Врач Портовой Мафии

      Уходит много времени для простого определения своего местоположения в пространстве. Но гораздо больше уходит на то, чтобы с этим смириться. Хоть немного, прежде, чем новое протяжное «блять» пронзает мысли.       Чуя всегда отличался своей сообразительностью, в частотности из-за стиля жизни, который выбрал. Потому в его биографии не было часто распространенной картины у молодежи — напиться, потрахаться и проснуться в беспамятстве. И пускай сейчас из этого списка можно вычеркнуть «проснуться в беспамятстве» оставшаяся строчка вполне соответствует действительности.       Не знает, было ли лучше, если бы он напился до потери пульса и памяти, снимая с себя ответственность или то похождение стоило прервать с самого начала.       Ибо дальнейшая стратегия и манера поведения весьма туманны.       Зато память кристально чистая, что уже неплохо. Нет, рыжий не напивался и отдавал себе отчет, когда просто засосал Осаму посреди неочемной беседы. Помнит даже о чем они говорили, что конечно же скроет при дальнейшем разговоре, что им предстоит. А он предстоит. И подобно поцелую, его так же начнет Накахара. Ахуенно.       Слово прекрасно иллюстрирует всю правдоподобность картины, ведь несмотря на потерянную гордость, Чуе понравилось. Просто, блять, понравилось.       Понравилось целоваться с Дазаем, спать и даже проснуться с ним в одной кровати.       Накахара слишком хорошо помнит ощущение жара. Теплого тела и это пьянит покрепче вина, что он накануне пил. Конечно не признается, но в воспоминаниях с самим собой смысла укрывать правды нет, гордость оправдывала все слишком долго. И в это раз не смогла.       Все же медик первым его поцеловал. Тот раз в кабинете считать сложно, учитывая, что Накахара чуть не откусил язык за вольную выходку. Теперь же он сам сминал чужие губы и позволял терроризировать свои.       И это нравилось. Это заводило.       Чуя помнит, как быстро оказался на чужих коленях, а широкие ладони шарили по спине, пока язык оппонента вел мокрую дорожку от уголка губ до ключицы. Такое вольное поведение опасного человека возбуждало, и Накахара не замечал, как падал все глубже и глубже. Или не хотел замечать. Его собственные руки были не лучше, заползая за воротник и вплетаясь в кудри, что были так приятны на ощупь.       Рыжему даже как-то понравилось, что его нагло и грубо повалили на диван и прижались к нему рьяно, остервенело целуя. Дазай к тому моменту окончательно слетел с катушек, и если и была возможность это остановить, то Чуя ее благополучно упустил. Случайно или намеренно — не имеет значения.       В тот момент Накахара резко испугался, что такими темпами очень скоро его разложат в закрытой комнате ресторана. Не может врать, что был бы не против, но все же как-то неуютно от подобного факта. Ладно, больше неловко и тупо стыдно.       На попытку воззвать к мужчине ушло много времени. Накахара несдержанно застонал, когда Дазай расстегнул последнюю пуговицу и припал губами к соскам. Мысли бегали суматошно, и Чуя не смог придумать ничего лучше, чем сбросить мужчину на пол. Говорить ему не давали, нагло сминая губы, а когда они были свободны — рыжий боялся, что не сможет сдержать стон.       — Я немного увлекся, — Осаму был в себе, хоть и держался еле как, дабы не сорвать одежду с мужчины, руководствуясь детской логикой «он начал первым». Обнаженная грудь, что судорожно вздымалась, выбивала воздух, возбуждая организм до боли в паху. Но сильнее пьянило то, что Осаму успел попробовать кожу на вкус. — Чуя такой сладкий…       — …заткнись., — потребовал Накахара, пытаясь нормализовать дыхание. Черт, он хочет его.       Мужчина поднялся с колен и наклонился к лицу с веснушками. Время, по ощущению, замедлило свой ход, и Чуя не помнит, кто первым нарушил эту странную пытку. Помнит лишь, что когда пуговицы вновь стали выбегать из петель, его прижимали к стене лифта, пока он сам с превеликим удовольствием сминал чужие губы.       — Обещаю, — проронил Осаму, когда они добрались до машины, — ты простишь мне похищение.       Накахара не пытался скрыть своего возбуждения, пока широкие ладони расположились на возбужденном паху, периодично поглаживая и надавливая на внутреннюю сторону бедра. Дазай не был против закинутым на себя ногам и лишь молился, чтобы водитель ехал быстрее.       Логическая цепочка складывалась, выливаясь ярким румянцем.       О боже. Что он наделал.       Он позволил Дазаю Осаму увести себя на машине, раздеть, а затем умело трахнуть. А потом просто отрубился, предоставляя себя безвольной куклой для чертового мафиози. Блять.       Накахара не помнит, как быстро они добрались до дома этого чудовища, но точно знает, что на тот момент плевать хотел, что водитель наверняка слышит все непристойные звуки.       До кровати его донесли не ноги, не крылья любви, а Осаму, тут же опрокидывая на нее.       — Ты не представляешь, как долго я этого ждал, — не отлипал мужчина, опаляя дыханием ушную раковину.       Ответ не был особо нужен, а терпение и благосклонность Накахары спешно исчезала. К тому моменту рубашка могла похвастаться отсутствием нескольких пуговиц, которые отлетели от рьяного и постоянного растягивания. Верхняя одежда Осаму не заставила себя ждать, рыжий не желал оставаться безучастным, и как бы мужчина не жаждал контроля — Накахара мог предложить лишь странную вариацию доверия.       Осаму обвивал руками малое тело, поглаживая выгнутую спину, затягивая в очередной смазанный поцелуй, проводя носом по щеке. Ощутить чужие сладкие пальчики на своей шее стало настоящим, приятным сюрпризом.       — Можно? — невинно спросил Чуя, словно посягнул на тайну всего человечества. Не только он потерялся в незабываемых ощущениях, Дазай с интересом отметил, что сам не заметил, как остался без рубашки — лишь в одних бинтах, которые и хотел снять рыжий.       — Тебе можно все, — ласково пообещал Дазай в ушную раковину, с желанием вновь попробовать ее на вкус. — Тебе можно все.       Это было правдой. Его мальчику действительно можно все. Абсолютно. Чего бы тот не захотел, Дазай это сделает, позволит, достанет. Главное, что Чуя остается с ним и даже не будет мыслить о том, чтобы ускользнуть куда-либо.       Ловкие руки хирурга распутывали бинты на шее и плечах. С рьяным желанием срывали их и с торса. Несмотря на мрак, Накахара все же видел шрамы, покрывавшие тело. Возможно потому, что он знал, что они там есть, а может глаза просто привыкли к темноте. Чуя уже видел их не раз, некоторые даже сделал сам, зашивая раны. Сейчас ведя по одному из своих рукой, ладонь была мягко перехвачена и поднесена к чужим губам.       — Не смотри так, — Осаму нежно поцеловал костяшки пальцев. — Любое касание моего ангела лучшее, что есть в этом мире. Я дорожу каждым твоим швом на моем теле, — Чуе не было противно, и оба знали это. Просто грустно от такого количества боли, что принес себе шатен в слабой попытке привлечь внимание. — Мое тело твое и только твое, — это стало чем-то новым, заставляя вернуться и столкнуться с ласковым взглядом. — Я твой холст, с которым ты можешь творить все. Я ведь уже говорил, что тебе можно все, не так ли?       Чуе и так говорили, что под его стройными ножками дьявол Портовой Мафии, что готов, словно верная псина, устроить переворот и расстрелять всех и каждого, если тот попросит. Или наоборот быть самой покорностью. Раздавая свое помилование направо и налево, если тот пожелает. Но услышать это сейчас было чем-то новым и, чего греха таить, приятным. Накахара попытался отстраниться от этого чувства, что начало разгораться в груди. Это только секс с опаснейшим человеком страны, если не мира. Но надолго ли?       Рыжий сам целует чужую грудь, поднимаясь к плечам, в то время как Дазай готов был визжать от восторга. Сильнее навалился, прижимаясь разгоряченной плотью к голому телу, чуть водя щекой по шее, резко шикнув от боли. Она была приятная, разливаясь неким мазохистским теплом, его милый Чуя вгрызся в ключицу и теперь нежно посасывал, оставляя багряный засос. Кажется, Дазай влюбился еще больше.       Если Накахара его весьма скромно, но пометил, то это дает ему полное право не сдерживаться и не оставить ни одного участка кожи без своего штампа. Осаму буквально взревел от мысли заклеймить ангела своим, и все снова и снова кусал и целовал, не останавливаясь даже на тихие всхлипы, что доносились уже от боли.       Чуя закрыл лицо руками и тихо взвыл. Воспоминания заставляют щеки и уши гореть. Брюк он лишился быстро под издевательские речи:       — Может быть немного больно, сладкий, — тихо прошептав в самые губы. Чуя хотел было возразить что, во-первых, он врач и знает это, а во-вторых, что за обращение, в-третьих, выругаться, что все идет не то что слишком быстро, а молниеносно, но, как и до этого, взамен раздался тихий всхлип, который в себя втянул Осаму.       Дазай растягивал долго, мучительно-сладко, проникая глубоко. Поглаживая стеночки, отвлекая поцелуем и нехитрыми манипуляциями. Кажется, его язык побывал там. И черт, Чуе это охуенно понравилось. Нравились эти странные проглаживания внутри своего тела, от которых вся кожа покрывалась мурашками. Настолько, что Накахара немного пожалел, что раньше не пробовал с мужчиной.       Сложно не заметить, что Дазай был в восторге от всего процесса. Боже, после этого он точно может заявить, что Чуя принадлежит ему. Заявить на всех правах, что нужны тем глупцам, что все еще кидают хищные взгляды.       — Ты великолепен, — не сдержался шатен, проводя рукой по нежной розовой щечке. — Серьезно, Чуя, ты даже не представляешь, насколько ты прекрасен.       Накахара таки прикусил губу шатена, когда мужчина прекратил приятную, но все же пытку, и вошел в него. Но Осаму покорно и верно продолжил, словно это не он был только что травмирован. Хотя, если учесть, что он творит сейчас — это слабая компенсация. Накахара весь сжимается от ощущения инородного внутри себя, стараясь привыкнуть или отвлечься на ласки, которыми его так щедро баловали.       Длинные пальцы врезались в белую кожу, оставляя синяки на бедрах, входя глубоко. Первые толчки под хаотичным углом заставляют шатена самого давиться стоном. Это намного приятнее всех тех шлюх, которых он драл в борделях. Намного приятнее просто от того, что это его ангел, которого он так долго старался заполучить. И пускай потом Чуя может дать заднюю, но первый кирпичик уже положен.       — Каждому Дьяволу нужен свой Ангел, — тихо и вязко прошептал на красное ушко.       Дазай и сам не понимает момента, когда начинает срываться на бешеный темп. Наверное, когда он все же попал в нужный угол из-за чего рыжий буквально взревел, отдаваясь наслаждению. В это время Осаму вернулся к плечам, покрывая веснушки поцелуями. Он бы поставил очередной засос, но даже в таком состоянии понимает насколько изувечил ими тело.       Чуя горестно выдохнул. Дазай быстро отыскивается взглядом под его собственным боком, обнимающим за торс и положивший свою голову на его грудную клетку. О, ужас.       Спальня большая, а кровать широкая. Дальше Накахара не видит, можно разглядеть только плотно закрытые шторы, потому тяжело понять час пробуждения.       Закончив предаваться уничижительным воспоминаниям, решил обдумать и обсудить все позже.       Не то чтобы ему не понравилось. Еще как, он, блять, в диком восторге, но твою ж дивизию. Как теперь со всем этим быть? Может все не так важно, и шатен, просто заполучив то, что хотел наиграется и отстанет? В это слабо верилось.       Комната просторная и приятная. Накахара бы даже сказал изысканная. Видно, что живущий в ней не без гроша в кармане. Нужно подняться. Во-первых, хочется в туалет, а во-вторых, надо валить. Хорошо, если он успеет доехать до себя, взять вещи и переодеться.       Звучит, как подобие плана. Бесчеловечного, грубого, но плана.       Вот только Осаму притягивает ближе и так по-детски жмется к нему. Накахара выругался сквозь зубы, но вопреки цензурным мыслям не может не рассматривать спокойное и счастливое лицо мужчины. Такое расслабленное.       Медик решает закрыть глаза на глупое желание зарыться рукой в эти кофейные кудряшки и … просто делает это. Дазай довольно жмурится от нехитрых манипуляций и прижимается ближе.       — Чуя, — протянул Осаму, хитро глядя в глаза. Чуя резко выпал из бессвязного потока, осознавая, что задержался и шанс благополучно упущен. Ибо мужчина не дал тому подняться и навалился сверху расположив локти по обе стороны от головы. — ты же не думал уходить?       — Только не говори, что ты все это время караулил, — мужчина на это шире растянул улыбку и наклонился ниже, глубоко целуя.       Слабые надежды разбились, и Чуя осознал, что отныне отвязаться будет намного сложнее, если вообще возможно. Попробовав сладкий плод раз, какие бы запреты на него не наложили — человек захочет еще. А Дазай явно человек с особенностями. Потому рыжий ответил, позволяя обнимать себя, и самостоятельно забросил руки на чужие плечи.       — Так, — строго произнес Накахара, — хорошего понемножку и … да прекрати тереться об мою щеку…       — Скажи, — произнес Осаму, припечатывавшийся щекой к щеке рыжего. — неужели ты не хотел бы просыпаться так каждое утро? Я ни за что в это не поверю…       — Не поверишь, потому что сам этого хочешь, — фыркнул Накахара, полностью игнорируя тот факт, что собственные руки расположены на собеседнике, что пристроился сверху.       — Верно, — усмехнулся Дазай, выводя круги на бледной коже, — я мечтаю просыпаться так каждое утро. Последнее, что видеть перед сном — тебя…       — Такими темпами — перед вечным сном…       — Тоже неплохо, — не отрицал мужчина.       — Поднимайся, — скомандовал рыжий, убирая руки. — Не хочу опоздать на работу.       Осаму выдохнул и поднялся, только ради того, чтобы в следующую секунду разрушить попытку Накахары встать. Чуя тихо шикнул, когда оказался прижатым к мужчине сверху. Дазай довольно улыбался, зарываясь рукой в волосы.       — Придурок, — буркнул Накахара в чужую шею, отзываясь на интимные поглаживания.       — Он самый, — совершенно не раскаиваясь, отозвался мужчина. — Ну, куда ты сейчас пойдешь?       — Ты меня еще запри, — несмотря на агрессию, рыжий не скрывает, что ему чертовски приятно вот так вот лежать, пока по твоим плечам бродят подушечки пальцев. Но вслух подобного никогда не признает.       — Я боялся, что так и придется поступить, — Осаму не скрывал, что был доволен подобно коту и только и делал, что ластился к желанному объекту. — Не знал, как отреагируешь на произошедшее утром.       — Твое счастья, что я пока спокоен, — пригрозил Чуя. — Советую не испытывать судьбу и … Дазай, убери оттуда руку, пока не оторвал!..       — Ночью Чуя был не против, — прошептал мужчина, когда его рука спустилась ниже спины, нарочно задевая края большой футболки, поглаживая ягодицы, чуть раздвигая. — Не сжимайся так…       — Еще одно слово, — сквозь зубы прошипел рыжий, упираясь руками в плечи. — Прек… Осаму…       — Помолчи, — мужчина самостоятельно заткнул рот своими губами. Черт, как же волшебно, когда Чуя зовет по имени с румянцем и острым взглядом.       Неизвестно сколько еще рыжий позволил морочить себе голову, пока не потянул мужчину за волосы, требуя прекратить лапать одним только взглядом. Горячие пальцы шатена прекратили свою сомнительную деятельность с явной неохотой.       — Что ты любишь на завтрак? — поинтересовался Дазай, целуя собеседника в плечо, пока тот тянулся к запримеченному телефону на тумбочке.       — Все что угодно, — такими темпами Накахара никуда не встанет, но тогда есть риск, что встанет у кое-кого другого, а отдуваться не шибко хочется. — но на данный момент — подальше от тебя.       — Чуя слишком злой по утрам, — Осаму решил не перегибать палку и таки отпустить рыжего, когда тот дотянулся до телефона. — Тогда приготовлю на свой выбор.       — Делай, что хочешь, — отчеканил Чуя, перекатываясь на свое место, спешно добавляя. — Я о еде, чертов насильник! Прекрати так пялиться на меня! — резкий поцелуй в щеку заставил рыжего потерять все фразы.       — К слову, — Осаму поднялся с кровати с явной неохотой. — твой телефон утром столько звонил, а ты так сладко спал. Так что я его отключил.       Вот и правда не знаешь, как реагировать. То ли погладить по головке за сообразительность захватить и расположить сей предмет рядом, то ли послать за отключение. Погодите. Звонил. Утром. Который теперь час?! * * *       — Акико, утро я…       — Твою мать, Чуя, — крик женщины раздался на противоположном конце. — Ты, блять, куда пропал?! Почему твой телефон в не зоны?!       — Да, прости, я, — он посмотрел в сторону шатена, что стоял, облокотившись о косяк двери, — я приболел, — провел большим пальцем вдоль горла и весьма выразительно показал на Дазая. — Приду ко второй половине дня.       Осаму тихо захихикал и, послав воздушный поцелуй, вернулся на кухню.       — Приболел? — более мягко спросила Акико. — Это серьезно? Мне приехать? Или отправить кого?       — Нет, все в порядке, это отравление одним паразитом! — последнее он настойчиво крикнул в коридор. — Просрочка, я был невнимателен.       — Как скажешь, — Йосано прикрыла глаза. — Мне не нужны паразиты и карантин на все здание. Но если ты уверен.       — Да, спасибо. Буду через час.       Экран телефона погас после завершения звонка, а медик упал спиной обратно. Мысли выполняли свой прямой долг скверно, уделяя внимание мату, нежели обычным словам. Вот так вот. Оказаться в постели с человеком, которому давал отворот-поворот и агрился на его заявление о собственничестве. Поверить не может, что все же поддался и согласился. С ума сойти.       — Солнышко, тебе две ложечки сахара? — Накахара немного вздрогнул с непривычки.       Бог с ним. Переспали и переспали. С кем не бывает?       — Да… * * *       Дазаю кажется, что никогда тьма зрачков не бурлила так сильно, а наслаждение не заволакивало все. Кровь текла с невероятной силой, передавая жар к кончикам пальцев. Не смог уснуть этой ночью. Ощущение, словно уголки губ были пришиты к глазам невидимыми, но крепкими нитями или теми скобами, которыми Чуя штопал ему швы. Иногда он и сам забавлялся с подобным в пыточных.       Но даже подобный арсенал не был способен удержать эмоции так долго.       Твою мать, это стоило всех месяцев! Это стоило всех прогулянных совещаний! Стоило всех убитых в порыве людей!       Дазай не думал, что мокрый поцелуй способен настолько обрадовать и словно вдохнуть жизнь. Всё из-за того, что это был его ненаглядный ангел, который, на минуточку, сам сделал это! Осаму считает это чистой победой. Накахара может дать заднюю, упрямиться сколько влезет и врать самому себе и шатену, но где лежит кирпич, там будет и стена.* Уж он об этом позаботится. Теперь есть основание называть медика своим!       Манящие уста с запечатленным вкусом вина. Пронзительный, светлый взгляд, что смотрит так глубоко, что Осаму сам начинает задыхаться. Руки медика — настоящее сокровище. Чуя привык носить на работе перчатки, потому не может отказать себе в ношении кожи в свободное время. Некая профессиональная привычка. От того его бледные руки будоражат шатена. Настоящее сокровище, к которому есть доступ только лишь у него. Только он имеет право водить по этой ладошке языком, пробуя на вкус, вдыхать аромат и путаться в волосах.       Множество раз касается своего рта, на котором навсегда вкус тела. Всего. Осаму трясет от мыслей, где, как и что он пробовал. Более того, осознание нахождения желанного объекта в собственной спальне спирает дыхание, позволяя мыслям и воспоминаниям сделать свое дело. Чуя в его кровати, которая пропитана запахом рыжего медика.       Шатен старался сосредоточиться вместе с шумным выходом, придавая своему голосу обыденность:       — Солнышко, тебе две ложечки сахара?       Солнышко. Солнышко. Его солнышко. * * *       Накахара стоически поднялся с кровати, пытаясь всем своим видом показать, что его не волнует и не мучает боль в пояснице. Конечно это было не совсем так, но показывать подобную слабость, по мнению Чуи, еще унизительнее.       Квартира явно большая, встречает весьма симпатичным коридором и мебелью. Кажется, обитатель не так часто здесь появляется, что не удивительно. Во-первых, положение Осаму не дает большой возможности куковать дома днями напролет, а во-вторых, тот все равно тащится в больницу и целыми днями сидит там.       Причина разбора полетов спешно вынырнула из-за угла.       — Ты как? Нормально? — взволновано отвлекся шатен, на что получил средний палец во всей своей красе. — Твоя зубная щетка красная, - рыжий усмехается. Глядите-ка, подготовился, сукин сын. - Там и полотенце есть и…       — Горелым пахнет, — Чуя довольно быстро оказался на кухне, лицезрея дым, что валил из утвари, которая просила о помощи и проклинала тот день, когда шатен купил ее. — Какого черта?!       Накахара промолчал, что если бы сковородка не сгорела вместе с «завтраком для моего милого мальчика», он бы побоялся это есть. Не хочет знать, под чем находился мужчина, когда кидал все на плиту. Явно не в себе.       — Ты чего? — Чуе становится все более и более неуютно под этим взглядом. Если раньше он ныл, что пересекаться с Осаму где-то кроме больницы — некомфортно, потому что это все равно будет его территория, то теперь это обозначение приобрело новый смысл. Это, мать его, квартира демона, конечно эта обитель самое что ни есть - его территория.       — Я и не знал, что крошка Чу действительно такой маленький! — в голосе мужчины не сквозило издевательство, лишь истинное восхищение. Он стоял близко, прижавшись и протираясь щекой о рыжую макушку, пока до ее обладателя не доходит.       Раньше, при любой встрече на рыжем были каблуки около пяти сантиметров, что погоды не делало, но эго тешило. А Осаму же, как истинный ценитель хирурга, не мог не подметить столь маленькое изменение.       Под восхищенный взгляд карих глаз, под одним из которых может появиться фингал, поставил на огонь кашу, отдал четкое распоряжение и исчезнул за дверью ванной.       И там же чуть не четырехнулся, громко матеря шатена. От его шеи не осталось буквально ничего, что можно было бы назвать здоровым местом. Багровые засосы тянулись дорожками по плечам. Только там Чуя осознал и то, что на нем большая футболка шатена. Она огромна и висит, словно платье, большой ворот сползает и открывает вид на чарующие пятна собственности. А он то думал, чего мужчина так на него смотрит. Хотя, он бы в любом виде на него так смотрел.       — Осаму! — он хоть представляет, как это трудно будет скрыть?! Накахаре кажется, что даже темная водолазка с длинным воротом не поможет спрятать это непотребство.       — Да, сладкий, — Дазай расплылся в самодовольной улыбке, пожирая своего мальчика взглядом. Теперь уже точно своего. Он грозно стоял, оттягивая ворот и показывая на, как выразился — безобразие. С явными наивными намерениями достучаться до совести шатена. Это больше забавляло, чем пугало.       — Морковку жри, если зубы чешутся! — продолжал отчитывать рыжий, стараясь не обращать внимание, насколько темным взглядом на него смотрели.       Осаму внезапно приблизился, прижимая комок нервов к себе. Руки-капканы сомкнулись на теле, не желая их когда-либо разжимать.       — Это чтобы каждая тварь знала, кому ты принадлежишь, — томно прошептал на самое ухо, заставляя рыжего оборваться на полуслове. — Чтобы никто даже не думал дышать в твою сторону, — руки сжимали сильнее, а голос становился властнее. — Что ты принадлежишь мне. Что ты мой. Мой.       — Может, — прошипел от боли Чуя, — мне еще ошейник нацепить, а? Или еще какой штамп?       — Я думаю об этом, — честно сознался Дазай, повергая мужчину в шок.       — Только попробуй что-то подобное выкинуть, — он знал, что угроза навряд ли подействует. Уж если что взбрело в темную голову, то так просто это не вырежешь. Сегодняшняя ночь живой пример, о котором еще стоит поговорить. — На пушечный выстрел не подойдешь.       Дазай лишь хрипло засмеялся, проводя губами по щеке. Как будто он позволит этому случиться. Как будто решится сделать то, что расстроит или разгневает этого маленького бога. Но заклеймить его своей драгоценностью хотелось полностью. Окончательно и бесповоротно. Потому этот пункт давно висит в кудрявой голове, пока рот быстро хватает в плен искалеченные губы врача.       — Хочу, — мягко начал Осаму, плавно просовывая свою ногу между чужих колен, чуть надавливая. — принять с тобой душ.       Немалых усилий стоило выпереть мужчину из ванной. Замка на двери не наблюдалось, потому Чуе пришлось выкручиваться домашними предметами, наподобие той же швабры.       Вообще квартира Осаму не блистала обилием замков. Можно понять, ведь зачем тебе запираться, если ты живешь один? В качестве системы безопасности есть, например, тайники или сигнализация. Это уже не говоря о том, что все важное наверняка расположено не здесь. Но Чуя не решается говорить уверенно на этот счет. Его квартира намного меньше, и рыжий не прибедняется. Он и в своей не бывает так часто, чтобы ходить по всем комнатам, но они у него запираются. Здесь же, высокие потолки и широкие коридоры, просторные комнаты и окна во всю стену. У Накахары не было возможности пройтись и рассмотреть помещение. Потому не может судить, но может утверждать, что Дазай тоже бывает здесь редко.       Когда Чуя покинул свое укрытие, весьма умно воспользовавшись своим окружением, Дазай вцепился в своего ангелочка, вдыхая аромат своего собственного мыла на чужой коже. Желание поставить очередную метку брало верх, но он держался. Уже и так мало живого места, а причинять хирургу боль хотелось в самую последнюю очередь. Придется подождать, пока засосы хотя бы немного сойдут, уступая место новым.       Чуя наотрез отказался как-либо сидеть с шатеном, кроме как напротив друг друга. Хорошо видел хищный взгляд, что вылизывал его тело. Вкусив манящие губы однажды, почувствовав трепет желанного тела, человек становится голодным до близости. Это касалось обоих.       Утро показалось довольно милым. Даже Дазай его почти не испортил. К такому мнению пришел рыжий, подцепляя ложкой кашу и отправляя ее в рот. Вышло неплохо, но вот Осаму кажется был на пике блаженства, поедая ее и стреляя взглядом в его сторону.       — Чуя.       — М?       — Выходи за меня.