nirvana

Восстанавливаться после тяжёлой жизненной травмы сложно, однако Дженни совсем не готова назвать ту неделю, которая заставила скулить от боли и изнывать на холодной постели в одиночку, такой уж невыносимой. Да, плохо было и даже слишком, но это совсем не то ощущение, после которого и правда хочется в петлю лесть. Тем более Лиса, как самый надоедливый паразит постоянно отбирала мыло и ловила на полпути, только бы не потерять эту своеобразную и глупую девушку. Дженни не может объяснить рвения этой заботы, однако для себя вполне понимает, что ей нравится такая Лалиса.  Такая - это в смысле с блестящими глазами, когда приходится рассказывать какую-нибудь историю из жизни. Такая - это когда у неё нос вздёргивается от недовольства и она хмурится так наигранно и смешно, что Дженни сложно её воспринимать всерьёз.  Такая - это когда она усердно старается проявлять заботу и трётся рядом, только бы не пропустить момента, когда Дженни вывернет действительно, по-настоящему, совсем не так, как та притворяется, испытывая нервы, уже который день.  И разумеется, такая - это когда она ластиться к телу и старается обнять, прижимается прямо к одеялу, мурчит подобно кошке и не отпускает следующий час, пока благополучно забывает о собственных делах в Дженниной квартире.  Видеть в ней минусы и стараться отличить их от собственных заморочек - трудно. Ким иногда кажется, что только она зачем-то грузится по пустякам, хотя на самом деле, это совсем ничтожные проблемы. Она не знает, она такая родилась, твою мать, а вот Лисе только придётся узнать все эти потайные камни. Поднять каждую частичку и исследовать всё до крупиц в этом подводном мире. Но она правда пытается. И звонить и писать и регулярно посещать её квартиру, так что Дженни едва успевает дышать.  Вообще сложно это делать, когда ритм твоего ближнего так кардинально отличается от собственного. Дженни привыкла после школы добираться домой на метро, привыкла ложиться в тёплую постель после душа и напрочь забывать обо всех трудностях сегодняшнего дня, но только не лететь в богом забытый бар, поздним вечером, в Лисином прокуренном мальборой, додже, потому что акции там и весело должно быть, как Лисе наплели какие-то неизвестные типы со двора.  Для Дженни в жизни с Лисой словно прибавилось ещё с десяток проблем. Как будто раньше их не хватало. К её удивлению тащить Лису до черджера совершенно невменяемую, а потом доверять жизнь какому-то парню с клуба, что узнаёт в Манобан сестру бывшего друга его зятя, немного опасно, верно? Но Дженни не умеет водить и намного опаснее было бы пустить её за этот чёртов руль. К тому же, Лиса на утро наверняка бы развела скандал, а так, только блаженно улыбается как чеширский кот и просит тазик или воды.  Она не всегда так, просто очень старается подстроиться под ритм Дженни, однако сидеть на диванчике в гостиной, когда в мире столько интересно дерьма, отказывается и получается так, что это Дженни прогибается и это как раз таки Дженни старается подстроиться.  Её не устраивает только большое количество лиц, что теперь видят её своей подругой, уважают и кричат с соседних столиков что-то типа "Дженни как ты её ещё не убила?", "Посмотрите, она ещё держится!", "с ума сойти". Лиса на подобное самодовольная хмыкает, а потом смотрит на Дженни с опаской, словно спрашивает "это ведь правда? Ты никуда не собираешься?". Она задаёт этот вопрос постоянно. Спрашивает, когда грустно, когда Ким подолгу молчит, когда она отказывается ехать в бар, когда не приходит после занятий домой к Манобан.  Этот вопрос словно маленькая язва где-то в желудке от которой тошнит и вопить хочется до сорванных связок. Лиса никогда не была на цепи так, чтобы это казалось на долго. Она не умеет привязываться, но к ногам Ким затягивает короткий поводок. Это не зависимость, просто с ней Лисе комфортно. И этот взгляд и ночные звонки, затягивающиеся до самого рассвета и даже восхода солнца, встреченные на капоте чарджера - всё, заставляет сердце больно сжиматься в груди. Они проходили это и далеко ни раз, так что теперь, когда снова остаются одни, кажется, будто мир вокруг мертвеет. Всё останавливается, а время перестаёт отсчитывать до такой степени хрупкое состояние нирваны, что Лиса, не веря в бога, всё равно где-то глубоко в душе искренне ему благодарна. У неё причин, чтобы благодарить его собралось целая масса. Можно на коленях стоять перед иконой только за то, что Дженни (как самый великий дар жизни) до сих пор остаётся рядом. Что поздними ночами и ранним утром та пишет в их чат, что неимоверно заебалась. Что ей так хреново сейчас. Что она так сильно хочет видеть Лису, до искр в глазах, а ей нужно тащиться на грёбанном метро в музыкальную школу. Лиса часто ручалась сама её подвозить. Как самая заботливая девушка на планете открывала дверь и в машину усаживала, чтобы потом миллион раз спросить "всё ли в порядке?". Правда, продлилось это не так долго. У Лисы после написания песен целыми ночами такой убитый вид, что Дженни искренне за неё волнуется. Она и сама провела с ней в таком состоянии достаточно долго, чтобы потом иметь право настоятельно требовать ехать домой и вынуждать в постель ложиться, без каких-либо отговорок. Лиса, конечно, сопротивляется, но Дженни как тот самый антидепрессант. Подушка антистресс. Самое действенное снотворное, так что никакие фразочки в роде "Я тут очень серьёзный рокер, и не нужна мне твоя игрушка плюшевая! Хотя давай сюда..", перегорают сами собой У Лисы в жизни такой человек был единственным и неповторимым, поэтому, наверное, она не совсем подготовлена к совместной жизни, что за собой влечёт какую-то ответственность. Тот человек заменял кислород, являлся личным ингалятором при очередном приступе астмы. Он был ещё одной дозой морфия, которая в голове взрывалась фейерверками, но не нёс в себе побочных эффектов. Этим человеком была - Розе. Пак-чёртова-сука Розанна, которая вытягивала душу, не скупясь на боль. Которая затмила холодные оттенки дня и пятном влилась в жизнь без каких-либо антидотов. У Лисы по всей коже от неё вены лопаются. Она вся в уколах глицина и обезболивающего. Она словно, желая найти себе счастье и панацею, нашла нечто большее и ужасное. Такое, от чего в самую тёплую погоду стынут конечности. Такое, от чего даже с улыбкой на губах, кажется будто душа рвётся на части. И это вовсе не из-за того, что Чеён в жизни была самой ценной и важной, а потому что она была единственной. Панацея из неё, если честно, так себе. В любом другом случае, по всем соображениям - такой человек не должен разрушать жизнь у самого основания. Боль, утрату, страх потери и главное желание, чтобы люди рядом перестали существовать, он прививать не должен. А Лиса была для неё пушечным мясом. Полем для игры в монополию. Холстом для очередной вычернутой картины. Белым листом, для несвязного текста песни. Она была для неё утешением. Возможно поэтому злость закипала так стремительно. Возможно поэтому, ненависть к Дженни прожгла в её душе дыру. Заставила под кожей гонять сквозняки, заставила вопить от боли, когда очередной вызов был нагло сброшен младшей. Она ненавидела каждую частичку лица Ким и вместе с этим до беспамятства любила Лису. Как нечто самое трепетное и важное, как самую большую награду за всю жизнь, как спектр чувств, разрывающих на осколки. Она была от неё зависима. Она была от неё так зависима... В первом часу ночи, когда город только-только собирается жить, а вместе с тем самые порядочные районы давно погасили свет в квартирах, Розе бездумно сидела на рваном диване, зажав тонкими, болезненно худыми пальцами, фильтр сигареты. В голове у неё не было мыслей. Она совершенная пустышка, с бескрайней бездной в душе и глазах. Если бы Лиса сейчас смотрела на неё, то у неё наверняка в голове уже давно взрывало и трескало. Только потому что от боли причинённой Чеён, самой хочется содрать кожу. Это как болезнь. Как самое неудачное наказание - смотреть на неё разбитую и молчаливую видеть треск под самыми веками и молить о прощении, пока сама едва не падает на колени. Младшей стоило бы попросить прощения, но Лиса думает сейчас совершенно о другом, а Чеён не имеет совсем никакого шанса, повода, мотива, чтобы через наглость переступать себя и вгрызаться ногтями в кожу, останавливая Лису от желания снова пойти к ней. Ей там хорошо. Дженни ведь такая правильная. Она словно полярное противоречие самой Чеён. Словно лунное затмение посреди ясного неба. Да какая к чёрту разница, какая она там, когда у Пак в груди настоящий шторм? Очередной вызов остаётся без ответа. Она начинает  думать, будто Лиса специально её избегает. Давит на больное, заставляет ненавидеть сильнее, а потом, как самая последняя мразь на планете, приходит в студию и без лишних слов настраивает музыку. У Чеён в последнее время слишком много горечи между строк. У Лисы в последнее время слишком много активности в песнях. На душе лозы и зной. На душе весна и капели. Она счастлива с Дженни, как кот до полоумия влюблённый в мяту, а Пак от этого осознания тошнит Куда делась её Лалиса с ненавистью в радужке глаз? Куда делась её Лалиса со злобой и презрением ко всему миру? Куда эта сволочь Ким её дела? Чеён равномерно постукивает ногтями о деревянную поверхность гитары, снова тяжело выдыхает от нестерпимых ощущений одиночества и вместе с тем, старается унять в груди нагло-рвущийся на свободу вопль. Как же без Лисы хуёво. Будто мир на части делиться, будто он серым наливается, смешиваясь с гнилью. Чеён без неё умирает, но злость под корочкой мозга захлёстывает её в порыве ненависти.  Она волосы перекрасила в розовый. Сказали, это иногда помогает отвлечься, вот только Пак не помогло, она вообще едва теперь способна собирать мысли. А вместе с тем, на душе совсем паршиво и одиноко. Уж лучше сдохнуть, чем сидеть тут, дожидаясь её как верный, на всё готовый, пёс.  За Чеён не наблюдалась подобная привязанность. За Чеён не наблюдалась такая неподдельная любовь и за Чеён никогда не наблюдалось это невыносимое желание заставить Лису страдать. Сделать больно, вывернуть наизнанку, вынудить сорвать голос. Она за эту неделю холодного одиночества убедилась в том, что Лиса последняя сука, мразь, никчёмное создание мира, что бросила всё ради себя, ёбаная лицемерка, которая не думает о будущем.  Вернее будет сказать, о их совместном будущем. Она всю себя без остатка отдала Дженни, просто забыв, что в жизни родной, самый близкий человек загибается от воя, дрожи, наркотиков. Что Чеён, оказывается, всё это совсем не надо. Что без Лисы жизнь у неё почти за неделю утратила хоть какой-то смысл. Больно, а главное исправить ничего не получается. Поэтому, когда тяжёлая дверь в студии открывается, когда Лиса стоит на пороге, не зная как подобрать слова и жмётся в проёме, будто спрашивая "можно?", у Чеён едва не случается нервный срыв. Она минуту назад сказала бы, что нельзя. Отправила на все четыре стороны, захлопнула прямо перед носом дверь, но проблема в том, что глаза, эти Лисины, медовые омуты снова смотрят виновато. Она почти на моргает, а Пак в груди ледники сходят. Потоком наливаются сначала на сердце, потом медленно закрадываются в душу, а следом выходят через глаза. Чеён не думала, что плакать придётся настолько горько. Что слёзы задушат в ней любые порывы гордости, что перед Лисой она станет слабой, никчёмной, требующей хоть какой-то заботы и тепла, Лисиного тепла. Другое не греет. Пак пыталась с десяток раз. Лиса подходит ближе совсем медленно, опускается на колени перед ней и всё ещё молчит. Как же до чёртиков хочется ударить её по этому идеальному лицу, как хочется высказать всё, что так сильно болит. Как хочется отвернуться самой, заставив уйти. Как хочется, но Чеён ничего не делает. Она в ответ обнимает крепко-крепко. Всхлипывает жалобно и едва удерживает слёзы где-то в уголках глаз, не позволяя показать, как невыносимо.  У неё столько слов остаются неозвученными у неё столько ненависти сквозь глупые усмешки. У неё столько боли в косых улыбках, что Лиса едва способна дышать. Они так меняются. Сходят с ума, отдаются каким-то нервным, идиотским чувствам, когда просто могли бы быть рядом. Поддерживать, не с ходить с рельс, не покидать своей орбиты. Но Чеён как тот астероид, что на Землю метит в желании разнести всё к чертям и в голове у неё вспышек гораздо больше, чем на всём звёздном небе. Она ведь так устала её ждать, что надежды где-то глубоко в сознании погасли бесследно. Чеён вся в ожогах от Лисиной улыбки. Она вся на клочья разодрана её речами о Дженни. Она вся в порошок перетёрта от того, как ей хорошо с кем-то другим. От того, как Лиса безумно счастлива с Дженни.  С Дженни, не с ней.  Улыбка на искусанных губах появляется как-то панически. Она улыбается икренне, готовая принять всё, что младшая скажет. Ведь специально пришла. Не специально заставила страдать, но специально решила добить какими-то извинениями, горькой, отвратительной правдой. Нестерпимым оптимизмом, в желании поделиться безграничным счастьем. У Чеён нету счастья уже ровно четырнадцать дней, а всё потому что они эти дни с Лисой провели порознь. Только проблема здесь вполне очевидная: Лиса без неё справляется, а вот Пак едва способна не задохнуться.  - Я пришла, чтобы сказать, что ухожу.. - тихо проговаривает Лиса, а у Розе крик на свободу рвётся, такой невыносимый, удушающий вопль. Он скапливает у самого горла, душит неимоверно и клянётся, что удушит её сегодняшней ночью. Розе вполне устраивает такой расклад. - Уходишь? - в бреду вторит она, - Да нет, ты не можешь уйти. У нас же, с тобой концерт, помнишь? Я.. я песен столько написала пока тебя не было.. Они все ужасны, правда, но ты почитать можешь.. - улыбка на губах совершенно убитая, а Лиса в ответ смотрит с немой мольбой. Будто "Ну же, Чеён, отпусти меня.."  Чеён отпускать не намерена. Она что мазохистка? Больная на голову идиотка, чтобы с обрыва сброситься по одной только причине? Да у неё же вся жизнь вот так вот петлями вокруг Лисы намотана. Да она же так долго ждала её, чтобы потерять? Чтобы растоптанную душу потом собирать по осколкам? Чтобы задушиться когда-нибудь слезами? Для этого? - Ты ведь потом придёшь, да? Через сколько? - она усмехается, поднимаясь с пола и по комнате расхаживает, нервно выискивая листочек с расписанием, - вот он, - поднимает с письменного стола, - ты только вернись во вторник, ладно? А то я перенести не смогу. Ты же знаешь, там так всё серьёзно... - Розе, я не вернусь во вторник.. - Тогда утром в среду, вернёшься ведь, да? Лиса головой мотает отрицательно, а Чеён в голос плачет от того что верить не хочется. "Уходишь от меня, да? Навсегда уходишь?" "Навсегда, Чеён.." У неё сердце в груди стучит так быстро, что лёгкие отбивает. Она посередине комнаты стоит, боясь не раскрошиться на части. А по швам сердце всё же расходится. И она вполне слышит как в груди оно лопается каким-то щелчком. Как в глазах темнеет, как дышать неимоверно трудно и как Лиса из транса выводит просто к себе прижимая.  Розе за её тело цепляется в надежде, что Лиса обязательно передумает, что она шутит сейчас. Та ещё шутница. Всегда шутила и сейчас тоже, да только зашло это уже слишком далеко, а Пак почему-то кажется, что шутка эта постепенно становится совсем не смешной. Что слёзы у неё из глаз бегут водопадами, что весь мир вдруг врывается яркими искрами.  Розе без неё умрёт...Лиса без неё будет жить.  Она ушла тогда поздно совсем. Розе уже не плакала. Просто сидела, напоминая восковую фигуру и молчала чертовски долго, пока Лиса о чём-то говорила, рассказывала, как пришла к этому, как поняла, что играть больше не хочет и что в жизни есть, оказывается, что-то такое, что является намного важнее бессонных ночей и недокуренной пачки  сигарет. Что в жизни у неё сейчас так много хлопот и что Дженни разбавила дни какими-то яркими, свежими оттенками.  Чеён эти оттенки не увидит больше, хотя самой так сильно хочется рассказать, как светилась от счастья, видя их рядом с ней, да только погасли они сегодня. Мир такой серый и невыносимо тусклый. Смотреть невозможно.  Поэтому она всё разбила. Гитары, на полках, сами полки, эти несчастные установки, искрасила стены, испортила всё, что могла. У неё внутренний ураган, вылелся на свободу терактом. Столько боли в каждом движении. Столько ненависти в каждой фразе. Столько презрения и насмешки к себе. Как можно было быть настолько глупой идиоткой? Как можно было сердце отдать той, кто никогда его не вернёт? Как остаться равнодушной к этой ситуации можно, когда Лиса больше никогда не вернётся? - Это конец? - спрашивает она осипшим голосом. - Нет, я отправлю тебе подарок на рождество. Мы ведь друзья? Друзья? Умирающие под дозой наркотиков той поздней ночью, целующие грязно и пошло, срывающие друг с друга одежду. Друзья? Любящие друг друга инстинктивно и нежно, отдающие душу на растерзание. Сминающие под друг другом постель, делящие воздух на двоих эти чёртовы годы. Друзья? Что поцелуями исследовали тело, скрывали чувства за желанной разрядкой. Находили утешение в одиноких фразах, шептали совсем тихо, что до безумия любят.. Всего-лишь друзья.. Чеён слабо помнит тот день, когда от истерики сорвало голову, об этом только смутно напоминают порезы на руках. Глубокие, едва не режущие все вены на запястьях. Ей тогда так сильно хотелось умереть, что никакое лекарство не помогало.  От зависимости ведь нет лекарства. Она как червь паразит. Как неминуемый восход солнца, как неутешительный прогноз на следующую неделю, как бесконечная любовь в отголосках едва живого сердца. Если бы Лиса знала, как невыносимо больно сделала. Если бы догадывалась, что Чеён уже которые сутки мечтает о безболезненном конце, то вероятно пришла бы. Просидела бы вот так, как прежде, снова в тишине. Смотрела бы так по-родному, улыбалась. Чеён даже прощение от неё не надо. Ей просто невыносимо без неё. Она просто нестерпимо сильно скучает. Удел страдания в том, что предела не существует. Нервные срывы, истерики,продолжительная депрессия, саморазрушение, боль, невыносимые крики, никак не нескончаемые слёзы, вой в подушку поздними ночами, на части рвущие воспоминания, мысли в голове постоянно напоминающие о боли и пустота. Душевная невыносимая ломка. Будто всё, что ты так отчаянно пытался построить, будто всё, во что так старался поверить, нагло втоптали в землю. Смеялись громко, заливисто, в глаза смотрели, упиваясь слезами. Будто над тобой и чувствами твоими так откровенно поиздевались. Чеён на коже ощущает людское равнодушие и попыток не делает кого-то обвинить. Люди тебе ничего не должны? А если больно будет, невыносимо, то запишись на курсы. Сходи к человеку, что за жизнь столько всего наслушался, что скоро сам в депрессию впадёт. Посоветуйся с тем, кто никогда подобного не переживал. Расскажи ему, как больно тебе просыпаться каждое утро и получи в ответ короткое "ясно". Расскажи всем, кому когда-то доверял. Скажи, что у тебя не остаётся сил. Что ты так невыносимо сильно хочешь со всем покончить и получи от них "перестань притворяться". Это ведь так просто - быть тем, кому плевать. И это так тяжело - быть тем, кто постарается понять. - Отменять ничего не будем. Если вторая не придёт, то споёшь одна. Мне плевать, как у вас там всё работает. Я плачу деньги и хочу, чтобы вы их отработали. Хоть сдохни на этой сцене, но посмей только всех подвести.. Чеён не посмеет, у неё вокруг рока вся жизнь крутиться. Он её панацея. Её страх. Её неземная любовь. Смысл жизни. Страдания. Боль. И совершенно не важно, что эта самая панацея только что связала тугой узел на шеи той, кто просто хотела быть услышанной.