Единственный способ избавиться от драконов — это иметь своего собственного. Евгений Шварц
Дни потекли за днями, наполненные ежедневной рабочей рутиной: отчётами по закрытому делу, мелкими расследованиями, не нуждающимися в «особом подходе», нудными совещаниями. Женю Есеня больше на работе не встречала и снова встревожилась. Она-то надеялась, что успешное расследование выманит Роднину из её одинокого логова, больше того — из объятий дурмана и зелёного змия. Однако, похоже, всё было тщетно. На звонки Женя тоже не отвечала. У Есени, которая тревожилась всё больше, была мысль обратиться за помощью — или хотя бы за подсказкой — к Бергичу, но неожиданно даже для себя самой она пошла к отцу. Выслушав её, полковник Стеклов поднял на Есеню взгляд и сокрушённо покачал головой. — Я ещё мог бы понять такую заботу о Меглине: молодая стажёрка влюбилась в собственного наставника, дерзкого, хамовитого, не такого, как все окружающие её холёные парни… — Есеня покраснела до корней волос при этих словах. Знал ли отец что-то или просто наугад её подначивал? Потом она вспомнила: «девочки Меглина». Так, кажется, говорила Женя. Слухи ходили… Едва ли уши её отца избежали этих сплетен. — И я почти понял. — Он усмехнулся. — Но почему ты так возишься с Женей? Я не понимаю. Я же тебе сказал: она конченый человек. Есеня мотнула головой. Разговор снова принимал нежелательный оборот. — Я просто хочу ей помочь. В память о Родионе… — она осеклась. — И просто хочу помочь. Она ведь гений! — Да… гений. Андрей Стеклов встал и подошёл к окну, сунув руки в карманы брюк. Долго смотрел на машины, припаркованные на стоянке, потом повернулся к ней и усмехнулся. — Знаешь, а я ведь был одним из тех, кто поставил подпись под ходатайством, чтобы Женю отдали Меглину, когда её мать умерла. Один из тех, кто уверял комиссию, опекунский совет, что, несмотря на все свои… чудачества… он может заботиться о ребёнке. — Значит, ты верил в него. Почему ты не хочешь поверить в Женю? — Верил? — Он покачал головой. — Вовсе нет. Но в тот момент я думал о тебе. Вы ведь ровесницы… Я думал о том, что вот так же мог бы тебя потерять. А ты могла потерять меня. Эмоции. Самые отвратительные советчики. Что сказать, теперь я крепко пожалел о том, что я сделал тогда. Есеня нахмурилась, повертела в руках карандаш. Она всё не могла понять, куда клонит отец, ей чудился в его рассказе какой-то подвох. — Почему пожалел? Женя очень любила Меглина… — В том и вся беда. Если бы не наше ходатайство, она бы оказалась в детдоме. Жестоко? Плохо? Бесспорно. Но тогда бы она считала, что её отец бросил её, или он просто сумасшедший, которому нельзя доверить ребёнка… Ей было бы тяжело, но зато она стала бы обычной. Не стала бы гениальным следователем, это факт… Но и то, что случилось с нею… не случилось бы. Глядя на Меглина, она лишь поняла, что сумасшествие, паранойя, зависимость — это плата за гениальность. — Ты жесток, — заметила она. Её отец повернулся к ней и усмехнулся. — Может быть. Нет, я не желаю ей ничего дурного… Не понимаю, почему ты собралась опекать её. Вот, в чём всё дело. Есеня осеклась. Она всегда думала, что знает, ради чего делает это, но когда он вот так в лоб задал вопрос, не сразу нашлась, что ответить. Ради Меглина. Ради Жени. И просто потому, что так было… правильно. Она знала, что ничего из этого отец не поймёт. Разве что посмеётся и удивится, как это она при своей работе сохранила достаточно сентиментальности для этого. — Мне кажется, я уже достаточно выросла для того, чтобы самой выбирать себе подруг, — огрызнулась Есеня. Стеклов покачал головой. Похоже, он видел в ней всего лишь маленькую девочку. — Ты, безусловно, уже взрослая. Но в детстве ты выбирала лучше. Между ними повисло неловкое молчание. Снова они ссорились. А ведь после того, что случилось с Меглиным, глядя на страдания Жени, Есеня вдруг поняла, как важен был для неё отец. Тогда она пообещала себе, что не станет ссориться с ним по пустякам… Но разве жизнь человека, даже Жени Родниной… нет, как она подумать так могла! И после всего этого она считала себя Жениным другом! Тяжело было признаться, что где-то в глубине сознания она так же, как и отец, считала Женю безнадёжной. И это было отвратительно. — Почему она не на работе? — Она решила перевести тему на более твёрдую почву — так Есене во всяком случае показалось. Но она ошиблась. — У неё, можно сказать, удалённая работа. Мы вызываем её только на особо сложные дела, когда без неё не обойтись. — Почему это? — Есеня, догадайся сама! — Но это нечестно! — Послушай. — Её отец был серьёзен, как никогда. — Это было единственным условием, при котором мы смогли оставить Женю в Следственном Комитете. И оно устроило всех. — Кого это — всех? — ехидно поинтересовалась Есеня. — Руководство. Женю — она, похоже, не слишком горела желанием ежедневно общаться с коллегами; как, впрочем, и они с нею. И это устроило Бергича. Скажем так, это очень похоже на контракт Родиона, только вместо него его дочь. Есеня нахмурилась. — А Бергич-то тут при чём? — Не хотел я доводить до этого разговора, — вздохнул он. Провёл рукой по лицу. — Теперь ты понимаешь, почему я настаивал на том, чтобы ты имела крайне мало дела с Женей Родниной?! Но раз уж ты так сильно хочешь сунуть в это нос — изволь. Бергич при чём? Он имеет к этому самое прямо отношение как лечащий врач Жени. О, ты не знала? — В его голосе звучало не меньше ехидства, чем в её недавно, когда он увидел, как округлились Есенины глаза. Почему они снова допустили эту неприязнь в свои отношения? Почему снова из-за чего-то, касающегося Меглина? — Женя говорила… что-то. Но я не придала этому значения, я знала, что она не… не лечится. — К сожалению, — отрезал отец. — А стоило бы. Но, думаешь, она слушается Бергича? Он умный человек, но с её упрямством не совладать и ему. Даже с Родионом было полегче… да. Он хорошо понимал, что без работы Женя скатится на самое дно. Точно так же он понимал, что и работать нормально Женя не сможет… до определённого времени. А мне теперь кажется, что вообще. Беспрецедентный случай, на это мы пошли только ради того, чтобы не потерять такой ум. Но одним из моих условий было, чтобы ты никак не соприкасалась с нею. Но я, к сожалению, не уследил. — Мы раскрыли это дело вместе, пап. Без неё я бы не справилась. Понимаешь ты это? — тихо спросила она. Он посмотрел на неё долгим взглядом, полным любви и обречённости. — Ты бы справилась. Плохо, что ты сама не хочешь в это поверить.***
Её звонки оставались без ответа, и Есеня волновалась всё больше. Потом она прислала Жене сообщение с вызовом на работу — разумеется, фальшивое — надеясь выманить её из её убежища. Тщетно. Быть может, она и вовсе не прочитала его, может быть, проигнорировала сознательно, а может почувствовала ложь. Это не отменяло того, что на душе у Есени было неспокойно. Разговор с отцом не заставил её отказаться от идеи вытащить Женю обратно в мир живых, наоборот — она укрепилась в мысли, что делает всё правильно. Поэтому в один из дней, когда около десятка её звонков снова были проигнорированы, она отправилась прямиком в лофт. Она стучала кулаками и ногами, но ответа не было. Прижала ухо к железной двери в надежде услышать хоть что-то, но в лофте было тихо, как в могиле. В отчаянии, уже почти собравшись уходить, Есеня дёрнула дверь на себя. Она оказалась открыта, и это заставило Есеню преисполниться самых дурных подозрений: осторожная до паранойи Женя попросту не могла оставить дверь открытой. Может с ней что-то случилось? Может «ты меня не поймаешь» добрался-таки до неё? Первым трусливым порывом Стекловой было сбежать, но она мысленно обругала себя и выдернула из привычной причёски карандаш — единственное своё оружие. Смешное, ведь она не знала, что ждало её внутри; в то же время Есеня напомнила себе, как когда-то такой вот карандаш не только спас ей жизнь, но и помог обезвредить, поймать маньяка. Она вспомнила, как Меглин учил её использовать для защиты всё, что было у неё под рукой. Стало немного спокойнее, когда она подумала, что использует методы Родиона, чтобы защитить его дочь. С тревожно бьющимся сердцем она вошла внутрь. В комнате царили полутьма и беспорядок. Почти весь пол был устлан какими-то бумагами. Сперва Есеня едва не вскрикнула: с фотографий и фотороботов на неё смотрели отвратительные лица, безумные, уродливые; окровавленные, ослеплённые, истерзанные жертвы распластались по полу, словно живые. Но Есеня быстро взяла себя в руки. Что она за полицейский такой, если станет шарахаться от подобных картинок? Она всё это видела вживую. Женю она заметила не сразу — поначалу ей вообще показалось, что Родниной здесь нет, и это вкупе с этой странной демонстрацией не на шутку напугало Есеню. Лишь когда она пошла прямо по шуршащим листам, кое-что сминая и сдвигая, крадучись, откуда-то из угла донеслось недовольное цоканье. Тут-то нервы Стекловой не выдержали, и она вскрикнула. — Ну и чего тебе? — недовольно проговорила Женя. Рядом с Родниной были аккуратно разложены самые отвратительные фотографии, нож, пистолет; тут же стояла ополовиненная бутылка водки, переполненная пепельница и стакан. Есеня испугалась, что Женя окончательно сошла с ума. Осторожно, выставив руки вперёд, словно жестом давая понять Родниной, что пришла с миром, она сделала шажок к ней. Женя фыркнула, и тогда Есеня с облегчением поняла, что она была вполне себе в здравом уме и даже не слишком-то пьяна. Правда, глаза у неё были налиты кровью, обведены тёмными тенями, что не оставляло сомнений в том, какое времяпрепровождение выбрала для себя Роднина в эти дни. — Карандаш убери. — Женя кивнула на забытое «оружие», всё ещё зажатое в руке Стекловой. — Я на тебя не брошусь — не доставлю вам всем такого удовольствия. Это, — она взглядом указала на своё оружие, — не для тебя. — Ты ждёшь его, — догадалась Есеня. — Потому и дверь открыла? — Тебе-то что за дело? Есеня со вздохом бросила сумку на пол и уселась тут же. Её глаза оказались напротив Жениных глаз — смеющихся, жестоких и странно печальных. Провела рукой по бумагам. — Не смешай мне тут всё, — наставительно сказала Женя. Но она как будто не слышала Роднину. — Если ты собираешься поймать его, я хочу тебе помочь. Сделаю всё, что в моих силах. Женя смотрела на неё, склонив голову набок, изумлённо подняв брови. — И зачем тебе это? — поинтересовалась она. — Что? — Это ведь не твоя проблема. Почему ты хочешь сделать это? На языке у Есени крутились какие-то глупые и очень пафосные слова про справедливость, про добро и зло, но вместо этого она сказала просто: — Я хочу отомстить за Родиона. Это было так просто и так… правдиво. Занятая расследованиями, потом тревогой за Женю, она упускала самое главное; то, без чего она не могла спокойно спать по ночам: человек, загнавший Родиона в могилу, всё ещё ходил по земле и продолжал изводить его дочь. Что случится, когда он сведёт в могилу или в сумасшедший дом и Женю? За кого он примется тогда? Каким-то чутьём Есеня знала, что так просто он не остановится. Женя откинулась на стену, возле которой сидела, и выжидающе смотрела на Есеню. — Мне противно думать, что тот, кто убил Родиона, жив и здоров и позволяет себе терроризировать тебя! Он не заслужил ни свободы, ни даже жизни. — Это мы убили Меглина. Ты вонзила нож, я промолчала. Она только отмахнулась. — Ты знаешь, что на самом деле всё не так. Мы сделали это потому, что человек, которого мы любили, умер. Он умер, Женя, умер до того, как я даже достала этот растреклятый нож! Он был мёртв, когда мы пришли к нему! И ты это знаешь! — закричала она, не в силах выносить того, как Женя обвиняла их в том, чего они на самом деле не совершали. — Мы лишили Родиона мучений, унизительного существования. Но убил его он. И я не успокоюсь, пока не накажу его за это. Разве ты затеяла всё это, — Есеня обвела взглядом разложенные на каждом сантиметре свободного пространства бумаги из уголовных дел разных лет, — не ради отца? Женя долго смотрела на Есеню каким-то странным взглядом. — Нет. Я делаю это ради себя. Может быть, мне и суждено закончить, как отец, но не хотелось бы, чтобы это случилось так рано. А всё к тому идёт, если я не разыщу его и не… избавлюсь от него. — Рука её легла на рукоять ножа, в её исхудалой и бледной руке выглядящего поистине устрашающим оружием. — Мы своего рода пари заключили… — Она мрачно усмехнулась. — Кто кого.***
Закрывая за Есеней дверь, Женя подумала, что этот день закончился совсем не так, как она предполагала. Снаружи послышался сигнал клаксона, она уловила в нём негодующие нотки и усмехнулась: едва ли полковник Стеклов станет к ней добрее после того, как она ещё и начала спаивать его дочь. А впрочем, разве ей не плевать на то, что подумает о ней полковник Стеклов? Несколько дней после завершения расследования Женя тщательно перерывала отцовскую картотеку, приведя недавно упорядоченные и рассортированные папки в абсолютный беспорядок. Нераскрытые дела, ускользнувшие преступники, психи, помещённые в лечебницы, те, о ком забыли или ничего не было известно доподлинно. Работа была тяжёлой, кропотливой, отнимала все силы. Но она также заняла всё время Жени, все её мысли. Единственное, о чём она могла думать, перелопачивая эти сотни страниц — что где-то на них скрыта личность человека, которого она ненавидела всеми фибрами своей души. Человека, которого боялась больше всего на свете. Человека, который должен был исчезнуть с лица земли, чтобы она смогла спокойно жить дальше. В эти дни работа стала её наркотиком. Она не смогла отказаться от алкоголя, иногда курила травку, но к морфину больше не притрагивалась: в часы лёгкой эйфории после инъекции она совершенно не могла сосредоточиться на работе, а потерять это время казалось ей недопустимой роскошью. И без того объём материала, который ей нужно было переработать, был невероятно велик. А скольких её отец упустил… Впрочем, Женя была уверена, что тот, кто ей нужен, был где-то среди этих портретов в папках. И она никогда не могла бы подумать, что будет идти по этой дороге не в одиночку. Есеня Стеклова всегда казалась ей натурой легкомысленной и нежной, не созданной для чего-то настолько жестокого; чувства Есени к её отцу казались Жене не больше, чем блажью богатой девчонки, зачарованной необычным человеком, каких никогда не встречала в своих высших кругах. Участие же Стекловой в ней самой, которое она в последнее время проявляла слишком уж ретиво, и вовсе раздражало её. Но сегодня решимость Есени и её поистине проникновенные и удивительно искренние слова не смогли оставить Женю равнодушной, каким бы каменным она не считала собственное сердце. После этих слов она поняла, что не имеет права не разделить с Есеней эту месть. Ведь, что бы она ни сказала Стекловой сегодня, вовсе не ради себя — или, во всяком случае, не в первую очередь — затеяла всё это Женя. А ради отца. Сегодня их персональное расследование в общем-то и не продвинулось. Они честно перебирали бумаги два или три часа кряду, после чего Есеня взмолилась о пощаде. Женя, которая тоже порядком устала, согласилась. Кончилось всё тем, что они обе изрядно надрались и посылали проклятия во Вселенную. А потом, понимая, что одна Есеня до дома точно не доберётся, Женя позвонила полковнику Стеклову. В этот вечер, в отличие от предыдущих, Женя крепко заперла двери. Сегодня она не готова была встретиться с этим человеком, даже если бы он решился прийти; она должна была настигнуть его сама, на своих условиях. Она должна была стать охотником, а он — жертвой. И никак иначе. Путь к этому обещал быть длинным и тернистым, но Женя твёрдо намеревалась его пройти. Внезапный импульс, желание пошутить — или объявить войну, заставил её взять в руки телефон. Она никогда не сохраняла зловещий номер, но каждая его цифра отпечаталась в её разуме, словно выжженная калёным железом. Пальцы набрали номер так быстро, как будто она звонила по нему несколько раз на дню. Спустя несколько гудков в трубке послышалось дыхание. Женя откуда-то знала, что он улыбается. — Я тебя поймаю, — твёрдо заявила она, прежде чем он успел опомниться и произнести хоть слово.