А я могла бы позвать тебя на войну И носить под пальто мировую печаль. Но не заставляй меня в этом тонуть, Я не хочу об этом молчать. Немного нервно – Мировая печаль
Пальцы Жени выстукивали по металлическому секционному столу какую-то незамысловатую хаотичную мелодию. Этот звук был единственным в это поистине гробовой тишине секционного зала, где трое взрослых людей в молчании склонились над распластанным трупиком малыша. Каждая дребезжащая нота отдавалась в голове Есени болью и раздражением, но она была рада, что этот ритм разбивал тишину, которая стала бы невыносимой. Так некстати ей вспоминались слова отца, который предупреждал её когда-то давно, когда она ещё только вступала на путь следователя, отказавшись от подготовленного для неё тёплого кабинета и не пыльной бумажной работы. Тогда полковник Стеклов сказал ей, что однажды она сможет возненавидеть свою работу за то, что ей доведётся увидеть; после стольких поистине кошмарных и отвратительных зрелищ Есеня была уверена, что её уже ничем ни напугать, ни удивить. Но она ошиблась. Её напарница внимательно и с интересом следила за каждым движением Максима Кирилловича, словно одно это уже должно было что-то ей сказать. Но стучать она, наконец, перестала. Они оба всё ещё молчали, и тогда Есеня решилась нарушить эту тишину. - Почему всё-таки мальчик в платье? Женя хищно вскинула голову; она выглядела чем-то недовольной и раздосадованной и отрезала: - До кого добралась. – Потом помолчала несколько мгновений и добавила уже мягче: - ей, похоже, на самом деле всё равно, какого пола ребёнок. Главное, что он маленький и с виду не поймёшь… Она сама создаёт этого ребёнка, разве не понятно? А нарядить в платье можно и мальчика, и девочку. Я проверила: у местных портних никто не заказывал подобных платьев, я даже заставила Максимова отправить людей в близлежащие посёлки и города, чтобы узнать там, у всех женщин, которые предлагают услуги пошива… Ох он и негодовал! – засмеялась она. - Ты всё так же уверена, что убийца женщина? – поинтересовался Максим Кириллович, не отрываясь от своего мрачного занятия. - Да. – Женя уселась на край свободного стола и закурила. - Женя! Сколько раз говорил тебе не курить здесь?! - гаркнул он. - Извини. – Но сигарету не выбросила. – Да, я уверена. И становлюсь увереннее с каждой секундой. Если она шьёт… - Шить может и мужчина, - сварливо бросил Кириллыч. Есеня открыла рот, чтобы высказать своё предположение, и одновременно с этим Женя подняла вверх указательный палец. Тут же Роднина опустила руку и кивнула, словно уступая Есене первенство. Она полистала результаты вскрытий предыдущих, оказавшихся никому не нужными жертв. - Мышьяк и стрихнин. Яды различаются. Кое-кто сказал бы, что это вообще разбивает твою теорию о том, что это один и тот же человек. Женя выразительно подняла брови и улыбнулась нехорошей улыбкой. - Знаешь, что бы я сказала этому кое-кому?.. Есеня кивнула. - Бальзамирование выполнено очень тщательно, прямо-таки на высшем уровне, Женя, - заключил Кириллыч, отстраняясь от младенца и вытирая руки о замызганное полотенце. С громким щелчком снял перчатки и, скомкав их, отправил в мусорное ведро. – Просто какой-нибудь сумасшедший ни за что это не провернёт. Знаешь, бальзамировщики древнеегипетских фараонов учились… - Ой, достаточно. – Женя отмахнулась от него. – Скажи лучше, что думаешь о способе убийства? - Отравление – однозначно. Внешне похоже на мышьяк, но нужно подтвердить лабораторно. Родина затушила сигарету прямо о крышку стола и сделала рукой жест, говоривший «я же говорила». Максим Кириллович поморщился, глядя, как она стряхивает крупинки пепла на кафельный пол. - Мышьяк, стрихнин… - проговорила, загибая пальцы, Есеня. – Яды легко определяемые, но, в то же время, их так легко достать, что сделать это может каждый: отрава для грызунов, удобрения. В крайнем случае, если бы не весь этот маскарад, - она кивнула на лежащее в лотке платьице, - даже оправдание вроде того, что ребёнок сам добрался до яда и проглотил его, сошло бы. - Ненадлежащее исполнение обязанностей – только и всего, - продолжила её мысль Женя. Взгляд её был устремлён куда-то в стену, мимо мёртвого ребёнка. – При условии, если бы ребёнка нашли и не стали спрашивать, откуда он взялся… Мощь общественного порицания, пожалуй, и то тяжелее, чем наказание за это. Между ними повисло тяжёлое, густое молчание. Потом Женя помотала головой, словно отгоняя прочь какие-то дурные мысли, и сказала: - Проблема в том, что ей было наплевать на всё это, Есеня. В смысле, на оправдания. Потому что она не считала, что оправдания ей нужны. Максим Кириллович долго смотрел на Женю, потом как-то странно хмыкнул. Есеня заметила, какой оценивающий, пристальный взгляд он бросил на Роднину. Наверняка он заметил всё: и измождённый вид Жени, и тёмные круги под глазами, которые день ото дня становились всё отчётливее, и резкие угловатые движения. Наверняка этому ветерану следствия и криминалистики не нужно было никаких объяснений, кроме того, что он видел, чтобы понять всё. - В этом и заключается метод? – Он многозначительно поднял брови. Женя не могла не понять. - Не только, - лаконично ответила она. – Пока я видела всё, что мне нужно. Когда будут результаты лабораторной экспертизы, позвони мне… пожалуйста. Поехали, - это она обратилась к Есене. – Нам теперь предстоит самое сложное. Женя ничего не понимала в маленьких детях, в младенцах – особенно. По правде сказать, это дело было её первой встречей с детьми. Для неё все эти младенцы с круглыми головками, пухлыми щёчками, вздёрнутыми маленькими носиками и тонкими волосами были совершенно одинаковыми. Словно куклы, выставленные в витрине дорогого игрушечного магазина. Женю и саму передёрнуло от подобного сравнения, – в свете расследования – но отделаться она от него никак не могла. Потому ей было совершенно непонятно, как кто-то мог в этой кукле с мёртвыми чертами лица и в непривычной одежде признать своего ребёнка. Но эта женщина смогла. И теперь она рыдала на плече у своего мигом постаревшего мужа, а старший ребёнок – мальчишка лет шести – испуганно притих, скорчившись в кресле. Есеня попыталась ободряюще улыбнуться ему, но машинально прикрыла ладонью страшные фотоснимки, когда он попытался, вытянув шею, разглядеть, что изображено на них. Женя нахмурилась: ни к чему здесь было присутствие ребёнка, тем более что мальчик был уже в том возрасте, когда был способен что-то понять. - Я… мы… - Есеня бросила беспомощный взгляд на неё. Женя только отмахнулась: сейчас даже она не могла быть грубой. Потому весь этот нелёгкий разговор ложился на плечи Есени. Та, поняв, что помощи не дождаться, прокашлялась и продолжила: - мы вам очень сочувствуем, однако… Пожалуйста, попытайтесь вспомнить хоть что-то! Женщина зарыдала ещё громче. Женя раздражённо сгребла в стопку фотографии со стола и хлопнула ими о столешницу так, что оба, муж и жена, вздрогнули. - Поймите же, - она старалась говорить как можно более вкрадчиво, игнорируя зудящее внутри раздражение и желание накричать на них, тем самым приводя в чувство, - если вы поможете нам, если дадите хотя бы какую-то зацепку, это может спасти ещё кого-то… Других детей. Мужчина как-то недобро зыркнул на Женю. Она вздохнула: наверняка он хотел сказать ей, что ему плевать на всех других детей, раз его сын нашёлся мёртвым после долгих месяцев молитв, надежд и поисков… Но его жена вдруг рванулась из его объятий и прямиком к старшему, последнему ребёнку; схватила его в объятия, крепко прижала к себе. Мальчишка даже закряхтел, а глаза его стали совершенно круглыми от страха. - Знаете… знаете, что… - прохрипел несчастный отец, ненавидяще глядя на них обеих. – Вы действительно думаете, что после того, что вы нам сообщили, мы сможем отвечать на ваши дурацкие вопросы о том, что мы делали, где мы были, кого мы видели?! – на последних словах он уже кричал. Его старший сын от испуга прямо-таки впаялся в мать. – Вы думаете, что хоть один нормальный человек мог бы после такого отвечать?! Вы знаете… знаете, как сложно нам будет это пережить?! Знаете, сколько мы уже настрадались?! Да что же вы за люди-то такие! Женя вскочила. Есеня потянула её назад, что-то нечленораздельно зашипев, но Жене попросту не было до неё дела. Как, скажите на милость, добром, мягкостью и чуткостью можно было вытянуть хоть слово у этих людей? - Если бы кто-то вот так же отказался говорить со следователями, хотя мог бы дать хоть какие-нибудь сведения об убийце вашего сына или о его возможном местонахождении? Что бы вы сказали на это, м? При слове «убийца» женщина зажала сыну уши ладонями и тихонечко завыла. Её муж тоже поднялся, стиснул кулаки, словно больше всего на свете ему сейчас хотелось ударить Женю. - Да как вы смеете?! Здесь же ребёнок! Она выругалась и выскочила в коридор, затем за дверь. Казалось, что Есеня звала её, но у неё просто не было сил вернуться сейчас в квартиру. Больше всего ей сейчас хотелось выпить или уколоться, но она знала, что должна сохранить рассудок ясным, чтобы раскрыть это дело, даже если показания из этих людей придётся вытряхивать силой. Руки Жени тряслись, когда она доставала сигарету и подносила к ней зажигалку. Гуляющий в подъезде сквозняк едва не загасил лёгкое пламя. Позади неё щёлкнул замок, открылась и закрылась дверь. - Мне нужно несколько минут, если ты не хочешь, чтобы я вцепилась ему в лицо, - выдохнула Женя. - Идём, - сказала Есеня, игнорируя её слова, - тебе стоит это услышать. Когда она вернулась на своё место, – ещё более мрачная, пропахшая табаком – отец осиротевшего семейства даже не глядел на неё Несчастная мать больше не рыдала, но по её лицу всё ещё бежали слёзы. А между ними теперь сидел их старший – единственный – сын. - Вы пришли потому, что Вани долго нет? – Он с любопытством взирал на них. Женя заставила себя улыбнуться мальчику. - Да. Нам нужна помощь твоих родителей. Он пожал плечами. - Но мама не знает… Мама ничего не видела. Когда та тётя взяла Ваню из коляски, мамы с нами не было. Брови Жени поползли вверх. Она перевела изумлённый взгляд на женщину. - И где же вы были? - Отошла в киоск за водой для Игоря, - сипло отозвалась она, кивнув на старшего сына. Есеня наклонилась к Игорю. Он робко улыбнулся ей: похоже, Стеклова нравилась мальцу куда больше, чем Женя. Что и не мудрено. Есеня потрепала его по светлой голове. - Ты сказал, что Ваню из коляски взяла женщина. Ты знал её? Мальчик с опаской покосился на отца, но Есеня ободряюще кивнула ему. - Ну… Я её, конечно, не помнил. Но она сказала мне, что она мамина подруга, а я знаю, что они все хорошие. – Его мать всхлипнула и провела рукой по его волосам, но Игорь почему-то вздрогнул. – Она попросила меня присмотреть за коляской, пока она отнесёт Ваню маме, потому что… потому что… - Потому что… - подсказала Женя. – Почему? Почему, как ты думаешь, она так сказала? - Я знаю, почему. Она сказала, - он поглядел на Женю с каким-то укором, - что малышам нельзя быть без мамы даже минуточку. Я это знаю, потому что мама никогда не оставляла Ваню, и он всегда плакал, когда она уходила. Должно быть, убитая горем мать хотела прижать Игоря к своей груди, но Женя жестом остановила её. - Если мы попросим рассказать тебя, как выглядела эта женщина, отведём к дяде, у которого есть интересная компьютерная игра, ты сможешь помочь нам? А я куплю тебе за это шоколадку! Игорь с опаской посмотрел на Женю, потом на мать. Та только кивнула, силясь утереть слёзы. - Хорошо, пожалуй, я смогу. Пока Игорь сидел, болтая ногами и откусывая большие куски от подаренной Женей шоколадки, рядом с Максимовым, терпеливо составлявшим с ним фоторобот, Женя и Есеня сидели в смежной комнате и наблюдали за ними. Женя снова курила, время от времени поглядывая на фотографии мёртвых, облачённых в старинные платья детей. - Ты действительно думаешь, что из этого что-то выйдет? – с сомнением спросила Женя. - Это ты предложила ему составить фоторобот, не я. - Ты должна была меня отговорить. Женя тихонько рассмеялась. Есеня смотрела на неё несколько мгновений, потом сказала: - Я, кажется, не в полной мере владею методом, так что мне приходится полагаться на старые добрые способы сыска. Смех оборвался. Женя обернулась к Есене и увидела сжатые в полоску губы и лихорадочный взгляд: Стеклова изготовилась к обороне. Женя знала, что теперь уже она речь ведёт вовсе не о погибших детях, а о чём-то, касающемся только их. И она уже горько пожалела, что вообще позволила Есене вмешаться во всё это. Но у неё не было никаких сил, чтобы бороться с напарницей. Не сегодня. - Может быть, это поможет сейчас, в этом деле, но… не с ним, - устало проговорила она. - Не хочу сейчас об этом, - сказала Стеклова. – Мы должны сосредоточиться на другом. В городе есть всего один чучельник, Максимов достал мне его адрес, и я съездила к нему. - Зачем это? – удивилась Женя. Отчего-то мысль о том, что Есеня делает что-то за её спиной, даже если это всего лишь касалось расследования, была ей неприятна. Есеня тоже словно бы удивилась её вопросу. - Ну, Максим Кириллович сказал, что бальзамирование выполнено безупречно, на всякий случай я подробно опросила местного умельца обо всех женщинах, которые когда-нибудь были его помощницами или просто могли наблюдать за его работой. Так, чтобы могли научиться. Их оказалось всего трое; одна умерла три года назад, одна уехала во Францию, у третьей железобетонное алиби. - А. – Женя понимающе кивнула, однако на лице её было написано скептическое выражение. – Я об этом не подумала. - Я так и поняла. Почему? - Видишь ли… Фотороботы, опросы свидетелей, вот эти твои изыскания по поводу чучельника… Всё это хорошо, но этого слишком мало, чтобы мы могли найти её. Мы должны понять, зачем она всё это делает, что движет ею. Только тогда мы её найдём. Какое-то время Есеня молчала. Она понимала, о чём говорила Женя; тому же учил её и Меглин: чувствовать. Но стоило ей только подумать о том, чтобы ловить преступницу, полагаясь только лишь на чутьё, и ей становилось дурно – это ведь было погоней за тенью, не более. А ей нужно было что-то осязаемое. - И как нам её понять? - Есть у меня одна мысль. Завтра мы наведаемся в местную больницу, и, думаю, после этого всё встанет на свои места.***
- Все эти люди имеют полное право ненавидеть твоего отца, - Есеня кивнула на внушительную стопку папок, - и полно мотивов. Они с большим трудом покончили, наконец, с разбором огромной картотеки Меглина, отсеяли тех из преступников, кто умер, сидел в тюрьме, проходил лечение в психбольницах, не имел возможности, силы воли или темперамента стать тем, кто изводил сначала Родиона, потом Женю. И всё равно список оказался слишком внушительный. А уж на проработку каждого маньяка, учитывая, что у них не было ресурсов Следственного Комитета, могли уйти… Сколько вообще времени могло на это уйти? Есене и подумать было страшно. Но, казалось, она одна беспокоилась теперь о поимке «ты меня не поймаешь»: Женя не то отчаялась, не то просто решила пустить дело на самотёк. Возможно, у неё был какой-то план, деталями которого она не собиралась делиться с Есеней, но ей бы не хотелось, чтобы это было так. Она отчего-то уверовала в то, что они спаялись в прочную команду, и не хотела ошибиться. - Будь это кто-то из них, Меглин бы нашёл его давным-давно, - лениво отозвалась Роднина, потягивая чай. – Они ведь все были у него как на ладони. - Не поняла. Ты ведь сама затеяла всё это! А теперь ты говоришь, что вся эта работа была бесполезной?! - Нет. Она не была бесполезной: в ходе её я поняла, что мы малого добьёмся, если будем ходить по этим адресам и расспрашивать этих людей. «Ты меня не поймаешь» раскидывает свои сети куда шире… Ты же видела: все эти маньяки, которых ловил отец, они передавали послания, но никто из них не мог сказать ничего по существу. Потому что не знал. Если мы обойдём и опросим их, мы, может быть, узнаем что-то. Но мы никогда не поймаем «ты меня не поймаешь» таким образом. Женя смотрела на телефон, словно чего-то ждала. Есеня хорошо понимала, чего. Но она так надеялась, что он не позвонит… Слишком хорошо помнила, что было с Женей после прошлого его звонка. Каждое слово, сказанное «ты меня не поймаешь» Жене словно низвергало её ещё больше в пучину порока и безумия, с каждым звонком оставалось всё меньше надежды как поймать это чудовище, так и на то, что Женя после всего сможет подняться. - А как мы его поймаем? – Есеня заставила Женю оторвать взгляд от телефона и посмотреть на неё. Взгляд у Родниной был пугающе отсутствующим. – Что, нам просто сидеть и ждать? - Вот именно, - живо кивнула она, - ждать. - Что за чушь?! Роднина отмахнулась, словно бы Есеня совсем ничего не понимала. - Послушай, - Есеня начинала злиться, - разве сидя на одном месте мы сможем чего-то добиться?! Родион… он вот так же ждал! Ждал и работал, а потом мне пришлось приходить на его могилу! Я не собираюсь вот так же ждать, как этот сукин сын губит и тебя тоже! Но её вспышка как будто совершенно не тронула Женю. - Я не жду, что ты будешь приходить ко мне на могилу. Если тебя это беспокоит. - Да иди ты к дьяволу! - В том и беда, Есень, - с усмешкой сказала Женя, - ты слишком вспыльчивая, слишком деятельная. Но иногда нужно просто ждать. Когда он звонит, я понимаю, что он ещё не сорвался с крючка… пусть это и даётся мне тяжело. – Она вздохнула. – Но это как рыбалка… чем глубже он заглотит наживку, тем меньше вероятности, что он сорвётся. - А ты не думаешь, что он играет в такую же игру? Тоже сидит и ждёт, пока наживку заглотишь ты? Она передёрнула плечами. - Очень может быть. Вопрос в том, у кого из нас на дольше хватит терпения, вот и всё. Какое-то время они сидели молча. Женя прихлёбывала чай, листая папку с делом о детях-куклах. Есеня просто смотрела в одну точку, забыв об остывающем чае, пытаясь переварить всё сказанное напарницей. Да, сейчас Женя действительно была похожа на терпеливого рыбака, сидящего над лункой: никакого алкоголя, никаких наркотиков, только чашка чая и работа. Много работы, полная сосредоточенность. Она не подавала виду, но явно следила за телефоном, собранная и готовая к звонку и нелёгкому разговору со своим противником. Но Есеня так же знала, что всё могло быть и по-другому. И как отреагирует Женя в действительности на звонок, одному богу было известно. Быть может, Женя и была права. Может быть, однажды терпение «ты меня не поймаешь» закончится, и он решит схлестнуться с Женей в открытую. Тогда-то наверняка у него не останется шансов – ведь Женя столько готовилась. Но он-то готовился дольше, оттачивая своё мастерство ещё на Родионе. Что, если к моменту, когда неизбежная встреча состоится, он измотает Женю до такой степени, что она станет лёгкой добычей для него, но никак не охотницей? Женя закрыла папку и поднялась. - Я иду спать. Тебе постелить на диване, или ты поедешь домой? Есеня вскинула на неё взгляд. Женя смотрела на неё с неприкрытой жалостью и снисходительностью. Она считала её слабой. Подумать только, даже после того, как Есене приходилось откачивать Женю после наркотиков и похмелья, Женя всё ещё считала себя сильнее, храбрее! Есеня тоже встала. Сегодня у неё не было никакого желания оставаться здесь. - Поеду домой, - отрезала она. - Хорошо. Знаешь, Есеня… - Есеня, уже подошедшая к дверям, остановилась; Женя не глядела на неё, рассматривая что-то у себя под ногами. – Я всё ещё думаю, что тебе не стоит в это ввязываться. Не стоит рисковать всем ради… - Я делаю это не ради тебя, - резко отозвалась она. – Я делаю это ради Родиона. Женя усмехнулась, и Есеня почувствовала себя очень глупо. - Я знаю. А ещё я знаю, что он бы этого не одобрил.***
Когда они встретились на следующее утро, ни одна из них ни словом, ни взглядом не напомнила о вчерашнем тяжёлом разговоре. Есеня не решилась спросить ничего о «ты меня не поймаешь», но, сколько бы она ни наблюдала за Женей, не могла понять, звонил ли он ей снова или нет. Роднина была чрезвычайно сосредоточена, молчалива и чрезвычайно воинственна – кажется, сегодня она и впрямь собиралась выбивать из кого-то нужные ей сведения. К облегчению Есени, она была трезва как стекло, да и не похоже было, чтобы она снова кололась или даже курила что-то крепче сигарет – впрочем, может, это и было причиной её раздражительности. Когда они подкатили к дверям больницы, Есеня подумала, что очень не завидует человеку, с которым собиралась схлестнуться в ближайший час Женя Роднина. Но оказалось, что заведующий родильным отделением больницы был не из пугливых. Его совершенно не смутили их удостоверения – поправив очки, он внимательно вчитался в каждое, затем присмотрелся к Есене и Жене, словно не до конца верил, что удостоверения принадлежат именно им. Потом он сел, поставил локти на стол и переплёл пальцы. Женя, не дожидаясь приглашения, уселась напротив него. Спустя минуту он предложил Есене сесть тоже. Жестом. Судя по его лицу, он явно не одобрял невежливости Родниной. - Ума не приложу, чем я могу быть вам полезен. - Вы не представляете, как много людей встречает нас этой фразой, - холодно сказала Женя. – И как много оказываются полезными на самом деле. - Не думаю, что я окажусь одним из них. Женя просто пожала плечами. Если Есеня хоть немного её знала, этот жест не сулил мужчине ничего хорошего. Сама же она сказала неприязненно: - Это мы посмотрим. Он тоже пожал плечами, на его непроницаемом лице легко можно было прочесть равнодушное «как угодно». - Владислав Андреевич, - Женя прочла имя, написанное на бейдже, - нам нужны истории болезней всех женщин, у которых были, предположительно, неудачные беременности или тяжёлые роды, окончившиеся смертью ребёнка. Предпочтение отдаётся тем, у кого были девочки. Период – ближайшие два-три года. Также я бы хотела получить у вас комментарии по поводу этих женщин, в смысле… личного характера. Я имею в виду, какими они вам показались, как относились к своим беременностям, к потере плода или смерти ребёнка… - Да вы в своём уме… Евгения Родионовна? – усмехнулся он, демонстрируя, что внимательно прочёл данные в корочке Жени. – Это колоссальный пласт, множество женщин… И вы думаете, что я один их всех вёл? Видите ли, я, к счастью, не единственный врач в нашей больнице. - Ну, вы заведующий. Полагаю, тяжёлые или интересные случаи едва ли прошли мимо вас. В умении препираться с людьми Жене не было равных – не считая, разумеется, покойного Меглина. Поэтому Есеня предоставила ей возможность сколько угодно ехидничать и острить, зная, что однажды это все выведет заведующего из себя – и что именно этого и добивалась Женя. Когда с него слетит весь этот начальственный флёр, они добьются любых сведений. - Вы же понимаете, что потеря ребёнка, рождён он уже или ещё нет – стресс для любой женщины. Ну… за редким исключением. Он замолчал. Похоже, он думал, что полностью удовлетворил просьбу Жени, но та склонила голову, приготовившись слушать дальше. Тут-то он начал выходить из себя. - Вы знаете, что такое врачебная тайна? Что сведения о своих пациентках я могу давать только по решению суда, а я что-то, - он елейно улыбнулся, - не вижу у вас такового. - А, вот как? – Женя вздёрнула бровь и улыбнулась тоже. – А вы знаете, что такое уголовный срок за халатность и соучастие в похищении человека, которое, к тому же, окончилось смертью похищенного? С лица Владислава Андреевича сбежала вся краска, он ошеломлённо заморгал. - Я… вы… Вы не посмеете! – заикаясь, пробормотал он. – У меня хорошая репутация, никто не поверит!.. Все поймут, что это сфабрикованное дело, чтобы меня запугать! – Теперь его голос окреп; он был уверен в своей невиновности. - Примерно полтора года назад в вашем роддоме был похищен ребёнок – девочка, мать была асоциальной, однако же… Делу этому не был дан надлежащий ход, и нам ещё только предстоит разобраться, почему… - лениво пояснила Женя. – Здешние органы об этом умалчивали; следователь, который принял заявление, уже давно уволен, а нынешнее руководство не хочет запятнать свою репутацию таким позорным делом. Теперь это расследование передано в Следственный Комитет, так что не рекомендую вам никуда уезжать… Заведующий отделением то краснел, то бледнел, и Есеня даже запереживала, как бы с ним не приключился инфаркт или инсульт. Но ленивые угрозы Жени сделали своё дело – он был, что называется, готов. Она подытожила: - Выкладывайте, что у вас есть. Ему понадобилось несколько минут и стакан воды из графина, чтобы прийти в себя и нетвёрдым шагом направиться к шкафу. Он чрезвычайно долго копался в ящике, перебирая какие-то папки; время от времени Женя покашливала, напоминая ему о них и их нетерпении. Наконец он вернулся на своё место с несколькими папками в руках. Широкий лоб его усеивали капли пота. - Вот. Не так много, да и мало в них примечательного… Не знаю, что конкретно вы ищете… - Нам нужны эти истории, - кивнула на бумаги Есеня. – Пусть для нас сделают копии. – Он кивнул, и она добавила: - что мы ищем? Ничего нормального. Женщину, буквально одержимую беременностью или ребёнком, если такое может быть. Кого-то, кто мог бы… убить ради ребёнка. - Убить? – встревожился он. – А что, она кого-то убила? Женя бросила на Есеню победоносный взгляд. - Значит, вы понимаете, о ком мы говорим? - Я? Нет, о нет… Просто… - Его глаза забегали с Есени на Женю и обратно. Похоже, он понял, что сболтнул лишнего. – Я не хочу сказать… Я никого не подозреваю. Не думаю, что она могла это сделать, нет. - Подозревать – наша работа, не ваша. Так о ком вы говорите? Он со вздохом выудил из стопки одну папку, отодвинув остальные в сторону. Открыл её, пробежался взглядом по записям. - Тяжёлый случай, надо сказать. Восемь беременностей, из них два мертворождения, один живой ребёнок, но умер через два дня, а всё остальное – выкидыши. Несчастная женщина, - он покачал головой. – Муж её не выдержал, после, если я не ошибаюсь, четвёртой беременности ушёл. Остальные были… Есеня кивнула, давая понять, что произносить это вслух нет необходимости. Женя же не шевелилась, вся обратившись в слух. Владислав Андреевич откашлялся и продолжил: - Я вёл все её беременности по её настойчивой просьбе. – Он покраснел, и Есеня поняла, что просьбы эти наверняка подкреплялись чем-то материальным. – Не думайте, что она была невнимательной или безалаберной… - О нет, она очень внимательна, - пробормотала вполголоса Женя. - Что вы сказали? - Ничего. - Всегда принимала все лекарства, витамины… Ей очень хотелось ребёнка, девочку… Она продала квартиру, переехала в маленький домик, оставшийся от родителей, тратила все деньги на витамины, хорошие продукты, остальное – на детские вещи. Готовилась. - Откуда вы знаете? О детских вещах, - уточнила Есеня. - Перед последней беременностью она пригласила меня в гости. Ну, чтобы я не отказывался вести её, хотела, наверное, убедить меня в том, как серьёзно относится к этому вопросу. - И убедила? - Ну… да. Когда всё… - он вздохнул, - сорвалось опять, я посоветовал ей взять ребёночка из детского дома. Видите ли, её организм едва ли смог бы перенести ещё одну беременность и стресс, всегда следовавший за ней. - Вы думаете, у неё ничего бы не получилось? Он кивнул. - Уверен. Я сказал об этом ей. Сказал, что кому-то… просто не суждено. Она была в шоке, сказала, что не сможет полюбить чужого ребёнка. На этой печальной ноте он замолчал. Женя повернулась к Есене. - Но она пыталась. - Что? – поинтересовался Владислав Андреевич. Но Есеня поняла её и кивнула в ответ. - Нам нужен адрес, телефон, все данные, что есть у вас, - сказала она, поднимаясь. Делать им здесь было нечего: они получили полный портрет убийцы, разве что у них не было её имени, но это было делом нескольких секунд. Владислав Андреевич покачал головой. - Не получится у вас ничего: она уехала из города. Куда, я не знаю. Да и не думаю я, что она… - Не ваше это дело – думать, - резко сказала Женя. – А из города всё-таки не уезжайте. Всего доброго. Она почти бегом преодолела три лестничных пролёта, со стуком распахнула дверь и выскочила на крыльцо. Первым делом она схватилась за пачку сигарет, вторым – за телефон. Есеня вопросительно подняла брови, но Женя в ответ только покачала головой: одной рукой она набирала чей-то номер, второй безуспешно пыталась зажечь сигарету. - Максимов! – рявкнула она в трубку. – Срочно мне информацию обо всех пропавших детях за последнее время! Младенцы, пол неважен! И поднимай своих людей! В смысле – зачем?! Работать, Максимов, работать! Обыщите все подвалы, хибары, заброшенные стройки… Твою мать! – выругалась Женя, когда сигарета погасла в третий раз, схватила её, сломала и бросила под ноги. Поднимавшийся на крыльцо мужчина с опаской и осуждением глянул на неё. – Это не тебе. Чтобы в каждую дыру заглянули, под каждый камень! Там… что-то должно быть. Положив трубку, она резко выдохнула. Есеня заметила, что руки её трясутся. - Мне плевать, что ты думаешь об этом, но мне нужно уколоться, - заявила Женя, не глядя на неё. – Иначе мне не справиться со всем… этим. - Что ты думаешь о том, что сказал нам врач? – Она постаралась перевести тему на другое. - Что я думаю? Она наверняка в ярости – последний человек, на которого она возлагала надежды, отказался ей помогать. Смотри: маленькому Ване было четыре месяца, когда его похитили, а умер он в десять месяцев. Полгода он был с нею, полгода… но она не нашла ничего лучше, чем убить его, превратить в куклу. Понимаешь, почему? - Она пыталась полюбить, но не смогла, - глухо сказала Есеня, думая о всех тех детях, которым грозила смерть. - Ага. В последний раз она обращалась к врачу около месяца назад и снова получила отказ. Сейчас она, должно быть, в полном отчаянии. И если у неё ещё есть дети, они умрут.