обо всех парнях, которых я любила

      Джин-тоник в голубом стакане типа рокс был отвратителен: теплый, излишне горький, хоть и достаточно дорогой, он как никогда долго пился и оставлял дурное послевкусие на корне языка. В любой другой ситуации я бы обязательно оставила такой напиток на подносе официанта и взяла в руки бокал белого вина, но сегодня крепкий алкоголь был не то чтобы спасением – острой необходимостью, которая отпугивала от меня назойливых детей и не менее любопытных родственников.       Мое лицо было крайне красноречиво: одного взгляда с лихвой хватало для того, чтобы понять, что я не разделяю особого веселья с гостями на ужине по случаю рождения сына у двоюродной сестры. Их счастливые улыбки, смех, приторные пожелания и бесчисленное количество тостов – все это в буквальном смысле изводило меня своей идиллической атмосферой, жалким подобием «идеальной семьи», в которой на самом деле отношения так и кишат лицемерием и завистью. — Подойди, взгляни на малыша, — бабушка подталкивает меня в сторону веранды, указывая рукой на детскую кроватку. — Ты знаешь мое отношение к детям: они бесподобны, когда смотрят на меня с рекламных постеров и не подходят ближе, чем на метр.       Она устало прикрывает глаза, поправляет очки на переносице и, сделав глоток красного вина, шепчет так, чтобы я услышала: — Ты редкая зануда. — Так давай выпьем за это!       Я поднимаю свой стакан чуть выше в знак тоста, который бабушка умело игнорирует, сливаясь с толпой гостей, а после отступаю на несколько шагов назад, в надежде незаметно скрыться где-нибудь хотя бы на пару минут, и впервые несказанно рада появлению чужого ребенка в своей жизни: все родственники слишком увлечены новым членом семьи, чтобы броситься искать меня.       Нетипичная июльская прохлада дарит желаемый эффект: я занимаю садовые качели в беседке за домом, чтобы помечтать в одиночестве и, может быть, выкурить пару-тройку вишневых сигарет, пока легкий ветер, несущий сладкий аромат китайского жасмина, обдувает мои плечи и оголенные колени. И теперь вокруг предельно тихо и спокойно; спокойно ровно в той степени, чтобы чувствовать себя комфортно, а не выслушивать бесчисленное количество вопросов о личной жизни, которая волнует всех родных в разы больше, чем меня саму.       Пальцы обхватывают золотистый фильтр, который оставляет сахарный привкус на губах, и я делаю блаженный вдох, предвкушая недолгую мысленную прострацию, которая последует за выкуренной сигаретой. Щелчок зажигалки — редкие искры, летящие в разные стороны, и легкий скрежет кремния. Очередной щелчок, еще один и все, что следуют за ним, также не дают нужный результат – я сижу в легком платье на качелях со стаканом препротивного коктейля и тонкой сигаретой в зубах, обреченно глядя куда-то вперед. — Не люблю тонкий «Ричмонд».       Рядом со мной вспыхивает пламя от бензиновой «Зиппо», к которому я сразу подношу край сигареты и затягиваюсь. Только после решаюсь поднять глаза и посмотреть на внезапно появившегося рядом гостя, который сам держит между пальцев толстый «Парламент» и улыбается. — В прятки играешь? — насмешливо бросает он. — Если да, то теперь я вожу. Иди, прячься.       Мужчина смеется в ответ, поправляет ремень на брюках и нагло занимает место рядом со мной на качелях. — Нахальства тебе не занимать.       Я небрежно выпускаю дым в его сторону, желая стереть с мужского лица эту гадкую ухмылку, но незнакомец только по-ребячески наклоняет голову, продолжая смотреть на меня, и протягивает мне ладонь со словами: — Меня зовут Иван. — Невероятно рада познакомиться.       Я легко сжимаю его ладонь и отворачиваюсь, замечая лишь недоумение и интерес в карих глазах, – ему определенно нравится такая игра. Мы сидим вплотную друг к другу, касаясь бедрами и локтями, но молчим. Горьковатый табачный вкус на кончике языка возвращает в прошлое – наверное, это самый приятный побочный эффект курения для меня. Перед глазами мелькают образы, прямо у носа чувствуются запахи тех моментов, которые хотелось бы повторить еще десяток раз: поездка в Питер, окончание университета, ночное свидание на крыше или первый поход в бар – теперь все представляется таким недосягаемым, ведь это было так давно и с людьми, которых сейчас в моей жизни нет. — Мне кажется, такой диалог подразумевает, что в ответ человек тоже представляется, — вдруг говорит он. — Тебе кажется, — я кладу окурок в жестяную банку на полу под качелями и протягиваю ее ему. — Если мы родственники, то в следующий раз увидимся не скоро, поэтому не забивай голову лишней информацией.       Иван вновь смеется. Большим пальцем он стряхивает пепел с кончика сигареты и отправляет бычок в банку, не сводя с меня глаз. Ему хочется любыми способами завязать со мной разговор, чем-то заинтересовать, узнать наконец имя, но он не решается начать; потирает ладони, поправляет воротник рубашки, укладывает русые волосы, которые плавно скользят между его пальцев, на одну сторону и подпирает острый подбородок рукой, устремляя взгляд куда-то вдаль. — К слову, мы не родственники. Я друг новоиспеченного папаши, — бормочет Иван.       Я улыбаюсь в ответ на его слова и спрашиваю: — Это как аргумент, чтобы я назвала свое имя? — Это как факт, что мы можем встретиться в следующий раз раньше, чем ты думаешь. — Самоуверенно, — я удивленно приподнимаю брови, слыша тихий смех.       Мужчина качает головой, отворачиваясь в другую сторону, и кладет ладони себе на колени, чуть подтягивая черные узкие брюки вверх. В тусклом свете заходящего солнца аккуратные рельефы его лица выглядят живописно – картина маслом во плоти. Я невольно ловлю себя на мысли, что уже непозволительно долго рассматриваю его профиль и резко отвожу взгляд ровно в тот момент, когда он снимает с себя пиджак, склоняет голову ко мне и задает вопрос: — Такой жест ты примешь? Тут становится прохладно.       Мне не остается ничего, кроме как неловко улыбнуться в ответ и кивнуть; тяжелая костюмная ткань ложится на мои плечи, а в нос тут же ударяет стойкий запах свежего одеколона с горькими нотками дыма от сигарет – та самая Питерская романтика из моих воспоминаний. — А ты, оказывается, джентльмен, — шепчу я. — Еще тот! — негромко восклицает мужчина. — Но душа всегда требовала, чтобы я стал вором.       Я вопрошающе хмурюсь, бормоча: — Если далее последует отвратительный подкат про «украл сердце», то, пожалуйста, молчи.       Иван смеется, вновь поправляя непослушную копну волос, и говорит: — Я хотел сказать про это, но тебя такими фразами не возьмешь. — Интересно, — я поворачиваюсь к нему лицом и, слегка смущаясь, понимаю, что мы находимся слишком близко друг к другу, — а чем же меня можно, как ты говоришь, взять?       Он пожимает плечами, отводит взгляд куда-то в сторону, а после вновь смотрит мне в глаза и лениво отвечает: — Хорошим виски и интересной беседой.       Я вновь смеюсь в ответ на его слова, и мне хочется как-то по-дружески хлопнуть его по руке за такое замечание, но позволяю я себе лишь наигранно закатить глаза и возмущенно вздохнуть. — Как жаль, что ни того, ни другого у тебя нет, правда?       Мужчина обескураженно приоткрывает рот и хмурится, еле сдерживая улыбку, – из него бы вышел отличный актер. — Допустим, беседа у нас и впрямь не такая уж интересная, но все-таки виски у меня есть! — он протягивает мне свой стакан с алкоголем, и я принимаю его, делая маленький глоток крепкого напитка, смешанного с газировкой. — Ты умеешь угодить даме. — Умею, но веду себя так не с каждой.       Иван достает из пачки новую сигарету и вновь закуривает; табачный дым плывет по воздуху плотным облаком, уносится куда-то в сторону, позволяя мне все еще чувствовать отдушки мужского парфюма вокруг себя. Резкий порыв ветра приподнимает мое платье излишне высоко над линией колен, но я не успеваю даже опомниться, как мужчина осторожно ловит край тонкой ткани и возвращает ее обратно, вновь укрывая мои ноги и едва касаясь прохладными пальцами оголенной кожи. — Прости, — глухо шепчет он, не глядя в мою сторону. — Все в порядке, спасибо.       Я смотрю на серьезное мужское лицо и замечаю, как медленно его взгляд спускается на мои губы, а после нерешительно вновь поднимается вверх и устремляется прямо в глаза. После выпитого алкоголя мне хочется рисковать, хочется делать глупости, хочется не думать о том, что будет завтра, поэтому я осторожно подаюсь вперед, глядя на его приближающееся в ответ лицо, и останавливаюсь буквально в нескольких миллиметрах, уже ощущая горячее дыхание на своих губах и горький запах табака. — Ваня! — протяжно раздается на весь двор. — Ты где, приятель?       Мужчина резко отстраняется, поправляет на себе рубашку и встает с качелей. Недокуренная сигарета отправляется прямиком в жестяную банку, а он сам переминается с ноги на ногу, думая, что сказать, но я начинаю первая: — Твой пиджак, — я хочу снять его, но Иван подходит чуть ближе ко мне и возвращает элемент своего костюма вновь мне на плечи. — Я заберу его чуть позже, — он улыбается, уже полностью отбросив минутное смятение, — а может, в нашу следующую встречу где-нибудь.       Я качаю головой, слышу, как мужчина уходит из беседки, а когда он скрывается за углом дома, закрываю лицо руками и начинаю глупо улыбаться самой себе; провожу пальцами по губам, на которых будто бы еще осталось то едва ощутимое касание его губ, и прикрываю глаза, мечтательно вздыхая. — Кстати, твое имя не было для меня секретом, — я оборачиваюсь на звук знакомого уже голоса и удивленно приподнимаю брови. — Я слышал его, когда твоя мама звала тебя к столу. — Тогда зачем спрашивал?       Иван пожимает плечами, делает вид, что задумывается на несколько секунд, а после лениво протягивает: — Я просто жутко вежливый и это должно было сразу тебя сразить наповал! — Ваня! — вновь кричит кто-то.       Мужчина снова пытается уйти, но напоследок оборачивается ко мне и бормочет: — Если у меня не удалось сразить сразу, то я скоро вернусь и попробую еще раз! А пока, придержи мне место на качелях – ночь будет долгая.