...И подарит жизнь

*** Им приходится купить несколько футболок и джинсы на размер больше — они болтаются на ногах Дина, волочатся по полу даже подвёрнутые и туго облегают растущий живот. Пока Сэм без конца связывается с Бобби и пытается дозвониться до доктора Карвера, Дин большей частью молчит. Спит, механически ест и пьёт — воду и свежие салаты, от бургеров его выворачивает наизнанку — и содрогается в сухих бесслёзных рыданиях, когда думает, что Сэм не слышит. — Дин… — Ну что? — Как… ты? — Сэм, краснея, кивает на живот, скрытый мешковатой футболкой, но его уже видно, особенно в профиль. — Блядь, а ты как думаешь? — Дин зло морщится, трёт переносицу, обхватывает себя руками. — Херово. Эта тварь внутри… она двигается, Сэм. — Боже. — Сэм сглатывает. — Как давно? — Почти с самого начала. — Бобби скинул координаты, где живет Карвер. Хрен знает, почему он не отвечает. Поедем так. Дин? Слышишь меня? — Угу, — рассеянно отвечает брат и кривится, как от боли. К запаху свежей травы Сэм почти привык. Как и к чудовищно зелёным глазам Дина. Тот носит солнечные очки, чтобы не пугать продавцов в супермаркетах и официанток в придорожных забегаловках. Бесформенная одежда скрывает очертания погрузневшей фигуры. Лицо Дина остаётся осунувшимся и бледным, он похудел — весь, кроме живота. Сэму ужасно хочется потрогать этот живот, и он ненавидит себя за это. Отвлекается тупым сёрфингом по интернету, редкими вылазками в безлюдные пабы и чтением египетских мифов. Импалу теперь ведёт он — Дину мешает живот. Большей частью Дин спит на заднем сидении, и даже во сне на его лице — выражение горя и недоумения: как так вышло? Как так получилось, что он, Дин Винчестер, с которого всё как с гуся вода, ухитрился совершить самую страшную ошибку в жизни, за которую не расплатиться вовек — ни ему, ни Сэму. Как же так… — Дин… — М. — Спишь? — Нет. — Я с тобой, Дин. Я тебя никому не отдам… никогда. — Был бы я ещё кому нужен, — усмехается Дин с заднего сидения — тёмный кокон в старом пледе, почти неразличимый в темноте, только запах травы и цветов выдаёт его присутствие. — В отличие от этого ублюдка, — он кивает на живот и морщится от предупреждающего укола боли. — Ладно, молчу. Скорей бы уже. — Мы в дне пути от Карвера, если навигатор не врёт и Бобби не ошибся. Мичиган, а жарища, как в Канзасе… Похоже, это какое-то проклятие, Дин. Сэм болтает чушь, косится в зеркало заднего вида. Глаза Дина мерцают в полумраке холодным зелёным светом. — Если я сдохну, Сэмми, попробуй прикончить этого сраного рогатого божка, ладно? — Молчи, придурок. Не сдохнешь. Сказал же… — Много ты знаешь о рожающих мужиках… Сэм вдруг пугается — так, что импала рисует на асфальте пустынного ночного шоссе извилистый знак вопроса, и Дин матерится, хлопая по сидению впереди. — Уже? — непослушными губами лепечет Сэм. — Уже началось? Дин? — Нет, но если ты будешь так обращаться с моей деткой, то я ничего не гарантирую. Они останавливаются на ночлег в очередном мотеле — на их пути их было столько, что все они кажутся Сэму безликой чередой одинаковых полутёмных комнат с вечно текущими кранами в ванной, щербатыми зеркалами и застиранным бельём на узких постелях. Дин чувствует себя неплохо — во всяком случае он самостоятельно добирается до номера и скрывается в уборной, пока Сэм вытаскивает из сумки еду: поздний ужин лучше, чем никакого. За водой приходится спускаться на ресепшен, где одуревшая от жары девушка молча протягивает ему пару бутылок. Ни улыбки, ничего. В углу телевизор бормочет что-то о засухе и чрезвычайной ситуации на территории Соединённых Штатов. Сэм возвращается в номер. Дин всё ещё в ванной, шумит вода, и Сэм безотчётно облизывает пересохшие губы. Душу дьяволу можно было бы продать за маленький дождь. Он тихо подходит к двери и стучится. — Дин? Ты там в порядке, старик? — Хрен знает, — доносится задумчивое, и Сэм вышибает дверь ногой, не успев даже осознать сказанное — хватило дрожи в голосе брата. Дин сидит на краю ванны, в джинсах, накинув на плечи рубашку. За спиной из душа хлещет вода, закручиваясь на дне маленькими водоворотами. Глаза Дина нестерпимо сияют — такие яркие, что невозможно смотреть. Сильно пахнет мокрой травой. — Сэмми… — только и успевает сказать он, как Сэм встревожено склоняется над ним, обнимает лицо большими ладонями. — Болит? Что? Дин… — Болит, — соглашается Дин. — Немного, но… часто. И вместо крови, судя по всему, во мне какая-то зелёная дрянь теперь. Не спрашивай. Смыл. — О господи, — Сэм лихорадочно мечется по крошечной ванной, выскакивает в комнату, на ходу заталкивая в сумку недавно вынутые вещи. — Живо, Дин, едем к Карверу. Ты ж понимаешь, что это не шутки. Дин! Брат стоит в дверном проёме, держась за косяк. Джинсы слишком свободны, он теряется в них, переступает босыми ногами, растерянный и раздражённый одновременно. — Сэмми, угомонись. В таком состоянии ты нас угробишь по дороге. Дин, тяжело ступая, подходит к кровати и неуклюже садится, выругавшись сквозь зубы. Безнадёжно смотрит на ботинки с носками, поднимает взгляд на Сэма. — Вуаля, все минусы «зеркальной» болезни, — скривившись, говорит он. — Я помогу… — Сэм опускается на пол, торопливо обувает брата, шнурует ботинки… и внезапно утыкается лбом в колени Дина, обхватывает за бёдра и по-идиотски шмыгает носом. Ему невыносимо, до чёртиков страшно, и даже рука Дина, взъерошившая его волосы, не приносит успокоения. Он поднимает глаза и упирается взглядом в живот, прикрытый полами расстёгнутой рубашки. И вдруг — не осознавая до конца, что делает — мягко касается ладонью туго натянутой кожи. В руку тут же поступает ответное движение — почти нежный толчок изнутри. Дин молчит — смотрит широко распахнутыми глазами, и в них — из-за яркого блеска — невозможно ничего прочесть. — Там ребёнок, — тихо говорит Сэм. — Там чудовище, Сэмми. Чёрный, с белыми отметинами… — Ребёнок, — упрямо говорит Сэм. — Отродье, — сквозь зубы выплёвывает Дин. И не позволяет помочь себе встать и дойти до машины. Идёт сам, покачиваясь и тяжело дыша, то и дело останавливаясь и прижимая руку к животу. — Если легче — ори, — говорит Сэм дрожащим голосом, с трудом попадая ключом в замок зажигания. — Спасибо, шеф. Воздух особенно густой, словно перед грозой, но небо настолько черно, что не поймёшь — есть ли на нём хотя бы облачко. Дин открывает окно импалы и дышит полной грудью, часто и глубоко. — Будет дождь, — говорит он без выражения. — С чего ты… — Будет дождь, Сэмми. Очень скоро. «И зацветут травы, и принесут кобылицы молока, и упадёт благословенная влага на берега пересохших рек, и подарит жизнь всему, что мертво…» У Дина чужой голос, безликий и тихий, и говорит он странные слова, но Сэм сосредотачивается на дороге, запрещая себе паниковать. Свет фар вспарывает ночную мглу, воздух врывается в открытые окна, и запах скошенной травы наполняет салон. — Он идёт, — говорит Дин за спиной и глухо стонет от боли. — Старик, не думай об этом… Дыши, ага? — Сэм бросает короткий отчаянный взгляд на навигатор — ещё пара часов пути по извилистым лесным дорогам, усеянным пожелтевшей листвой, мимо пересыхающих речушек и обмелевших озёр. Он прибавляет газу, и импала с рёвом мчится вперёд, закладывая немыслимые виражи. Дин снова стонет. — Полегче, приятель… У меня ощущение, что я в «Дискавери» во время взлёта. Сэм чуть сбрасывает скорость, но потом снова набирает — стрелка дрожит почти на пределе. Дин возится за спиной, часто дышит, матерится сквозь зубы, а потом и в голос. Воздух тяжелеет, наливается влагой, становится плотным, вязким, распирающим лёгкие при вдохе. Сэм напряжённо вглядывается в темноту, сжимая руль до белых костяшек. Шум ветра усиливается… или это просто кажется? Дин стонет, глухо, словно через силу. Шепчет что-то — не разобрать, то ли молится на неведомом языке, то ли просто несёт безумный бред. В небе вспыхивает бесшумная ослепительная молния — рогатым зигзагом распарывая густую черноту. И первый, полный боли крик Дина совпадает с внезапным ливнем, обрушившимся с небес.