну, а потом я доучился. И знаешь, когда тебе двадцать три, а ты уже все свои гештальты закрыл, и учеба там, и армия, и всё прочее… И работу папа обещал, хотя можно было дальше сидеть на шее и не работать… В общем, когда у тебя вот так всё просто, когда за тебя всё, кроме учёбы, сделали, а ты взрослый, но ничего из себя не представляешь, наступает момент, когда ты начинаешь понимать, что тебе нечем заняться, кроме самокопания. Хотелось просто взять и перестать думать. В итоге я открыл для себя ночные клубы. И понеслось. Я бухал, как чёрт, Чонгук.       — Могу себе представить, учитывая количество твоих приводов…       — Да, но чтобы ты был уверен во мне, — я чист и по пьяни ни с кем никогда не трахался. У меня был один принцип. Окей, два. Первый — не спать ни с кем, когда не в кондиции. И второй — всегда отвечать брату. С тобой, блять, кстати, забил на оба, — усмехается. — Но, справедливости ради, я никогда не творил лютой дичи. Заметь, меня почти всегда привозили либо пьяным в говно, либо укуренным просто потому, что меня некуда было деть. И один раз вон с машиной было жёстко. Это был реально перебор. Я не уважаю людей, которые, бухнув, за руль садятся, но на тот момент я уже и до такого скатился.       — А тот случай… ну, с избиением? — осторожно интересуется Чонгук.       Тэхён хмурится, припоминая детали. Да уж, сейчас это из уст Чонгука, если учесть открывшиеся подробности его прошлой жизни, звучит совершенно иначе, нежели раньше.       — Это тоже нихуя не достойная внимания история. Но, клянусь, я не буйный. Я не распускаю руки никогда вообще. А тогда был крайний случай.       — Хах, — Тэхён ощущает, как Чонгук напрягается. Ну да, наверное, слышал немерено таких отговорок.       — Не закрывайся. Там реально была мерзкая история. Это было на трезвую голову.       — Ты тогда был под кайфом.       — Я тогда зарулил в клуб, чтобы кого-нибудь снять и поехать потрахаться. Соответственно, был трезвым, я говорю — пьяным не трахаюсь. Это реально был период, когда Минхо стало в моей жизни слишком много, и меня начало клинить от его гиперзаботы. Тот чел подкатил и предложил таблы, я отказался, этот пидорас притворился, что понял, на фейс он был вполне себе ничего так, мы начали общаться и сошлись на том, что поедем в отель, но когда мы начали сосаться у входа, он мне языком эту хуйню в рот впихнул. Естественно, когда я понял, она уже чуть подрастворилась, и меня взяло потом. Но я выплюнул. И отпиздил его. Любой бы на моём месте за такое отпиздил. Травка — да, я баловался. Бухать — да. До работы в полиции у меня был реальный шанс сбухаться. Но таблы и всё остальное я никогда в жизни не пробовал и желанием пробовать не горел. Для меня это прям табу было, у меня так одногруппник добаловался, сторчался и умер, я банально боюсь.       — О… понял.       — Так что не думай, я никогда…       — Я понимаю, всё нормально.       — Ох, ещё вопросы?       — Минхо? Это старший брат?       — Ага.       — Какие у вас отношения?       — Ну… дружеские?       — А, окей. Он просто так смотрел в больнице, я ещё тогда заметил, странно будто как-то.       — Ему не нравятся мои парни никогда, — морщит нос Тэхён.       — Хм… Звучит двусмысленно, но ок. А что насчёт твоего пребывания здесь? Неужели тебе так сильно тут нравится? Нет желания сбежать?       — Ух, Чонгук… разумеется, мне сначала понравилось. Я ещё никогда и нигде не чувствовал себя настолько не то чтобы нужным, скорее, полезным. Это охуенное чувство. У меня есть свои кальянные, типа, микробизнес. Есть доля в папиной компании, где тоже можно работать. Но бля… тут я и правда почувствовал свою значимость. Почувствовал, что нужны мои мозги. А потом начался весь этот пиздец. И да, я готов был сбежать после первого трупа, которого увидел не на похоронах в гробу, а вот так вот просто, типа… тело. Тогда меня остановило мое нежелание показаться слабым. И ты. Я реально хотел посмотреть, как там что будет, и, возможно, даже подкатить. Сейчас я тоже хочу ливануть безумно, мне страшно, но тебя одного не смогу оставить. Особенно сейчас.       — Ну так, рано или поздно пиздец закончится, я, по крайней мере, на это надеюсь, и что делать со всем этим потом планируешь?       — Ещё не думал, правда. В мечтах — утащить тебя отсюда подальше и сидеть с тобой дома восемь дней в неделю и двадцать пять часов в сутки.       — Хах, смелые мечты, это вряд ли выйдет.       — Но я же могу надеяться. Дашь мне шанс? Я клянусь, что буду беречь тебя, — Тэхён придвигается ближе, в глаза заглядывает, чмокает легонько тёплые губы своими, — веришь?       — Хочу.       — Меня?       — Верить.