Рич

      Всю мою новую жизнь в большом городе можно озаглавить так: «На хрен никому не нужен». Раньше мне казалось, что мне не хватает свободы — в старших классах я только и знал, что учился, чтобы сбежать из своего вечного места обитания, где моя жизнь разделилась на до и после, где кошмары начали мучить не только по ночам, но еще и приступами астмы на нервной почве. Я все еще очень сильно боюсь словить такой приступ, не сориентироваться быстро и задохнуться. Я даже зарегистрировался на каком-то форуме для астматиков, хотя и там я выглядел самозванцем. Что? Нервная астма? То есть ты сам довел себя до такого состояния? То есть у тебя приступы бывают только по ночам, и проходят буквально за пару секунд? Что, ты меньше ста раз пользовался ингалятором за всю свою жизнь? Слабак, иди отсюда. Забаньте кто-нибудь этого самозванца, он не имеет права быть здесь!       И так было всегда. Никуда не вписывался, всюду не подходил.       Не могу сказать, что в этом виноват только я или только общество. Вроде бы сейчас и общество неплохое, но все равно здесь чужой. Слишком богатые люди, слишком далекие от меня и моих проблем. Да и были ли у них когда-нибудь такие проблемы, как у меня, чтобы они могли понять, что я чувствую? Разве только, что Билл, но я бы скорее умер, чем заговорил с ним на эту тему и спросил прямо о том, что меня волнует.       Поэтому я научился справляться со своим одиночеством. Делать вид, что мне совсем не страшно оказываться одному в своей квартире. Глупо, но каждый раз перед сном я клал на тумбочку возле кровати все таблетки, какие мне могли понадобиться — от головной боли, от боли в животе, ингалятор, микстуру от кашля или таблетки от горла и большой стакан воды. Рядом всегда лежал полностью заряженный телефон, где на быстром наборе был вбит номер скорой. Я боялся, что со мной снова может что-то случится, а рядом никого не будет. Мама была за много километров от меня, а больше мне здесь не к кому было обратиться. Мне всегда было страшно оставаться дома одному. С самого детства. Когда ушел отец, мама много работала. Ей приходилось с моего пятилетнего возраста оставлять меня одного в квартире, лишь изредка прося соседку присмотреть за мной. Поэтому я с ранних лет усвоил, что спичками играть нельзя, щелкать выключателем — нельзя, играть с техникой — нельзя в двойном размере. Я обычно сидел в большом кресле в маминой комнате, листал книжки с картинками, даже когда еще не умел читать, и ел печенье из пакета, отсчитывая секунды, когда домой вернется мама. Я жил в этих постоянных «нельзя», что потерял тот момент, когда стало можно. Оказалось, что для такого человека, как я, в том городе, где я рос, это «можно» все еще было запрещено.       Я не мог заснуть. Первые недели после моего поступления в университет я засыпал мгновенно. Отрубался, как только ложился на кровать и пару раз даже забывал выстроить весь арсенал спасительных средств на тумбочке — а с утра просыпался с бешено бьющимся сердцем, не находя спасительного стакана с водой под рукой, и долго еще лежа и прислушиваясь к собственному сердцебиению. Не слишком ли сильно стучит? Может, у меня аритмия? Тахикардия? Упало давление? Повысилось? Упал сахар в крови? Надо ли вызвать скорую?! Но через пять минут меня отпускало, и я спокойно собирался в универ на пары, где опять меня никто не замечал. Самое удивительное, два последних года в школе я мечтал об этом — быть невидимкой, и чтобы больше никто не смел тыкать в меня пальцем, оскорблять, кидать шутки и перешептываться — дескать, он ведь был с ним знаком! Сидел с ним за одной партой! Может, надо было и ему наподдать? Чтобы из психологии в моей жизни были только пары с профессором Хельгой Голден, которая с заумным видом рассказывала нам про типы темперамента и типы нервной системы, а я рисовал на полях цветочки и листочки, стараясь сдержать зевоту, как и все мои одногруппники. Для меня это был пройденный материал. Я разбирался в психопатиях, акцентуациях характера, ПРЛ, ОКР и прочих сокращениях букв. Только легче мне не становилось от этого.       У меня было несколько проблем с головой, хотя ни один диагноз не подтвердился. Я часто мыл руки, но из всех навязчивых идей имел только эту. Я не то чтобы боялся микробов так уж сильно, но не мог есть грязными руками, хотя всегда клал с собой в постель телефон, который ронял на землю или брался за него ту же, как выходил из туалета. У меня были иногда неконтролируемые вспышки агрессии, перепады настроения. Порой я забывал какие-то мелочи, но ни одного точного диагноза за два года работы с психологом мне так и не поставили. Посоветовали заняться чем-то серьезным, чтобы не было времени на ерунду.       Интересно, наверное, работать психологом с такими-то советами.       Я чувствовал себя иногда как в вакууме. Сбежал в новый город, где не нашел себе места, но по крайне мере, меня смогли оставить в покое, хотя и не такого покоя я ожидал. Я чувствовал себя потерянным, покинутым. И если мне предстояло проучиться так еще четыре года, то может быть, лучше стоит забрать документы прямо сейчас?       Я снова ворочался без сна, и мне уже начало казаться, что у меня начал болеть живот. Я накрутил себя до такой степени, что полез гуглить симптом аппендицита, но успокоился, когда прочитал, что он начинается с приступа резкой тошноты, а меня, к счастью, не тошнило. Потом я вспомнил, что просто не успел поужинать, и живот болит от голода. Посмотрел на часы. Времени было всего час ночи, хотя я никогда не выходил на улицу в такое время, даже у себя дома. Но мне срочно захотелось моих любимых йогуртов, которых в холодильнике больше не осталось. Мне показалось, что я умру, если не съем их. На завтра в универ надо было к третьей паре, и я бы все равно успел выспаться, даже если бы спустился в магазин и потратил еще полчаса на полуночный пир. Самое страшное было, конечно, встретиться с теми отморозками или с этим странным парнем по имени Рич, но желание поесть жидкой пищи было сильнее.       Рич. Я хмыкнул, спускаясь с кровати, и быстро одеваясь в спортивный костюм, в котором обещал себе начал бегать по утрам, но так и не срослось. А если у меня резко заколет в боку или остановится сердце прямо где-нибудь на тротуаре, и никто ко мне не подойдет? Ведь всякое бывает, лучше не рисковать. Был бы я у себя дома, тогда еще ладно, но тут другой город, страшно рисковать.       Я быстро оделся, низко натягивая капюшон на лоб. Накинул куртку поверх спортивной толстовки и взял только маленькую сумму денег (ну так, чтобы еще хватило на шоколадку), и быстро вышел из дома.       Предварительно проверив, что дверь я закрыл и подергал ровно пятьдесят пять раз в разных вариациях.       А говорят еще, что диагноза нет.       Я быстро спустился вниз по ступенькам, открывая тяжелую подъездную дверь. Во дворе было тихо, фонарь светил ровно над мусорным баком. Я огляделся: нет ли никого по близости? Никто ли не следит за мной, желая отобрать у меня деньги? Вроде, нет, тихо и чисто.       Убрав руки в карманы, я быстрым шагом двинулся в сторону ближайшего круглосуточного супермаркета. Желудок приветливо заурчал, напоминая о себе, и я ускорил шаг. Сон как рукой сняло; хотелось побыстрее вернуться домой, нырнуть под одеяло, включить какое-нибудь видео на ютубе и залечь в кровать с коробочками йогурта и батоном. Когда ты бедный, приходится искать маленькие радости в каждом дне, чтобы окончательно не свихнуться.       Мне повезло, на кассе я был один в очереди. Я быстро пробил упаковку йогуртов (прихватил еще и питьевой, была акция). Большую плитку шоколада и батон (кто знает, может я съем его сейчас весь, и на утро не останется. Я страдаю, имею право заесть горе!) и быстро ринулся к дому обратно, проверяя на ходу, не забыл ли я на кассе деньги, телефон или ключи. Нет, все было на месте, как и мое не диагностированное ОКР.       Я уже думал о том, что можно прогулять пары (все равно ничего важного нет), и устроить себе полноценный ночной пир с просмотром каких-нибудь фильмов, а потом отсыпаться до обеда, когда чуть не выронил все из рук, услышав позади себя голос: — Смотрю, жизнь тебя ничему не учит, и ты опять ходишь один по ночам.       Я обернулся.       Этот чувак, Рич, копался в мусорном баке. Я поморщился, еле сдержал рвотный позыв. Вот вроде виделись с ним несколько часов назад, а он будто еще мерзостнее стал!       Копаться в мусоре! Какой кошмар! Он ведь мой ровесник! — А ты, смотрю, не ищешь тоже легких путей и готов жрать прямо из мусорки, да? — Я кошку ищу. Она туда прыгнула, — ответил он равнодушно и снова отвернулся от меня, — эй, красавчик! — Что? — удивился я. Это он ко мне обращается?! — Я коту. Не бери на свой счет, — Рич окинул меня презрительным взглядом, но на его губах все равно играла улыбка. Он поправил шапку, сдвигая ее почти на затылок, и из-под нее на лицо ему упали черные волосы, рвано постриженные прямо у лица. — О, ты у нас, что ли, тут король красоты? — фыркнул я, да так, что сопля вылетела из носа. Блядство. Конечно, вряд ли бы он стал смеяться надо мной из-за этого — ну у него вообще дома даже нет! — но захотелось, чтобы он этого не увидел. Осторожно удерживая пакет с покупками, я вытер нос тыльной стороной ладони. Было прохладно — руки стали замерзать.       Я еще раз посмотрел на Рича и самодовольно заметил про себя, что у него из кармана его грязной куртки торчит пустая бутылка из-под колы, та самая, которую я ему отдал. Не выкинул, значит.       «Ну, и надеюсь, он на нее не садился», — пронеслось в голове, и я опять мысленно выругался. — Ну, и что ты стоишь? — Рич обернулся ко мне. Ему не шло это имя так же, как мне — зеленые волосы (в детстве у меня был такой парик на Хэллоуин. Я изображал младшего брата Халка. И пофиг, что в оригинале у него не было никакого младшего брата. Это сути не меняет), — хочешь мне помочь? — он снова перегнулся через мусорный бак, — эй, Красавчик! Иди сюда! Ну же! — Вообще-то, мама учила меня не лазать по мусоркам, потому что там можно что-нибудь себе подцепить, — глубокомысленно изрек я, делая еще один шаг в сторону от парня, — если ты не знал, конечно, но там водятся микробы и всякие разные ужасы. — Да? Ну что ж, переживу как-нибудь, — он отряхнул руки, а потом вытер их об джинсы, — так ты не ответил. Что ты тут делаешь? Уже соскучился по мне? — Ну естественно, — я закатил глаза, — жить без тебя теперь не могу. Послал же бог соседа. — Ну, ты всегда можешь переехать, — Рич поправил шапку. Я не хотел думать о том, что он этими грязными руками касается своего лица. Мне показалось, что у меня у самого зачесалось лицо. Не удивлюсь, если утром у меня весь лоб будет в прыщах, потому что я был склонен к этому в подростковый период, и не удивлюсь, если они могли появиться только от силы мысли, — ты ведь из этих, из мажоров, да? — Я? — я поднял брови и засмеялся, — а для тебя все, кто не живет на улице, мажоры? — Вообще да, — он наморщил большой нос, — да. Но про тебя так думаю не поэтому. — А почему же? — уходить домой резко перехотелось. Почему этот бомж дерзит мне и ставит меня на место? С какого хрена?! — Потому что ты напыщенный и самовлюбленный. В «Касталии» все такие, — он усмехнулся. Из-за высокого роста он сутулился, и огромная куртка на нем вздувалась, и если смотреть на тень, то могло показаться, что напротив меня стоит Горбун. Я закатил глаза. — Ого, а ты, я с смотрю, экстрасенс с помойки? И как ты догадался, что я учусь в «Касталии»? — Много ума на это иметь не надо, — Рич указал мне пальцем на куртку, и я скосил глаза. Значок. Блин, точно. В первый день учебы нам все такие выдали. Стэн и Беверли радостно закинули их куда-то в свои сумки, а я гордо приколол себе на куртку, когда спустился в метро. Пусть все видят, что я учусь в самом крутом вузе страны. — Можно подумать, ты там учился. — Нет, конечно, — Рич заложил руки за спину, — но знал когда-то пару ребят оттуда. — Почему ты, блин, живешь на улице? — не выдержал я. Руки сами собой пустились в пляс в дикой жестикуляции. Я смотрел на этого парня, который, в принципе, если не смотреть на него при свете желтого фонаря и не думать о том, что он пять минут назад копался в мусорке, был внешне даже ничего, но, черт побери, жил на улице! И как будто бы считал этой нормой?! — ты почти мой ровесник, — я всплеснул руками, на запястье правой руки висел пакет с едой. Я заметил, как спокойно посмотрел на это Рич, — почему, блин? — Почему? — он почесал затылок через шапку, — ну, даже не знаю. А тебя это только сейчас стало интересовать? Что-то мне не кажется, что ты у других бомжей это не спрашивал.       Опять подкол. Ладно. Засчитано. — Окей, ты прав. Я никогда не думал о том, почему люди живут на улице. Но я видел всегда только старых алкашей, которые пили, их потом выгоняли с работы, жена уходила, и они начинали жить на улице. Но ты не похож… На таких. — Это что, комплимент? — Рич улыбнулся, а потом снова сел на асфальт, в закуток между мусорным баком и люком. Я уставился на него, — здесь тепло. Пар от люка идет, — он указал пальцем на крышку от канализации, — так вот, тебя интересует, почему именно я живу на улице? Потому что я молодой и красивый?       Я опять втянул воздух слишком сильно, издавая какой-то булькающий глоткой звук. — А что, в помойке самоуверенность раздают? — А что, тебе поискать ее там? — отпарировал Рич, вытягивая длинные ноги в красных кедах.       Он начинал меня злить. — Я просто, блин, спросил, почему чувак в твоем возрасте живет на улице! — Ну, — Рич начал рассматривать свои ногти с черным облупившимся лаком, — потому что мне негде жить?       Я стал медленно закипать. — Почему тебе негде жить? — Потому что родители выгнали меня из дома, — он пожал плечами так, будто бы говорил о чем-то самом простом, — а тебя никогда не выгоняли родители? — Что? Нет, конечно! Я упер руку в бок, — у меня нормальная семья. — И сам никогда не уходил?       Я вспомнил, как один раз, в двенадцать лет, сильно поссорился с мамой, что даже решил сбежать из дома, но потом понял, что идти мне некуда, и очень хотелось спать в своей кровати, что я передумал и просто не разговаривал с ней два дня. Я покачал головой. — Скучный ты, — Рич начал ковырять пятно на джинсах, — и ты все еще не идешь домой.       Ну не мог же я сказать ему, что мне и правда интересно узнать, почему мой ровесник живет на улице! Нет, это не праздное любопытство (хотя кого я обманываю?), но и просто возможность потешить свое самолюбие и почувствовать, что есть люди, которые живут во много раз хуже, чем я. — Мне хотя бы есть куда идти, — дерзко ответил я, думая, что хотя бы это заденет его, и он что-нибудь мне скажет, но вместе этого он пожал плечами. — И что, думаешь, ты поэтому лучше, чем я?       Я открыл рот. — Ну, вообще-то… — Наверняка, эту квартиру тебе снимают родители. Во-первых, ты не выглядишь как тот, кто работает — ты выглядишь не старше второкурсника, а в «Касталии» невозможно учиться на первых курсах и работать так, чтобы оттуда не вылететь. Во-вторых, стипендия для бюджетников там хоть и существует, за первый месяц явно внесли сумму твои родители. Так и чем ты лучше меня? У меня тоже есть родители, тоже была квартира, просто меня оттуда выгнали, и тебя могут выгнать так же, только не родители, а собственники квартиры. И чем ты лучше меня?       Я задохнулся в прямом смысле. От возмущения. Он считает, что мы с ним наравне?! Я хотя бы могу вернуться в родной город, а не лазать по помойкам! — Наличие дома или еще каких-то крутых штук не делает тебе лучше, — сказал Рич, подтягивая к себе ноги и обхватывая колени руками, — а вот то, что ты пытаешься казаться не тем, кем являешься — показывает, какой ты человек. — И какой же? — спросил я. — Херовый, — ответил с улыбкой Рич, а мне захотелось его ударить. — Ладно, окей. А ты, что ли, святой? — Ну, в церковь меня пускают, — Рич снова вытянул руку, разглядывая длинные пальцы.       Даже слишком длинные, я аж позавидовал, — я там ночую. И я не так уж и долго живу на улице. — Что, не успел еще обомжеветь? — съязвил я. Никак не мог остановиться. Чувствуя себя беспомощным, я постоянно говорил едко и с сарказмом, только это не распространялось на Стэна и его компашку, потому что рядом с ними я боялся лишний раз и рот открыть, чтобы они не подумали обо мне ничего плохого. — Я живу на улице всего три месяца, — сказал Рич, смотря на меня. Точеные скулы. Большой нос. Черные брови. Он и правда не так сильно похож на бомжа. И да, я все еще с ним разговариваю. — Ну что ж, можешь гордиться этим, — я взмахнул рукой, — не успеешь оглянуться, как проживешь здесь всю жизнь. — С чего ты вообще взял, что твои слова могут меня обидеть? — Рич вдруг резко поднялся с земли, и я инстинктивно сделал шаг назад. Он был намного меня выше, и в этой огромной (грязной) куртке выглядел весьма внушительно, хотя и джинсы в обтяжку выдавали его худые ноги. Но он все же смог бы на меня замахнуться, если бы захотел, а я не хотел, чтобы он захотел. Ну то есть, опять решил не рисковать, — мне принадлежит весь этот город. Я не привязан к месту. — Ага, и ешь из мусорки. — Кто тебе сказал эту чушь? — он тоже фыркнул, но сделал это как-то изящно, — вообще-то, в городе есть много добрых людей и организаций, которые помогают другим людям просто так. В той же церкви. Я хоть и не верующий, но захаживаю туда. — Ага, просишь милостыню? — А ты разве нет, когда ошиваешься с этими богатыми выскочками из «Касталии», стараясь стать такими, как они?       Я снова ощутил астматический удар куда-то поддых. Он что, реально экстрасенс? Как он так меня считывает? — У тебя на лице это написано. И по твоему поведению понял. Тебе лишь бы самоутвердиться за другой счет. За мой, — он ткнул себе в грудь пальцем, — поэтому ты тоже просишь милостыню. Только не еду, а общение. — Я…. Я не… Я зато не на улице живу, — запальчиво ответил я, как ребенок, и сам устыдился того, как глупо прозвучал мой голос.       Рич улыбнулся, и мне стало еще противнее. Лучше бы он и правда замахнулся. — И вот только не надо делать из себя святого, — я закатил глаза. — Я и не делаю. Я же сказал: хожу в церковь только ради еды и чтобы там поспать. Просто говорю тебе, что не надо стараться быть кем-то, кем ты не являешься. — А то всякие бомжи советы раздавать будут? — спросил я с легкой улыбкой, и Рич ответил тем же. — Ага, так и будет.