Представьте, что вы входите в огромный зал с осыпающимися сводами, который заполнен эхом беспрерывного бормотания тьмы людей, разговаривающих сами с собой. Все они распростёрты вокруг, все на полу, многие плачут. Где вы оказались? Ответ Сары был мгновенным: в сумасшедшем доме. Возможно, ответил Крайцлер, но ведь это может быть и церковь. Калеб Карр «Алиенист»
- Как она? - Бергич подсел к Есене - Женя? - Она и головы не повернула. - Надеюсь, она об этой встрече не узнает. Он лишь усмехнулся. - Почему же? - Она и так меня подозревает... в связи с вами. Мол, я с вами заодно, контролирую ее и всё такое. - А ты контролируешь? - Если бы я могла! Она... - Есеня благоразумно замолчала. Бергич искоса посмотрел на нее. - Употребляет? - мягко осведомился он. Вместо ответа Есеня только фыркнула и кивнула. Они замолчали. Через время Есеня вздохнула: - Я не могу с нею совладать. Иногда кажется, что она стала такой же, какой и была, но уже скоро мне приходится убедиться, что это не так. Я плохо знала её… раньше: мы не слишком много общались во время учёбы, Женя всегда была одиночкой. Её все считали странной, но не более того… Может быть, всё это лишь потому, что она никогда не тусовалась в клубах, не участвовала в вечеринках, которые устраивали наши заводилы. Училась себе и училась. Когда я увидела её рядом с Родионом, узнала… всё, я поняла, откуда это. Тогда она мне казалась ещё более странной, но я восхищалась Женей, потому что она понимала всё, о чём говорил Родион, а я – нет; она, как и он, была лучшей, а мне только оставалось мечтать о том, чтобы стать такой же. Я знала, что она подавлена… будет подавлена, когда шла к ней, но я не думала, что всё будет настолько плохо. Я не уверена, что смогу справиться с этим. Я не уверена, что она сможет. - Мне она сказала, что упала и не может подняться. Как-то так выразилась… Есеня закивала. Жёсткий, хлёсткий голос Жени всё ещё звенел в её ушах. - На самое дно, - добавила она. – Только я думаю, что она не хочет. Не хочет даже попытаться! Я не понимаю. - Чего именно? – Бергич по-птичьи склонил голову, рассматривая Есеню. У неё возникло неприятное ощущение, будто сейчас он видел в ней не соратника, а пациентку. Она прокашлялась, оттягивая неизбежное мгновение. То, что она собиралась сказать, даже ей самой казалось не слишком красивым по отношению к Жене. Но, как её научили на её собственном курсе психотерапии, с психотерапевтом нужно быть максимально откровенным, вывернуть перед ним своё нутро со всеми его недостатками. В данном случае, перед психиатром. - Она так страдает… Если бы я не знала всего, а просто увидела Женю со стороны, я подумала, что Меглин был любовью всей её жизни, - с цинизмом, которого не ощущала на самом деле, сказала Есеня. Вадим Михайлович усмехнулся одним уголком губ, и от этой его ухмылки Есене стало ещё неуютнее. Она поспешила пояснить: - я всегда считала, что любовь ребёнка к своему родителю – особенно девочки к отцу – ослабевает, когда ребёнок вырастает. Тогда как любовь, другая, которую женщина испытывает к мужчине… Я хочу сказать, что раз уж я оправилась, а я… - она тяжело сглотнула, чувствуя на себе заинтересованный взгляд Бергича, но не решаясь поднять на него глаза, - любила его… Бергич встал, сделал несколько шагов в одну сторону, потом в другую; он был сосредоточен и хмур, руки засунуты в карманы. Потом посмотрел на Есеню сверху вниз и улыбнулся. - Так ты любила его? - Да, - вскинула голову она. – И, мне кажется, сильнее, чем кого-нибудь когда-нибудь смогу полюбить. Почему-то теперь, когда Меглин был мёртв, признаться в чувствах к нему было проще; прежде она не могла признать этого даже перед самой собой, а уж её отец, окружающие были просто шокированы тем, что она влюбилась в мужчину, годящегося ей в отцы, да ещё алкоголика со странностями, которого и терпели-то только за его феноменальные способности. Смерть Родиона и её окутала какой-то аурой сострадания, которая сдерживала любые нападки. Там, где раньше Есеня наталкивалась только на осуждение, теперь все только скромно и горестно помалкивали – даже её отец. - Тогда я с одной стороны понимаю, почему ты сделала то, что сделала, а с другой стороны всё же шокирован. У Есени перехватило дыхание. Бергич выразительно посмотрел на неё, и у неё не осталось сомнений в том, что он говорит о том, что она вонзила нож прямо Родиону в грудь. Не было смысла отпираться или делать вид, будто она не понимала: если бы он хотел, он бы сдал её полиции давно, сразу после содеянного, раз догадался. Этот разговор был не для полиции или прокурора, не ради признания или обвинения; этот разговор был только для неё и для него. - Почему вы думаете, что это я? – всё же спросила она, сама понимая, как глупо звучит её вопрос. Он лишь пожал плечами, словно это было чем-то само собой разумеющимся. - Вы с Женей были последними посетителями Родиона. Да, судя по журналу, вы ушли за несколько часов до его смерти, вот только я в это не верю. Я знаю, сколько есть возможностей проникнуть в клинику незамеченными, знаю, что Родион хотел такого конца и что он просил тебя об этом… Женю, кажется, он тоже просил когда-то, только вот она наотрез отказалась. Разве не так, Есеня? Она смотрела на свои руки, сложенные на коленях, машинально ковыряла лак на большом пальце левой руки. Убить и признаться в убийстве – совсем не одно и то же, даже такому вот добродушному и понимающему человеку вроде Бергича. Тем более что сейчас её всё чаще посещали мысли о том, что она совершила чудовищную ошибку. Наверное, это было из-за Жени, и тогда Есеня мгновенно вспоминала Родиона таким, каким он предстал перед нею в ту последнюю встречу. Он больше не был тем человеком, которого она полюбила, не был он таким, каким бы не презирал себя. Он не желал становиться таким, и она должна была помочь ему. - Почему вы не сдали нас полиции? – тихо и всё так же не поднимая глаз спросила Есеня. Бергич снова сел рядом с нею. От него исходило удивительное спокойствие, словно он обсуждал с ней погоду, а не ужасающее преступление. - А зачем? Чтобы вместо одной судьбы сломалось три? Родион просил меня приглядеть за дочкой, в случае чего… Хорош бы я был, если бы тотчас передал её в руки полиции. И тебе не было смысла ломать жизнь. К сожалению, я знал, что Родион действительно желал, чтобы ты сделала это. Поэтому я сказал, что он в последнем проблеске здравого ума сам нанёс себе то ранение. Уверен, если бы у него были на то силы, он бы так и поступил. Они помолчали некоторое время. Бергич немилосердно вернул Есеню в тот день, в ту самую минуту, когда она вонзила нож в грудь Родиона, и теперь она снова испытывала те страх, боль, ужас. - Но вы осуждаете его за это? - Он был моим другом. Я бы предпочёл попробовать ему помочь, а не хоронить его. Он должен был держаться хотя бы ради девочки. - Он считал, что Женя справится. Он так однажды сказал мне, - вспомнила она. Он ударил кулаком по колену. Кажется, теперь Бергичем овладела настоящая злость. - Значит, он плохо знал её! Посмотрел бы он на то, что стало с нею! Из-за него… - Выходит, она очень сильно любила его, - вздохнула Есеня. – И очень хорошо скрывала это. Никогда бы не сказала, что они были близки, даже когда увидела их вместе. Бергич усмехнулся. - Близки? – переспросил. – Нет, они не были близки. Они были одним целым. Есеня удивлённо посмотрела на него. Конечно, ему было виднее, он ведь знал их много лет, и всё же такая характеристика так сильно не вязалась в её мозгу с Родионом и Женей… - Она как-то сказала, - вспомнила Есеня, - что они никогда не созваниваются, но всегда знают, где могут найти друг друга, если в том у них возникнет нужда… Он только покивал. На лице у него застыло горестное выражение. - Ох, говорил я Наташе, что, если уж решилась, то пусть не даёт девочке привязываться к нему… Это мать Жени, - пояснил он, хотя Есеня всё поняла и без уточнения. – Ладно, мне пора, Есения Андреевна. Но я хотел бы, чтобы ты иногда говорила мне, как у Жени дела, хорошо? Меня она к себе не подпускает…***
Дверь оказалась открыта, и Есеня насторожилась: с подозрительностью Родниной это было не слишком хорошим знаком. Но внутри царила умиротворяющая тишина, даже непривычная для этого дома. Впрочем, она нарушилась тотчас же, стоило Есене войти: из-под ее ноги со звоном покатилась пустая коньячная бутылка. Есеня поджала губы, огляделась. Женя обнаружилась тут же, согнувшаяся над столом, лица ее не было видно. Чувствуя, что злится, она уже не заботилась о чувствах своей напарницы. - Что на этот раз? Заливала горе, успокаивала совесть или искала вдохновение? - раздражённо задала она вопрос Родниной в спину. Безусловно Женя слышала, как она вошла, потому что не вскинулась, не вооружилась, а только повернула к ней голову, глядя через плечо. - А тебе-то что? - безразлично бросила она. Женя выглядела не хуже, чем всегда, казалась вполне трезвой и даже без признаков похмелья; был ли алкоголь или даже наркотики, по ее внешнему виду сейчас сказать это было невозможно. Есене даже стало немного стыдно за свою вспышку, но раздражение и злость все ещё клокотали в ней. Ей было горько, когда Родион доводил себя до животного состояния, ставя себя не выше этого самого зверя, но в том, чтобы помочь ему выкарабкаться был какой-то благородный призыв, дарящий надежду. Но смотреть на то, как молодая, красивая, здоровая и подающая такие блистательные надежды девушка истязала себя пьянством и наркотиками было просто выше ее сил! И тут-то она ни на что не надеялась, отчаяние поглотило ее с головой. Женя упрямо отталкивала и ее, и Бергича, а больше никто не пытался ей помочь; Женю нельзя было уговорить и разжалобить, упрекнуть или воззвать к ее стыдливости - она попросту смеялась в лицо. Злые слова упрека готовы были уже сорваться с уст Есени, когда она вспомнила предупреждение Жени. У нее не было никакого желания ссориться с дочкой Родиона, кто-то должен был так или иначе присматривать за ней, а кроме того Есене все ещё нужно было раскрыть это чёртово дело. Пока она раздумывала, что сказать, Женя вскочила со своего места - на столе Есеня заметила разложенные записи и фотографии - и схватила кобуру, продевая руки в лямки. - Звонил полковник Стеклов, у нас новое убийство, и он считает, что это может быть связано с нашими преступлениями. - Она только что руки не потирала. Есеня опешила. - Папа? Звонил тебе? - Папа, папа, - поддакнула Женя. - Идём, по дороге расскажу. Пока они ехали, Есеня молча, рассеянно наблюдала за Женей. Та выглядела невероятно целеустремлённой, словно во всём мире её не занимало ничего, кроме разгуливающего на свободе преступника. Не будь это Женя Роднина, будь это кто угодно другой, Есеня подумала бы, что всё дело тут во внезапном особенном внимании начальства. Но Женя была не из тех, кто лезет из кожи вон, чтобы заслужить похвалу вышестоящих чинов, или кого вдохновляет их одобрение или внимание; а если бы у неё хватило глупости подумать о чём-то подобном в отношении дочери Меглина, ей было бы достаточно вспомнить отвратительную сцену в кабинете её отца, произошедшую накануне. Тем более странным было то, что полковник Стеклов звонил лично Жене, а она прыгала в машину по первому его сигналу. Впрочем, немного поразмышляв, Есеня поняла, что просто-напросто Роднину вдохновляло то, чем они занимались. Некий инстинкт охотника, ищейки, руководивший и Меглиным когда-то, вырывал Женю из морфинового дурмана, заставлял шевелиться, действовать, идти по следу. Разгадать загадку, поймать и наказать ублюдка, чинившего подобные зверства над всеми этими девушками, - вот, к чему всем своим существом стремилась Женя, даже, быть может, не сознавая этого до конца. А как только дело будет сделано, она снова замкнётся в своей скорлупе, предаваясь пьянству и скорби. Между их сидениями лежала пухлая папка с беспорядочно набросанными бумагами. Должно быть, именно над ними корпела Женя, когда Есеня вошла к ней сегодня утром. Стремясь вытеснить чем-то свои размышления о мотивах Родниной и её странных переменах в настроении, Есеня потянулась к папке, стала перебирать листы с хаотичными заметками, фотографиями. Первой ей на глаза попалась карта местности, по которой они, судя по всему, сейчас ехали. Женя скосила на неё взгляд, на секунду отвлёкшись от дороги. - Раз уж взялась, отметь на карте деревню Селиваново. – Не глядя порывшись в кармашке на двери, она бросила Стекловой чёрный маркер. - Мы едем туда? Там произошло новое убийство? - Бинго! – усмехнулась она. – Вы гениальны, Шерлок. Есеня насупилась. - Стоит ли мне напоминать, что это моё расследование, а ты всего лишь консультант? Так почему это ты первая узнаёшь о новой жертве в серии? Женя пожала плечами. - Об этом тебе стоит спросить твоего отца. Но вообще-то я думаю, что он меньше всего хочет, чтобы ты маралась обо всё это; ему всё ещё претит, что ты занимаешься этими расследованиями, а ещё больше – что ты водишь компанию со мной. - Ты так просто разгадала, что у него на душе? – ехидно поинтересовалась Есеня. Андрей Стеклов был тёмной лошадкой даже для собственной дочери, и всё стало только сложнее в их отношениях после знакомства Есени с Меглиным, после того, как тайна, касающаяся её матери, вышла наружу. - Это же просто, как дважды два. – Она, казалось, изумилась слепоте Есени. – Может быть, ты просто не хотела разгадывать своего отца. Есеня поджала губы. Женя же, понимая, что загнала её в угол, довольно улыбнулась. Сейчас она удивительно была похожа на нормальную – что бы ни происходило с нею накануне вечером; она казалась ещё более нормальной, чем тогда, когда Есеня познакомилась с нею как с дочерью Родиона Меглина. Если бы не крошечные следы инъекций в её локтевых впадинах, теперь, когда она сняла куртку и осталась в одной футболке, видневшиеся более отчётливо, нельзя было бы и заподозрить сейчас, что Женя опасно балансирует на краю пропасти, рискуя того и гляди сверзнуться вниз. Но это впечатление было обманчивым – и об этом забывать было нельзя. - Пока ты задаёшь себе такие вопросы, я отмечаю на карте места убийств, - снова заговорила Женя. – Может, в этом всё и дело? Отметила? Посмотри, что получилось. Места более ранних преступлений также были отмечены на карте чёрными точками, а ещё один посёлок между местами первого и последнего преступлений было отмечено красным и вдобавок ещё жирным вопросительным знаком. Если бы Есене вздумалось соединить эти точки, то получилась бы пятиконечная звезда. - Пентаграмма, - изумлённо подытожила Есеня. По коже у неё прошли мурашки. – Символ Сатаны, не так ли? - Или символ Христа – это уж как кому нравится. Держи. – Она отвлеклась от дороги – к вящему беспокойству Есени – и, порывшись в той же папке, вынула ещё одну карту. Сверху красовалась дата десятилетней давности, пять мест прежних преступлений были так же помечены точками и теперь уже соединены линиями в завершённую пятиконечную звезду. – Если кто-то в тот раз удосужился сделать что-то подобное, то наверняка узнал пентаграмму и ещё более уверился в том, что преступления совершили сатанисты в ходе каких-то страшных ритуалов. - Но ты не веришь, - твёрдо, без малейшего намёка на сомнение сказала Есеня. - Нисколечки. Поверила бы, может быть, если бы из тех обвиняемых остался бы хоть кто-то, с кем бы я смогла поговорить. Но все они мертвы. А в такие совпадения я не верю. У Жени зазвонил телефон. Рука её метнулась к нему, метнулся взгляд… рука замерла над сотовым на мгновение, когда Женя обнаружила высветившийся на дисплее незнакомый номер. Есеня, пристально следившая за Родниной, заметила, как она сглотнула. Потом, словно бы очнувшись и пересилив себя, всё-таки подняла трубку. - Ничего не трогать до нашего приезда! – вдруг рявкнула она так, что Есеня подскочила на месте. Тут же Женя отключилась и, не оборачиваясь, бросила телефона на заднее сидение. Пальцы, крепко сжимавшие руль, подрагивали. Выглядела сейчас Женя так, словно ей срочно была необходима доза. Есеню пугали такие внезапные и резкие перемены в её настроении. - Ты боишься звонков с незнакомых номеров, - наконец нарушила она тягостное молчание. Женя только покосилась на неё и ответила очень тихо, но почти угрожающе: - Он всегда звонит вечером. К тому времени, когда они прибыли на место преступления, Роднина как будто бы отошла. Лицо её было непроницаемо, она выскочила из машины, едва припарковавшись у поляны на окраине посёлка. Около поляны толпились люди, слышались всхлипывания, сокрушённые и исполненные ужаса голоса; взвились недовольные возгласы, когда Женя вклинилась в эту толпу, не обращая ни на что внимания. Есеня вышла из машины, нажала кнопку сигнализации на забытом Женей брелоке и пошла следом за напарницей. И подошла как раз вовремя, чтобы услышать непривычно командный голос Жени: - Следственный Комитет! – Она сунула кому-то из местных полицейских свою корочку прямо под нос, он отпрянул, поражённый её резкостью. – Кто здесь за старшего?! Очистить место преступления! Слишком много посторонних! Игорь Александрович. – Голос Жени вдруг изменился. Есеня, как раз нагнавшая её, с любопытством взглянула на мужчину, к которому она обращалась – старше её отца, в очках в толстой роговой оправе, с чемоданчиком и очень спокойного. Он как-то даже по-отечески смотрел на Роднину, с жалостью, но жалостью доброй, которую, возможно, она ещё могла принять. - Евгения Родионовна, - с уважением, которого Есеня не слышала по отношению к Жене ни от одного из своих сослуживцев, сказал он, - долго вы что-то, москвички. - Так пробки в Москве, а ваши просёлочные дороги… - Мы дважды свернули не туда, - вставила Есеня. – Есения Андреевна Стеклова. – Она протянула руку мужчине. - А-а-а, наслышан. – Он закивал. – Бельский, Игорь Александрович, судмед местный. - Что тут у нас? – поинтересовалась Женя, прерывая их знакомство. Полицейские с кислыми и бледными лицами как раз оттесняли любопытных, оправляли кое-где смятую заградительную ленту. Игорь Александрович повёл их за собой на другой конец полянки, где росло раскидистое дерево. - Да вот, полюбуйтесь, Как и всегда при виде подобного зрелища, к горлу Есени подступила тошнота. Она посмотрела на Женю: та была бледной, как высеченная из мрамора статуя, но лицо её оставалось бесстрастным. Игорь Александрович со вздохом снял свои старомодные очки и протёр их замызганным носовым платком. Прямо перед ними на дереве висела девушка – очень молодая, из-за бледности и страдальческого выражения, навеки застывшего на лице, казавшаяся ещё моложе. Если не считать трусиков, она была нагой; её руки были привязаны к толстой ветке, так, что она казалась парящей над ними, раскинув руки-крылья, а ноги связаны. Светлые волосы перепачканы кровью из перерезанного горла, живот вспорот, а на запястьях и щиколотках алели кровоподтёки от слишком грубых верёвок. - Что видишь? – сипло спросила Женя у Есени, наконец разомкнув губы. - Слишком скоро, - неожиданно для себя ответила Есеня. – Он торопится. Женя удивлённо посмотрела на Есеню, но кивнула. Бесстрашно подошла ближе, задрав голову, посмотрела прямо в лицо мёртвой девушке. - Беременна? – Её голос в тишине, повисшей над поляной, прозвучал резко и даже как-то оскорбительно. - Почти наверняка, - немедленно отозвался Игорь Александрович. - Отпечатки? Улики? – подойдя к местному следователю, спросила Есеня. Он почесал затылок и как-то тоскливо посмотрел на замершую у трупа Роднину. - Следы ботинок, вот и всё. Да и то мы не уверены, что это убийца. Здесь популярное место отдыха… было. Тихо, спокойно, хорошо… - упавшим голосом закончил он. К ним подошла Женя. - Пусть забирают, - сказала она. Следователь сделал знак своим подчинённым, словно только того и ждал. Женя внимательно наблюдала за ним. – Вы знали её. – Роднина не спрашивала. - Мы с её братом учились вместе. - В таком случае расскажите нам всё, что знаете о ней. Вы будете первым.***
Вечер застал их в придорожной закусочной. Этот день, казалось, был одним из самых трудных в жизни Есени. Впрочем, все дни, наполненные общением с родственниками жертв, казались ей такими. Потом она отходила, слёзы и истерики забывались, оставались только сухие факты, следы, по которым можно было приблизиться к развязке расследования. Есеня пила кофе, Женя сидела над едва тронутой тарелкой уже остывшего супа и разбросанными по столу бумагами с заметками; она курила сигарету за сигаретой, пальцы её, державшие ручку, мелко дрожали. Словно не замечая Стеклову, она едва слышно чертыхнулась и снова потянулась к пачке сигарет. - Что чувствуешь? – осторожно поинтересовалась Есеня у напарницы. Женя на миг подняла глаза. Во время допросов она всегда держалась лучше Есени, но теперь выглядела по-настоящему жалко. На задворках сознания Стекловой неотступно пульсировала мысль о том, что Женя ждёт не дождётся того мгновения, когда снова получит доступ к наркотикам. Но Есеня заставила её остановить машину возле этой закусочной и поесть. - Ты была права, - пробормотала она, прикуривая и с наслаждением затягиваясь, - он торопится. Это убийство было более неряшливым, чем предыдущие, разрезы… - Женя подтолкнула к Есене фотографию, но та проигнорировала это. – Что-то его переполняет, и он… Скажем так, он просит помощи. - Помощи?! Ты сошла с ума! - Нет, вовсе нет. – Женя покачала головой. – Это своего рода манифест, красная сигнальная ракета. Ему плохо, и это ищет выход… и находит. В своеобразном ритуале. И мы можем только гадать, как скоро круг… то есть, эта звезда замкнётся. Снова раздался телефонный звонок. Нервы Жени, похоже, были уже на пределе, потому что она вздрогнула так сильно, что выронила тлеющую сигарету из пальцев. Но звонил всего лишь Игорь Александрович. Женя подняла трубку и несколько раз кивнула своему невидимому собеседнику. - Как и ожидалось, она была беременна. Десять недель, срок маленький, ничего ещё не видно… - Она улыбнулась мрачно и победоносно одновременно. От этой улыбки у Есени по коже побежали мурашки. – Беременные, религиозные – до времени, местные… Что ещё? Должен, должен быть какой-то общий знаменатель, что-то общее, что бесспорно заставит убийцу обратить на них внимание! Он должен откуда-то их знать! Знать и видеть перемены, произошедшие с ними; перемены, которые ему не по душе. Боже, - Женя закрыла глаза, помассировала виски, - как болит голова! Есеня, растерянная из-за того, что ничем не могла помочь напарнице, постаралась сконцентрироваться на расследовании. Она склонилась над картой, изучая её, пытаясь понять, почему преступник выбрал именно эти посёлки и именно этих девушек. Озарение снизошло на неё буквально через несколько мгновений, стоило ей пристальнее рассмотреть карту. - Монастырь! – воскликнула она, тыча в карту пальцем – прямо в центр незавершённой пентаграммы. Роднина подняла голову, слепо моргнула. Рука её снова потянулась к сигаретам, но пачка оказалась пуста. - Монастырь! Девушки ходили в три разные церкви, но все они бывали в монастыре – на большие религиозные праздники, во всяком случае. - До тех пор, пока не уехали, не так ли? – медленно закончила за неё Женя. Есеня кивнула. Несколько мгновений Роднина смотрела на неё не мигая – а потом вдруг широко улыбнулась. - А отец хорошо тебя вышколил. Завтра едем в монастырь. Мы должны успеть, пока он не пришёл за последней, а это может случиться в любой момент теперь. Едем, - она встала, забыв про свою еду, сгребла бумаги обратно в папку, - нам обеим нужно поспать. - Да, поспать, - вторила ей Есеня, вовсе не уверенная, что Женя так сильно стремится к своей постели, а не к своим запасам наркотиков.