Призрак в конце коридора

      В саду было свежо, дул лёгкий ветер. Солнце со всех сторон окружали тучи, однако его по-августовски яркие лучи с завидным упорством пробивались сквозь облачную пелену и бросали повсюду весёлых зайчиков. Один из них нахально прыгнул Ремусу на нос, мазнул тёплым пятнышком по щеке и был таков. Ремус улыбнулся и осторожно потёр кончик носа.       Он брёл по узкой дорожке, уводившей его в самую глубь сада. На этом настояла Чарити: «Выйди в сад, проветри голову, а то с тобой столько всего уже приключилось». Совет оказался дельным. По крайней мере, Ремуса больше не бросало то в жар, то в холод и не хотелось умереть на месте. И на душе было удивительно спокойно. Его не исключат, не выгонят с позором — одной этой мысли было достаточно, чтобы позабыть и о тупой боли в переносице, и о свежих царапинах, и прочих мелких проблемах. Поэтому сейчас он пробирался через заросли розовых кустов, ронявших лепестки ему под ноги, глядел по сторонам без какой-то особенной цели и тихо радовался жизни. Может быть, судьбе всё-таки наскучило над ним издеваться?       Сад вокруг Реддл-холла когда-то был несомненно красив. Даже сейчас, хотя деревья и кусты в нём давно забыли о ножницах садовника, а поздние цветы росли где им вздумается, он ещё сохранял следы былого величия. Дорожка то и дело терялась в траве, петляла между запущенных клумб и наконец привела Ремуса к старой беседке. Её балки увил ползучий плющ, растущий рядом приземистый дуб подметал ветвями плоскую крышу. В беседке кто-то был; Ремус разглядел сквозь листву длинные белые волосы и цветастую рубашку. Паренёк-хиппи, чьё имя он так и не запомнил, балансировал на одной ноге, вторую подтянув к груди, и размеренно гудел себе под нос. Внезапно он умолк, слегка качнулся вперёд — и в следующую секунду встал на голову. Как у него получилось проделать это с такой скоростью, было решительно непонятно. Наверное, какие-то особые приёмы, которые знают только хиппи. Ремус отступил в тень ближайшего дерева, чтобы ненароком не нарушить вселенскую гармонию и хрупкое равновесие. Под ногами хрустнул гравий; ещё одна дорожка убегала за живую изгородь. Бросив напоследок быстрый взгляд в сторону беседки, он тихо зашагал прочь. Зря он, пожалуй, переживал, что будет казаться странным по сравнению с остальными, компания в Реддл-холле собралась пёстрая и невероятно разношёрстная. Взять, к примеру, этого паренька или, скажем, Тонкс — да рядом с ними он абсолютно серая, ничем не примечательная посредственность! Если бы не чёртов нос, про него все давным-давно забыли бы. Он поскрёб зудящую переносицу и опасливо пощупал место перелома. Чарити, конечно, обещала ему, что всё будет хорошо, но если нос срастётся криво? На всю жизнь ведь след останется. У него лицо и без того наводит на подозрения, а так точно будут думать, что он отпетый хулиган.       Дорожка меж тем вывела Ремуса обратно к дому, но с другой его стороны, непарадной, погружённой в холодную тень. Сюда выходило маленькое обшарпанное крыльцо, из-за приоткрытой двери слышался бойкий говор и стук посуды — по всей вероятности, там располагалась кухня. Окон в этой части дома почти не было, только под самым скатом крыши рядком теснились крохотные мутные оконца, траву вокруг дорожки вытоптали, под каменной оградой не росло ни кустика. Окажись в поместье посторонний, уйти иначе как через главные ворота он бы не смог: на ограду не влезла бы и кошка, такой высокой и гладкой она выглядела. Ремус невольно поёжился и поспешил завернуть за угол дома, обратно к теплу и свету. Миновал небольшую аллею из тонких молоденьких деревьев, которые уже желтели и посыпали траву вокруг себя опадающими листьями. Позади них тянулась ещё одна живая изгородь, разросшаяся и неухоженная, как и первая, однако в ней была выстрижена ниша для низкой кованой скамейки. Место было очень… книжное. Именно в таких местах звучат самые страстные признания и совершаются главные события всякого уважающего себя любовного романа.       Аллея раздавалась вширь и обрывалась у огромной раскидистой ивы. К её стволу кто-то прибил толстые, уже изрядно подточенные временем дощечки, создававшие подобие ступенек. Они вели к широкой развилке, на которой можно было с удобством устроиться и, например, читать. Находка оказалась необычная — представить себе мистера Реддла или, тем более, кого-нибудь из его предков лезущим на дерево с книжкой в руках было сложновато. Ремус вспомнил их разговор, живую, нервную улыбку, которой так удивился. «Я такой же человек, как и вы». Интересно, каким мистер Реддл был в юности? Перед глазами сам собой возник образ тоненького бледного мальчика с аккуратной чёлочкой, в чулках до колен и ботинках на пуговицах, и Ремус не смог сдержать улыбки. Почему-то от мысли, что мистеру Реддлу когда-то тоже было семнадцать лет, ему становилось одновременно и смешно, и как-то… спокойно.       Он подошёл ближе, коснулся верхней дощечки, и на пальцах осталась древесная труха. Пока он разглядывал эту импровизированную «лестницу», наверху что-то зашумело. Тревожно каркнула ворона, вниз посыпались листья, а следом за ними разноцветный тяжёлый комок с испуганным воплем свалился прямо на Ремуса, и они вместе рухнули на сухую траву. В груди подозрительно заныло; Ремус вслепую ощупал рёбра, про себя ругаясь на чём свет стоит. Да сколько можно, чёрт побери, это который раз за день, третий, четвёртый? Вот стоит только на секунду расслабиться и попробовать пожить по-человечески, как судьба тут же с готовностью напомнит тебе, кто здесь неудачник. Ну не живут они спокойно, не бывает так — на них всегда что-нибудь падает, рушится, шлёпается, шмякается или…       — Эй, Люпин, ты живой? Ты меня слышишь вообще? Земля вызывает Луну, приём, приём!       Что-нибудь — или кто-нибудь. Над Ремусом, уперев руки в бока и имея вид опасный и внушительный, возвышалась Тонкс. С полдюжины разномастных браслетов на её запястьях предостерегающе позвякивали.       — О, живой всё-таки, — мрачно заметила она. И, вместо извинений, неожиданно возмутилась: — Ты что под ноги суёшься, а если б я тебя убила?       — Уж прости, никак не думал, что на ивах стали расти девочки, — неожиданно саркастично даже для себя парировал Ремус. — У вас сейчас самый пик созревания, что ли? Раз падаете как яблоки.       — Ах, да ты у нас юморист, я погляжу. У меня сегодня нет настроения слушать идиотские шутки, поэтому в твоих же интересах закрыть рот и помалкивать. И блокнот свой дурацкий спрячь уже наконец, раз он тебе так дорог!       Тонкс раздражённо подняла с земли блокнот, сдёрнула прилипший к странице жёлтый лист. Случайно посмотрела на открытый разворот, и лицо у неё вытянулось. Потом она медленно подняла взгляд на Ремуса — и он пожалел, что не умер у Реддла в кабинете.       — Это что такое? — тихо осведомилась Тонкс, сунув ему под нос свой недоделанный портрет. — Что это такое, я тебя спрашиваю?       — Эм-м, ну… это просто, — Ремус отчаянно покраснел, — это не то, о чём ты подумала, я могу объяснить!       — О, нет, избавь меня, меньше всего я хочу слушать оправдания чужих влажных фантазий! — она с отвращением бросила ему блокнот и демонстративно отряхнула руки.       — Послушай, Нимфадора, я не… — он не успел договорить. Огромные синие глаза Тонкс сузились, она больно ткнула его в грудь, угрожающе процедив:       — Не. Надо. Называть. Меня. Нимфадорой. Понял?       — Понял-понял, как скажешь! — покорно согласился Ремус и отполз подальше, пока его не ткнули ещё куда-нибудь. — Я, тогда, наверное, п-пойду…       Но едва он поднялся, как сильная рука крепко вцепилась ему в воротник и рванула на себя. Земля мгновенно стала крайне ненадёжной опорой.       — Куда намылился? К Барти, стучать? Ну-ка признавайся!       — Да на черта оно мне надо? Я что, похож на стукача?       — Ещё как похож! У тебя лицо типичного пай-мальчика, зануды и доносчика!       — Вот спасибо, утешила — а я-то был уверен, что у меня лицо отпетого негодяя, — Ремус попытался миролюбиво улыбнуться, вот только Тонкс перемирие отнюдь не интересовало.       — Нечего мне зубы заговаривать, — фыркнула она и притянула его ещё ближе, так что они едва не столкнулись носами. Её рокерские перчатки с короткими шипами находились в опасной близости от его голой шеи, — и до тебя были мастера, заливались соловьями, я вашего брата хорошо знаю. На меня это всё не действует.       — Учту на будущее! — он балансировал уже на самых кончиках пальцев, неуклюже ловя руками равновесие, и старался не смотреть на гравий прямо у них под ногами. — Послушай, эм, Тонкс, мне крайне неловко тебя об этом просить, но, может быть, ты меня отпустишь, а? Тебе, наверное, всё равно, а вот мне мой нос всё-таки дорог, ломать его снова как-то не хочется…       Тонкс с явной неохотой выпустила его воротник из своей хватки. Ремус хотел выпрямиться, однако не тут-то было — у него так внезапно закружилась голова, что не будь рядом широкой надёжной ивы, он наверняка упал бы снова.       — Ты чего это? — подозрительно сощурилась Тонкс. — Ноги не держат?       — Нет, н-нет, ерунда. Сейчас пройдёт. Пройдёт…       — Точно? — в её голосе послышалось беспокойство. — А то если ты, убогий, здесь коньки отбросишь, спросят с меня, а мне оно надо, по-твоему?       — Мне оно тоже совсем не надо, и отбрасывать, как ты изящно выразилась, коньки, я не собираюсь, — кое-как успокоил её Ремус. Он привалился к стволу и дышал глубоко и медленно: воздуха отчаянно не хватало. — Очаровательное выражение, к слову. Американский жаргон?       — Международный. Не делай вид, что ты его не знаешь.       — Как-то не сталкивался. Всегда предпочитал классику, например, «вернуться к отправителю» или, там, «сыграть в ящик». К слову, а почему ты так разволновалась, будто тебе грозит смертная казнь? О чём таком запретном и недопустимом я, как примерный мальчик, должен был настучать Барти?       Тонкс закатила глаза:       — Словно ты сам не в курсе.       — Будешь смеяться, но нет.       — Сомневаюсь, что Барти оценит мою любовь к верхолазанью.       — А-а, так ты про дерево! — наконец дошло до Ремуса. Он стукнул по приколоченной к стволу ступеньке и пожал плечами: — Ну, не знаю, лично я бы не особенно рассердился. К тому же, тут даже ступеньки есть. Раз кто-то тут их приколотил, значит, хотел на него забираться.       — Ой, вот только не надо делать вид, что ты на моей стороне и всё понимаешь! — снова вскипела Тонкс. — Комнатному фикусу вроде тебя никогда этого не понять, так что лучше не позорься. Ты даже не знаешь, каким местом за ветку хвататься!       Неожиданно Ремус фыркнул — и рассмеялся. Может, это была запоздалая реакция на всё, что с ним приключилось за утро, а может, всё дело было в Тонкс, дувшейся на него с таким недовольным выражением на хорошеньком личике, что губы сами растягивались в улыбку. Сначала он смеялся тихо, пытался сдержаться, но уже через две минуты у него начали слезиться глаза. Он всхлипывал и поскуливал, борясь с хохотом и из последних сил цепляясь за иву, потому что ноги уже отказывались служить. Тонкс отодвинулась в сторону и посмотрела на него как на чокнутого:       — Ты чего, Люпин? Совсем ополоумел, крыша набок съехала? Чего ты ржёшь?       — Д-да так, просто… Прости, мне стало смешно, когда ты сказала, что мне этого не понять.       — Что-то я не улавливаю, в чём соль.       Ремус не стал пускаться в объяснения, тем паче, что внятно что-нибудь объяснить ему мешал непроходящий смех. Вместо этого он посмотрел на ветку у себя над головой, примерился и прыгнул. Почти без труда подтянулся, быстро зацепился за ствол и сел на ветку верхом, весело болтая ногами.       — Как ты сказала, «комнатный фикус»?       Тонкс выглядела мягко говоря ошарашенной.       — Это что такое сейчас было? — наконец сумела вымолвить она. — Кто ты, чёрт возьми, такой?       — Ну, с утра, если память мне не изменяет, я был Ремусом Люпином, но теперь, после твоего вопроса, я уже и сам сомневаюсь, не подменили ли меня?       А ведь и вправду как подменили, испуганно подумал он про себя. Откуда взялся этот сарказм, этот нахальный тон? Почему я веду себя, как полный придурок — это же не я, совсем не я! И почему я не могу остановиться?       — Мне сходить за священником? — поинтересовалась Тонкс. Удивительно, но она больше не хмурилась. Ремусу даже показалось, что она старательно подавляет улыбку. — Или сразу за экзорцистом?       Чёрт, это всё из-за неё. Эта девочка какая-то ненормальная, её так и хочется подкалывать, пока она не улыбнётся.       — Лучше поднимайся сюда, раз ты такой отличный верхолаз. Посмотрим, кто залезет выше?       — И смотреть не на что, я буду выше. Хотя бы потому, что я намного легче.       — Ты так говоришь, будто подсматривала в мою медицинскую карточку.       — Мне достаточно посмотреть на тебя, чтобы понять очевидное, — фыркнула она, но всё же взялась за дощечки и резво, точно кошка, вскарабкалась на развилку ветвей. — Готовься проиграть, мистер-Не-Комнатный-Фикус.       — Дрожу и трепещу! — он ухватился за следующую ветку и подмигнул ей. Господи боже, это конец. Как он до такого докатился?       Однако на рассуждения и сокрушения не было времени: Тонкс уже подтягивалась наверх. Мелькнули в воздухе тонкие ноги в красных кедах, и мгновение спустя она исчезла среди листвы. Ремус торопливо сдул упавшие на глаза волосы и полез следом. Спустя две ветки он пожалел о том, что так неосмотрительно решил соревноваться на незнакомой местности. Крона у ивы была плотная, густая, ветки в ней едва можно было различить. Руки то и дело нащупывали пустоту, один раз он чуть не сорвался и в самый последний момент сумел ухватиться за обломанный сук у себя над головой. Тонкс победоносно шуршала листьями где-то вверху; она здорово опережала его, но сдаваться Ремус не собирался. Ещё чего не хватало, так позорно проиграть! Он закусил губу, оттолкнулся — и вдруг вынырнул из листвы на свет. От увиденного у него дух захватило. Вокруг почти до самого горизонта виднелись зелёные, ощетинившиеся елями и соснами холмы, только на востоке их раздвигала серебристая ленточка железной дороги. Совсем рядом на черепичной крыше Реддл-холла играли солнечные блики, а в другой стороне, в ложбинке, дымились трубы сонного Литтл-Хэнглтона. Ремус восторженно выдохнул:       — Умереть не встать…       Сбоку ехидно хмыкнули.       — Британский жаргон? — с самым невинным видом осведомилась Тонкс.       — Он самый. А чего ты так ухмыляешься?       — Да потому что у тебя лицо как у идиота, словно ты леса раньше не видел никогда. А ещё у тебя ветки в волосах, и ты с ними похож на какого-то Маугли.       — Для Маугли у меня слишком цивилизованный вид, — возразил Ремус, вытряхивая из чёлки сучки и листья. Тонкс сняла невесть как прилипшую к его воротнику паутину и насмешливо сдула её:       — Да уж, сама цивилизованность! Все местные лешие передают тебе поклон и просят взять их в ученики!       — А о тебе справлялись лесные эльфы, говорили, потеряли свою синеглазую и быстроногую принцессу.       На лицо Тонкс будто тень набежала. Ремус уже не знал, чего от неё ожидать в этот раз и на всякий случай приготовился делать ноги. Но она, похоже, не собиралась сбрасывать его с ивы головой вперёд.       — Ну всё, пошло-поехало… — с тяжким вздохом, точно ей на плечи вселенная навалилась, Тонкс полезла вниз, и Ремус понял, что она сейчас уйдёт. Уйдёт и не вернётся. Чёрт возьми, опять он всё испортил! Но что, что он такого сказал? Господи боже, как сложно с этими девочками — с Волком проще совладать!       — Тонкс! Тонкс, подожди! — он нырнул за ней, ощупью продираясь сквозь ветки. — Я тебя как-то…       — Ещё как! — сердито припечатала Тонкс откуда-то снизу.       — Но я же просто…       — В этом всё и дело! — взъярилась она. — У вас всё всегда просто! Просто шутка, чего ты обижаешься, дурочка, мы посмеяться хотели! Просто поцелуй, брось ломаться, ты сама хочешь! Просто мы последние козлы и расисты, но это же наша суть, людей надо принимать такими как есть! Как же вы меня достали! Вы одинаковые, все мальчишки! Всем вам только одно и нужно, ненавижу вас!       Судя по голосу, она боролась со слезами. У Ремуса сердце ёкнуло: молодец, нечего сказать, довёл человека на ровном месте. Уже совсем ополоумел, придурок несчастный.       — Послушай, я ничего такого не имел в виду! Я не хотел тебя обидеть! — они были уже над самой землёй. Сейчас она убежит… Ремус одним прыжком, от которого голова пошла кругом, перебрался на соседнюю с Тонкс ветку. — Пожалуйста, выслушай меня.       — Я уже от тебя наслушалась всякого за эти десять минут, хватит с меня. Ты такой же, как другие, не надо прикидываться ангелом.       — Да чёрт тебя подери, ты можешь просто выслушать человека, когда он что-то тебе говорит? — рассердился Ремус. — Прекрати затыкать мне рот! Я хочу сказать, что я никогда не стал бы смеяться над другими. Потому что… — взгляд сам собой метнулся куда-то в сторону, лицу стало жарко, — …потому что я знаю, каково это. Когда смеются. Когда шагу не дают ступить без дурацких шуток. Когда ты не такой.       — Неужели? — Тонкс сморгнула слёзы и язвительно — точь-в-точь как Блэк, — усмехнулась. — А я думала, что уж своих-то англичане не трогают.       Эх, а гори оно всё — он сегодня едва не умер, хуже уже не будет.       — А я и не англичанин. Не совсем.       — Да ну? И кто же ты тогда — ирландец, американец, австралиец? На индуса ты не тянешь, уж прости, и на шотландца тоже, у тебя нет акцента.       — Е-ещё како-ой, — говорить по-старому было легко и приятно, точно идти по утоптанной дороге. Ремус с удовлетворением увидел, как непонимающе расширились глаза Тонкс, старающейся узнать родной английский, и снова заговорил чисто: — Но боюсь, в таком случае мне проще будет изъясняться жестами.       — Твою мать, Люпин, это что сейчас было такое? Ты кого куда послал?       — Во-первых, это был мой валлийский акцент, во-вторых, когда я захочу тебя послать, то поверь, ты это поймёшь. И давай не будем трогать мою мать, она и так в этой жизни настрадалась.       — Так ты валлиец? — она недоверчиво нахмурилась. — Да ну, гонишь! Ты же совсем не похож на него.       — Серьёзно? — интересно, это можно считать оскорблением национальной гордости и обижаться, или пока подождать? Просто, если на дереве окажется двое смертельно обиженных… Он мысленно прикинул возможные сценарии ближайшего будущего и решил повременить. Рядом с Тонкс оскорбляться до глубины души было травмоопасно.       — Серьёзней некуда. Из всех мальчишек, которые мне попадались, ты самый англичанистый англичанин. Да у тебя это на лице написано! Я как увидела, сразу подумала — типичный британец.       — Попрошу, британец и англичанин это абсолютно разное…       Обещающую быть весьма увлекательной дискуссию о тонкостях лингвистики и этимологии грубо прервал страшный треск: это под ногами у Ремуса переломилась ветка. Он не упал только чудом. Если, конечно, Тонкс подходила под это определение. В тот момент, болтаясь в воздухе и судорожно уцепившись за её тонкую ладонь в кожаной перчатке, Ремус был готов назвать её восьмым чудом света.       — Держись там! И только попробуй упасть! — сурово пригрозила она ему.       — Постараюсь! Сделаю всё, что в моих силах, но за результат не ручаюсь, — честно предупредил Ремус. Земля качалась где-то в нескольких футах под ним, неприятно далёкая и ужасно жёсткая. Тут одним носом он не отделается…       — Ты мне эти разговорчики брось — не ручается он. Клянусь, Люпин, сдохнешь, и я тебя убью!       — Хорошо-хорошо, но только давай сначала я как-нибудь не умру самой нелепой на свете смертью, а потом ты будешь меня убивать сколько влезет, идёт? — пальцы скользили по коже перчатки, ботинки без толку царапали ствол и отламывали от него куски коры. Внизу земля предупреждающе желтела опавшими листьями.       — Молчи уж, философ, и так дорассуждался, — пропыхтела Тонкс. Она упёрлась второй рукой в сук, на котором стояла, потянула на себя, кое-как приподнялась. Ремус ударился затылком о ветку и немедленно за неё ухватился. После нескольких цветистых американских проклятий ему всё же удалось забраться на развилку ветвей. Тонкс села рядом, вытерла лоб и покачала головой:       — Беру свои слова назад, для англичанина ты слишком долбанутый. И нечего улыбаться, идиот, это не комплимент!       — Прости, но после всего, что я от тебя сегодня услышал, это как раз комплимент, — Ремус потёр виски, в которых гулко стучало, и откинулся на широкий сук. Как же прекрасно было снова чувствовать под собой крепкую опору! Всё счастье портила только нарастающая боль где-то между глаз. В носу стало мокро; он провёл под ним пальцем, и почувствовал слабый железный запах. Похоже, от напряжения из покалеченного носа снова хлынуло, Чарити предупреждала, что это возможно. Лишь бы только не измазаться кровью, а то так никаких рубашек не напасёшься. Он похлопал себя по карманам и выругался — платок бесследно исчез.       — Держи.       На колени ему приземлился белоснежный матерчатый квадратик. Тонкс торопливо отвернулась, делая вид, что она к появлению этого подозрительного предмета не имеет ни малейшего отношения.       — Вот спасибо, ты меня очень выручила. Я тебе его верну, постираю и верну, обещаю!       — Забей, — лениво отмахнулась она, — у меня такой в каждом кармане. Дорогая тётушка, чтоб ей жилось долго и счастливо, перед отъездом распихала их повсюду, только что в глотку мне не засунула парочку. А то как же, молодая девушка — и без носового платка, позор-то какой!       Сердито сорвав с ветки желтеющий листок, Тонкс принялась медленно надрывать ему края и сбрасывать кусочки вниз. Проделывала она это с неприкрытой яростью — на месте листка легко было представить «дорогую тётушку», получившую по заслугам за свои злодеяния. Ремус поёжился; что ни говори, а женщины в семействе Блэков были страшны в гневе, и Тонкс, несомненно, не уступала своей тётушке.       — Вы с ней не очень ладите, да? — деликатно осведомился он и расправил платок. В углу зелёными нитками была вышита вычурная, вся в завитушках, буква «Б». Неизвестно, были ли Блэки настоящими аристократами, но их претенциозности хватило бы на пару аристократических родов.       — А что, ты ещё не в курсе? Мало прошлой ночью из-под лестницы подслушал?       — К твоему сведению, я вовсе не собирался подслушивать. Я там вообще случайно оказался!       — Ах вот оно что! И что же ты там делал? Искал ход в тайные катакомбы под особняком? Или прятался от моего дядюшки?       — Вот ещё, — буркнул Ремус, чувствующий, как у него начинают пылать уши, — с чего это я должен от него прятаться? Я его не боюсь! Если хочешь знать, я искал Чарити.       — Ну да, естественно, — с понимающей миной закивала Тонкс, — искал Чарити. В половине одиннадцатого. Под лестницей. Ты сам не чувствуешь бреши в своей истории?       — Я чувствую, что ты переводишь тему. Послушай, Тонкс, не хочешь об этом говорить, так и скажи, мол, это личное, а ты бессовестный нахал и лезешь, куда не просят. И я пойму.       — Да какое теперь личное, ты же всё видел, — она криво усмехнулась. — И даже почувствовал. Ощутил на себе всю силу незамутнённой и чистой тётушкиной любви. Как тебе её удар?       — Ну, поставлен он так себе, если начистоту. Очень дилетантский подход, любительщина, я могу насчитать как минимум семь ошибок.       — О, ты у нас знаток?       — Немного разбираюсь, — скромно признался он. Руки невольно дрогнули, когда Ремус вспомнил о том, как ощущается действительно хорошо поставленный удар. После того случая у него синяки две недели не сходили.       По счастью, Тонкс ничего не заметила — его лицо интересовало её куда больше, чем руки. Под её пытливым внимательным взглядом Ремусу стало не по себе.       — Вот как. Очень интересно, где же ты набрался этой мудрости? Неужели наш мистер Не-Комнатный-Фикус завзятый драчун?       — Ты же говорила, что у меня лицо пай-мальчика!       — За такими лицами обычно и прячутся самые отпетые хулиганы, — изрекла Тонкс с важным видом. — Поверь моему опыту, я таких навидалась.       А она права, мелькнуло в голове у Ремуса. Розье, когда ему было нужно, мог нацепить на себя маску такого пай-мальчика, что в его невинность поверил бы сам Господь Бог. Он опять поёжился.       На Тонкс между тем, кажется, напала меланхолия — она болтала ногами и рассеянно глядела поверх его плеча на тёмную стену леса, вплотную подступившую к ограде. Пальцы её отстукивали по ветке незатейливый ритм: тук-ту-ту-ту-тук, тук-ту-ту-ту-тук… Потом Тонкс резко встряхнулась, будто просыпаясь, снова уставилась на Ремуса. И неожиданно улыбнулась.       Чёрт возьми, да она просто красавица, когда улыбается! И почему она всё время ходит с таким хмурым лицом, ей ведь совершенно не идёт. Ремус засмотрелся на неё, да так, что едва не свалился с дерева. Впрочем, это бы однозначно стоило того.       — Знаешь, возможно, мне стоит извиниться перед тобой, — неуверенно призналась Тонкс. — Пожалуй, стоит сначала сказать человеку, где он мудак и чем тебя оскорбил, а потом уже гордо удаляться. А то ведь не все такие понимающие, как ты или, там Сириус. Можно и в лоб схлопотать ненароком.       — Сириус? — осторожно уточнил Ремус. Разговор мгновенно стал опасным, и вести его следовало с большой осторожностью. Кто знает, как рьяно семейство Блэков защищает своих. — Твой дядюшка, да? Я просто на всякий случай — хочу знать, об одном ли мы человеке думаем.       Тут Тонкс расхохоталась. Смех у неё был такой громкий, что от него с ближайшего куста испуганно взвились в воздух несколько воробьёв. Ей пришлось вцепиться в ветку обеими руками, чтобы только удержаться; разномастные браслеты весело зазвенели в такт смеху.       — Расслабься, Люпин. Ты сейчас наверняка решил: боже, что за бред она несёт? Ну, — она подтолкнула его локтем в бок, — признавайся!       — Я подумал, что неправильно тебя понял, потому что Сириус, он, эм-м-м…       — Самоуверенный нахал без тормозов? — с готовностью подсказала Тонкс.       — Я бы сказал так: когда на небесах выдавали понимание и сочувствие, Сириус стоял в самом конце очереди, и на него не хватило.       — Сразу видно, он тебе очень понравился! На самом деле, знаешь, он не так уж плох. Он просто иногда бывает… как это у них по-французски — le imbécile. Ну ладно, чаще, чем иногда, — поправилась она, увидев, как Ремус поднял бровь. — Ну, да, да, это его нормальное состояние, признаю! Но он и правда ничего, особенно если узнать его поближе.       Внутри у Ремуса отчего-то заворочался неприятный комок, и обессилевший Волк недовольно заворчал. Поближе — это насколько? Когда его рука впивается тебе в волосы с такой силой, будто сейчас вырвет их? Когда его сапог бьёт по рёбрам, вышибая из груди весь воздух? Когда ему нужно всего несколько секунд, чтобы привести тебя в бешенство, потому что он слишком хорошо знает, на какие кнопочки давить? Нет уж, спасибо, настолько близко он не хочет его знать.       Всё это он подумал про себя, вслух же сказал только:       — Не думаю, что мы с ним сойдёмся ближе. Мне кажется, мы слишком… разные.       — Не зарекайся, никто не знает, что с вами будет завтра, всё может измениться. О, к слову — только чёрта помяни, — Тонкс прищурилась, раздвинула листву и ткнула пальцем в живую изгородь: — Гляди, кого принесло!       Из-за изгороди в самом деле показалась прямая изящная фигура Сириуса Блэка. Он шагал, заложив руки в карманы, и даже отсюда было видно выражение высокомерной скуки у него на лице. Рядом с ним почему-то бежал Джеймс, в расстёгнутой красной безрукавке; солнце отражалось в его очках слепящими бликами.       — Что им здесь нужно? — нахмурился Ремус.       — Понятия не имею. Давай спустимся и узнаем.       И, не дожидаясь от него ответа, Тонкс лихо спрыгнула вниз. Сириус мигом растерял всю скуку и поспешил к ней.       — Ну наконец-то, а мы уж обыскались! Ты что там делала?       — Только не изображай ответственного взрослого, я тебя умоляю! У тебя ужасно выходит.       — С чего ты взяла, что я пытаюсь быть ответственным? — не остался в долгу Сириус. — Я, может, присоединиться хочу. Так, — он нахмурился, — остался только этот чудик Люпин. Как сквозь землю провалился, ты его не видела?       — Кто тебе сказал, что я провалился? — осведомился сверху Ремус. Он спустился по ступенькам — пусть это смотрелось не так эффектно, зато риск заново разбить нос был минимален — и с вызовом глянул на Сириуса. — А может, я летать учусь?       — Не поздновато ли? — усмехнулся тот. — Разве драконы не учатся летать в раннем детстве? Или у тебя задержка в…       — Сириус, ещё одно слово — и я дам тебе в лоб, — добродушно предупредила его Тонкс, любовно погладив шипы на своей перчатке.       — Ребят, у нас нет на это времени, — вмешался в перепалку Джеймс. — Пойдёмте скорей в дом, вас правда уже все обыскались!       С этими словами он подтолкнул Тонкс и Ремуса вперёд, к дому.       — Да что случилось, можете объяснить по-человечески?       — Барти всех собирает, — с видом, словно он делает ему великое одолжение, промолвил Сириус.       — Собирает? Зачем? — Ремус чувствовал себя круглым дураком, не понимающим чего-то совершенно простого. Сириус, по-видимому, считал так же — зато Джеймс охотно пояснил:       — На терапию, конечно! Они с медсёстрами там возятся, готовят что-то. Кстати, — он понизил голос до шёпота, — куда ты с обеда-то сбежал? Вылетел пулей, только тебя и видели.       — Да я… — Ремус поглубже сунул руку в карман и пригладил стоящую дыбом чёлку. — Я у мистера Реддла был. Рассказал ему всё. Ну, что как было. Я же обещал.       Джеймс вытаращился на него так, точно привидение увидал.       — Самому Реддлу? Ну ты даёшь! Я бы не сдюжил прямо к нему пойти. Это было круто, дружище, — он широко ухмыльнулся и дружески хлопнул Ремуса по плечу. Кожа немедленно покрылась мурашками. Ремус не любил таких прикосновений, обычно они не заканчивались ничем хорошим, но в этот раз всё ощущалось иначе. Джеймс словно светился изнутри своим дружелюбием, и ты с первого же взгляда понимал: если он решил, что вы на одной стороне, он никогда не причинит вреда. — Серьёзно, мне б твою смелость! Правда вообще штука такая, с нею сложно. Но знаешь, мне кажется, чем больше правды, тем лучше. А то если всё время врать, то рано или поздно запутаешься в собственном вранье и только хуже сделаешь.       — Погоди, но ведь ты соврал Барти насчёт меня. Разве ты не сделал этим хуже?       — Нет-нет-нет, не путай, это совсем другое, это была ложь во спасение. Тома Сойера читал? Если бы я рассказал ему всё как было, я подставил бы тебя — а это уже подлость. Хороший я буду после этого друг!       — Друг? — Ремус попробовал это слово на языке, прокатил его до самого кончика, и резко стиснул зубы, как будто обжёгся. — Ты имеешь в виду…       — Ну, я подумал, мы, наверное, сможем стать друзьями, почему нет? Ты, вроде, неплохой парень, — Джеймс говорил так, словно это само собой разумелось, всё с той же ухмылкой от уха до уха. — Или ты…       — Нет, что ты, вовсе нет, я ничего такого не имел в виду!       — Ну, тогда всё прекрасно!       — Да, да, прекрасно.       Дальше разговор не клеился, а на душе снова стало беспокойно. Ремусу хотелось остановиться, сказать, что всё это одна большая ошибка и ничего не выйдет. Тогда Джеймс не столкнётся с разочарованием — он ведь понятия не имеет, с кем он собрался дружить, и дело даже не в Волке…       — Эй, ты чего нахмурился? — снова хлопок по плечу. По коже от пальцев Джеймса разбегается полузабытое тепло.       — Ничего. Так, просто.       Просто, когда последний раз кто-то предлагал мне дружбу, всё закончилось сломанными костями и разбитыми мечтами. Потому что я всё испортил. Потому что я не могу стать хорошим другом.       Стоит ли начинать всё это снова? Не лучше ли отгородиться от Джеймса теперь же? Обрубить все лишние контакты, не пускать его слишком близко — и тогда ему не станет больно, когда он всё поймёт. Так ведь будет правильно, так будет разумно, так будет лучше для всех, но… Но Ремус не мог заставить себя даже мысленно сказать «нет». Дружба всегда была для него недоступной и оттого самой желанной мечтой. Обжигающая боль серебра, мерзкий холод под кожей, нескончаемые унижения и издевательства — всё это ничего не стоило по сравнению с острым, невыносимым отчаянием от понимания: он всю жизнь будет один. Потому что он слишком странный, слишком чокнутый, слишком неуравновешенный. Слишком чужой для всех сразу. Вечный изгой. Ремус гнал эту мысль прочь, заталкивал на самое дно своего подсознания, но она возвращалась, снова и снова.       Когда-то у него был друг. Он до сих пор помнил, каково это. Помнил каждую мелочь, каждую деталь. И сейчас, когда у него снова появился шанс на настоящую, невыдуманную дружбу, пусть хрупкую, пусть недолгую, Ремус не сумел от него отказаться. Кто знает, может, в этот раз всё пойдёт иначе?       В доме их ждали. Чарити дежурила у дверей и, едва ребята появились, отправила их в гостиную. Сириус первым взбежал по лестнице; самоуверенно-надменный вид, с которым он держался, раздражал уже до зубовного скрежета, и Ремус не знал, сколько ещё сможет сдерживаться в его присутствии. Отвернувшись в другую сторону, он посмотрел на догонявшую их Тонкс — она задержалась у шкафа повесить куртку. Простенок рядом с ним, где ещё вчера вечером висело зеркало, теперь пустовал. Остался только тёмный след на обоях, как напоминание: дети здесь не просто так, они больны, им нужны особые условия. И взрослые постоянно за этим следят. Мистер Реддл определённо знал своё дело, на него можно было положиться. Что до Барти, то он такого доверия совсем не внушал, было ли дело в его странноватом лице или резком голосе. Однако Ремус твёрдо решил закрыть на это глаза — в конце концов, не вина Барти в том, что его внешность заставляет других нервничать. Он перешагнул порог гостиной и столкнулся с цепким пронзительным взглядом. Барти словно пытался увидеть его насквозь. Ремус слегка улыбнулся. Понял ли Барти смысл этой улыбки, осталось неизвестным, потому что он тут же отвлёкся на медсестру мисс Паркинсон и что-то недовольно ей прошипел. Две другие медсестры стояли по обе стороны от двери.       Вслед за ребятами в гостиную прошмыгнула Чарити, ведя за руки Чарли Уизли и маленькую француженку с красивым именем, всё время вылетавшим у Ремуса из головы. Чарити вся так и светилась от предвкушения, и его снова охватило чувство дежавю. Он точно уже видел её раньше, только где?       — Поскорей, ребята, поскорей, — заторопился Барти. Он ловко сбросил пиджак и закатал рукава. Глаза у него возбуждённо поблёскивали, должно быть, от волнения. — Садитесь, и начнём.       Чарли и малышка-француженка шмыгнули на кушетку, где в одиночестве скучал Билл. Все другие места были заняты, свободным остался лишь диван. Ремус и Сириус молча уселись по разным его краям, делая вид, что не замечают друг друга, Джеймсу и Тонкс пришлось забраться между ними. А Барти меж тем продолжал раздавать указания:       — Мисс Паркинсон, будьте любезны, раздайте нашим подопечным оборудование. Мисс Крэбб, помогите ей, а вы, мисс Гойл, прикройте дверь — благодарю вас.       Рядом с мисс Крэбб стоял массивный деревянный ящик; она подхватила его и тяжёлой поступью двинулась за мисс Паркинсон, как входящий в порт фрегат следует за лоцманским судёнышком. Мисс Паркинсон бережно извлекала из ящика маленькие прозрачные пузырьки и вручала их детям. Ни крышек, ни пробок у пузырьков не было.       — Сейчас я попрошу вас не двигаться, — предупредил Барти. — Запомните, это очень важно, от того, как вы выполните это условие, напрямую…       — Можно вопрос? — бесцеремонно перебил его Сириус. — А зачем нам эти колбочки?       — Ох, Сириус-Сириус, — тонкие губы Барти тронула едва заметная усмешка, — твой триггер, конечно, не любопытство, однако его поумерить тебе бы тоже не помешало. Я бы уже объяснял, если бы ты не решил забежать вперёд. С твоего позволения я продолжу. Итак, мистер Реддл уже успел кратко ввести вас в суть нашей терапии. Я не буду запутывать вас сложными медицинскими терминами, они нам ни к чему, я скажу коротко и по существу. Для лечения мы используем гипноз, и поэтому вы сейчас видите меня перед собой. С помощью некоторых манипуляций я попытаюсь помочь вам избавиться от тех самых чувств, которые вызывают ваши болезни. Нет чувства — нет и приступа. Надеюсь, это понятно. Что касается нашего оборудования, то вы вот-вот поймёте, для чего оно нужно. — Он поднял руки. Взгляд его стал неподвижным, словно остекленел. Ремусу снова стало неуютно, да и, похоже, не ему одному: мальчуган в соседнем кресле нервно пискнул и вцепился в свой пузырёк. — А теперь я прошу вас закрыть глаза. Не издавайте ни звука, не шевелитесь и — это крайне важно, помните, крайне важно! — ни в коем случае не вздумайте открыть глаза. От вашей точности и внимательности будет зависеть результат терапии. Сосредоточьтесь на моём голосе. Забудьте про весь мир, пусть за окном хоть апокалипсис начнётся, вы должны слушать меня.       Барти прочистил горло и заговорил тихо-тихо, но благодаря воцарившейся в гостиной тишине каждое его слово звучало чётко и ясно:       — Вокруг вас ничего нет, только темнота. Она тёплая, мягкая, безопасная. Она успокаивает, из неё не хочется выбираться. Темнота постепенно сгущается, становится плотней, вы проваливаетесь в неё всё глубже и глубже. Все тревоги и волнения остаются позади, вы спокойны. И сейчас вас начинает наполнять чувство. Вы ощущаете, как оно струится по вашим венам, проникает в каждую клеточку. От него становится холодно, очень холодно, оно несёт с собой нестерпимый холод и боль. Кажется, что кровь вот-вот заледенеет…       Внутри действительно закопошился неприятный холодок. Он не походил на обычный озноб, приносимый Волком — этот холод был резким, обжигающе острым. Каждый вздох причинял боль, царапая лёгкие, каждый удар сердца давался с трудом, будто оно вот-вот должно было остановиться. Холод медленно сковывал тело; даже если бы Барти не запретил, пошевелиться бы теперь не удалось.       — От этого чувства не стоит ждать ничего хорошего, — доносился издалека мягкий голос. — Вы это давно знаете, не так ли? Каждый раз, стоит ему появиться, вас наполняет болью. Так зачем оно вам? Зачем держать в себе лишнюю боль? Избавьтесь от него, отпустите, отдайте всё, что есть, до последней капли. Сконцентрируйтесь — пусть весь холод соберётся на кончиках пальцев и перейдёт в пузырёк у вас в руках. А теперь заставьте его исчезнуть, разорвите последнюю связь.       Ремус представил себе пузырёк, который стискивал так, что рука онемела. Внутри пузырька переливалась холодной бирюзой полупрозрачная жидкость. Выглядела она красиво, даже чарующе, но пузырёк отчего-то очень хотелось швырнуть на пол и разбить вдребезги вместе с содержимым. А потом пройтись по осколкам, растоптать их, превратить в пыль и вымести вместе с брызгами отчаяния за порог. Чтобы ни следа не осталось.       По поверхности стекла побежали трещины; в них просочилась блестящая капля, за ней другая. Донышко у пузырька с хрустом отвалилось, и жидкость в тот же миг разлилась по черноте, шипя и обращаясь в сизый дым. Через секунду пропал и он.       — Отлично, отлично, просто превосходно, — тихо похвалил Барти. — Отдайте пузырьки, вот так. Замечательно. А теперь я начинаю считать, и когда дойду до нуля, вы откроете глаза. И вам будет лучше, намного лучше. Всё будет в порядке. Три…       Темнота окутывала со всех сторон, согревала, успокаивала.       — Два…       Боль отступила, сердце билось спокойно и размеренно.       — Один…       Всё тело наполнило странной лёгкостью, будто оно больше ничего не весило.       — Ноль. Открывайте.       Яркий свет ламп после долгого пребывания в темноте нестерпимо резал глаза. Со всех сторон слышалось раздражённое ворчание, смолкшее, стоило Барти вновь заговорить:       — Если кто-то из вас вдруг почувствует недомогание, например, головокружение или тошноту, то не стоит пугаться, это нормально для непривыкшего организма. Смело обращайтесь к мисс Паркинсон или её коллегам, они вам помогут. Завтра жду вас здесь же в… Эй, осторожней, вы!       Его испуганный крик был адресован мисс Паркинсон, выносившей из гостиной ящик с пузырьками и запнувшейся о складку ковра — ящик покачнулся, внутри него жалобно звякнуло стекло. С видимым усилием Барти взял себя в руки и, наклонившись к лицу сжавшейся мисс Паркинсон, ласково прошипел:       — Я, кажется, уже напоминал вам, что с этим оборудованием стоит быть весьма и весьма осторожным, оно очень хрупкое. Постарайтесь впредь выполнять мои указания и переносить ящик крайне, крайне аккуратно. Вы поняли меня?       — Д-да, сэр, — пролепетала бедная девушка, побледневшая как полотно, словно следующая подобная промашка грозила ей если не увольнением, то уж точно сильным сокращением жалования.       — Вот и славно, не смею вас задерживать. Ну а вас, ребята, — Барти обвёл взглядом гостиную, — ждусь здесь же завтра в то же время, то есть в четверть шестого. Не опаздывайте, увидимся за ужином.       Он слегка наклонил голову, подхватил со спинки кресла свой пиджак и вышел; двигался Барти бесшумно, как кошка, и стремительно, как змея. Только дверь за ним захлопнулась, как все повскакивали со своих мест и наперебой затараторили:       — Билл, ты это почувствовал, почувствовал? Это было совсем как по-настоящему!       — Да я думал, что сейчас в ледышку превращусь!..       — …А потом оно р-раз — и пропало! Испарилось! Я всё видел, серьёзно!       — Ну конечно, Сириус, а как же иначе… Кто бы мог подумать, что у тебя такое живое воображение.       — Испарилось, всего-то? И больше великому семейству Блэков похвастать нечем? Тоже мне воображение. У меня вот был настоящий взрыв…       — Эй, Ремус, — Джеймс растирал покрасневшие руки — так и не отогрелся до конца, — как тебе ощущения?       — Странные, — честно признался Ремус. — Я словно легче стал, фунтов на десять. Если не на двадцать.       Он поднялся, и мир перед глазами вдруг смазался, земля закачалась. Ремус сам покачнулся и наверняка упал бы уже в чёрт знает какой раз, если бы не Джеймс, который в стремительном прыжке поймал его в полуфуте от пола.       — Так, спокойно, спокойно, дружище, не волнуйся, я тебя держу, держу, — приговаривал он, помогая шатающемуся Ремусу встать на ноги. Ладони у него были сильные и очень тёплые, едва ли не горячие.       — Что у вас стряслось, Поттер? — как из-под земли рядом выросла Лили. Она бросила подозрительный взгляд на Джеймса, как будто именно он был виноват в произошедшем. Тот попытался отшутиться:       — Не тревожьтесь, красавица, беда миновала! Ваш, — он оглянулся — нет ли где поблизости ревнивого Северуса, — и на всякий случай понизил тон, — ваш покорный слуга всегда рад прийти на помощь вашим друзьям и соратникам, ибо ваш друг, миледи, мой друг.       — А по-человечески ты сказать можешь? Вы оба чуть не упали!       Одним коротким, но многозначительным взглядом Джеймс дал Ремусу знак не вмешиваться, едва только он открыл рот.       — О, не серчайте на то, что мы нынче нетверды в ногах! У любого храбреца голова пойдёт кругом от взгляда нашего достопочтенного наставника. Проявите же к нам снисхождение, о великодушнейшая из милостивейших!       «Это тоже ложь во спасение, не возражай», — читалось у него в глазах. По крайней мере, Ремус понял его так, и тоже попытался убедить Лили:       — Всё в порядке, мы в норме, правда, — и даже не соврал. Джеймс явно был в полном порядке, раз у него хватало сил весело беседовать и следить за тем, чтобы Ремусу не пришла идея снова куда-нибудь грохнуться. Что же касалось его самого… Ремус всю жизнь придерживался простой позиции: пока ты не чувствуешь, что умираешь, всё в пределах нормы и жить можно. А головокружения, боли и прочие неудобства — это так, мелочи, временные неудобства, ничего серьёзного.       К радости мальчишек, под совместным натиском бодрой лжи и не менее бодрой правды, Лили всё же сменила гнев на милость и соизволила слегка улыбнуться. От её улыбки в тёмной гостиной точно посветлело и потеплело. Это тепло мягко пробиралось под одежду прямо к сердцу и прогоняло последние остатки тревог, сомнений и метаний. Джеймс по-прежнему придерживал Ремуса за плечо; его рука казалась сейчас самой надёжной опорой на свете, вселяя уверенность и спокойствие. Бог знает, как Джеймсу это удавалось, но рядом с ним ты чувствовал себя в полной безопасности. Ремус стоял и боялся лишний раз шелохнуться. Его не покидало чувство, что всё это — просто очень хороший и светлый сон, который вот-вот закончится. Ведь так не бывает. Вот рядом девочка, которая беспокоится о нём, как о родном брате, хотя они знакомы всего какой-то день, а ещё ближе — парень, который готов, похоже, защищать его хоть от всего света. И это после того, как они выяснили, кто он на самом деле. Такого не может быть, не может у оборотня быть таких товарищей. Всё это и правда сон, только и всего…       Ремус загнал эту мысль так далеко, как смог, и слегка придвинулся к Джеймсу.       Если это сон, я не хочу просыпаться.

***

      На поместье опускались голубые сентябрьские сумерки. Над заросшими садовыми дорожками собирался туман, делая всё вокруг скользким, мокрым и неуютным — и тем привлекательней выглядел готовящийся к вечеру особняк. Над крыльцом уже зажгли фонарь, окна одно за другим освещались приветливым жёлтым. Парадную дверь уже заперли, но кто-то оставил открытой боковую, выходящую прямо в сад, и сейчас возле неё так и вились мотыльки. Эта дверь вела в огромную библиотеку; потолок её терялся в сумраке, а шкафы с аккуратно построившимися на полках книгами были словно бесконечны. Здесь пахло воском, книжной пылью и старым лаком и не раздавалось ни звука: идеальный мир тишины и порядка.       А вот за её пределами было далеко не так спокойно. В холле первого этажа, в маленькой нише между двух старых фикусов, велась оживлённая, даже бурная беседа.       — …Но я не понимаю зачем? — Чарити протёрла подолом кофты очки и изумлённо уставилась на Барти. — Джессика была такой хорошей девушкой!       — Она категорически не подходила, — безапелляционно заявил Барти, вытаскивая из кармана пиджака портсигар и закуривая. — Мы не можем себе позволить нанимать абы кого, миссис Бербидж.       — Вы могли хотя бы посоветоваться со мной — если память мне не изменяет, то вопросы персонала всё ещё моя юрисдикция.       — Бесспорно, бесспорно. Вот только мистер Томас сказал, что в его отсутствие я волен принимать решения относительно дома, какие я сочту нужным. Но, конечно, если вы не согласны с таким положением дел, вы можете поговорить с ним самим, когда он вернётся.       По круглому лицу Чарити скользнуло раздражение, тут же сменившееся усталой покорностью. Барти довольно дёрнул уголком рта и выдохнул круглое облако ментолового дыма. Хорошо быть первым помощником главы дома.       — И всё-таки вам следовало меня предупредить, — проворчала несчастная экономка и отогнала от себя ментоловое облако. — Я бы уже нашла Джессике замену.       — Как будто в этом такая большая необходимость… К тому же через неделю приедет эта, как её — ну, та девица, которую вы нашли.       — Этого недостаточно, как вы не поймёте! Я говорила с Миллисентой этим утром — они не справляются, не знают, как продержаться до приезда Берты. Мы переоценили силы, нужно найти ещё кого-то!       — Мистер Томас предупреждал, число посторонних в доме должно быть сведено к минимуму, — Барти был непреклонен. Он вынул сигарету изо рта и терпеливо проговорил: — Поймите, миссис Бербидж, если решат, что мы выискиваем горничных где-то на стороне… в городе и так ходят слухи, что у нас будет работать немецкая шпионка.       — Что за глупости, кто так говорит?       — Люди. Знаете, как это бывает: собака лает, ветер носит. Нет, моя дорогая, придётся нам как-нибудь обойтись без посторонних.       — Но Барти, нам нужны ещё две пары рук как минимум! Вы просите невозможного!       — Отчего же? А почему бы не привлечь к этому, скажем, детей?       — Детей? — опешила Чарити. От удивления она перестала отгонять клубы дыма и закашлялась.       — Да, детей! Ничто так не способствует лечению, как здоровый труд. Пусть разделятся, будут помогать на кухне, с уборкой — скажем, по двое. Младших, так и быть, оставим в покое, им бы свои комнаты в порядке содержать научиться. А? Какова идея?       — Ну не знаю… Вы думаете, им это не повредит? Они же всё-таки больные.       — Чепуха, — решительно отмахнулся Барти, — от работы ещё никто никогда не умирал. Кроме того, чем больше они будут заняты, тем меньше у них будет времени нарушать дисциплину, не так ли?       Похоже, он и впрямь загорелся своей идеей, однако Чарити его энтузиазма явно не разделяла.       — Да послушают ли они нас, — неуверенно протянула она. — Это же подростки — взять хоть вас.       — Прошу прощения? — Барти сам чуть дымом не поперхнулся. — Миссис Бербидж, то, что я младше вас на десять лет, ещё не значит, что я такой же, как наши охламоны. А насчёт дисциплины: не послушают нас, так пусть слушают своих же. Можно выбрать кого-то главными, ответственными за проверки и так далее… Впрочем, я уверен, что вы с вашим богатым организаторским опытом прекрасно с этим справитесь!       — Ну прекратите, вы льстите мне.              — Ничуть! Тогда вот что: вы обдумайте всё, что я сказал, а через полчасика соберём ребятишек и расскажем им всё. Кстати, а вы упоминали о письмах?       Чарити нервно поправила очки:       — Кажется, н-нет. Забыла!       — Значит, заодно и упомянете…       Здесь мы, пожалуй, оставим бедную мисс Бербидж, на хрупкие плечи которой свалилась ещё одна задачка, и довольного Барти, так удачно эту задачку делегировавшего, и перенесёмся обратно в библиотеку, где ещё ничего не подозревавшие дети упоённо погружались в чарующий мир литературы. Как раз в этот самый момент Лили Эванс, исполнившись намерений приобщиться к высокому, не устояла под тяжестью многовековой мудрости, накопленной писателями прошлого, и уронила со стремянки увесистый том. Внизу раздалось сдавленное оханье.       — Прости, ради Бога! Опять по ноге?       — Нет, на этот раз ты была точней, — придерживавший её стремянку Ремус поднял с пола злополучную книгу. — Не знал, что у Байрона такая тяжёлая поэзия.       Он протянул том обратно Лили и потёр макушку, куда угодило собрание сочинений лорда Байрона. Ремус изо всех сил старался выглядеть бодрым, но получалось так себе — за последние несколько дней он побледнел ещё пуще прежнего, словно ни одной ночи не спал как следует, и под глазами у него наливались страшные лиловые синяки. Лили это очень волновало, но она благоразумно даже близко не заговаривала ни о чём подобном. Помнила, как Ремус сорвался из-за носа. Потом он долго и смущённо перед ней извинялся, и всё же Лили помалкивала: зачем лишний раз нервировать человека.       К тому же им и так было чем заняться. Сейчас, например, они искали Шекспира, которого им горячо советовала мисс Синистра, попутно пытаясь найти хоть какую-то систему в несомненно богатой, но абсолютно неорганизованной библиотеке Реддл-холла. Лили вытянула шею вдоль полки и прищурилась.       — Нашла что-нибудь?       Она отрицательно помотала головой:       — Тут сам чёрт ногу сломит.       — Ну должна же там быть логика! Какая-то закономерность…       — Если тут есть закономерность, то я Маргарет Тэтчер. — Взгляд Лили тоскливо скользнул по бесконечным полкам. — Это бесполезно, погляди: вот стоит Байрон, потом Бальзак, а рядом с ним уже Флобер. И Фицджеральд.       — Флобер? Ты уверена?       Эта новость подействовала на Ремуса весьма странным образом; он перехватил стремянку левой рукой, а правой заскользил по корешкам. Затем неожиданно остановился и поглядел на полку ниже. В полумраке библиотеки, с горем пополам освещённом редкими светильниками в зелёных абажурах, видно было не слишком хорошо, однако Лили могла поклясться, что глаза у Ремуса победно блестят. Он вытащил с нижней полки две тёмно-синих книги и присмотрелся.       — Я же говорил, что есть система!       — О, боги мои, — поразилась Лили, торопливо спрыгивая на ковёр, — как ты его нашёл? Они же стоят не по алфавиту!       — Очень даже по алфавиту, просто не горизонтально, а вертикально. Поэтому наверху Байрон и Бальзак, а внизу Шиллер и Шекспир.       — Но как ты… Это же такая мелочь!       — Как говаривал великий Шерлок Холмс, нет ничего важнее мелочей. — С видом фокусника, удачно проделавшего свой лучший номер, Ремус протянул ей книги: — Что мадемуазель предпочитает, трагедии или комедии?       — Пожалуй, возьму трагедии, давно хотела поближе познакомиться с «Гамлетом». Надеюсь, я не разревусь, когда кого-нибудь убьют!       Сказано это было лёгким, непринуждённым тоном, но Ремус сразу помрачнел и напрягся. Неловко помявшись и с опаской поглядывая на томик трагедий, он, наконец, предложил:       — Если х-хочешь, возьми комедии, там никто не умирает, только если не взаправду…       — Нет-нет, что ты, со мной всё будет в порядке, — настойчиво перебила его Лили. — Я с седьмого класса хочу прочесть «Гамлета», когда как не сейчас!.. — неожиданно она ойкнула и принялась протирать ладонью глаза. — Ты ничего не видел? Будто только что что-то вспыхнуло.       — Нет, не видел. Тебе не показалось?       — Может и показалось. Я сегодня что-то не выспалась, наверное, это от усталости.       Обладай Лили чуть более острым слухом, она бы разобрала, как неподалёку, за массивным шкафом, скрипнула половица. Но она ничего не слышала, а Ремус был слишком обеспокоен и занят ею, чтобы отвлекаться на какие-то посторонние скрипы. Поэтому ни он, ни она не заметили торопливо спрятавшегося за шкаф полноватого мальчишку с острым носиком и полароидным фотоаппаратом в руках. Фотоаппарат выплюнул ему на ладонь глянцевый снимок улыбающейся Лили; мальчишка хотел его спрятать в карман, однако не тут-то было.       — Ух ты! — воскликнули у него над самым ухом. Через плечо ему заглядывал Джеймс — он только что вернулся со своей вечерней пробежки и шумно переводил дыхание. Вытирая взмокший лоб рукавом футболки, Джеймс подмигнул разом струхнувшему мальчишке: — Что, Питер, подглядываешь?       — Н-нет, — едва слышно пискнул Питер и вжался в шкаф спиной. — Не в-выдавай меня…       — Так и быть, не выдам, если ты уступишь мне эту фотографию.       — Хор-рошо.       Он дрожащей рукой отдал Джеймсу фотографию, и тот поднёс её к самым глазам.       — Господи, она прекрасна… Ты знаешь, Питер, у тебя определённо талант.       — Правда? — бледные щёки Питера слегка порозовели.       — А то! Я баловался фотографией, года три назад, кое-что в этом деле понимаю. Снять такую красоту из засады — это уметь надо!       Своей пылкостью Джеймс совсем смутил Питера, и у бедняги, наверное, сердце бы остановилось от нежданного комплимента, если бы в этот момент позади них кто-то сдавленно не выругался. Оба мальчишки обратились в слух.       — Так-так-так, к слову о засадах, — Джеймс, сердито хмурясь, заглянул за широкое кресло, примостившееся в углу. — Ты что тут делаешь, Северус?       — А тебе-то что, Поттер? — огрызнулся пойманный врасплох Северус. Он покосился Джеймсу за плечо, на всё ещё возившихся у лестницы Лили и Ремуса. Ноздри у него гневно раздулись.       — Шпионим, значит? Ну как тебе не стыдно, разве тебя не учили, что это нехорошо?       — Ой, будто сам не шпионил!       — Я? — пафосно возмутился Джеймс. — Никогда! В жизни таким не занимался! Я, если ты не заметил, только что вернулся.       — Ну вот и иди, куда шёл! А в мои дела не суйся.       — Я бы с удовольствием, но только твои дела, кажется, вращаются вокруг известной нам обоим дамы.       Северус попытался ретироваться, но Джеймс ловко загородил ему путь. Питер, с содроганием глядя на его рослую, широкоплечую фигуру, почёл за лучшее поскорей исчезнуть, чтобы ненароком не попасться темпераментным поклонникам Лили под горячую руку.       — Не лезь сюда, Поттер, — угрожающе процедил Северус, — ты ей не пара. И этот оборотень тоже… — пробормотал он себе под нос, когда позади раздался глухой смех Ремуса.       — Что за шум, а драки нет? — из-за шкафа с любопытством выглянул Сириус. — А-а, дела сердечные, Джеймс?       — Ты представляешь, — пожаловался тот, — Северус убеждён, что я не пара для Лили.       — Ну да, конечно. А кто ж тогда пара, ты, что ли? — Сириус бросил снисходительный взгляд на Северуса и злорадно усмехнулся. — Знаешь, если хочешь, чтобы девчонки обращали на тебя внимание, неплохо бы для начала голову помыть, Нюниус.       — Ах ты… Да я тебя, я тебя!..       — Что, что?       — Ты об этом ещё пожалеешь, Блэк, — с ненавистью выплюнул Северус, — клянусь, пожалеешь. Лили! Лили, подожди меня!       Он развернулся и бросился вслед уходящей из библиотеки Лили под громкое напутствие Сириуса:       — Правильно, Нюнчик, беги под юбку к мамочке, пусть она вытрет тебе нос!       Северус прекрасно всё расслышал — его плечи судорожно дёрнулись — однако даже не обернулся. В дверях он столкнулся с Барти, и, чуть не опрокинув его, пулей вылетел вон. Барти недовольно поглядел ему вслед, отряхнул рукав своего пиджака и неспешно поплыл к Джеймсу и Сириусу.       — Сколько раз, — начал он мягко, — сколько раз уже я просил тебя, Сириус, изъясняться потише. Ты ведь мешаешь другим. Боюсь, ещё одно подобное замечание, и я вынужден буду принять меры… Но сейчас не об этом: мальчики, вы не видели Нимфадору?       — Кажется, она где-то в саду, — припомнил Джеймс. — Я точно видел её, когда бегал.       — Благодарю, Джеймс. Да, вам лучше сейчас подняться в гостиную, миссис Бербидж хочет сделать небольшое объявление, это важно.       Оставив мальчишек гадать, какого рода объявление их ждёт, Барти проскользнул мимо них и поспешил к двери. В саду меж тем совсем стемнело, туман застилал всё вокруг густыми сизыми клочьями. Барти зябко передёрнул плечами. Перспектива рыскать в столь поздний час среди тумана, без фонаря и пальто, понятия не имея о местонахождении чудачки Тонкс, его абсолютно не прельщала; он даже подумал, не делегировать ли кому-нибудь и это дело, а самому вернуться в тёплый кабинет и выкурить ещё одну сигарету, но потом передумал. Если слишком часто делегировать свои задачи всем вокруг, эти все могут что-нибудь заподозрить. Посему долго не мешкая, Барти нырнул в сизую пелену, начинающуюся почти у самого порога, и пропал из виду. Следующие минут двадцать на его присутствие в саду указывало только колыхание тумана, когда Барти останавливался, чтобы посветить себе зажигалкой и понять, куда его, собственно, занесло, да сдавленные и в высшей степени непечатные выражения, красноречиво свидетельствовавшие о том, что мистер Крауч налетел на очередной мокрый куст. Он, пожалуй, припомнил бы и не такие выражения, если бы узнал, что добрую половину своих поисков кружил буквально в десяти ярдах от старой ивы, где с удобством разместилась Тонкс. Девочка, погружённая в очень глубокие раздумья, пристально наблюдала, как темнеет небо над Реддл-холлом, и даже не подозревала, какие неприятности ей грозят. Пребывать в этом счастливом неведении ей оставалось, увы, недолго: Барти, наконец, взял верное направление и теперь приближался с каждым шагом. Ещё минута или две и… А впрочем, хватит о Барти, он в этой главе и так получил слишком много внимания.       Заглянем-ка лучше в гостиную на втором этаже, где уже вовсю идёт то маленькое собрание, которое Чарити пришлось проводить в одиночку после того, как стало ясно, что мистер Крауч, чрезвычайно занятый поисками Тонкс, в ближайшее время не появится. Пока Барти с помощью верной зажигалки отчаянно старается сориентироваться в трёх кустах, Чарити уже успела рассказать детям о дежурствах и особенно ответственных за дисциплину — «как старосты в классах, если вы меня понимаете». К этому вопросу и назначению старост решено было вернуться позже, когда Барти всё же почтит собрание своим присутствием, а речь меж тем зашла о письмах. Послушаем повнимательней.       — Боюсь, нам придётся в определённой мере ограничить ваши контакты с близкими, — объясняла Чарити. — Мистер Реддл и мистер Крауч считают, что полное излечение возможно только в условиях изоляции от старого образа жизни. Мы не знаем точно, что именно в вашем окружении привело к болезни — это может быть что угодно, в том числе, как ни грустно, — она сокрушённо развела руками, — и ваши родители, братья или сёстры и другие члены семьи. Поэтому мистер Реддл настаивает на том, чтобы свести общение с ними к минимуму. Не волнуйтесь, вы сможете им писать. Каждый месяц мы будем собирать вашу почту и отправлять по адресам!       — А что насчёт телефона? — осведомился Джеймс. — Просто до Канады письмо ещё месяц будет идти, сами понимаете…       — Увы, Джеймс. Мне очень жаль, но все телефонные звонки под запретом. Это почти непосредственный контакт, а именно его мистер Реддл и старается избежать.       — Ничего не поделаешь, приятель, придётся закупаться марками! — хмыкнул Сириус, похлопав раздосадованного Джеймса по плечу.       В этот момент дверь гостиной с театральным скрипом распахнулась, явив присутствующим лучащегося жизнерадостностью Барти и мнущуюся у него за спиной Тонкс, похожую на взъерошенного и крайне недовольного попугайчика. Не говоря ни слова, она возмутительно громко протопала в комнату и плюхнулась на диван между Сириусом и Алисой. Диванные пружины жалобно звякнули. Барти сделал вид, что не заметил сего выпада и любезно обратился к Чарити:       — Прошу великодушно меня извинить, миссис Бербидж, поиски слегка затянулись. Вы уже просветили наших дорогих подопечных относительно писем?       — О, да, конечно.       — Прекрасно, прекрасно, рад это слышать. А что насчёт дежурств?       — Мы хотели дождаться вас, чтобы определить пары.       — Да будто это так сложно! Ребята, чтобы мы сразу покончили с этим вопросом, я попросил бы вас прямо сейчас поделиться на пары, заодно определите порядок дежурств. А вы, миссис Бербидж, запишите всё куда-нибудь на листочек и повесьте здесь же на двери. Ну, чего вы ждёте?              Дети зашевелились, зашумели: никому не хотелось оказаться в паре с кем попало. Северус и Джеймс, разумеется, собирались предложить себя в качестве напарников для Лили, но опоздали — их опередила Алиса, чьё предложение Лили с радостью приняла. Жизнерадостные девочки определённо друг другу нравились и не упустили повода познакомиться поближе. Сириус мгновенно попал под опеку Тонкс, заявившей, что никто другой с этим «представителем вида le imbécile» не справится. Таким образом, Северусу пришлось довольствоваться компанией Регулуса, младшего из братьев Блэков, а Джеймсу — Ксено Лавгуда, которому, кажется, было всё равно, с кем работать. Последней парой стали Ремус и Питер; они оба сидели молча всё время, пока ребята искали напарников, и их словно и не заметили. Сказать по правде, Ремус тоже хотел предложить Лили поработать вместе, но в последний момент передумал, решив, что может показаться навязчивым.       Итак, пары выбрали, очерёдность дежурств определили, и Чарити пришпилила на дверь гостиной ещё один листочек. Старост решено было назначить через неделю — выбрать троих самых ответственных и дисциплинированных. Засим собрание окончилось. Все разбрелись по дому. Алиса и Лили увязались в башню вслед за Тонкс, пребывавшей, похоже, в весьма расстроенных чувствах. Уже у самых дверей комнаты Алиса всё-таки её догнала:       — Эй, эй, ты чего? Кто тебя укусил? Что случилось?       — Барти случился, чтоб ему провалиться, — Тонкс выдала такое крепкое трёхэтажное ругательство, что Лили покраснела, и в сердцах пнула стену. На обоях отпечатался бледный след. — Увидел меня на иве, и понесло-о-о-ось… — она вытянула лицо и очень похоже передразнила Барти: — Дорогая моя, стремление быть ближе к природе, несомненно, похвально, но в твоём возрасте это уже несолидно. А если принять во внимание, что этому дереву более трёхсот лет и оно представитель очень редкого вида, то твоё поведение становится просто кощунственным. У-у, ну ничего-ничего, вот завтра нас выпустят в город, я позвоню предкам и всё им расскажу, — мрачно пообещала Тонкс, но Лили тут же охладила её пыл:       — Не позвонишь, нам запретили.       — Чего-о? Они совсем рехнулись?       — Чарити сказала, нам придётся ограничить контакты с семьями. Чтобы не мешать лечению и всё такое.       — Класс… Мало того что я три недели мучалась у тётки, так теперь я ещё и со своими родителями поговорить не могу! Дожили, чёрт подери, — она с глухим рычанием сползла по стене и запустила руку в волосы. — Нет, ну каков мерзавец, а?       — Ты про Барти? Да не дёргайся ты из-за него так, — махнула рукой Алиса, опускаясь возле неё. — Ну, докопался он до тебя, ну, знаешь ты теперь, что он та ещё зараза. И что? Забудь о нём.       — Конечно, «забудь»! А он воспользуется, что нас тут от всего мира как отрезали, и сам предкам настучит! И ещё всё переврёт!       — Да с чего ты взяла? — удивилась Лили, и Тонкс скривилась от отвращения:       — Я эту породу хорошо знаю. Такие, как он, все стукачи до единого. Меня из-за одной такой сволочи чуть из школы не выгнали.       — Ничего себе! — Алиса присвистнула. — Что ж ты такого натворила?       — Да съездила ему разок по челюсти, только и всего. Ну, может, ещё пониже пояса. Что? Что вы так на меня смотрите? Это была необходимая самооборона! Он руки распускал, целоваться полез, что мне оставалось делать — стоять и не дёргаться? Так потом мне же ещё и попало за драку. Он так стонал, словно я ему все рёбра переломала и череп пробила. Иногда я жалею, что и правда так не сделала. Может быть, девчонки в нашей школе были бы целее…       Тонкс передёрнула плечами и подтянула колени к груди; Алиса погладила её по сжавшейся в кулак ладони. У стоящей рядом Лили подкосились ноги, ей пришлось опереться о стену. Её одноклассницы частенько говорили об этом, куря после уроков за школой, да и к самой Лили несколько раз пытались пристать какие-то подозрительные типы из старших классов. Если бы не Северус, возможно, она сейчас… Девочка в ужасе помотала головой. Бедная Тонкс, наверное, очень страшно, когда какой-нибудь верзила зажимает тебя в тёмном углу.       — Это отвратительно, — наконец произнесла Лили вслух то, о чём все они думали. — Просто чудовищно.       — А они чудовища и есть, — буркнула Тонкс, злобно соскребая лиловый лак с кое-как накрашенных ногтей. — Все парни мрази, уж поверьте мне.       — Если бы всё было так просто, — Алиса с усмешкой катала свою трость по полу. — К несчастью, в их стройных рядах всё ещё есть порядочные люди.       — С чего ты взяла?       — Ну, я не смогла бы два года целоваться с отпетой мразью. И боюсь, Фрэнк не один болен этим недугом.       — Ладно, осталась небольшая группа порядочных, — Тонкс неохотно пошла на попятную, — но это только подтверждает правило! Все остальные действительно козлы!       — Все-все? И наши тоже? Ну, допустим, Сириус ещё ничего…       — Вот тут бы я поспорила, — не без иронии откликнулась Лили. — Блэк прямо-таки напрашивается совсем на другое слово.       — Именно. Сириус просто идиот, — фыркнула Тонкс. Алисин манёвр удался, и разговор постепенно превращался в шутку. — Как и этот его Поттер, за которым он теперь таскается. Если бы я его не знала, решила бы, что влюбился.       — Насчёт Поттера я согласна, — с самым серьёзным видом согласилась Алиса. — На него взглянешь, и видно, что дурак.       — Если бы просто дурак! — Лили вздохнула и поморщилась. — Так ведь он дурак восторженный, начитавшийся Вальтера Скотта и воображающий себя каким-нибудь Айвенго. Вы видели когда-нибудь что-то нелепей?       — Да. Как Люпин оправдывается, когда понимает, что влип, — немедленно отозвалась Тонкс. Алиса и Лили переглянулись.       — Так значит, Ремус у нас тоже дурак?       — Однозначно. Я таких в жизни не встречала. Повезло ещё, что он хотя бы честный…       — Да, кстати, о Ремусе, хорошо, что ты сказала, — встрепенулась Алиса. — Кто-нибудь знает, где он? Я два дня назад одолжила ему свою тетрадку по химии и всё забываю спросить обратно, а он, похоже, забыл, что брал её. Вы не видели, куда он пошёл из гостиной? Лилс, вы вроде вместе ходите, ты не в курсе?       Лили в раздумьях почесала подбородок кончиком ногтя:       — Скорей всего доделывает уроки. Он либо у себя, либо в библиотеке.       — Тогда попрыгали вниз. Пойдёшь со мной?       — Я тоже с вами, — Тонкс решительно поднялась и отряхнула пыль со своих коротких шортиков, — за компанию. Хочу поглядеть, он только со мной таким идиотом становится, или это у него клиническое.       Сказано — сделано: не прошло и пяти минут, а девочки уже открыли высокую резную дверь библиотеки и прошмыгнули внутрь. Откуда-то из глубины доносились приглушённые голоса, должно быть, это были младшие. В желтоватых лучах, льющихся из маленьких светильников, мерцала и вспыхивала полупрозрачная книжная пыль. Девочки невольно замедлили шаг — величественная библиотека внушала почтение, здесь казалось вульгарным даже говорить слишком громко.       Ремуса они нашли за круглым столом, втиснутым между шкафами со всевозможными картами, планами и атласами. Уронив голову на руки, юноша дремал; даже во сне он хмурился, и меж бровей у него прорезалась недовольная складка. Его вещи валялись вокруг: карандаш подкатился к краю стола, другим был заложен учебник по математике, под стулом белело несколько скомканных листков, старая перьевая ручка каким-то непостижимым образом запуталась пером у Ремуса в волосах. Тонкс ухмыльнулась и наконец порозовела — а то с самого своего появления в гостиной она была ненормально бледна.       — Кажется, схватку с… — она заглянула в учебник, — дифференциальными уравнениями кое-кто проиграл.       — Надеюсь, он ещё отыграется, — Лили озабоченно вздохнула, накручивая длинную прядь на палец. — А то во вторник ему попадёт от мисс Вектор, да, Алиса?       — Попадёт так, что мало не покажется, — кивнула Алиса. Она разглядывала стол и кончиками пальцев ворошила бумаги. — И попадёт ещё больше от меня, если я не найду свою тетрадь… О, глядите!       Осторожно, чтобы, не дай бог, не разбудить, Алиса склонилась над Ремусом и вытащила из-под его локтя толстый альбом, раскрытый где-то на середине. Лист был весь грубо и неряшливо исчеркан карандашом, словно в припадке злости, но что-то в этих каракулях не давало Алисе покоя. Она поднесла альбом к самым глазам и сощурилась.       — Лилс, смотри-ка, мне ведь не кажется?       Ей не казалось: под каракулями едва проступал бледный рисунок. Прямые линии скрещивались под такими же прямыми углами, а за ними было что-то круглое, со множеством маленьких кружочков и точек внутри. Край листа в этом месте был странно пятнистый, будто кто-то капнул на бумагу водой. Лили вздрогнула и вернула Алисе рисунок.       — Мне кажется, нам стоит положить альбом на место и не вмешиваться в то, что нас не касается, — прошептала девочка, в опаске косясь на спящего Ремуса. — А тетрадку ты у него лучше завтра попроси.       К великому облегчению Лили, Алиса сразу её поняла и покраснев сунула альбом на место:       — Ты права, пожалуй, мы влезли куда не просили. Пойдём отсюда.       — Что вы там увидели? — недоумевала Тонкс. — Это же просто каракули!       — Мы тебе потом скажем, — решительно заявила Алиса и поволокла приятельницу за собой. — А сейчас лучше уйти подальше, пока он спит.       Они свернули в соседний проход, прокрались вдоль окна, и Лили уже готова была вздохнуть с облегчением, когда впереди с грохотом пистолетного выстрела захлопнулась книга. В следующее мгновение мимо девочек пронеслась закрывающая лицо ладонями Флер, вся в слезах, хрипло и надрывно кашляя. В другую сторону с огромным томом под мышкой бросился сердитый Чарли Уизли. На бегу он обернулся и крикнул вслед девочке: — Сама ты уродина! Знать тебя не желаю! В ответ от дверей донеслись утробные рыдания и резкий голос громко и гневно ответил Чарли по-французски. Мальчик только выругался так, что Лили уши зажала, и исчез. Библиотеку затопило мёртвое молчание. Никто из девочек не знал, что случилось, но все понимали: ничего хорошего.