Путь. Одни из нас ищут его в опиуме, другие в Боге, кто в вине, кто в любви. А Путь для всех один и ведёт в никуда. Сомерсет Моэм «Узорный покров»
Машина неслась по трассе с такой ужасающей скоростью, что, Есеня была уверена, в лофте Женю будет ждать приличное количество штрафов. Если, конечно, она доберётся до дома живой: удивительно было, как при таком наплевательском отношении к правилам они всё ещё не угодили в какую-то страшную аварию. Несколько раз она пыталась одёрнуть напарницу, но Женя словно бы её даже не слышала. Или попросту не желала внимать её робким протестам. — Женя! — снова попыталась она воззвать к здравому смыслу Родниной. — Притормози, если бы что-то происходило, нас бы уже известили. Там Максимов со своим криминалистом и целая толпа из Комитета!.. — Вот именно! — Эти слова словно бы ещё больше взбудоражили её и заставили подбавить газу, хотя, казалось, быстрее эта машина уже не могла ехать. — Вот именно! Это самые настоящие варвары, они там сейчас всё испортят! Ох, не надо было мне уезжать!.. Она устало потёрла один глаз кулаком; движение это было каким-то совсем детским, не вяжущимся с этой прокуренной насквозь, покалеченной жизнью, наркотиками и безумием девушкой. Есеня была другого мнения, но, конечно, Женя и слушать бы её не стала: Жене нужно было не то что уехать из этого треклятого городка на несколько дней, а вовсе бросить это дело, все дела, лечь в лечебницу и попытаться хоть несколько мгновений подумать о себе… Никогда ещё за всё время их знакомства она не видела Роднину такой: она совершенно исхудала и осунулась, губы были потрескавшимися, волосы всклокоченными, в глазах горел полубезумный огонь, обличающий в ней не то охотника, не то жертву. Женя просто таяла на глазах. Это расследование давалось ей тяжело, а если прибавить к этому «ты меня не поймаешь» и вообще шаткую ситуацию, в которой оказалась Роднина после смерти отца… Есеню она к себе больше не подпускала. Больше она не ночевала у Жени, и когда она каждое утро по привычке приезжала к лофту, чтобы вместе с Женей отправиться на работу, она понятия не имела, как прошла ночь у её напарницы. А ночи Жени были тяжёлыми — это сразу было видно. Были ли виноваты в том «ты меня не поймаешь», тяжёлое расследование, наркотики или алкоголь, Есеня не знала. Но с каждым днём она всё больше беспокоилась за Женю. — Если ты нас убьёшь, — сварливо заметила Есеня, — то ты никогда не узнаешь, испортили ли они всё или нет. — Не убью, — вдруг весело откликнулась Роднина. По счастью, они уже оставили позади облезлую стелу с названием городка, и Женя значительно сбавила скорость. Есеня же смогла наконец облегчённо вздохнуть. Но ненадолго: трёхдневные поиски увенчались успехом, и вот они стояли на пороге какого-то погреба, из которого так и тянуло сыростью… и формалином. Женя потянула носом, прищурилась, словно пыталась что-то рассмотреть в сгущающейся под ногами тьме. — В тот раз запах формалина был слабее. — Есеня тоже поняла, в чём тут дело. — Либо больше тел… Она посмотрела на Женю, и та докончила: — Либо больше тел. Всё-таки они были неплохой командой. Родион мог бы ими гордиться. Осторожно спустившись в подвал по тёмной лестнице, они оказались в тёмном предбаннике, сыром и грязном. Но дверь из него вела в светлую комнату, покрашенную в весёленькие зелёные, розовые и жёлтые тона; повсюду были рассажены игрушки, стояла колыбель, стульчик для кормления и манеж для игр. Манеж и стульчик уже были заняты мёртвыми младенцами, разодетыми и раскрашенными; колыбель пустовала. Рядом с колыбелькой стояло пустое кресло-качалка. Женя медленно подошла к нему, едва коснулась пальцами плетёной спинки. — Это её место, — прошептала она. Но в небольшой комнате её голос разнёсся чётко и довольно громко, заставив вздрогнуть и Есеню, и троих мужчин с перекошенными от отвращения лицами. Максимов велел позвать сюда кого-то ещё, а Евгению Леонидовичу приступить к своим прямым обязанностям. — Не ждать же нам и эксперта из Москвы! — Судя по его лицу, он готов был хоть и сам заняться детьми-куклами, лишь бы поскорее отсюда убраться. Его слова заставили Женю встрепенуться. — Ничего не трогать здесь! — скомандовала она. Лицо Максимова вытянулось. — В смысле — ничего?! Женя смерила его уничижительным взглядом. — Вы своё дело сделали, спасибо. Теперь наш выход. — Ваш выход?! Да здесь полно улик и две жертвы! Наконец-то мы напали хоть на какой-то след, а вы хотите, чтобы мы — что? Просто смотрели на это? Она выдержала его взгляд. — Да, именно этого я и хочу. Если вам тяжело смотреть, вы можете… Он только отмахнулся. Демонстративно игнорируя Женю, он повернулся к своим подчинённым. — Давайте, ребята. Чем быстрее мы покончим со всем этим… — Я сказала: ничего не трогать! — почти прорычала Женя. — Если кто-то ослушается меня, ему придётся держать ответ перед высшими чинами СК, это ясно?! — Евгения Родионовна, — вступил её тёзка-судмедэксперт, — вы же знаете порядок. Мы должны… — Я знаю, что если вы хоть что-то здесь тронете, она больше сюда не придёт. А мы здесь зачем? Чтобы её поймать! Разве не так? — Она в упор уставилась на Максимова. — Мы поймаем её, если исследуем здесь всё. Отпечатки пальцев, любые следы… — Ничего не трогать! Они и опомниться не успели, — никто — как Женя рванула из кобуры пистолет и взвела курок. Среди ошеломлённых полицейских прокатился изумлённый и испуганный вздох, Есеня двинулась было к напарнице, но в испуге замерла. Глаза Максимова округлились и вылезли из орбит. — Да ты сумасшедшая! — заорал он. — Спрячь оружие и дай мне работать нормально! Катись в свою Москву и… — Пошёл ты, — выплюнула Женя. — Тронешь хоть что-то, хоть пальцем — клянусь, я прострелю тебе руку, — самым миролюбивым тоном добавила она. Он побледнел. — Да тебя судить надо! Лечить! И такой сумасшедшей доверили оружие! Расследование! Учти, — его указательный палец указал точно в грудь Жене, — я этого так не оставлю. Будет рапорт, будет… Ты у меня ещё попляшешь! Максимов смачно плюнул на пол, прямо под ноги Жене и, ругаясь на чём свет стоит, вышел прочь. Женя смерила взглядом плевок, потом подняла глаза на оперов, прибежавших на шум, и Сопина. — Это, — она указала на пол, — убрать. Если у кого-то ещё есть возражения, он может последовать за Максимовым. Можете написать хоть сотню рапортов. Всем всё ясно? — Сдержанный кивок стал ответом на её вопрос. — Работаем. Они сидели на бревне неподалёку от входа в подвал и курили. Есеня в последний раз прикасалась к сигаретам курсе так на втором, но после сегодняшней Жениной выходки она не знала, как успокоиться без них. Руки её тряслись, она то и дело поглядывала на напарницу и на дверь в подвал, а ещё на кусты, за которыми притаились машины оперативников. Жене и её пистолету удалось переломить ситуацию, Максимов в приступе ярости покинул место преступления, победа как будто бы осталась за Родниной, но Есеня просто чувствовала, что это ей ещё аукнется. — Уверена, Максимов не оставит это просто так. — Как и твой отец. — Женя лукаво взглянула на Есеню. Словно и не было этой вспышки — Женя выглядела нормальной, как никогда. Она хотела бы возразить, но не осмелилась. Она знала: полковник Стеклов воспользуется рапортом Максимова, чтобы отправить Женю на лечение или же просто удалить из органов. И после сегодняшнего она не могла бы сказать, что не согласна с ним. В конце концов, даже у Родиона методы были… помягче. — При чём здесь мой отец? — отмахнулась она. — Но разве мы не могли… Почему нельзя было сделать всё как всегда? Максимов прав: мы могли всё сделать по протоколу, а не прятаться в кустах. Почему ты вообще решила, что она придёт? То место, где нашли первый труп… — Третий, — поправила её Роднина. — Да! — Есеня раздражённо затушила сигарету о бревно и выбросила окурок куда-то себе под ноги. — Она ведь не явилась туда. — Потому что мы всё разворошили. Неужели ты действительно не понимаешь? — Она круто развернулась к Есене. — Тебя ведь учил отец! Колыбель, Есеня! Колыбель! Понимаешь? Есеня нахмурилась, раздумывая. Но голова у неё гудела от всех событий сегодняшнего дня и, к своему позору, она не могла как следует сосредоточиться. — Нет, не понимаю, — сдалась она наконец. — Колыбель — самая главная часть этой композиции! И она пуста! Значит, есть ещё ребёнок, и он должен занять место в колыбели. Значит, она должна прийти сюда ещё раз. — Ещё ребёнок? Если он у неё, значит, он погибнет! И почему… почему так долго? — Может, она борется. — Женя пожала плечами, глядя куда-то мимо Есени. — Пытается всё-таки стать хорошей матерью. Но у неё не получится, — она тоже докурила и выбросила сигарету, — и этот ребёнок тоже умрёт. — Мы должны… — Есеня вскочила. Женя ухватила её за полу куртки, потянула вниз, заставляя сесть обратно. — Ничего мы не должны. Вернее, — её голос смягчился, покоряясь укоряющему взгляду Есени, — мы не сможем. Команда Максимова проделала колоссальную работу — но бесполезную. Ты же видела: все старые адреса и контакты не работают, никто из прежних её знакомых давным-давно её не видел. Она просто исчезла — и, тем не менее, она где-то здесь. Женя оглянулась вокруг, и от слов её, от мысли, что сумасшедшая убийца может быть где-то рядом с ними, у Есени по коже прошёл холодок. Она прижала руку к туловищу так, чтобы чувствовать металлический корпус пистолета — это придало ей спокойствия. — Опрос свидетелей, соседей, отпечатки пальцев, обуви, потожировые следы… — перечисляла Женя, загибая пальцы, — всё это не работает. Не здесь. Не с ней. Нам остаётся только поддаться ей. Позволить ей сделать то, что она хочет, и только тогда мы сможем поймать её. Если же мы объявим перехват, расклеим на столбах её фотографии — она затаится, и мы её упустим. Ей нравится быть призраком-матерью с такими же детьми-призраками… так позволим же ей поиграть. В последний раз. То, что говорила Женя, было ужасно. Ужаснее было только то, что она почти наверняка была права. — Ты сумасшедшая, — шепнула Есеня. — Ага, — согласилась она, изогнув брови, — в этом-то и заключается метод, помнишь?***
Не могло быть и речи о том, чтобы возвращаться в Москву, когда по расчетам Жени они должны были вот-вот поймать убийцу. И Есеня искренне надеялась, что так и будет: в городке уже начали на них косо посматривать, а сегодняшняя, мягко сказать, размолвка Жени с Максимовым едва ли долго будет тайной для простых обывателей. И, конечно, не добавит им симпатий — а чужаков здесь и без того явно не любили. Парни из Следственного Комитета воспользовались гостеприимством местного полицейского участка, расположившись, по слухам, прямо на полу в спальниках; Женя и Есеня уехали в единственную гостиницу в городке — обшарпанное здание, требующего полной смены имиджа ещё лет двадцать назад. Но выросшая с Меглиным Женя была в принципе неприхотлива, к тому же у Стекловой сложилось неприятное впечатление, что её напарница сейчас вообще не слишком придавала значение тому, что происходило вокруг, если это не касалось работы — все её силы уходили на борьбу с внутренними демонами. Есеня, пусть любила комфорт, красоту и чистоту, в эти дни была занята совсем другим; к тому же её опыт работы с Родионом, ночёвки в подобных захолустных гостиничках и даже в машине несколько снизили её требования к рабочему процессу. Грузная тётка за неумело покрашенной стойкой обсмотрела их в высшей степени внимательно и неодобрительно. Наверняка и до неё уже дошёл слух о двух москвичках, явившихся со своим столичным уставом в их провинциальный монастырь. Доброго отношения к себе они и не ждали, но комната, которую им дали, оказалась чистой — на удивление — и даже несколько уютной благодаря кружевной салфеточке на полированном столе и вазе со свежими цветами. Из окон, правда, немилосердно сквозило, но на дворе была поздняя весна, так что было терпимо. После быстрого ужина покупной пиццей и чаем, прошедшего в полном настороженном молчании, они так же молча улеглись спать. Есеня какое-то время ворочалась, прислушиваясь к тому, что делается на соседней кровати, но Женя укрылась с головой тонким одеялом и не шевелилась. Несколько раз она с опаской взглянула на телефон Родниной, оставленный на прикроватной тумбочке, но и он молчал. В конце концов, сон сморил и её. Проснулась она глубокой ночью от странных звуков: её буквально подбросило на кровати, и первым делом Есеня потянулась к пистолету. Бросив взгляд на постель Жени, она обнаружила, что та пуста, одеяло смято, подушка сброшена на пол — словно на этой кровати кто-то боролся за свою жизнь, не иначе. Телефон исчез с тумбочки, как и сама Женя исчезла из своей постели. На миг ещё не вполне пробудившейся Есеней овладела паника: что-то случилось. Куда могла запропаститься Женя в чужом городе среди ночи? Может быть, позвонили потому, что преступница явилась, наконец, в расставленную для неё ловушку? Нет, тогда бы Женя разбудила её… Или нет? Совершенно сбитая с толку, Есеня потихоньку выбралась из-под одеяла и осторожно пошла на звук. Уже приблизившись, тихонько чертыхнулась, мысленно ругая себя самыми последними словами: звуки эти были ничем иным как рыданиями и доносились они из их маленькой ванной. Тотчас всё стало объяснимо и очень просто: и исчезновение Жени, и… телефона; Есеню прошиб холодный пот от догадки, и она про себя взмолилась, чтобы дверь была не заперта… Её молитва была услышана и, распахнув дверь, она увидела на холодном кафеле ванной растрёпанную Женю. Сложив руки на бортике ванны и уткнувшись в них лицом, она рыдала так, словно прямо сейчас, на её глазах умирал кто-то для неё очень важный. У Есени прямо камень с души свалился: плевать, что там оплакивала Роднина, главное, что она была жива и всё ещё оставалась здесь, у неё на глазах. На всякий случай всё-таки она перебрала в уме даты и не вспомнила ничего, о чём бы Женя могла так убиваться именно сегодня. — Женя… Женя! — Она опустилась на колени рядом с Родниной и потрепала её по плечу. Краем глаза заметила на кафеле рядом с Женей разбитый телефон — на этот раз вдребезги, безнадёжно. Теперь-то ей всё стало ясно. Ну, или почти всё. Женя вскинула голову чуть с запозданием, словно не сразу расслышала голос Есени. По её телу прошла дрожь, как будто её ударили током. Есеня с ужасом отметила, что зрачки у Жени были крошечными, залитое слезами лицо — бледным до серости. Выводы были неутешительными: Женя снова была под морфином. Мелко дрожащие руки Родниной и аккуратно лежащий на бортике ванны — пустой — шприц лишь подтверждали это. Она была готова вслед за Женей расплакаться, только от обиды: ничего не помогало. По-видимому, даже работа не могла теперь дать ей того, что было дороже наркотика. — Что ты наделала?! — в сердцах воскликнула Есеня. Потом, спохватившись, добавила уже более мягко: — Женя… Женя… зачем? Ты ведь… мы ведь на работе, помнишь? Что теперь делать? А если ребята прямо сейчас позвонят и скажут, что она пришла? По счастью, Роднина, похоже, соображала достаточно, чтобы понять, кто перед нею, как и смысл Есениных слов. Но она лишь печально покачала головой. — Всё это бесполезно. Поймаю её — будут другие. Один за другим, один за другим… Понимаешь? — Безумные глаза её странно блеснули. — Я не могу избавиться от них всех, а если не могу, то какой вообще смысл? Есеня пожала плечами. — Мы не можем искоренить всё зло на земле, это правда. Но никто не может. Но попытаться… — Нет, нет… — Голос Жени звучал глухо и печально. — Всех я не смогу… А если не смогу, они придут за тобой. Потом за дядей Вадимом. Потом… — Она вдруг страшно расхохоталась и выкрикнула не своим голосом: — никого не осталось! Потому они придут за мной! Он придёт! Есеня не могла понять, холодный ли кафель виной тому, что её начала бить дрожь, или её так сильно пугала её напарница. Первым порывом было просто убежать, оставить Женю наедине с морфином, пока наркотик не выведется из её крови, и она не станет более-менее похожа на себя прежнюю. Было понятно, что без звонка «ты меня не поймаешь» сегодня не обошлось, но он ли подтолкнул Женю к инъекции, или она уже была под кайфом, когда он позвонил, Есеня не знала. Несомненно было только то, что одно наложилось на другое и всё это совершенно свело Женю с ума. А ведь и впрямь в любой момент могли позвонить наблюдающие за подвалом оперативники, и если Женя явится туда в таком состоянии, она может сорвать всю операцию. Это может стоить ей карьеры, даже свободы… Нет, бросать её в таком состоянии нельзя. — Никто не придёт. — Есеня спокойно пригладила спутавшиеся тёмные волосы напарницы. Взгляд Жени метался по её лицу. — Тут только мы с тобой. И нам нужно привести тебя в порядок. Иди-ка сюда. Изловчившись, она схватила Женю за шиворот, дёрнула вверх и вперёд, одной рукой торопливо открывая кран. Женя запищала и разразилась отборной бранью, когда Есеня сунула её голову прямо под поток ледяной воды. Она беспорядочно замахала руками, но Есене удавалось как-то уворачиваться от случайных ударов. Наконец, когда Роднина угрожающе забулькала, наглотавшись воды, Есеня отпустила её и предусмотрительно отскочила прочь. Женя тотчас взвилась на ноги, ударившись при этом о кран и выругавшись; с длинных волос её стекала вода, футболка промокла насквозь. Она, казалось, немного пришла в себя, но глаза её всё ещё выдавали недавний приём наркотика. — Ты… ты что творишь?! — Прости. Прости, мне пришлось, — запыхавшись, выговорила Есеня. — Ты что, не понимаешь?! Сколько меня ни купай, всё это бесполезно! Бесполезно! Бесполезно! Выкрикнув это в последний раз, Женя вдруг ударила себя обоими кулаками в лицо. Раз и другой, а потом перепуганная Есеня схватила её за запястья, не давая ей нанести удар самой себе. — Это всё… всё из-за меня! Убивают… Я должна… должна спасти их, так он сказал. Спасти от других людей, не таких, как мы… Мы не такие, как они… — Она растерянно посмотрела на Есеню. — Он не позволит мне жить, если я поймаю её. Я должна сделать так, чтобы её не поймали. Ради тебя. И ради отца должна была… — Заткнись! — взвизгнула Есеня. Она больше не могла слушать этот бред, больше не могла видеть, что «ты меня не поймаешь» завладел Жениным рассудком. Завладел Женей. — Если ты не сможешь поймать её, то никто не сможет. Понимаешь? — Дождавшись, пока Роднина неуверенно кивнёт, она продолжила: — если ты не сможешь остановить его, то никто не сможет. — Значит, никто… Есеня всё ещё держала Женю за руки, поэтому встряхнула её так сильно, как только смогла. — Ничего не хочу слышать. Никуда не уходи. Быстро, словно от этого зависела её собственная жизнь, она метнулась в комнату к своему рюкзаку. По совету — даже настоянию — Бергича она держала там несколько заветных ампул с налоксоном*, отчаянно надеясь, что они никогда не пригодятся. Но теперь настал их час, и они были теперь единственной надеждой Есени Стекловой. Потому что Женя подошла к краю.***
Рассвет они встретили на том же бревне, где вчера курили. Мрачная измождённая Женя и сейчас курила одну за одной, словно пытаясь заменить никотином морфин. — Голова болит… — Ладонью она потёрла лоб с таким видом, словно хотела бы проломить себе череп. — У меня есть анальгин, — неуверенно сказала Есеня. В руках у неё был пистолет Родниной, она прихватила его с собой, но всё ещё не решалась отдать его законной владелице после того, что видела. Женя невесело усмехнулась. — Какой анальгин? Я сижу на морфине, кроме него мне ничто уже и не поможет. Придётся… так. Несколько минут они сидели молча. Женя вытряхнула из пачки последнюю сигарету и закурила: чиркнула зажигалка, в мутном утреннем свете пополз сизый дымок. До Есени донёсся разочарованный вздох, зашуршала сминаемая картонка. — Пистолет… дай, — Женя кивнула на оружие в руках Есени. — Никого я не пристрелю, кого не следует, если ты этого опасаешься. — Этого, — честно призналась Стеклова. — Ну так зря. А если она появится, мне что, голыми руками её хватать? Не факт, конечно, что она и пистолета испугается. Такие не боятся… — Она замолчала, глядя куда-то в пространство, и Есеня была готова поспорить на что угодно, что она думает сейчас не о женщине, которую они ловили, а о «ты меня не поймаешь». Из кустов позади неё долетел лёгкий посвист. — Эй, — окликнули их следом, — скройтесь-ка, девчонки. — Андрей, один из сопровождавших их оперативников, высунулся из-за куста. — Кто-то сюда идёт… баба какая-то. Может быть, наш клиент. Женя поспешно затушила сигарету, юркнула в кусты. Андрей что-то незлобливо сказал ей… Есеня была благодарна парням из Комитета за то, что они не задали ни одного вопроса, даже когда они сегодня явились к ним во всей красе наркотических отходняков Родниной. Может быть, ей и не следовало тащить напарницу прямо к месту преступления, но она почему-то была уверена, что если что-то и может вдохнуть в Женю жизнь и волю к жизни, так это работа. А к ним и вправду приближалась какая-то женщина. Оглядывалась, шла очень тихо, но путь держала чётко к подвалу. Женя, затаив дыхание, следила за ней. Кровь стучала в ушах, оглушая, возбуждение, предчувствие удачного завершения этой охоты пьянили её сильнее, чем наркотик, ещё не до конца выведшийся из организма. Рядом с ней точно так же неподвижно сидела на корточках Есеня. Парни за их спинами замерли, готовые к прыжку, к захвату, руки на рукоятках пистолетов. Женя нашла свой пистолет, который вернула ей Стеклова, стиснула рукоять до боли в ладони. Нельзя. Одна пуля решит всё, а стреляла Женя хорошо… Но нельзя. Пуля, смерть будет облегчением, избавлением — тем, чего такая, как она не заслуживала. «Ты меня не поймаешь» согласен был и на смерть, как если бы это тоже была помощь. Но Женя не собиралась помогать. Пока могла… Ей было страшно противиться ему, идти наперекор его желаниям и приказам, но она должна была делать это. И пока ещё могла. Для него, конечно, она прибережёт благословенную пулю — но только затем, чтобы убедиться, что он сгинул раз и навсегда, что больше не станет её тревожить. — Где ребёнок? — Из тревожных раздумий её вывел возбуждённый шёпот Есени. — Я не вижу ребёнка! На неё зашикали, но Женя, присмотревшись, действительно не заметила у женщины ребёнка — ни живого, ни мёртвого. Зато у неё в руках был белый плюшевый заяц, словно она решила побаловать детей новой игрушкой. От мысли о мёртвых малышах внизу Женю замутило. Им нужно было дождаться, пока она начнёт спускаться, пройдёт вниз, окончательно попадёт в ловушку. Тогда-то они и захлопнут её. Вокруг Жени атмосфера ненависти была такой густой, что её, казалось, можно было резать ножом. Женщина это была больной, несчастной — и, в то же время, она была самой отвратительной преступницей на её памяти. Наверное, даже картотека Меглина, собранная за два с половиной десятка лет работы с отбросами общества не могла похвастаться подобным экземпляром. Женя вновь вспомнила об отце, некстати, как всегда. Она думала о том, что бы он сказал о том, как она вела дело и как пряталась от реальности в наркотическом забытьи. О, сколько раз Есеня упоминала имя Меглина, пытаясь привести Женю в чувство… но она только злилась всегда и никогда не откликалась. А теперь вот ей отчего-то вспомнилось… — Зашла! Этот почти победный вскрик заставил Женю сорваться с места; рядом с нею бежали Есеня и парни, они все ввалились в дверь подвала, толкаясь. Кто-то оступился на тёмной лестнице, выругался. Женя же неслась, перепрыгивая через ступеньки, не обращая ни на кого внимания. Ей казалось, она слышит даже дыхание той, кого преследовала. Она была первой, кто вступил в комнату… и замерла на пороге, глядя на спокойную убийцу, качающуюся в кресле-качалке, держащую на руках обоих забальзамированных младенцев. Та спокойно посмотрела на Женю, словно она была всего лишь незваной гостьей в обычном доме, только разбудила спящих детей. От этого взгляда Женю проняла дрожь. — Следственный Комитет, — спохватившись, объявила она, и голос её был не так твёрд, как ей хотелось бы, — вы арестованы за похищение и убийство… — Не кричите так, вы разбудите малышей. Женя оторопело уставилась на неподвижные маленькие лица. Наверное, стоило играть по её правилам… Рядом с нею зазвенела наручниками Есеня, и этот тонкий звук вернул Женю к реальности. — Положите детей… Отойдите… Дождавшись, пока она исполнит указания, Женя подошла к ней. Как будто не замечая вооружённых людей, заполнивших маленькую комнату, преступница смотрела только на Женю. — Им будет холодно. Обещайте мне заботиться… — Хватит! — оборвала её Есеня. — Давай, Жень, и мы избавимся от неё. Она подошла к женщине и защёлкнула стальные кольца наручников на покорно протянутых руках. Тонкая улыбка мелькнула на худом лице. — Как жестоко… Никто из вас не понимает, что такое потерять самое дорогое. Никто. Эта пустота в душе, зияющая пустота… Если бы ты хотя бы имела понятие о том, что я чувствую, ты бы встала рядом со мной против них всех. Потому что ты такая же, как и я. Потому что ты наша. Сердце в груди Жени колотилось, как бешеное, гнев и ярость росли, множились, набухали в ней. От последних слов она вздрогнула, как если бы её ударили хлыстом. — Я не ваша! — воскликнула она. Сама себя не помня, подняла руку и ударила убийцу по щеке, отчаянно жалея, что не может, как отец, воспользоваться ножиком или даже пистолетом. Слишком много лишних глаз… Есеня бы поняла… Да и она обещала себе самой, Стеклову… Но эти обещания не помогали. Ничего уже не работало. Ей хотелось крови, хотелось видеть, как жизнь выходит из неё… Она должна была отомстить за отца и за себя… — Женя! — Кто-то говорящий голосом Есени дёрнул её за рукав. — Женя, что с тобой? Она только конвульсивно дёрнула головой, не в силах ответить. Инстинкты взывали к ней откуда-то из тёмных глубин души или подсознания. Инстинкты говорили ей, что она не убийца. Охотник, но не убийца. Как ищейка или гончая, которые только сторожат добычу для своего хозяина, не трогая и волоконца лакомого мяса. Но кто тогда был её хозяином? Тошнота вдруг комом подкатила к её горлу. Поспешно сбросив руку Есени со своего плеча, она растолкала остальных и побежала прочь, к выходу. __________________________________________________________ *Налоксон — антагонист опиоидных рецепторов, применяется при предозировке опиоидных наркотиков (морфин, героин) и вывода из интоксикации.