***
Раскалённый утренним солнцем Сеул постепенно тает вдали. Чёрный краун летит по автостраде. Чонгук почти нежно обхватывает ладонями руль и сосредоточенно смотрит перед собой. В салоне играет приятная музыка без слов, Тэхён знает этого композитора, это Yiruma. Интересный выбор. Он легонько постукивает пальцем в такт по чонгуковой коленке, разглядывая его профиль. Этот засранец не дал толком поспать сегодня. Разбудил ни свет ни заря, тащит куда-то, вещи заставил с собой взять. И ни слова ведь не говорит. Ни о месте назначения, ни о цели поездки, ни о причине спешки, ни о чём. — Чонгук-а, так почему мы не идём на работу? — давит зевок, в очередной раз предпринимая попытку Чонгука разговорить. Предыдущие не увенчались успехом и обрубались мягким, но не терпящим возражения: «Поспи ещё». — Выспался? — Я не спал, а пялился на тебя весь этот час. Ты настолько сосредоточен на дороге, раз даже не заметил, или это потому, что наоборот в облаках где-то витаешь? — Скорее, второе. Хочешь холодный американо или, может, взять тебе какой-нибудь коктейль или чай? — Ты продолжаешь предлагать мне кофе, как один из вариантов, хоть и знаешь прекрасно, что я его не пью. В чём смысл? — Я помню о твоих вкусах, даже не думал забывать. Ничего такого. Просто продолжаю надеяться когда-нибудь таки склонить тебя на тёмную сторону, — Чонгук отвлекается от дороги, чтобы хотя бы взглянуть на сонного и растрёпанного Тэхёна. На часах почти девять, они едут уже час, и за бортом машины такое пекло — даже не скажешь, что ещё только утро. Кондиционер выкручен больше чем на половину. Чонгук поднял Тэхёна не слишком-то рано, в полвосьмого, но тот слишком поздно лёг из-за того, что весь вечер подкрашивал себе корни волос, и предсказуемо не выспался совершенно. — Так что? Будешь что-то пить? — Зеленый чай со льдом. — Хорошо, — он не глядя тянется свободной рукой к лицу Тэхёна и легонько гладит большим пальцем по щеке. И поражается тому, как всё-таки приятно делать вот такие милые мелочи изо дня в день всё более привычными. Ещё с неделю назад он бы не позволил себе просто так вот сидеть и гладить Тэхёна по щеке, потому что они вроде как взрослые люди, им давно не восемнадцать, чтобы разводить такие нежности и сантименты. Но Тэхён, справедливости ради стоит отметить, всегда был тактильным и спокойно относился ко всему. Казалось порой — что угодно делай, хоть тискай, как котёнка, того это ни капли не смутит. Вот и сейчас прикрывает глаза, льнёт к ладони, жадный до ласки. А у Чонгука внутри всё от нежности трепыхается. Да что ж это такое? К тому моменту, как они доезжают до первого попавшегося пит-стопа, Тэхён успевает, расслабившись от нежных касаний, задремать. И возмущённо поднимает стекло со своей стороны, почувствовав прикосновение холодного стаканчика к щеке, которым Чонгук его будит. — Хватит спать, спящая принцесса, мы уже скоро приедем, — усмехается он, усаживается на водительское сидение и отпивает кофе из своего стаканчика. — Так ты расскажешь, куда мы едем или нет? Мне не по себе. Решил вывезти в лес и избавиться от меня? — Придурочный, нет конечно. — Тогда давай, моя волшебная пилюля, рассказывай. — Волшебная пилюля? Для чего это я пилюля? — Ну как, во-первых, не «для», а «от». А во-вторых, от импотенции, конечно. — Как пизданёшь вот… хоть стой, хоть падай. — Давай, не переводи тему. — Если кратко, мы едем за город. Навестить моих родителей. — Эй! Хоть бы раньше сказал, я не готов! Как ты мог? Для меня это, может быть, серьёзный шаг. Где тогда моё кольцо, Чон? — Не кричи, ну, — недовольно хмурится Чонгук, выруливая с парковки и выезжая обратно на автостраду, но давит улыбку, всё-таки эти шутки про серьёзность отношений не могут не заставлять улыбаться. Хочется чтобы всё было вот так вот просто. Просто взять кольцо, раз Тэхён хочет, и всё закрепить, вот так легко, спустя всего пару месяцев знакомства. — Тащишь меня к родителям, а мне и слова не сказал, я бы хоть оделся поприличнее… — На самом деле, это часть плана. У нас уже пять жертв, а убийца по-прежнему ни разу не оступился. Намджун предполагает, что по итогу одной из жертв могу стать я. Я тоже так думаю, в принципе, не зря же был весь этот карнавал с посланием тем. — И мы едем прятаться? — не то чтобы Тэхён не знал о том, какая опасность грозит Чонгуку. Просто предпочитал не думать об этом лишний раз. Хочется, чтобы всё было вот так вот просто. Чтобы просто взять и сорваться за город среди недели навестить родителей. Вот так вот легко, чтобы не было никаких планов и угроз. — Нет, мы ненадолго, максимум на сутки, это, скорее, провокация. Мейцо и Юнги хорошо поработали и достали списки студентов тех лет, их уже передали в отдел коммуникаций. Сейчас идёт оповещение всех этих людей о возможной опасности, отделение открыто заявило, что ищет свидетелей и готово предоставить программу защиты. Сегодня днём подключится пресса. — Ну, насчёт этого всего я в курсе. Я тоже на работу, если что, хожу. Но понятнее не стало, зачем мы валим. — Мы уезжаем, чтобы в момент наибольшего информационного шума меня не было в городе. Намджун предполагает, что, если попытка убийства будет совершена, вся эта шумиха плюс моё отсутствие заставят убийцу оступиться и наследить. Или же он может проявить себя, заинтересовавшись моим местонахождением, что также поможет на него выйти. — Блять, тогда это опасно. Какого чёрта мы при таком раскладе едем к твоим родителям? Они могут пострадать. — Забавно, что в этой ситуации ты подумал о них, хоть и не знаком с ними совсем, но не подумал о том, почему со мной едешь ты. И не испугался, что можешь сам оказаться в опасности. — Что значит «не подумал» почему еду я? — На твоём месте мог бы быть Мейцо. Он тот ещё засранец, но хороший полицейский. Быстро реагирует. — Он кялосий палисейський бе-бе-бе, — заявляет эта двадцатичетырёхлетняя махина и отворачивается, резко забыв об остальных своих вопросах. — Эй, обиделся? — Отвали. — Тэхён, ну ты серьёзно? Тебе сколько лет? — Минус три. — Почему минус? — Потому что я никто и меня не существует, понятно тебе? — То есть ты плод моей фантазии, получается? — Да, раз ты меня ни в хрен не ставишь. Ничего не рассказал. Продолжаешь держать меня от всего на расстоянии. Я бы не пристал, ты бы и о причине поездки промолчал. — Цц, — Чонгук притормаживает, сворачивает с дороги и останавливается возле автобусной остановки. — Эй, иди сюда, ну. Ну чего ты дуешься, как пятилетка. Я взял тебя с собой, потому что доверяю тебе, а тебе есть что обо мне узнать, плюс ко всему познакомлю тебя с родителями. Мне плевать, сколько мы с тобой в отношениях, я хочу познакомить, это тебя ни к чему не обязывает. Просто моё спонтанное желание, которому я не вижу смысла противиться. Тэхён-а, — Чонгук обнимает за плечи, вынуждая повернуться и не обращая внимания на деланно безразличное лицо, осторожно и мягко целует в губы. Один раз, потом в уголок губ, потом в другой уголок, снова чмокает, а после нежно давит пальцем на подбородок, вынуждая разомкнуть челюсти, и наконец целует по-настоящему, резво проталкиваясь языком в рот. Тэхён, разумеется, не может сладкую пытку долго терпеть, спустя пару мгновений сдаётся, судорожно выдохнув, и принимается с чувством отвечать. — Как будто кофейный фильтр целую, но это даже вкусно, — хмыкает в губы спустя несколько сладких мгновений и снова подается вперёд. Однако нацеловаться вдоволь не даёт протяжный сигнал автобуса, подъезжающего к остановке. Им остаётся только расстроенно выдохнуть, оторвавшись друг от друга, и освободить незаконно занятое место. — По поводу безопасности не беспокойся, за нами едет патрульная машина с оперативной группой. Если что-то пойдёт не так, они всегда на подхвате, здесь рация, — Чонгук открывает бардачок, демонстрируя станцию с рацией, — на машине маячок. Мы не пропадём у них с радаров. Можешь не переживать по этому поводу. — А-а-а, понял, — Тэхён оглядывается в попытке увидеть полицейский фургон. — А что по поводу знакомства с родителями? Они ведь не знают, да? — Да, они не знают, и я не планирую им рассказывать. Им нет до этого дела. Внуков они перестали просить года четыре назад. Они не знают о Сокджине, хоть и знакомы с ним, не знают о моей травме особо. Вообще мало чего знают. И я хочу, чтобы так и было, ладно? Я представлю тебя как своего хубэ с работы, хорошо? Не обидишься? — Конечно, я всё понимаю, Гук-а, — и переплетает пальцы свободной руки с его. — Ну вот и отлично. И не обижайся на меня по мелочам. Разумеется, я даже не думал взять кого-то другого с собой и оставить тебя там одного. Просто пошутил над тобой. Если убийца знает меня лично, он уже должен был понять, что ты моё слабое место. — Я слабое место? — Да. И Тэхёну не хочется больше ничего спрашивать. Пусть будет так. Большее услышать пока всё равно не готов. Он отписывается маме в «какао», что вернётся в город только на следующий день, справляется о её здоровье у отца, ибо она сама честно всё равно не ответит и, убедившись, что всё хорошо, убирает телефон в карман, лишь на секунду задумавшись о том, чтобы предупредить о своём отъезде хёна, но почему-то тут же мысленно от этой идеи отмахивается. В последнее время они совсем перестали общаться, но отец регулярно сообщает, что хён откровенно беснуется и негодует по поводу работы в полиции. Хотя, казалось бы, давно пора уже успокоиться. Отчего-то это только раздражает и заставляет чувствовать себя странно. Во всём этом дерьме в их с братом отношениях чувствуется какой-то подвох, вот только какой именно, он понять никак не может. Мегаполис остался далеко позади, они в дороге уже около двух часов и проехали примерно сотню километров. Чонгук, наверное, устал за рулём. Тэхён осторожно перемещает руку ему на шею, отметив про себя, что тот перестал напряжённо дёргаться, если неожиданно коснуться, и начинает осторожно массировать забитые уставшие мышцы. — Ммм, хорошо. — Главное, не забывай следить за дорогой.***
Пригород Кванпхо, где вырос Чонгук, и правда оказался настоящей деревней по сравнению с Сеулом. Чистые улочки, немного панельных домов, частные секторы, несколько магазинов, пара административных зданий, больница, маленький стадион… Пока они проезжали по тихим пустынным улицам, Чонгук успел провести короткую экскурсию, а когда подъехали к дому его родителей, заявил, что показал всё стоящее в посёлке. Тэхён был в шоке, потому как думал — экскурсия только началась. Нет, он был за городом у бабушки на ферме, в дачных коттеджных посёлках был, но в таком вот обычном пригороде, где ничего нет, ещё не был. Ни кинотеатров, ни баров толком, ни отелей, ни ресторанов, только палатки с самгёпсалем на улице… И тут можно прожить всю жизнь? Чонгук осторожно паркуется у небольшого двухэтажного домика. Выгружает вещи, поманив Тэхёна за собой, отворяет кованую тяжёлую калитку. Взгляду предстаёт аккуратный дворик с ровными рядами цветочных клумбочек, по бокам от дома раскинулись отцветшие вишни, дорожки к дому тщательно подметены, вокруг такая атмосфера приятная, что когда Чонгук закрывает калитку, отрезая их от внешнего мира, он чувствует, как кутается в уютную атмосферу этого дворика, и понимает, что на ближайшие несколько часов ему удастся отвлечься от всего происходящего вокруг дерьма на максимум. А потом двери дома приоткрываются, и на крыльцо выскакивает маленькая девочка с двумя очаровательными хвостиками на голове. — А вот и то, о чём я ещё не успел рассказать, — тепло улыбается Чонгук. Сердце Тэхёна пропускает удар, на секунду ему даже кажется, что оно и вовсе остановилось.***
Они никогда не включали свет, когда занимались сексом. Никогда не включали после. Юнги сотни раз видел его в одежде и никогда без. Это так странно, учитывая тот факт, что трахаются они без малого почти год. Он часто задумывался о том, какие отношения их всё-таки связывают. Да, Юнги сказал не привязываться, но всё же… Есть вероятность, что тот надумал себе что-то или нет? — Эй, ты где там? Я уже помылся, тебя отвезти домой или ты сам? —проходит в комнату, на ходу отвечая на сообщение Намджуна о том, что Ким и Чонгук уезжают утром из города согласно их плану. Успевает подумать об этих двоих и о том, сколько всего нужно будет успеть сделать в их отсутствие, чтобы Чонгук не сожрал по приезде. А потом в темноте случайно наступает на валяющуюся на пол ручку и, выругавшись, хлопает по выключателю, зажигая освещение. — Ай, блять! Откуда тут ручка?! — шипит и принимается растирать наколотую стопу, опираясь о стену плечом. Юнги не сразу понимает, что сделал, не сразу понимает, что происходит, но когда отрывает взгляд от своей ноги, убедившись, что всё-таки не пропорол её, и облегчённо выдыхает, то видит перед собой голое тело. Смотрит на нежную кожу, небрежно взъерошенные волосы… Он голый, ещё не успел одеться. Он голый, а в глазах такая паника и злость читается, что Юнги теряется враз, не может оторвать язык от нёба, чтобы хоть что-то произнести, потому что осознание бьёт обухом по голове с безумной, кажется, силой, и ему, Юнги, становится всё понятно. Несколько месяцев они бились над загадкой: кто же такой этот псевдогрек и идолопоклонник? А ответ был буквально перед глазами. Каждый ёбаный день. «…Ну, её же вроде изображали с весами, ну, знаете, такими, как на обозначении знака зодиака?..» «…Фемиду, она богиня… блять, подождите, это-то тут при чём?..» «Она богиня правосудия. Вот при чём» По его груди вьются линии огромной татуировки. Красивое плетение, выполненное в традиционном стиле, а центром всего этого произведения является женщина, такая классически правильно красивая, что сразу возникает ощущение — это Афродита. Однако наличие весов в её руках говорит — Фемида. Юнги далеко не эксперт в этих вопросах. Далеко не эксперт в ебучей мифологии. В этом шарит Ким. А не он. Почему именно ему суждено было напороться? Момент, когда ещё можно было сделать вид, что ничего не заметил и не узнал изображенную на чужом теле женщину, безнадёжно упущен, и Юнги понимает, что пялился слишком долго, чтобы сейчас притворяться. — Нет… — Ну вот же ж блять, Юнги… Ну зачем ты это сделал? — поднимается на ноги, как-то моментально оказывается возле своих вещей. — Я ведь по-хорошему просил его никогда не включать. — Я… — голос сипнет, страх щупальцами сковывает горло и пускает холодные мурашки по спине. — Я случайно, я не хотел… — Хотел, не хотел, нужно было думать! — никогда он не выглядел таким пугающим. В два шага преодолевает разделяющее их расстояние, и Юнги ничего не может поделать со своим оцепенением, только успевает подумать о том, что зря выбрал профессию полицейского, раз такой трус, успевает подумать, что уже никого предупредить не получится, а в следующую секунду его живота касается холодный металл. Откуда он взял пистолет, Юнги не успевает даже задуматься. — Пожалуйста, — шепчет задушенно, — пожалуйста… — а он, оставив пушку меж их животами, наклоняется и нежно целует в губы. — Я хотел, чтобы меня кто-нибудь любил, Юнги. Ты не справился со своей задачей. Ты хотел только секса. Ты ещё мог меня спасти. Мог спасти их всех. Но предпочёл личный комфорт и отношения без обязательств. Я вызову скорую, надеюсь, тебя спасти смогут, ты в любом случае не будешь для меня угрозой, потому что я почти закончил. Банально не успеешь достаточно оправиться, чтобы вмешаться. Спи сладко. Потом звуки — щелчок, глухой хлопок глушителя, а следом такая резкая и всепоглощающая боль в груди, что в глазах темнеет моментально. Беспорядочные попытки позвонить кому-нибудь не приводят совершенно ни к чему, экран мобильника так и остаётся тёмным и пустым. Похожим на то, что разлилось перед глазами. Тёмная и пугающая пустота. И боль. Она отчего-то отказывается уходить. Он дал ему выстрелить, даже не пытаясь сопротивляться. Почему? Его поцелуй на губах остыть тоже не успевает. «Ебучая ручка»***
— Это твоя? — спрашивает Тэхён, привлекая внимание Чонгука, подзывающего к себе миниатюрную девчушку лет трёх от силы. — А? — Оппа! — кричит та, бросаясь навстречу. Чонгук легко подхватывает радостного ребёнка и прижимает к себе, здороваясь. И только потом обращает внимание на стушевавшегося Тэхёна, враз ставшего таким потерянным, что смотреть больно. — Миюн, поздоровайся, — подходит с малышкой на руках к Тэхёну и заглядывает в глаза. — Ты чего, Тэ? — Это… — Это моя младшая сестра. Родители взяли её из приюта два года назад. Правда милашка? — Чёрт, я подумал, что это дочь. — Нет, от кого бы, — хмыкает Чонгук. — Пливет, я Миюн, — девочка улыбается и осторожно касается пальчиками светлой прядки на лбу Тэхёна. — Привет, а я Тэхён, хочешь поиграть позже вместе? — Хосю. Вы с Чонгук-и надолго в гочти плиехали? — На денёк всего, сбегай предупреди маму, мы сейчас догоним, — отпускает её Чонгук и поворачивается к Тэхёну, который всё не желает отмирать. — Ну чего ты? Думал, у меня есть ребёнок, и я скрывал? — Да, я уже успел обрадоваться, пока она тебя оппа не назвала. — Обрадоваться? — Я пиздец как детей люблю… — выдыхает Тэхён внезапно грустно, и Чонгуку становится почти физически больно. Насколько жестокой и несправедливой бывает природа, давая людям возможность любить друг друга, но не давая при этом возможности продолжить себя. — Тэхён-а, мы поговорим об этом позже, да? Пока пойдём поздороваемся со всеми, ладно? — осторожно начинает Чонгук. — Да, да, пойдём быстрее, не знаю, что это я.***
Тэхён смотрел на родителей Чонгука и их невозможно уютный дом и думал о том, как круто, наверное, было расти в такой чудесной семье. В таком тепле и уюте. И ему совершенно непонятно было, каким таким образом получилось, что Чонгук не смог им открыться. Что госпожа Чон, что господин Чон — просто потрясающие люди. Старший Чон — полковник полиции в отставке — рассказал сотни историй за ужином, интересовался у Тэхёна, чем он занимается, и, услышав его правдивую историю о том, как он попал на работу в отделение и «подружился» с Чонгуком, не уставал хохотать и говорить, мол, до чего интересно сейчас в городе жить, столько всего провернуть можно. Тётушка Чон оказалась невысокой полной женщиной с добрейшим выражением лица, она наготовила тонну еды к приезду сына и то и дело подкладывала её на тарелки, так и порхая по кухне вокруг стола. Тэхён заметил, что было много острой еды, а Чонгук, не сказав ни слова, преспокойно её поглощал, не обращая внимания на его обеспокоенные взгляды. Миюн… с Миюн они быстро подружились и провели практически весь день вместе. Чонгук несколько часов беседовал с отцом, а Тэхён гулял с малышкой, ходил смотреть на её штабик в кустах жимолости, играл дома игрушками, укладывал спать кошку и всеми силами старался привлечь внимание ребёнка к себе настолько, чтобы она его запомнила обязательно, чтобы, если получится приехать ещё раз (чего очень хотелось), вопила вот это своё «оппа» и бежала за обнимашками и к нему тоже. И надо сказать, план по захвату детского сердечка удался. К вечеру Миюн отказывалась слезать с рук, так и уснула, уложив голову на его плечо и намотав шнурок его толстовки на пальчик. Надо было видеть взгляд Чонгука, когда тот, выйдя из гостиной, где сидел с отцом, увидел эту картину. Смотрел долго, неуверенно улыбался и словно искал на лице Тэхёна бог его знает что. А Тэхён мог лишь улыбаться в ответ и пожимать свободным плечом осторожно, мол, ну, ничего необычного. Когда Миюн уложили в кровать, а Чонгук отправился в свою старую комнату готовить спальные места, мама Чонгука позвала Тэхёна на кухню помочь. Он, до этого грустивший, что потрясающий день заканчивается, с радостью согласился. — Ты сильно любишь детей, а, Тэхён-а? — Да, безумно просто. Я всегда хотел ребёнка, даже когда ещё сам был ребёнком, наверное. — Отчего же не заведёшь? Нет подходящей пассии? — Я… — он замолкает ненадолго. Не говорить же, что те пассии, что у него были, детей не могут дарить, даже если очень попросишь. — Не переживай, Тэ. Знаешь, — госпожа Чон отставляет в сторону посуду, отходит закрыть дверь на кухню и снова возвращается к замершему с полотенцем у кухонного гарнитура Тэхёну, принимаясь мыть тарелки, — мамы на то и мамы, чтобы всё понимать. Как думаешь, почему мы взяли Миюн? Мы уже в возрасте, нам приходится с ней нелегко, но мы всё-таки решились и забрали её из приюта. Понимаешь, почему? — Не особо, — отвечает, вытирая очередное блюдо. — Чонгук, он… тоже не нашёл за двадцать семь лет никого, кто бы ему подошёл. Знаешь, он не приводил в гости никого, кроме того неприятного парня. Его друга Сокджина. Это лет, может, пять назад было. И всё. Ни одной девушки. Даже друзей больше не было. А нам… внучат тоже хочется. Он не особо нам с папой доверяет, но это и правильно, я думаю. Мы люди простые… Я сама-то понимаю, что мир сейчас другой совсем, не такой, какой был, когда мы молодыми были, и бывает оно всё сейчас по-разному, но муж мой не понял бы. Мы предпочитаем думать, что наш Чонгук-и просто нездоров и не может иметь детей. Потому и взяли Миюн. Я этот разговор завела не для того, чтобы на Чонгука наговаривать, а для того, чтобы дать тебе понять, что мамы… они всё понимают. И так, как мама, никто никогда любить не будет. Поэтому если у Чонгук-и тяжело в этом плане на душе, ты успокой его, пожалуйста, ты хороший мальчик, он тебя послушает. Ладно? — Тётушка, я… — Всё хорошо, Тэхён-а. Пообещай только, что поддержишь его в случае чего, ладно? А то ведь он совсем нас в свою жизнь не пускает… взрослый уже. А ты первый его друг, кого он за столько лет к нам знакомиться привёл. А это что-то да значит. — Обещаю. — Вот и хорошо. — А почему вы сказали двадцать семь? Ему ведь двадцать шесть. Или я путаю? — Что ты, у него день рождения недавно был. Двадцать семь исполнилось, он со своей работой к нам не поехал отмечать, так и в городе, получается, не отметил, паршивец, раз даже ты не знаешь? — Получается, что так, — задумчиво шепчет Тэхён, успокаивая разбушевавшиеся во время диалога с тётушкой нервы. — Вот негодник.***
Комната Чонгука выглядела достаточно забавно, учитывая тот факт, что этому детине скоро тридцать, а родители отказались тут что-то переделывать и просто оставили её в качестве гостевой. Какие-то кубки на полках, грамоты в рамочках, аляповатые рисунки, выцветшие плакаты с рок-группами, вырванные из библиотечных журналов, на стенах. Разве что игрушки, учебники и старую одежду родители, кажется, всё-таки убрали. Чонгук как раз расстилал матрас на полу, когда Тэхён вошёл. — О, Тэхён, иди сюда, кое-что обсудим. — М? Он осторожно приобнимает Тэхёна за талию и усаживается на край кровати, сминая в руках полы мягкой толстовки. Тот вообще в последнее время умудряется одеваться в такие уютные вещи, что желание жамкать возрастает в разы. —Я хотел тебя попросить. За стеной комната Миюн, мои родители снизу, мы могли бы сегодня не… — Разумеется. Ты действительно думал, что я стану к тебе приставать в доме твоих родителей? А? Придурок, не соизволивший мне сказать, когда у него день рождения! Ну, вообще-то думал. О том, что когда он последний раз приезжал сюда с Сокджином, его в ответ на подобную просьбу затолкали в душ и, заткнув рот полотенцем, поимели жёстко и без растяжки, запрещая помогать себе рукой, чтобы хотя бы кончить, он предпочитает Тэхёну не рассказывать. Не хочется, чтобы тот жалел его ещё больше. И так жалеет. Не то чтобы неприятной жалостью какой-то, но всё равно не хочется. — Эм… — Когда он был? День рождения. М? — В тот день, когда я первый раз попросил тебя провести со мной выходной. — Двадцать восьмого мая? — Да. — Вот жаль, что тебя нельзя шлёпать, я бы тебе сейчас так жопу твою набил, что ты у меня сидеть не мог бы, блин. Сказал бы сразу, мы бы хоть немного отметили. — Возможно, когда-нибудь я позволю тебе это сделать, — усмехается Чонгук. Выражение лица у Тэхёна в этот момент такое, что кажется — тому не хотелось бы, чтобы что-то подобное позволялось. — Прости, ладно? У нас были не настолько близкие отношения, я не хотел ничего отмечать, вот и решил не акцентировать на этом внимание. — Цц, — раздраженно фыркает Тэхён. — Ладно уж, так и быть, прощаю на первый раз. Спим раздельно, правильно я понимаю? Я, чур, на полу. — Нет, ты что, ты же в гостях. Я посплю на матрасе, а ты ложись на кровать. — Ляжешь на матрас, я приду и лягу туда же. Тётушка сказала мне чувствовать себя, как дома. А у себя дома я могу поспать и на матрасе, если это даст мне возможность позаботиться о собственном парне. — Ну ты… — Чонгук, она знает, — перебивает Тэхён. — Что? — он внезапно понимает, что примерно это и ожидал услышать, поэтому особо не удивляется. — Твоя мама. О твоей ориентации. Она мне об этом непрозрачно так намекнула и попросила тебя поддержать. Она чудесная женщина. — Ну… — Чонгук опускает взгляд в пол. — Я догадывался, что они что-то да понимают, не зря ведь взяли Миюн под старость лет. Но прямо говорить я по-прежнему не планирую, если ты об этом. — Тебя никто об этом не просит, ни я, ни твоя мама. Открываться им или нет — это полностью твоё дело, и если ты не хочешь, то я тебя в этом вопросе поддерживаю, не нужно волновать твоего отца, в признании нет необходимости, верно ведь? Никому не будет легче от того, что твои родители не переживут эту новость. К чему этот псевдовыход из шкафа, ведь, скорее всего, никакого комфорта это не принесёт. Просто перестань себя винить и думать о себе всякое. Ладно? — Ты сам не до конца себя принял, видно же. Ты всё ещё хочешь детей, понимая, что ни один из твоих партнёров не сможет тебе их дать. Тэхён внезапно задумывается о том, что их обоих кризис ориентации когда-то буквально перемолол. Происходило это по-разному, но тяжело было одинаково сильно. Чонгуку потому, что переживал это всё внутри себя, не имея возможности выговориться даже самому близкому человеку, который ко всему прочему ещё и культивировал в нем неуверенность и внушал, что никому он такой не нужен. Тэхён морально убивался самостоятельно. Да, его приняла семья, но он себя вообще-то не очень, ибо самая главная мечта — завести маленькую и счастливую семью (чтобы хотя бы что-то в этой жизни сделать самостоятельно), пошла прахом, когда осознал собственную ориентацию. Насколько легче было бы это пережить, встреть они друг друга лет на семь раньше? Где бы они сейчас были? Какими были бы людьми? Одно стопроцентно — здоровее как минимум. Но что толку об этом думать, если нужно жить здесь и сейчас. Нашлись же в итоге. И хочется верить, что они хотя бы надолго, если не получится навсегда. — Хей, если после всего этого дерьма мы с тобой выживем и сможем встать на ноги, я обещаю, что не успокоюсь, пока не найду способ сделать тебя счастливым в этом плане, окей? — Какой такой способ? Станешь женщиной? Они меня по-прежнему не привлекают, Чонгук, — хмыкает Тэхён. — Неважно как, варианты есть. И их много. Главное захотеть. — Как с сексом? — Как с сексом. — Знаешь, я немного понимаю этого психопата в такие моменты. Мне порой катастрофически сильно хочется завернуть тебя в плед, посадить на подоконник и обнимать, пока не уснёшь в моих объятиях. А потом уложить тебя в постель и пойти убить всех, кто когда-либо делал тебе больно. Если у него похожие мотивы, я боюсь, что действительно смогу его понять. — Звучит пугающе. — Прости за это. — Давай спать? Ты первый мыться? Сходив по очереди в душ, они наконец улеглись так, как договорились. Поцеловались на сон грядущий несколько долгих минут, пока Тэхён не завёлся и не укатился к себе на пол, опасаясь, что не сможет позже остановиться. И после насыщенного дня, полного знакомств и эмоций, его моментально сморил сон. А через несколько часов он проснулся от ощущения странной тяжести на плече и обнаружил этого неугомонного у себя под боком. — Ёбтвоюмать, Чонгук, — шипит Тэхён, медленно до конца осознавая спросонья, что происходит, — ты хочешь спину застудить? — Мне без тебя там холодно, — бормочут в ответ, и Тэхёну ничего не остаётся, кроме как, смирившись с этой ситуацией, стащить одеяло с кровати, тщательно укутать, обнять со спины, чтобы Чонгук точно не замёрз и не застудил ничего. — Спи, я погрею, — возможно, он пожалеет в будущем о том, что позволил себе настолько сильно погрузиться в этого человека, но когда тот осторожно подтягивает к себе обнимающую его руку и утыкается в неё тёплым носом, Тэхён чувствует их. Бабочек в животе. Их так много и они так остервенело машут своими крыльями, что до него доходит. Вот оно, то самое, как в шестнадцать. Подумать только, а он ведь думал, что уже никогда подобного не почувствует. А потому, может, и пожалеет… но, боже, как приятно забираться ладонью под футболку, чувствовать тепло тела и обводить, едва касаясь, рисунок на груди. Не так давно Тэхён наконец разобрался, что там… японские мотивы, рыбы, сакура — всё в лучших традициях. Он осторожно ведет пальцем по предполагаемому контуру цветка и ещё крепче прижимает к себе расслабленного и уже явно уснувшего Чонгука.***
Просыпается Тэхён не с первыми лучами солнца и не от будильника даже. Он открывает глаза с чётким ощущением, что на него кто-то смотрит. И так и есть. Тёмные пуговки глаз сверлят его лицо, внимательно разглядывая. — Миюн?.. — Мамаська чкачала лазбудить Тэхён-и и Чонгук-и. А посему блатик шпит ч тобой на полу? — Оу, детка, братик ночью упал с кроватки, но не рассказывай об этом, ладно? — Миюн задумывается, очевидно, осмысливая просьбу оппы. — Давай так, ты сейчас пойдёшь, скажешь мамочке, что мы уже проснулись, чтобы она сюда не поднималась, а мы скоро спустимся? — ребёнок молчит, Чонгук рядом начинает копошиться, и Тэхён испытывает огромное желание притянуть парня ближе, прижать к себе его, тёплого и родного. — Давай, милая, а потом сходим с тобой в магазин. Я куплю тебе все конфетки, какие ты только захочешь, м? — Мамаська не лазлишает мне кучать конфетки, у меня алиглия. — Хорошо, тогда что ты хочешь за твою услугу? — Мозьно кочичку заплечти? Вот чдечь, — и осторожно ладошкой его высветленную чёлку гладит. — Конечно можно. Сколько захочешь, солнце. — Я тогда чкачу маме, что вы уче пласнулись, — бросает уже на бегу. — Учишь ребёнка торговаться? Не стыдно тебе? — бормочет Чонгук хриплым ото сна голосом и поворачивается к нему лицом. — Учу искать выгоду в любой ситуации. Это самый важный навык в жизни, между прочим. Доброе утро, — Тэхён наконец-то поддаётся желанию, придвигаясь ближе. — Такой тёплый, — и зарывается носом в чонгуковы волосы. — Доброе утро, — обнимает тот в ответ.***
— Ну что, как тебе поездка? — Чонгук снова за рулём. Они уже распрощались с семьёй. Тэхён и родителям понравился, и с сестрёнкой подружился. Чонгук выезжал из посёлка с чувством, что отдохнул душой. Он часто корил себя, что не находит времени просто приехать и побыть с родными. Между ними постоянно что-то стояло. Сначала это была осторожность и нежелание делиться личным, чтобы не раскрыть свою ориентацию, потом появился Сокджин и остался рядом на долгие годы, ограничивая общение с роднёй. Чонгук, конечно, приезжал тогда погостить периодически, но почти всегда один. С каждым годом всё реже и реже. Потому что с каждым годом Сокджин всё больше и больше распускал руки, и синяки просто не успевали сходить, чтобы можно было спокойно появиться дома. Потом Сокджин пропал из его жизни. А недопонимание и трудности с доверием остались, каждый визит был отмечен неловкостью, Чонгук постоянно чувствовал себя не в своей тарелке. Однако эта поездка была совсем другой. Ему было так спокойно. У отца накопилось множество вопросов относительно работы, мама нашла общий язык с Тэ, малышка Миюн не давала взрослым долго вести серьёзные разговоры, так что веселья тоже хватало. На несколько часов ему удалось почувствовать себя по-настоящему на месте. Дома. Словно они одна небольшая, счастливая семья. И нет никаких тайн, проблем, угроз, работы и негативного опыта. Чонгуку безумно понравился этот внеплановый выходной, и он уже был готов расцеловать Намджуна в обе щеки за то, что тот во время шторма позволил им остановиться на этом островке спокойствия. Даже если всего на сутки. Сейчас Тэхён снова на пассажирском, прикрыл глаза, а руку высунул в открытое окно и ловит ладонью встречный тёплый ветер, вся его чёлка взлохмачена и спутана маленькими ручками сестры, которая очень старалась наплести косичек. Получилось не очень, но Тэхён и не думает их распутывать и выглядит при этом просто невозможно милым и таким… молодым. А ещё он безумно красивый. Чонгуку хочется ещё немного поговорить о родителях, в очередной раз расспросить Тэхёна о его семье, он чувствует себя воодушевлённым и спокойным. За ленивыми разговорами, иногда совсем ни о чём, пролетает добрая часть дороги. Однако как только они начинают говорить о работе, атмосфера неуловмо меняется, становится напряжённее, вернуться к лёгким темам уже не получается, всё так или иначе сводится к обсуждению расследования. Когда до города остаётся совсем немного, Чонгук внезапно решает притормозить у обочины, чтобы быстро сбегать в туалет. Они прервали разговор на моменте, когда снова от обсуждения дел рабочих перешли к обсуждению дел семейных — Тэхён предложил перестать говорить о работе, отложить это до момента, пока они на эту самую работу не вернутся. Чонгук было согласился, но в машину сел необычайно бледным и задумчивым. Вцепился в руль и уставился на дорогу. — Эй, ты чего? Увидел что-то? — Тэхён обеспокоено касается пальцами его напряжённой руки. — Чимин… — Чонгук замолкает ненадолго. — Слушай, а ведь в личном деле не было ни слова про родителей. Каковы шансы, что он может оказаться из детского дома? Прекрасно понятно, к чему тот ведёт, но поддаваться панике идея заведомо плохая. — Слушай, ну… Ты сейчас успокойся, ладно? Мы доедем до города и там уже всё проверим. — Просто… В его деле по факту было много информации, прям дохрена. Но ничего, что определяло бы его как личность, понимаешь? Просто школа, просто колледж, из чего-то уточняющего только то, что оба заведения были в Тэгу. Ты понимаешь, в чём прикол? Я ведь даже не проверил — а существовал ли вообще этот колледж. И там вообще ничего о семье. Вообще. В твоём деле, в делах Юнги и Хосока родственники фигурируют. У тебя есть запись о том, что отец поручался за тебя в полиции, у Хосока информация о том, что его родители выступали истцами в деле о клевете против него. У меня есть пометка, что отец сам служил в органах. У Мейцо родители просто указаны, как и у Юнги, без дополнений. А у Чимина пусто. Совсем ничего. Не может быть такого, чтобы родители, вне зависимости от того, живы они или погибли, просто вот так вот взяли и пропали, не оставив никакого следа в жизни сына. Понимаешь? Это попросту невозможно. Полное их отсутствие может говорить только о двух вещах. Либо человек воспитывался в детском доме, и информация о родителях уничтожена по правилам учреждения, как гарантия полностью анонимного усыновления. Очень многие детдома придерживаются подобной политики. Либо второй вариант, что не исключает, помимо всего прочего, первый — дело могло быть просто переписано. Он же, блять, работает в архиве. Он, типа, может, если изловчиться, буквально… всё? Ты понимаешь, о чём я? Вся информация ведь всё это время была в его руках. Почему я не подумал об этом раньше, почему я искал везде, кроме как действительно под носом? — Успокойся, Чонгук, — Тэхён с тревогой смотрит в беспокойно мечущиеся глаза, на перенапряженные пальцы, цепляющиеся за руль, на поджатые побледневшие губы. Если подумать логически — Чонгук вполне может оказаться прав. Они с самого начала не уделяли Чимину никакого внимания, сосредоточившись на тех, кто имел доступ к ядам, по их мнению, и на людях конкретно в отделе. А ведь Чимин и правда мог бесплотной тенью проникнуть везде. Абсолютно всё было в его руках всё это время. Всё, кроме материалов дела, они находились в кабинете, но у Чимина ведь был доступ к камерам видеонаблюдения, ему и не нужно было ничего читать. Это не утверждает его вины совершенно точно. Но… — Так, давай, меняемся. Я за руль, а ты созвонись с Намджуном и скажи, что мы подъедем прямо на работу. Хорошо? — заглядывает Чонгуку в лицо, дожидается ответного кивка, и они меняются местами. Сам он отчего-то чувствует себя уверенно и спокойно. Возможно, это каким-то чудесным образом мозг перестраивается под влиянием ответственности. И вот уже, кажется, от былой инфантильности остаётся мало, будто бы его извечная привычка думать только о самом себе испаряется без следа. И на смену этому приходит что-то другое. Непонятно, откуда взялась эта уверенность, но Тэхён почему-то точно в этот момент знает, что сейчас ему нужно собраться, взять себя в руки и постараться мыслить максимально трезво. Он не замечал этого особо раньше, но Чонгук, несмотря на годовую психотерапию, о которой не раз рассказывал, не до конца излечился. Да, не боится больше громких звуков и потихоньку привыкает к чужим прикосновениям, теперь уже почти спокойно реагирует, если забыться и взмахнуть руками или что-то в этом роде. Но никакой гарантии, что Чонгук не сломается. В любой момент может произойти что-то, что выбьет из колеи, и Тэхён это прекрасно понимает. Как бы это ни было плачевно… после всего, что тот пережил, эта работа уже просто не для него. И раз родители Чонгука далеко, друзей, помимо Юнги, в силу понятных причин, нет, а Тэхён, в конце концов, его парень, партнёр и человек, с которым Чонгук сам захотел дальше двигаться вместе… Значит, ему и держать всё в своих руках, если Чонгук сорвётся. В то же время хочется верить, что Чонгук сильный и со всем обязательно справится. Однако реакция на внезапную догадку заставляет в этом сомневаться безусловно. Тэхёну бы испугаться ещё большей ответственности, но он, спокойно выводя машину с обочины на автостраду и устраивая ладонь на бедре Чонгука в приободряющем жесте, отчего-то уверен — готов. Ко всему, что бы там дальше ни было. Лишь бы Чонгук был в порядке, и они получили-таки шанс попробовать построить нормальные стабильные отношения. Уверен, когда выслушивает теорию Чонгука, помогая её развивать. Уверен, когда искренне извиняется за то, что тогда в больнице отговаривал проверять Чимина, ведь, если подумать, Чонгук перестал толком интересоваться личным делом Пака как раз после того злополучного разговора. Уверен, даже когда Чонгук звонит Намджуну, а тот после первого же гудка снимает трубку и, не дав раскрыть рта, даёт распоряжение ехать сразу в отдел. Чонгука подобная реакция пугает ещё больше. Но Тэхён прижимает его к себе одной рукой, заставив перегнуться через рычаг ручного тормоза, и крепко целует в висок. Помимо уверенности в самом себе, Тэхён в этот момент больше, в общем-то, ни в чём нихрена не уверен. Но ничего страшного.***
Намджун работает в органах уже лет двадцать. На своём, как говорится, веку ему довелось повидать ох как немало. Но никогда в жизни он и предположить не мог, что на закате его карьеры произойдёт такое. Про таких мужчин, как он, — высоких, статных, которым немного за сорок, но которых, несмотря на возраст, словно не коснулось течение времени — обычно говорят с гордостью на семейных мероприятиях, им улыбаются на корпоративных встречах, а потом долго сокрушаются, что такие прекрасные сотрудники не остаются работать до самой старости, а уходят на заслуженную пенсию рано, отказываясь тратить всю свою жизнь на карьеру. Намджун так и планировал. Он хотел поработать ещё немного, года два, может, три. У него был прекрасный протеже, которого он хотел посадить на какое-нибудь хорошее, тёплое место. Где точно не достанут. Чтобы у пацана был шанс. В конце концов, тот и так натерпелся, а человеком был безумно сильным и достойным того, чтобы мечты сбывались. Они у Чонгука простые и светлые. И у Намджуна были все возможности неспеша, осторожно дорожку в будущее ему проложить. А потом со спокойной душой уйти в отставку. Поехать с женой в круиз, с сыном слетать куда-нибудь покататься на этих его сноубордах. Намджун последние годы тоже этим делом увлёкся, купил в прошлом году дачу и хотел проводить там время с семьей и друзьями почаще, собираться университетской компанией на барбекю, а может, и вовсе переехать куда-нибудь за город подальше от суеты. Хотел. Это были его планы на жизнь на ближайшее время. Намджун уже наработался. Насмотрелся. И натерпелся, если честно, тоже. Но сейчас смотрит на два пиджака, листающих дело, которым занимался Чонгук, и хоть и отдаёт себе отчёт в том, что обвинений у управления нет никаких, потому что ситуация неординарная и правильное решение ещё поискать надо, тем не менее своей вот этой интуицией старого полицейского волка чувствует, что планы на спокойную жизнь совсем скоро пойдут прахом. Как и цель помочь Чонгуку с карьерой. Он устало выдыхает и опирается локтями о столешницу. Как обо всём произошедшем за эти сутки рассказать Чонгуку, понятия не имеет. Наверное, лучше просто в лоб. Без экивоков.***
Чонгук буквально влетает в отделение, где непривычно тихо сегодня, к слову. Даже не заглядывает в их кабинет и несётся к кабинету Намджуна, Тэхён едва поспевает за ним. Они понятия не имеют, чего им стоит ожидать. В новостях не было информации об убийствах этой ночью, но верить в то, что ничего не случилось, отчего-то не получается. — Чонгук, Тэхён, это И Сынвон и Джоу Сан, — вместо приветствия начинает Намджун, кивая на двух парней в чёрной форме, склонившихся над его захламлённым столом. — Управление с этого момента будет курировать это дело и помогать нам. — Оу… Представиться и поздороваться как следует с новыми коллегами им не дают. — Ночью в Юнги стреляли. — Что? — Около полуночи в отделение неотложной помощи при районной больнице поступил звонок с его телефона. Сообщили, что в его квартире находится человек с огнестрельным ранением. Звонил не он сам. Его нашли в тяжелом состоянии. Большая кровопотеря, но успели довезти до больницы, смогли извлечь пулю и остановить кровотечение… Задето несколько жизненно важных органов. Что-то спровоцировало, помимо прочего, кровоизлияние в мозг, организм не выдержал, и в процессе операции Юнги впал в кому. Большего пока не знаю. — Невозможно… — Чонгук выглядит так, словно с каждым словом начальника всё глубже погружается в транс. Тэхён, перепуганный до смерти и отчётливо ощущающий, как сковывает грудь настолько, что дышать получается через раз, с ужасом осознает, что конкретно в эту минуту не может ему помочь. Он себе не может помочь, не может даже рот открыть и слова вымолвить. Они предполагали всё, что угодно. Но не это. Юнги был просто рядовым сотрудником. Это и правда невозможно. Где он мог напороться на… Пока они нежились в уютном гнёздышке семьи Чон, напрочь позабыв и о деле, и об оперативной группе, что все эти сутки находилась неподалёку, Юнги лежал в луже крови. Тэхёна тошнит. Пытаться представить, что чувствует Чонгук и какую вину сейчас испытывает, страшно. — Это Чимин, — сипит внезапно даже для самого себя, озвучивая их с Чонгуком недавнюю догадку. — Это Чимин. Больше просто некому. Раз нашли в квартире, значит, убийца был Юнги хорошо знаком и тот впустил его сам. Правильно? — Не убийца, Юнги не мёртв, у него, блять, есть ещё все шансы, — доносится совершенно бесцветно откуда-то из угла кабинета. Тэхён вместе с остальными поворачивается на голос. Хосок. Хосок, который выглядит так, будто у него сердце вырвали. Бледный, осунувшийся, в глазах оттенок какой-то непонятной эмоции. И ни следа ни его обычной рабочей беспристрастности, ни вечного — контрастом — позитива. — Кровоизлияние в мозг, Хоби… — И что? И что, блять, что кровоизлияние?! Его устранили? Устранили. Смертность в подобных случаях составляет всего сорок процентов. Сорок, блять, а не сто. Не надо говорить о нём, как о покойнике! Я медик, и я говорю вам, что если родители не сдадутся, то у него есть все шансы проснуться! — Хорошо, хорошо, Хосок, — Чонгук подключается к разговору, приподняв в примирительном жесте руки, выглядит при этом странно, словно действительно находится в каком-то трансе. — Какого вообще хрена мы все тут сидим? Где Мейцо? Нам нужно ехать и арестовывать Чимина! Это он, — снова накидывается Тэхён на Намджуна. — Нет, без вариантов, мы уже ездили. — Что? — Мы ездили к нему. Хосок сообщил, что они были близки, да это ни для кого не секрет, я думаю. Чимин был с мамой, она подтвердила его алиби и сказала, что он находился дома всю ночь. У нас нет оснований его арестовать, но мы выдали подписку о невыезде на время следствия. Это всё, на что нам хватает полномочий на данный момент. Как бы уверены вы ни были, без доказательств у меня связаны руки. — В его личном деле нет ни слова о матери, какая мать? Намдж… — Господин Ким! — договорить Чонгуку не дает влетевший в кабинет всполошённый дежурный с КПП. В этом отделении сегодня все друг друга перебивают, судя по всему. — Свидетель, там свидетель… — Что? — Свидетель по поводу программы защиты пришёл! — В комнату для допросов его.***
Зевс и Посейдон Два сильнейших Бога. Зевс — Громовержец. Наивысший бог в иерархии греческих богов на Олимпе, олицетворяет собой свет, простирающийся в небе. Покровительствует родовым связям, является защитником обиженных. Осуждает беспричинное кровопролитие, своих же противников уничтожает с помощью грома и молний. Мировой вседержитель и вершитель справедливости. Посейдон — владыка моря, обладает разрушительной силой водной стихии, но парадоксально является создателем жизни, ибо вода — её источник. Второй по статусу и равный по силе двум своим братьям. Все вместе они тройка нумерологических шестёрок, осуществляющих власть на трёх уровнях мироздания: в небе, в воде и под землёй («666»: Зевс, Посейдон, Аид — правитель царства мёртвых).***
Свидетелем оказался молодой мужчина по имени Бао Лин. Двадцать восемь лет, работает в книжном магазине, женат. По его словам, в отделение решил отправиться, когда получил сообщение о поиске свидетелей. Хотел удалить, так как с подобных номеров обычно приходят уведомления о загрязнении воздуха, сильных осадках или о надвигающемся урагане, но увидел название университета, в котором когда-то учился, и сердце у него, мол, упало в пятки. Чонгук, напряжённо наморщив лоб, стоит в соседней с допросной комнате вместе с Тэхёном, Мейцо и Хосоком наблюдая через стекло за процессом допроса свидетеля. И в момент, когда Бао называет имя, которое Тэхён им всем озвучил получасом ранее, Чонгук выдыхает так громко и судорожно, что заставляет всех обернуться. Но даже не обращает на это внимания. Он чувствует себя сейчас, словно под водой. Последние полчаса, если быть точным. Ещё не до конца осознал, что ему сказали про Юнги. Мысли о том, что друг в ближайшее время не только не придёт на работу, но и глаза-то, наверное, не откроет, метались в голове, мешая думать о работе. «Это я виноват. Я виноват» Рассказ Бао Лина лишь подтверждает то, до чего Чонгук уже додумывался не один раз. За исключением некоторых деталей можно было бы с гордостью заявить, что они догадались. Дошли до изначальной координаты во всей этой свистопляске событий. Догадались. Вот только поздно уже. Какое это теперь имеет значение? — Пак Чимин. Мы познакомились с ним в общежитии при Корейском гуманитарном университете. — Он был студентом исторического факультета? — Намджун кивает парням из управления, чтобы отправляли по адресу Чимина оперативную группу. Теперь для задержания вполне хватает оснований. — Нет, он учился на литературном, насколько я помню. Я был немного старше него. Он… он был геем, знаете, и я был одним из немногих людей, кто с ним общался. Нас даже можно было бы назвать друзьями. Но на первом курсе произошла страшная ситуация. — Вы говорите о насилии? — Да, Чимина изнасиловал чувак, который жил с нами на этаже в общежитии. Прям на глазах у его парня, представляете? — Откуда вам об этом известно? Мужчина вмиг сникает и принимается теребить пальцами нитку на рукаве. — Я… я был его соседом тогда. Я всё слышал, я видел последствия. Отчасти участвовал в их устранении тоже я. — Я так понимаю, вы ему не помогли? Не позвали на помощь? И чем закончилась история? — Не поймите неправильно, сначала он сам не хотел заявлять… — А чего вы ждали от жертвы насилия? — Вы меня в чём-то обвиняете? — Я зачитал вам ваши права ранее. Срок давности уже вышел, но вы должны отдавать себе отчёт, что ваше молчание повлекло за собой серьёзные последствия. Укрывательство — это преступление. — Я не дал тогда показания, когда Чимин пошёл в полицию, потому что испугался. Сказал, что ничего не видел. Если вы думаете, что я не жалел об этом, не корил себя и не ненавидел порой за то, что позволил разрушить человеческую жизнь, даже не попытавшись помочь, то вы ошибаетесь. Я одумался, стал искать его. Но было поздно, он забрал документы и пропал со всех радаров, я ничего о нём не знал и не знал, где искать его. В полиции от меня отмахнулись. Сказали, что дело, по поводу которого я пришёл, даже не возбуждено. Этому просто не дали ход. Я осознаю свою вину перед этим человеком. Но на тот момент мне было страшно. Моя мама растила меня одна, и я боялся, что в случае, если со мной что-то случится, она этого просто не переживет. Теперь у меня больше нет мамы, она оставила меня год назад. И сейчас у меня есть возможность попытаться хоть что-то исправить, поэтому я и пришёл. Не только потому, что опасаюсь за свою жизнь. — Это нихуя не повод. Всё это нихуя не повод идти и убивать пусть и не невинных, но людей. Это не повод, — шепчет Чонгук тихо настолько, что слышно лишь Тэхёну, который стоит ближе всех. Он видит, что тот уже пережил первый шок от известия о Юнги и постепенно приходит в себя. И у Тэхёна было странное ощущение, что их чувства понемногу синхронизируются. Чем бледнее и нервнее становился Чонгук, начиная действительно осознавать случившееся, тем быстрее он сам собирался с мыслями, чтобы быть готовым поддержать, когда это понадобится. — Мы не знаем, что он пережил, Чонгук. Ты прав, это не повод. Ничто не оправдывает человека, намеренно отобравшего жизнь. Но не стоит считать человеком того, кто его насиловал. Я понятия не имею о том, что натворили другие жертвы, но тот, который насиловал… прости, если сейчас сорву твой триггер — другого конца просто не заслуживает. Ответа Тэхён не дожидается. Он прекрасно понимает, что на эту тему разводить полемику можно долго. Но уверен в одном — никакое насилие не может быть оправдано, будь то буллинг, рукоприкладство или убийство. Это просто, мать вашу, противоестественно. Люди не звери и не должны жить по законам джунглей. Человечество уже завершило процесс эволюции как вид. Некуда дальше расти, а значит, и смысла в том, чтобы выживали лишь сильнейшие, нет тоже. — В последние дни вы вызывали домой сантехника или электрика? — Да, недавно у нас произошла странная ситуация, во всей квартире отключилось электричество. Я вызвал мастера, но в этот же день пришло сообщение о поиске свидетелей, я понял, что дело касается меня, испугался, отправил жену за город к родителям, сам ночевал в отеле перед визитом к вам. Сегодня утром сосед мне позвонил и сказал, что провода в нашем щитке были просто-напросто перерезаны. Я не знаю, каким способом это могло бы угрожать моей жизни, но думаю, он собирался прийти за мной под видом электрика… — на последних словах храбрость мужчины заканчивается и его голос срывается. — Я едва успел укрыться, получается, сбежав из собственного дома из-за вашего предупреждения. Вы спасли мне жизнь.***
С момента допроса свидетеля прошло чуть больше полутора часов. Командование операцией задержания предсказуемо взяли на себя сотрудники управления. Удивительно, но когда за дело взялись люди незаинтересованные, всё и правда пошло очень быстро и просто. А может быть, причина в том, что ключевые ответы найдены и больше ничего, кроме рядовых действий по задержанию, делать было не нужно. Намджун отдал распоряжение всем сотрудникам отдела оставаться на рабочих местах, в эту ночь никто не поедет домой. В городе был объявлен план «Перехват», на каждой улице, на въезде и выезде из города, у больниц, домов Чимина, Юнги, Чонгука, Хосока и даже Намджуна были выставлены блокпосты.***
Когда Чонгук и Тэхён летели на всех парах в отделение сообщить о своей догадке, а люди Намджуна, не обнаружившие ничего интересного, кроме плачущего и скорбящего по другу Чимина, отчитывались перед сотрудниками управления, Чимин, который действительно искренне плакал, отвечая на их вопросы, то ли потому, что к Юнги привыкнуть успел сильно, то ли по какой-то другой, даже ему самому неизвестной причине, уже вытаскивал иглу шприца из шеи женщины, которую за пару часов до визита полиции нашёл на улице. Договориться за бутылку соджу, чтобы она представилась его матерью, труда не составило. Чимин знал, что особо умных чонгуков-тэхёнов в городе нет, Намджун и Мейцо же догадаются пробить его на наличие родителей только по приезде в отделение. Да и не найдут они ничего просто так. Нет информации о родителях, полностью уничтожена. Было бы всё так просто. Пока они уладят все формальности, его здесь уже не будет. Чимин с отвращением смотрит на шприц в своей руке и на женщину, которая заснула вечным сном за столом, опрокинув злосчастное соджу и уронив голову на столешницу. Этот момент кажется ему невозможно знаковым. В эти сутки всё должно закончиться. И это первый шприц за эти долгие месяцы, который он никак не обрабатывает перед тем, как выбросить. Первое убийство, совершённое голыми руками даже без перчаток. Чимин не планировал никого убивать кроме тех, кто когда-то сделал больно лично ему. И ещё одного человека нужно было убрать в качестве подарка кое-кому. Изначально он хотел, чтобы жертв было семь. Это символично. Но редко ведь всё идёт по плану. Бао Лин, скорее всего, уже под защитой полиции, так что как сложилось, так сложилось. В той самой нумерологии, найденой в одной из книг библиотеки университета, отучиться в котором довелось лишь первый курс, под разными цифрами скрывается, как правило, несколько греческих богов. Один обязательно из основного пантеона. Ему всегда нравились греческие мифы и всё, что с ними связано, и разрабатывая свой план, он был уверен — лучше не придумаешь. Поэтому взял нумерологию за основу. Шестыми должны были стать Посейдон в дуэте с Зевсом. Способ убийства элементарный — соедини воду и электричество, и ты получишь сильнейшее комбо из всех стихий. Но на то, чтобы это провернуть, нужно было время и нужны были определённые обстоятельства. Это вам не из окна человека выкинуть. Посложнее будет. Намджун же, старый хрен, очень «вовремя» сплавил Чонгука, а следователь мало того, что послушался, свалил из города и попортил планы, так ещё и сейчас, наверное, уже вернулся, всё, скорее всего, давно знает и, возможно, уже открыл охоту. Чимин задумывается ненадолго, пока преодолевает расстояние от старой квартиры, где он бросил труп женщины, до места, которое было его убежищем последние несколько лет. Библиотека давно переехала, здание выставлено на продажу, но из-за того, что корейский рынок недвижимости буквально стоит, никто ему здесь никогда не мешал. В эти сутки он закончит. Далеко не идеально. Не без косяков в виде лишних жертв. Но ничего страшного. Чимин уже просто-напросто устал. Чисто по-человечески заебался. Он прикрывает за собой тяжелую дверь одного из кабинетов, что служил ему штабом, и подвисает на несколько минут… а можно ли ему ещё считаться человеком? Может он таковым себя называть? Избавитель? Да. Санитар леса? Да. Бог? Скорее нет, больше мученик. Но в какой-то мере да. А вот человек… навряд ли. Осталось только выманить полицейских крыс из участка, что-то Чимину подсказывает, что сегодня они оттуда не вылезут. Он подключает свой ноутбук к резервному генератору, снова лезет в систему видеонаблюдения здания, где проработал последние два года. В такие моменты Чимин даже улыбается в лицо судьбе-злодейке, ведь несмотря на то, что в жизни своей от начала до конца он всегда был один… в вопросах мести у него были соратники. Без их закадровой помощи это всё растянулось бы надолго. Сервер наконец-то прогружается, и Чимин смотрит на следователя, сидящего на диване в кабинете. Рядом Ким — голова низко опущена, вцепился в волосы пальцами. Дураку понятно, что пацану совсем нехорошо от всей этой ситуации. Чимина кольнула бы совесть. Потому что сам Чонгук ну вот ни капельки ни в чём, во что вляпался по неосторожности, не виноват. Но кто-то должен быть в этой истории связующим звеном между цифрой семь и остальным человечеством. Чимин ведь всё-таки не бог, кто-то должен будет донести его волю людям. Если, конечно, выживет. Чонгук на видео на секунду даёт Киму себя обнять, и Чимин испытывает почти маниакальное желание разбить монитор. Если бы его Юнги хоть раз бы вот так обнял без перспективы дальнейшего секса, сейчас, скорее всего, был бы жив. А он сам сейчас, скорее всего, хотя бы наполовину был бы в порядке. Плечи следователя на видео начинают вздрагивать. И у Чимина совсем заканчивается то, что называлось здравым смыслом. Ему нравится эта картина. На это приятно смотреть. «Поплачь, Чонгук. Ты как никто другой должен понимать, что слезами горю не поможешь»