Если проиграл бой демонам, прежде чем умереть, помоги — нам. Т/с «Метод»
Когда они приехали на место преступления, Женя полностью пришла в норму и казалась абсолютно спокойной и сосредоточенной только на деле, зато Есеня была взвинчена. Ещё недавно она спокойно и чётко рассказывала своим коллегам, почему Женя Роднина им необходима, а сейчас вдруг почувствовала, что её профессиональная гордость уязвлена. Это рядом с Меглиным Есеня могла себя чувствовать глупенькой стажёркой, не понимающей принципов работы, где-то наивной, в чём-то неумелой. Но не рядом с Женей, не рядом с собственной одногруппницей. А всё выходило именно так, и неприятное чувство дежа вю охватило её, когда она сидела рядом с Женей в меглиновской машине. Но кроме того, что Стеклова чувствовала себя желторотым птенцом рядом с уверенной в себе на все сто Женей, было ещё кое-то, чего не было у них с Родионом: прошлое. Между ними стояли — или же объединяли их — те несколько проведённых вместе расследований, память о Родионе, страшный поступок, на который они, как ни крути, решились вместе. Есеня мысленно одёрнула себя: стоило посмотреть правде в глаза и открыто признать, почему она решилась пригласить Женю в расследование. Ведь дело было даже не в методе Родиона Меглина, который, похоже, до конца постигла только его дочь, но в том, на чём базировался этот метод. Женя, как и сам Родион, чувствовала преступников, была сродни им. Страшная правда, от которой никуда не деться. Губительная правда, которая при определённых условиях позволяла и Меглину, и Жене обходить их и ловко расставлять ловушки. При условии, что они не сорвутся за грань сами. Дерево, на котором была повешена девушка, росло на краю посёлка. Сразу после страшной находки это дерево и близлежащий к нему участок земли обнесли заградительной лентой, но сейчас от неё, конечно, остались одни обрывки, трепещущие на ветру. Больше того, у подножья дерева возник стихийный мемориал: цветы, оплавленные свечи, даже мягкие игрушки. И фотография с чёрной ленточкой на уголке, теперь уже припылённой; со снимка на них смотрела хорошенькая веснушчатая девушка, светловолосая, сероглазая. Женя, увидев мемориал и разорванную ленту, нахмурилась. — Всё следы, конечно, затоптали, — бросила она, доставая из кармана джинсов пачку сигарет и прикуривая. — Две недели прошло. Она пристально оглядела ветви, к которым, судя по фотографиям с места преступления, была привязана жертва, но лишь на одной из них виднелась содранная кора в том месте, где верёвка прилегала слишком сильно. Больше никаких следов не сохранилось. Женя искоса посмотрела на Есеню. — Полагаю, туда, где убили двоих предыдущих, соваться нет вообще никакого смысла. Стеклова только развела руками. У неё после утренней стычки с Женей разболелась голова, и препираться с Родниной о совершенно не зависящих от неё вещах у неё попросту не было сил. Обе они заметили пожилую женщину, стоящую в сторонке и очень пристально за ними наблюдающую. Женя подмигнула Есене, быстро затушила окурок о подошву кроссовка и выбросила его тут же в траву. — Место преступления, — насмешливо протянула Стеклова. — Уже всё равно ничего тут не обследуешь, — она только пожала плечами. — Что это за бабка, а, Есень? Она тоже незаметно бросила взгляд на женщину. Та, казалось, не решалась подойти к ним слишком близко, хотя их присутствие явно не нравилось ей. — Понятия не имею, — прошептала она. — Среди свидетелей её не было. — Значит, будет. Откуда здесь, — Женя хмуро посмотрела на мемориал, — мягкие игрушки? Насколько я знаю, такое приносят, когда дети погибают… — Девушка беременной была. Четвёртый месяц вроде… Ты что, не дочитала, что ли? В отчёте судмедэксперта всё это есть! Или… — Есеня многозначительно подняла брови, вспомнив о найденном на столе шприце. — Ни слова больше. Наконец женщина, видимо, решившись, подошла к ним. — Девушки? Вы тоже знали Танюшку и приехали её помянуть? — Было видно, что, несмотря на её слова, она ни на секунду не верила тому, что они могут оказаться знакомыми погибшей. Есеня открыла было рот, чтобы объяснить ей всё, но Женя сориентировалась первой — и выбросила вперёд руку с раскрытым удостоверением: — Следственный Комитет, — бодро сообщила она. — А вы знали Татьяну? Женщина, похоже, оторопела. Она близоруко прищурилась, вчитываясь в данные Жени, а та ждала с ангельским терпением, которого Стеклова от неё попросту не ожидала. — Ну как знала… — начала она, видимо, удовлетворившись удостоверением. — Мы были соседями, жили на соседних улицах. Понятное дело, у нас все друг друга знают, посёлок-то маленький. Женя согласно кивнула. Женщина тем временем обратила своё внимание на Есеню. — А вы, кажется, уже были здесь? В день, когда Танюшку… нашли? — Да, была. Но с вами ни я, ни кто-либо другой из нас не беседовал. Это я могу сказать с точностью. Она заметила быстрый заинтересованный взгляд Жени, который та бросила на неё. Что ж, не хватало ещё, чтобы Роднина упрекала её в недостаточной тщательности при сборе улик. Она ждала от Жени колкостей, и колкости уже вертелись у неё на языке; в конце концов, она просила у Жени помощи, а не поучений. Поучений ей на всю жизнь хватило от Меглина, с Женей она хотела быть на равных. Казалось, замечание Есени смутило женщину. — Наталья Павловна, — быстро представилась она. — Просто я тогда… подумала: ну что я могу знать, чем могу быть полезной? И осталась просто… наблюдать. — А сейчас? Почему вы подошли к нам сейчас? — поинтересовалась Женя. В отличие от своего отца, Роднина умела располагать к себе людей, и со свидетелями и потерпевшими говорила мягко, терпеливо и доброжелательно. В отличие от угрюмого бородатого Меглина, Женя была симпатична многим, ну, а её осунувшееся и бледное лицо, круги под глазами и в целом не слишком здоровый и цветущий вид легко можно было списать на переутомление. Многих это даже ещё больше располагало к ней, ведь это так трогательно и романтично, когда молодая и красивая девушка вынуждена ловить преступников. И только Есеня заметила, как зажглись глаза Жени, когда она задавала Наталье Павловне свои вопросы; казалось, у неё даже ноздри хищно раздулись, словно у гончей, взявшей нужный след. О, сейчас Женя была в своей стихии! Похоже было, что в работе она спасалась от призраков прошлого и своей боли. Только в работе. — Ох, я думала, что это… что вы… ну, просто поглазеть пришли. А это негоже. — А такие часто сюда приезжают? Поглазеть? — Не слишком, но случается. — Она пожала плечами. — Кто-то вообще пустил слух, что Танюшка покончила с собой, так вот приезжали какие-то фанатики, которые против самоубийств… В смысле, — уточнила Наталья Павловна, — мы все, конечно, против. Но эти прямо безобразие какое-то устроили! Сломали мемориал, сожгли фотографию, даже дерево порывались спилить. Благо, мужики прогнали их. У Танюшки ведь одна мать была, ей это всё очень тяжело. И то, что они сделали, тоже очень тяжело пережить было. Так мы даже утаить пытались всё это, да только как же это скроешь… — Она вытерла слезинку указательным пальцем. Женя сочувственно покивала. — Скажите, а какой была Татьяна? — Какой? Тихой, милой, очень вежливой. Религиозной: каждое воскресенье с матерью в церковь ходила с самого детства, а потом даже мать её как-то от религии отошла, а она вот приезжала даже из города, где училась, на выходные и только в нашу церковь ходила. — Она, значит, училась в городе? — Женя вытащила из кармана блокнот и сделала какую-то пометку. — Да, в училище. Мечтала в институт в Москву поступить. — Так… Наталья Павловна, скажите, а вы знали, что Татьяна была беременна? — Бе… ременна? Ну… — Глаза её быстро забегали. Женя кашлянула, привлекая внимание Есени. — Так знали или нет? — Голос Жени стал строже, напористее. — Женя! — шикнула на неё Есеня, но та только отмахнулась. — Хотите сказать, что в посёлке никто ничего не знал? Насколько это представлено в наших материалах, Татьяна была не замужем. — Она выдержала напряжённую, поистине театральную паузу и продолжила: — тихая и очень религиозная девушка беременеет до брака, и это остаётся тайной в маленьком посёлке?! Наталье Павловне было явно не по себе от перемен, произошедших с Женей во мгновение ока. А Есеня только лишний раз подивилась мастерству Родниной вести допрос. Теперь-то она отлично узнавала в своей напарнице Меглина. — Ну, как… Слухи разные ходили. Она кому-то сказала… а дальше, сами знаете, как… Поползло. У Натальи Павловны вид был такой виноватый, словно эти слухи поползли от неё. У Есени язык не повернулся спросить, так ли это было, ведь к делу это не относилось. Но отчего-то стало мерзко. — Поползло, — эхом отозвалась Женя. Похоже было, что она испытывала те же чувства, что и Есеня. — Что ж, это уже кое-что. А вы знаете предполагаемого отца ребёнка? В смысле, были ли у неё отношения с кем-то из посёлка? Может быть, отношения неудавшиеся? — Вы что же, думаете… — Я ничего не думаю! — теперь уже рявкнула Женя. — Но мне нужно знать. Это простые вопросы, Наталья Павловна, и, я уверена, вы знаете на них ответы. — Отношения здесь… нет, хотя за ней и увивались парни, здесь она ни с кем… Мать её говорила, что у неё в городе друг, да только мы не видели никогда его, да и она тоже, Катька-то… Мать её, в смысле. — И ничего о нём не знаете? — А вы у матери спросить — вон в том доме она живёт. Только плохо ей, плачет всё время, уж и не знаю, станет ли говорить… — Спасибо, — закивала Женя. — Вы нам очень помогли. Женщина улыбнулась ей. Похоже, Женя снова расположила её к себе. — Вы уж поймайте его, пожалуйста, девоньки. А то страху-то мы натерпелись… Не успели ещё от того, что было, отойти, а тут это. И в двух соседних посёлках, говорят! Женя мгновенно навострила уши. Последнюю фразу Натальи Павловны она, похоже, даже не слышала. — А что было? — Это уже не наше… — начала было Есеня и попыталась утянуть Роднину за рукав, но сдвинуть её с места мог разве что бульдозер. — Не слыхали? Сатанисты объявились у нас, человек десять. Такое же вот с девушками учиняли или что-то вроде того. Так Господь их наказал, и мы выдохнули спокойно, а теперь вот это… — Она горестно покачала головой и побрела прочь. Есеня и Женя направились к машине. Роднина снова закурила, затягиваясь так яростно, словно этим ядом пыталась вытравить из себя что-то ещё. — Почему ты не пошла к матери? — спросила Есеня, чтобы разрушить это неуютное молчание. — Думала, ты захочешь поговорить с нею. — Что скажет мать? — Женя неопределённо повела плечами. — Ничего определённого, будет плакать и нахваливать свою дочь. — Ты прямо как Меглин… Он почему-то ни во что не ставил родственников жертв. Губы Жени тронула странная улыбка. — Они его раздражали, это так. И он всегда считал, что они не могут рассказать ничего толкового. Семья — первые люди, от которых мы все скрываем свои пороки, порочные связи, ошибки. Семья всегда узнаёт всё последней, иногда — от следователей. А такие вот Натальи Павловны в этом плане полезнее, чем кто-либо другой. Они всегда всё видят, всё слышат, знают всё, даже если им никто ничего не рассказывает. До чего же мерзко, Господи! — воскликнула она, усаживаясь в машину и от души хлопая дверью. — Как же хорошо, что Москва не такой вот маленький посёлок!***
Она набрала полные лёгкие едкого дыма и уставилась на запертую дверь. Сердце гулко отбивало неровный ритм в груди, отдаваясь неприятным трепетанием в груди; Женю как будто даже подташнивало — или это от наркотика? Она обещалась себе, что не будет употреблять, пока работает над этим делом: ей нужен был чистый разум, да и укоряющие взгляды Есени сносить было тяжелее, чем предполагалось. Но не выдержала. Загадка старых убийств, она чувствовала, могла стать недостающей частицей паззла, который они так усердно складывали, но об этих убийствах они не знали фактически ничего. Женя послала Стеклову в Комитет, чтобы та нашла эти старые дела, а сама после долгих раздумий решила обратиться к сногсшибательному архиву Меглина. Но даже отпереть дверь хранилища, которую она не открывала со дня гибели отца, было почти невозможно. Словно за этой дверью Женю ждали не безмолвные папки с делами, пусть и кошмарными, а призрак Меглина. Что-то подобное она испытывала, впервые входя в эту квартиру, впервые садясь за руль его машины, впервые вступая в расследование без него: как будто она переступала некую запретную черту, за которой её непременно ждало наказание. Словно, делая всё это, она принимала его поступок и смирялась с его смертью. А, пусть это и казалось полнейшим безумием, принимать и смиряться Женя не собиралась. Марихуана несколько притупила её страх, и Женя всё-таки отперла заветную дверь. Внутри, вопреки всем её ожиданиям, царил порядок, если не считать обычной для подобных помещений пыли; она сразу защекотала Жене нос, и та чихнула несколько раз. Тусклый свет освещал ровные полки с рядами папок, расставленных в алфавитном порядке, аккуратно помеченных. Женя удивилась: никогда её отец не был таким радетелем порядка, чтобы вот так структурировать всё, что у него было. Сколько она себя помнила, здесь царил настоящий хаос, папки и отдельные листы лежали как попало на полках и на полу, а найти что-либо в этом беспорядке без каких-либо пометок мог только Родион Меглин. Первые несколько минут Роднина лишь изумлённо бродила между стеллажами, заглядывая то в одну папку, то в другую, только лишь чтобы убедиться, что все листочки в них сложены, пронумерованы и подшиты. Ей понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, что этот невообразимый порядок был делом её собственных рук: когда, спустя некоторое время после смерти Меглина, она, наконец, выплыла из алкогольного дурмана, не имея моральных сил — и наверняка уже попросту опоздав, — чтобы отправиться на кладбище и достойно похоронить отца, Женя решила воздать дань памяти ему по-другому. Словно какой-то склеп, она прибрала эту комнату, вымыла здесь всё и упорядочила, чтобы потом накрепко запереть эту дверь с твёрдым намерением никогда сюда не возвращаться. Сделав это, она надолго отстранилась от мира, топя своё горе, вину и бессилие в алкоголе и наркотиках. Но теперь ей пришлось вернуться. Шурша папками и листами в поисках нужных ей дат, Женя старалась думать только о деле, в которое ввязалась. Положа руку на сердце, это было первое расследование со дня смерти Меглина, которое по-настоящему её заинтересовало. Другие расследования, к которым её привлекали, были простыми и банальными, не таили в себе почти что никакой загадки. Она подозревала, что в том и был замысел начальства: поменьше напоминать ей о былом, в том числе, и сменив специфику её работы. Был бы здесь Бергич или даже её отец, они бы с ухмылкой сообщили, что наверняка она чувствует общность с преступником и пытается доказать обратное, бросив все силы на то, чтобы поймать его и упечь за решётку. Может, так оно и было; Женя старалась лишний раз не копаться в собственной психологии. В конце концов, её отца это привело к феноменальному успеху — а затем и к гибели, но на этом Женя предпочитала не заострять внимание. Её время однажды придёт — она была не так глупа, чтобы обманываться и надеяться на чудо; может быть, оно было даже близко. А пока она собиралась заниматься тем единственным, что ещё приносило ей какое-то удовлетворение. Но чем больше она зарывалась в старые дела, тем больше удостоверялась, что нужного ей среди отцовского собрания не было. Она ведь доподлинно не знала ни даты совершения тех преступлений, ни имён фигурантов; если предполагалось, что это и вправду были ритуальные убийства, какие обычно совершают приверженцы различных страшных культов, то это дело едва ли вообще могло попасть в эту комнату. Несмотря на крепнущую убеждённость, что она ничего не найдёт, так же крепла уверенность, что старые убийства и те, которыми сейчас занимались они с Есеней, были как-то связаны — и теснее, чем могло бы показаться. Но, похоже, надеяться стоило только на то, что Есеня что-то найдёт. Утомлённая поездкой и поисками, расслабившаяся под действием наркотика, Женя собрала в стопку ещё несколько дел, которые хотела просмотреть. Бросила их на кровать — две папки раскрылись, исписанные листки и фотографии из них разлетелись, смешались — сама упала рядом. Пальцы её лениво перелистнули несколько записок и протоколов, но глаза слипались, а мысли в голове подёрнулись приятным невесомым дурманом. Уже через несколько минут Женя заснула, уронив голову на беспорядочно разбросанные по кровати бумаги. И совсем не слышала, как телефон разрывался настойчивой трелью.***
Из душного, муторного сна её вырвал неистовый, если не сказать яростный стук в дверь. Не сразу сообразив, что происходит, Женя вскрикнула, выбросила руку вперёд в поисках ножа или другого оружия; ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что она дома, одна, посреди хаоса из безнадежно измятых и перепутавшихся листков из архивных дел. Стук повторился, и к нему присоединился голос, выкликающий её имя. Со вздохом Женя сползла с кровати, убирая растрёпанные, прилипшие к мокрому от пота лбу волосы за уши. Есеня, стоявшая за дверью, выглядела разгневанной и взволнованной одновременно. Едва Женя открыла дверь, она ворвалась в комнату, нервно озираясь. — Что случилось?! Я звонила тебе, наверное, раз десять! Почему ты трубку не брала?! Я уж подумала, что что-то… — Что со мной что-то случилось? — криво усмехнулась Роднина. — Я просто спала, — добавила она. Есеня выглядела так, словно собиралась продолжить свою тираду, но вдруг передумала. Она прошла дальше, бросила рюкзак на стул и опёрлась на крышку стола, пытливо разглядывая Женю. — Точно все в порядке? — Как видишь. — Она начинала раздражаться. Чтобы хоть как-то избежать слишком пристального взгляда Есени, Женя взяла телефон в руки. Батарейка почти разрядилась, но, в самом деле, от Есени было около десятка пропущенных вызовов. Были и другие: при взгляде на неизвестный, но такой знакомый номер у Жени пересохло во рту. Он звонил трижды. Ей ещё никогда не случалось игнорировать его звонки, хоть один раз, но нервы её не выдерживали, и она поднимала трубку. Единственное, что она наверняка знала об этом человеке, было то, что он совершенно не терпел невнимания. Должно быть, он и на расстоянии ощущал, что она не может противиться ему, как не мог противиться ее отец, и это тешило его проклятое самолюбие. Даже нескольких слов, даже проклятий хватало ему, чтобы напитаться страхом и ненавистью. Что он сделает, поняв, что его проигнорировали? — Точно все нормально? — с нажимом спросила Есеня. Женя лишь рассеянно кивнула. Неужели она была так наивна или так плохо её знала, что полагала, будто Женя сейчас расскажет, что вчера накурилась, или что ей снились странные сны, или что она боится того, кто скрывается за этим изменённым механизированным голосом? Чтобы избежать дальнейших вопросов, Женя решила сменить тему. — Ты нашла что-то? Я — нет. Что, впрочем, не удивительно: отец хранил дела убийц, маньяков, серийных убийц, одним словом, тех, кто мог бы однажды встретиться на его пути. Сатанисты и другие сектанты, организованные группировки не входили в эту категорию. Иначе, наверное, — Женя с сомнением оглядела лофт, — его собрание заняло бы всю эту квартиру. Так что у тебя? — Особенно ничего. Сразу перейду к главному: все подозреваемые по тому делу мертвы. — Ага! — с каким-то странным торжеством воскликнула Женя. — Значит, и допросить некого?! Есеня пожала плечами, с опаской глядя на свою напарницу. То, как внезапно засверкали Женины глаза, напугало её, и снова заставило подумать о наркотиках. — Некого. Большая часть этой банды — да почти все, — уточнила она, заглянув в какие-то записи, — сгорели в доме на окраине соседнего посёлка; дом был ветхий, нежилой, короткое замыкание или случайно брошенный окурок… Поговаривали, что там они собрались для какого-то обряда, а, может, просто для оргии. Думали даже о групповом самоубийстве. Незадолго до того одного из членов банды арестовали за хранение и распространение наркотиков, вменяли ему и убийства, но он во всю отпирался. До суда не дожил: кто-то передал ему в камеру двойную дозу наркотиков, он после долгого воздержания вмазался… ну и, как следствие… — Передоз, — закончила за неё Женя. Она закурила. — Как удобно, не так ли? Никого не осталось, спросить не с кого… всё и затихло, потому что убийства не повторялись. Да? — Да. — Есеня совершенно не понимала, куда клонит Роднина. — Где дело? — Что? Женя пожала плечами. — Материалы дела: снимки, заключения экспертов. Я хочу знать всё, что связано с теми убийствами. — Ты думаешь, они связаны? Она выдохнула дым и потушила сигарету. — Да, думаю. И ты тоже должна так думать. Разве ты не видишь связи? И разве то, что все как будто бы виновные в тех убийствах так вовремя умерли, ещё и такими странными смертями, тебе не кажется подозрительным? Ты ли та Есеня Стеклова, которую мой отец — единственную! — взял к себе в стажёры?! — Она покачала головой, и вид у Жени был разочарованный. — Я не смогла его достать, — призналась Есеня. О Меглине и периоде своей практики у него ей не хотелось вспоминать. Только не сейчас. Она должна быть жёстким следователем с холодным разумом, вот как Женя, но стоило ей вспомнить о Родионе, как она превращалась в беззащитную тоскующую девчонку. — Дело в архиве, с нашим у него нет ничего общего, кроме нескольких совпадений… Как мне ответили на запрос: аргументация недостаточно убедительна. — Недостаточно убедительна! Так поехали, и я аргументирую… — Женя, — Есеня бросила на неё многозначительный взгляд, — напомню тебе, что ты помогаешь мне неофициально… Роднина повернулась к столу и с минуту молча перебирала на нём какие-то бумаги. Потом решительно развернулась к Есене, скрестив руки на груди, и заявила: — К чёрту, Есеня! Я больше не хочу и не могу так работать! Мне нужен доступ к телам, к материалам, я должна иметь право поговорить к судмедами или со свидетелями, а не довольствоваться тем, что ты можешь для меня достать. Мне нужен официальный допуск к делу. Иначе я отказываюсь тебе помогать. Её отец был неумолим. — Господи, да как тебе вообще эта идея в голову-то пришла, Есеня?! Да она же… — Андрей Стеклов выдохнул, пытаясь успокоиться, и провёл ладонью по лицу. — Это всё равно что снова работать с Меглиным. Услышав это имя из уст отца, помня, как они были связаны, Есеня едва сохранила самообладание. — Вот именно. — Она наклонилась к отцу, словно этим движением могла придать больший вес своим словам. — Мы не можем справиться — увы, это так. Уже третья жертва, ты сам знаешь, что начальство рвёт и мечет. Что всегда делали в таких случаях? Правильно, звали Меглина! И я пошла по тому же пути. — Меглин! — фыркнул её отец. — Родиона мы знали тысячу лет, могли на него повлиять в случае чего. С ним было проще. А девчонка? Ты вообще знаешь, что с ней происходило все эти месяцы?! — Да, — твёрдо заявила Есеня, всё же не до конца уверенная, что знает всё. Её отец выразительно поднял брови, округлил глаза. — Да-а-а?! Курс лечения у Бергича — и я не уверен, что она правда его прошла! Наркотики, алкоголь… И поведение весьма странное. — Но её не уволили! — Она полезна, что правда, то правда, — удручённо сказал он. — Но если Родионом мы могли управлять, то его дочь неуправляема. Есеня, — теперь он сменил тон, говорил не как строгий начальник с подчинённым, а как отец с упрямой глупышкой-дочерью, какой её наверняка и считал, — ты знаешь, что я сделал всё, чтобы вас развели в разные отделы, чтобы вы совсем не пересекались? Тебе это ни к чему. Женя… как ни прискорбно, но Женя — конченный человек. Её ждёт то же, что и Родиона, только, боюсь, намного раньше. Пусть она и гениальна — а это только одна сторона медали, — я не хочу, чтобы ты с нею работала. Мне жаль её, признаю, но я также должен признать, что она полубезумная наркоманка. И ты тоже должна это признать. И найти способ раскрыть это дело без её помощи. Ты ведь хочешь, чтобы преступник в итоге сел, а не Женя зарезала его перочинным ножиком, как когда-то это делал Меглин? В повисшей тишине со стуком распахнулась дверь, и Есеня с отцом вздрогнули. Их взгляды обратились в сторону звука: на пороге кабинета полковника Стеклова стояла Женя Роднина. — Перочинный ножик я и в руки не возьму, полковник, это я вам обещаю. Терпеть не могу это оружие, — она многозначительно посмотрела на Есеню, закрыв дверь и проходя в кабинет. Стеклова почувствовала, что стушёвывается, но не могла не заметить даже в своём смущении, что её отец отступил — всего на полшага, но всё же, — когда она приблизилась к ним. — Приятно знать истинное мнение людей о тебе, полковник, — губы Жени дёрнулись в ломкой неискренней улыбке. — Евгения Родионовна, — пробормотал ошеломлённый Стеклов. Само появление Жени в его кабинете вывело его из равновесие или её внешность? — Соболезную вашей утрате… — Чёрта с два вы соболезнуете! — воскликнула Женя зло. — Женя! — цыкнула на неё Есеня. — Да. — Она взяла себя в руки. — Мы сейчас не об этом. Полковник, я бы хотела заниматься этим вот, — Женя постучала пальцем по папке, — делом вместе с Есенией Андреевной. Предыдущее расследование, в котором я принимала участие, завершено и завершено успешно. Притом Есения Андреевна лично просила моей помощи. Не думаю, что вы сможете отказать нам обеим. Сейчас Женя выглядела абсолютно нормальной, словно это не она несколько минут назад ворвалась в кабинет с весьма странными речами на устах. Это-то и пугало не только Андрея Стеклова, но и саму Есеню. Она не могла не согласиться с ним в чётком и пугающе правдивом определении Жени: сумасшедшая наркоманка. Всё стало ещё более жутким, когда вот так разительно Роднина переменилась буквально за считанные мгновения. Но, как и Есеня, её отец — и это было видно — понимал, что без Жени и без её странного безумного подхода им не обойтись.