Убийство образов.

      Позднее утро четверга Гильда не любила. Пациенты на процедурах, к Эмме она шла только в двенадцать… А потом она опять продолжала ждать чего-то как щенок. Харпер была проста и открыта как белый лист — если ее нет в сестринской или на втором этаже, значит, она обязательно на веранде. И так наоборот. — Гильда, посмотри, он опять вылез, да? — почти плача спросила Лесли, вертясь у зеркальца в сестринской.       Гильда оторвалась от книги, поставила палец на абзаце и посмотрела на подругу. Девушка прощупала лоб и с каждым движением лицо становилось все более и более кислым. Харпер вздохнула и посмотрела вместе с ней в зеркало. Она с улыбкой отметила, что у нее самой на лице ни прыщика, но так или иначе, у Лесли и правда появились покраснения. — Гильда… — плаксиво воскликнула Лесли, отвернувшись от зеркала. — Я же давно не подросток, почему они лезут, будто я мышеловка, а они жалкие крысы. — Лес, я же покупала тебе мазь, ты опять ее забыла? — поглаживая пальцами ценнейшие листочки в книге, усмехнулась Гильда. — Ах, тебе еще смешно, — вздохнула Лесли, отчаянно застонав.       Харпер перехватила ее руки и разглядела покраснение на лице. Прыщик только начал формироваться, Лесли придется подождать пару дней, чтобы благополучно его выдавить. Гильда надавила на него пальцем, проверяя свое предположение. Лесли тем временем, видимо, жаждала поддержки и прижалась к Харпер. Такие вспышки объятий ей всегда были важны. — Он еще болит…       Гильда Харпер встала на специальный стул и потянулась к полке. Там лежали различные таблетки или мази для самих медсестер. Ярко-желтый тюбик она нашла сразу и аккуратно спустилась обратно. — Держи, — протянула Гильда, — поддержи пять минут, он хоть кожу подсушит. — Ты ж моя спасительница! — Лесли посмотрела на нее со всей благодарностью.       Лесли потянулась обнять ее, Гильда с радостью обвила руки вокруг ее талии. Харпер уткнулась ей в грудь и приятно замурчала. Порой она завидовала подруге — пока у нее самой размер груди только-только доходил до второго, Лесли вовсю поглаживала свой четвертый. И пусть Гильда часто слышала жалобы от нее, что все это болит, сложно подобрать нужный размер и прочие ложки дегтя в таком сладком меде, Харпер продолжала блаженно прижиматься к ней и лежать на груди, когда ей только вздумается. — Ну, все, все, — пытаясь отодвинуться от таких притягательных подушек, Харпер вцепилась в книгу. — Иди работай, у тебя медосмотр двух «особенных» пациентов.       Гильда всегда имела в виду людей с инвалидностью под словом «особенные». Кто-то называл их калеками независимо от того, поражение каких частей тела у них произошло, кто-то — бесполезными. — Хочу Джесси их отдать, я так устала, — Лесли вздохнула с такой жалостью к себе, что Гильде показалась в этом наигранность. — Ей все равно опыта набирать надо… — Она новенькая, оставь ребенка в покое. — Ребенка? Ей двадцать четыре, она конечно… «А Эмме уже двадцать пять… — невольно подумала Гильда, в результате чего прослушала подругу». — …Да и ты видела, как Рей ее взглядом поедал? — лукаво произнесла Лесли, и выглядела она забавно с белой точкой на лбу и красным от смущения лицом. — Что? — Гильда удивленно посмотрела на нее, губы сам растянулись в легкую улыбку. Рей смотрел на Джесси? Когда она это пропустила? — Да, еще в первый день, когда она сюда приехала. Рифли опять начала болтать о дьяволах и проданных душах, а Рей остановил ее поток. Они посмотрели друг на друга, но Джесси так растерялась, что ушла, а Рей так в след ей смотрел… Я тогда в регистратуре была, все видела. Он смотрел на нее секунд пять, небось, на бедра, — она кокетливо пробежала пальцами по своим, слегка повиляв ими в сторону. Харпер закатила глаза. — Не делай из него извращенца, он на женщин почти не смотрит. — Гильда, он на тебя не смотрит, потому что ты замужем, — Лесли взяла ее руку, подтверждая сказанное обручальным кольцом. Гильду это не убедило. Лесли вздохнула и покачала головой. — Все мужчины любуются молоденькими красотками, и это истина. — Да, но Джесси… — протянула Гильда, задумавшись. А ведь стажерка и правда хороша, начитана, пусть ее действия иногда довольно неуклюжи. В Джесси нет как таковых изъянов, Рей и правда мог бы любоваться ей тогда. В итоге Харпер сдалась под гнетом собственных убеждений. — Ладно, ты права. Рей вполне мог смотреть на нее и, быть может, думать о свидании. Я как-нибудь заикнусь о ней при нем.       Лесли уловила настрой подруги и подмигнула, опять проходясь по бедрам руками. Гильда цыкнула, но улыбнулась еще шире. Поправив очки, Харпер поставила книгу обратно на место, к сожалению забыв, на каком месте она остановилось. В следующий раз она будет гадать, успела ли она прочитать про униполярную депрессию или она так и не сможет сравнить большую депрессию и биполярную. Однако биполярное аффективное расстройство само шло к ней в руки. Знаете, бывает так, что благодаря заболеваниям люди становятся более разговорчивыми. У Гильды такого не было, вернее, двигателем беседы с Эммой была только одна она сама. — Привет Эмма, — ласково улыбнулась Гильда.       Дверь с легким хлопком закрылась. В тридцать третьей палате часто пахло апельсинами — девочке у окна постоянно приносили цитрусовые. Сейчас запах испарился и Харпер даже удивилась. Как давно ее не навещали? Быть может, это от того, что самих девочек нет. В комнате душно, сухой воздух и нагнетающая тишина. Харпер могла уловить даже жужжание мухи в этой тишине, продолжавшейся полторы недели.       Только Эмма, сидевшая на кровати у стены, рядом со своей тумбочкой, слегка вздрогнула. Она сидела лицом к Гильде и, видимо, ранее теребила кончик волос — рука застыла в воздухе около уха. Покосила на нее взгляд, но даже не подняла голову. Харпер продолжала стоять на месте, будто ждала чего-то. Однако ждать ей нечего — двигатель есть она сама. — Эмма, доброе утро, — Гильда еще раз позвала ее, но она упорно игнорировала и, казалось, даже не хотела опустить руку.       Единственным движением, признаком жизни были босые ноги, что бесцельно болтались в воздухе слабо и на последнем издыхании. Пол был холодный, но Эмма всегда снимала носки и ходила по нему так, словно он с подогревом. «Потому что она с северных штатов, — ответила на не озвученный ее головой вопрос Гильда. Будто она оправдывает симптомы болезни вместо того, чтобы дать Эмме теплые носки. — Она не примет, закричит и отстранится».       Харпер не показалось, что Эмма сейчас очень напряженна. Ее рука, которую она так упорно держала, была перебинтована от локтя и до середины руки. Остальное скрывала кофта, но, Гильда уверена, бинт продолжался почти до плеча. — Что? Опять? — грубо воскликнула Эмма, скребя зубами. — Эмма, я прихожу к тебе через день, — Гильда села рядом с ней на стул, потрепав колени. — Мы занимаемся уже не первую неделю. — Лучше бы не занимались вовсе. Опять увела этих двоих, в чем твой единственный плюс.       Гильда знала ее отстраненность и ненависть наизусть. Сейчас стоит помолчать пять секунд, вздохнуть и открыть папку с ее характеристикой. Сделать заинтересованный вид, будто впервые видит ночные заметки от Лизи, и посмотреть на нее с не наигранной жалостью, а со всем спокойствием, непоколебимостью. Харпер порой было так больно, что к Эмме, ее рыжим как осенние листья волосам и давно тусклым глазам приходилось обращаться так равнодушно. «Но если ты только позволишь себе… — предостерегала себя Харпер, сжав ручку двумя пальцами». — Эмма, мне рассказали о твоих криках ночью, — она поставила мягкий голос, совсем без дрожи или заиканий. Прошлась по корявым, расплывчатым записям Лизи и опять посмотрела на Эмму. — Мы можем поговорить об этом. — А о чем говорить? — она невесело усмехнулась и чуть приподняла голову. — Почему ты кричала? — Гильда упорно пропускала ее взгляд, полный отчаяния, которое выльется наружу в виде очередного приступа через некоторое время. Быть может, скрасить это можно хотя бы разговором? Харпер надеялась, хотела все бросить, но продолжала надеяться. — Тебе приснился кошмар?       Эмма посмотрела в сторону, правая, забинтованная рука дернулась, будто она держала сигарету. Томпсон посмотрела на кисть так небрежно, на два пальца, между которыми не было табака в обертке и нервно встряхнула ей. Глаза чуть дернулись, стоило Томпсон напрячь память. — Быть может, — она продолжала смотреть в сторону и мотать рукой, будто хотела избавиться от неприятных ощущений, — потому что мне приснился наш диалог, поэтому и кричала. Лучше дай покурить, не трепи нервы. — Эмма, мы не даем пациентам сигареты, — спокойно ответила она, записывая в карточке пациента очередное «Депрессивный эпизод: медленная регрессия симптомов в форме капризов»       Томпсон чесала кисти рук яростно и со злостью, а Харпер лишь молчала. Смысла останавливать ее нет — от повязки всегда руки чесались еще сильнее, но не забинтовывать их было нельзя. Было это для безопасности пациентки или медленное самоубийство было невыгодно больнице, она не знала. Вообще, сложно понять, что в голове у людей высших статусов до тех пор, пока сам не будешь отдавать приказы. — Лучше бы вместо разговоров как раз давали травку, — бросила Эмма. Она поддалась назад, тускло смотря вперед. — Сколько мне еще сидеть в этом захолустье? — Осталось совсем недолго, — пыталась обнадежить ее Гильда, хотя лечение было распланировано еще на месяц. После этого у Эммы тест, и, если он подтвердит прогресс, она будет сама посещать родственников. — Если ты сможешь рассказать, с чего начался твой день, то время пребывания сократится еще больше.       Томпсон вздохнула, смотря на Харпер так, словно давно разгадала все ее секреты. Гильде стало некомфортно от этого настойчивого взгляда, но она не собиралась сдаваться. Они смотрели друг другу в глаза до тех пор, пока Эмма не сморщилась и не отвернулась. — Гильда, хватит, — Эмма затеребила руку еще сильнее, пытаясь чуть ли не разорвать повязку. Харпер равнодушно смотрела на эти попытки, потому что бинт был повязан в четыре слоя — все уже давно знали, с кем имеют дело. — Мы обе прекрасно понимаем, что я тут застряла навечно. Хватит делать вид, что я этого не понимаю. — Я могу показать тебе даже план лечения, у тебя почти нет никаких процедур, только таблетки, — Гильда приподняла листок с подписью самой миссис Адамс, что Эмме противопоказаны любые процедуры, исключениями которых является диагностика эпилепсии раз в месяц. — Поверь, дорог… Харпер поджала губы, словно хотела остановить себя, но Томпсон сделала это раньше. — Не смей звать меня «дорогой», — выдавила Эмма сквозь зубы, остановив попытки сорвать бинт.       Так больше продолжаться не могло, Эмма слишком упорно отодвигается от Гильды, стоит той хоть немного сделать шаг вперед. Будто они на весах и должны постоянно удерживать равновесие, держась далеко друг от друга. Наверное, поэтому Гильда была с ней предельно осторожна, но сейчас чуть ссутулилась. Неужто она не выдержит? — А что-нибудь новое произошло с твоими подругами? — она завела последнюю тему, которую ей было позволено спрашивать самой Эммой, но в ней Харпер проигрывала каждый раз. — Они мне не подруги. Одна вечно плачется, вторая, — она еле сдержалась, чтобы не усмехнуться с горечью. От улыбчивой Эммы, которую помнила Гильда так тонко и искренне, осталась только горькая усмешка и редкий бешеный взгляд, — пф, вторая только ей поддакивает. Они никогда не постигнут того, что творится в моей жизни, нужды общаться с ними мне нет.       Сопалатницы были такими же скучными и унылыми — обе с униполярными депрессиями. С ними было сложнее работать, так как настроение всегда оставалось в одном «полюсе» — девушки всегда были вялыми, напуганными и беспрекословно выполняли любые другие поручения.       Эмма была совсем другая — ее депрессивный эпизод был длиннее, чем маниакальный и Гильде было особенно больно от разговоров в стадии полного отчаяния. Эмма могла бить себя головой об стену в этом состоянии и Харпер совсем ничем не могла ей помочь. «Ты никогда не могла помочь ей в той мере, в которой могла, — отчитала себя однажды Харпер и только потом поняла, что ничем не лучше подростка, который винит себя за прошлое. Ей стало так стыдно перед самой собой, ведь она ломается не от осязаемого настоящего, а от воспоминаний». — И что же творится в твоей жизни? — вполголоса спросила Гильда, спиной чувствуя мурашки. — Шрамы, — она произнесла это с долей насмешки. Гильда сразу поняла, о чем она хочет сказать. Эту тему Харпер ни за что не завела бы с ней сама. Быть может, она не единственный двигатель в этом диалоге? — Шрамы безлики. — Что ты имеешь в виду? — Смотри, — она лукаво посмотрела на нее, но в глазах даже не отразились блики от лампы. А ведь Гильда помнила их зелеными и красивыми.       Она задернула левый рукав с ярко-розовыми, тонкими и широкими шрамами, парой маленьких пятен-ожогов. У Гильды внутри давно ничего не сжималась — эти шрамы она видела не в первый раз. Особенно хорошо она помнила тот большой шрам под локтем — Эмма сильно упала и проехала по асфальту рукой. — Ни волос, ни морщин, — она прошлась по ним пальцем и Харпер могла почувствовать их выпуклость и совсем другую текстуру ткани. — Они ничего не говорят об их носителях. — Я думаю, они наоборот открывают нам часть человека, будто мы открываем шкаф с костями. Мы познаем о нем что-то, его слабости и боль, — тихо предположила Гильда, будто боялась спугнуть ее. — Но стал бы он делать это, если бы ничего не скрывал? — Томпсон поддалась вперед, смотря на нее так, будто намного лучше понимала происходящее. В этот момент Гильде стало не по себе — Рей часто предупреждал ее не давать слишком много воли больным. Но как она могла сдержать пациентку в этот момент? Момент чистой откровенности. — В этом и причина — мы бежим от чего-то. Всегда. — Но есть другие пути, поэтому ты здесь, — Гильда пыталась поймать ее взгляд, ведь в пик ее слов можно повлиять на все происходящее.       Но Эмма замолчала. Ее порыв резко пошел на спад, напряженные руки ослабли, и она опять облокотилась назад на подушку. — Да, есть, — Томпсон не смотрела ей в глаза и заметно поникла. Глаза опустились, губы скривились от воспоминаний. — Но я в жалких попытках накачать меня чем-нибудь ничего не вижу. — Просто твое лекарство в таких упаковках, — покачала головой Гильда, вспоминая, что любой ее препарат, кроме седалита, был в ампулах.       Темно-синей ручкой Гильда, не смотря, написала в характеристике «Регрессия симптомов подтверждена». Эмма разрывалась между двумя состояниями — остатками депрессивного эпизода и началом маниакального. Харпер должна быть рада, ведь теперь она сможет нормально поговорить с Эммой, но и тут есть свои неприятности, с которым Гильда вынуждена бороться. — Как насчет сменить препарат? — она вытянула вперед вторую, правую руку с потрепанной, но непобежденной повязкой. Часть руки виднелась, и от этого вида стало не по себе. — Жаль, она не развязывается, ты бы видела этот рассадник фиалок. — Эмма, недавно мы брали у тебя анализы, конечно, синяки от игл у тебя остались, — Гильда пожала плечами, будто сама давно не видела в этом ничего такого.       У пациентки всегда брали все анализы сразу, потому что от вальпроевой кислоты мог поменяться состав крови — причем это могли быть изменения как в артериальной, так и в венозной. Гильда знала, что у Эммы остаются даже маленькие синяки от сбора капиллярной крови из пальца. Такова реакция на малейшие повреждения ее кожи.       Вспомнить бы, как однажды Гильда случайно поцарапала Эмму своим браслетом, надевая ей сережки на уши. «Сейчас не время для ностальгии, — отрезала Харпер, делая глубокий вдох и выдох так, чтобы Эмма не заметила».       Гильда только недавно заметила их схожесть. Смотря на эти попытки совладать с собственным БАРом, природу которого не понимаешь, Эмма рвалась между радостью и гневом также, как мысли Гильды метались во время их встреч. — Тц, — Эмма отвела взгляд в сторону при виде этой картины и невесело хмыкнула. — Всегда ты так, строишь из себя не пойми кого. И как я раньше могла с тобой общаться?       Харпер проглотила слюну, накопившуюся во рту, и с силой, крупицы которой она цепляла пальцами, посмотрела на Эмму. Пациентка непоколебима как раньше, с огромной тяжестью, одним лишь взглядом выжигала на груди Харпер «Это все ты». — Эмма, в тот раз я совсем не хотела этого, — желания погружаться в тот сентябрьский день, когда мороженое стоило по пять центов, а подростки еще не катались на роликах, не было. Харпер с глубоким раскаянием вспоминала ту ситуацию. В моду входили классические костюмы для бизнес-леди, береты… — Тот? Интересно, какой же? Имеешь ввиду самый первый? — на лице появился оскал, лицо приобрело безумные черты. Эмма обычно не устраивала представления в депрессивный эпизод. Значит, Гильда задела ее за остатки живого прошлого. Гильда отчетливо видела, как Томпсон наигранно облокотилась обратно на подушку, но пальцы ног сжались, контролируя то ли злость, то ли обиду. — Ох, не волнуйся, мне почти не больно. — О чем ты? — Гильда нахмурилась, потому что самый больной удар был только однажды. Самый первый раз? Неужто… — Самые первые удары воды в мою спину, — произнесла она сквозь зубы и Харпер не успела даже вздохнуть. — Знаешь, это довольно больно, когда из пожарного шланга в тебя пускают струю воды. Больно так, что плачешь. — Эмма, они просто поставили тебя слишком дал-леко, — в тот момент, когда голос Гильды дрогнул, она остановилась. Немедленно накрыла рукой грудь, потеребила пальцами цепочку на шее и встала. Эмма ядовито усмехнулась, но сама не смогла сдержать накопившиеся за тот момент слезы. Всхлипнув, Эмма удобнее устроилась на подушке, пальцами водя по левой руке рядом со шрамами, сделанными около двух месяцев назад. Харпер ни в коем случае нельзя поддаваться мыслям, нельзя. Холодный голос, будто мрамор, раздался в комнате. — Если тебе больше нечего сказать, я пойду.       Но беда мрамора в том, что трещины были нарисованы легко смываемой гуашью, а не образованы со временем.       Гильде показалось, что именно это сейчас была готова сказать Томпсон. — Давай-давай, — но пациентка лишь тряхнула головой, оставшись неподвижной, быстро вытирая слезы.       Выйдя за дверь, Гильде хватило трех секунд, чтобы опереться о стену и прикрыть лицо рукой. Кошмар двухмесячной давности оставался в ее душе потрясением еще очень-очень долго.       Эмма упала на пол спустя три минуты. Она изо всех сил держалась за ручки в кабине, но сжатое тело пробила струя. Харпер хватило мгновения, чтобы услышать крики, затем плач навзрыд, который был слышен даже сквозь шум воды. Судорога пробила тело Томпсон, из-за чего она, голая и беззащитная, упала на пол. Руки сжали грудь, она начала нещадно царапать себя. — Вы что творите? Она сейчас задохнется! — Гильда, проходившая мимо, ворвалась в кабинет и силой оттолкнула санитара. Тот не успел вставить и двух слов. — Эмма, дорогая… — Не зови меня дор… — выдавила Эмма, продолжая сжимать и напрягать все тело.       Это был первый раз таких процедур у пациентки, из-за чего случился приступ эпилепсии. Тысячный на памяти Гильды и лишь десятый на памяти больницы. — Нужно держать себя в руках, — прошипела Харпер, восстанавливая дыхание.       Гильда ненавидела те моменты, когда ее голос дрожал при пациентках. Это значило, что сейчас нужно помогать вовсе не им, а самой себе. Психиатр не мог позволить себе такой роскоши на работе, ведь все силы непременно уходят в людей.       Харпер продолжала держаться за стену, сдерживать порыв закричать и заплакать. Она сжала руку в кулак до мучительной боли, словно Эмма сейчас она и ей хочется вывернуть кожу наизнанку. Проверив, все ли бумаги на месте лишь мельком, будто разбросать их по полу ей ничего не стоило, Гильда крепко сжала их подмышкой. «Нужно успокоиться, — твердил ей разум настойчиво и прямо, однако разместить руки в воздухе было так же тяжело, как вынуть нож из живота. Нужно сделать быстро и резко».       Несмотря на картинки с садом, красным велосипедом и почтовым ящиком с бабочками, Гильда закрыла глаза и сделала глубокий, ровный вдох. Медленный, плавный выдох и заново. Сильно зажмурившись, она простояла так около полуминуты и только потом, освобожденная от мыслей, открыла глаза. Дежурный смотрел на нее с долей сострадания — несвойственная им мягкость. — Миссис Харпер…? — Все хорошо. Позови девочек обратно, пожалуйста.       Она поспешила спуститься вниз и найти квадратный метр на веранде, где ей хватило бы сил поговорить с собой и выяснить все ошибки собственного поведения. Могло показаться, что работа задевает ее личное, драгоценное, и, как бы то ни прискорбно, но так и было.       Каменная широкая лестница встретила ее потоком стажеров. Не обращая на них внимания и держа папку в одной руке — другой она держалась за перила — Гильда решила просто считать ступени, чтобы отвлечься от собственных историй, рассказанных в листах папки.       Первая, вторая, третья, пятая, седьм… — Ох, Гильда, как хорошо, что я тебя встретила! — кто-то аккуратно взял ее за плечо, вырывая из счета. Харпер сбилась, но посмотрела на человека как обычно, мягко. Это оказалась Джесси. Она трепала одной рукой прядь волос, с ярой надеждой смотря на Гильду. «До тех пор, пока ты не представишь, что все хорошо, хорошо не будет, — как мантру, читала Гильда». — Что-то случилось? — вытянув ее из потока людей, Гильда спустилась вместе и придерживала за рукав. — В общем, — она замялась, топчась на месте. — Мне поставили обертывание простынями нескольких пациентов, а я боюсь одна идти. Сходишь со мной? — А дежурные? Они же стоят там как раз для того, чтобы помогать. — Ну, ты понимаешь, — Джесси посмотрела ей в глаза, а потом вниз, словно намекала на внешний вид. — Мне просто надоело, что они смотрят на меня так жадно и совсем не скрывают этого.       А сама стажерка выглядела совсем растерянной. Харпер думала, что с формами Джесси взгляды будут, но мыслей о дискомфорте у нее самой никогда не возникало. Быть может, с момента официального замужества все дежурные просто потеряли любой интерес к ней? Хотя, на фоне Джесси, Гильда по пятибалльной шкале тянет лишь на тройку. Особенно в компании совершенно разбитого вида, несмотря на вымученный бодрый взгляд. — Как насчет не обращать внимания? — Гильда теперь совсем невесело рассматривала фразу Лесли про мужчин. — Они не тронут тебя, это запрещено на работе и все об этом знают. — Знаю, но мне так не нравится с ними работать. Трогать нельзя, но говорить то можно, — она поглаживала прядь волос, слегка надув губы. — Не хочу отказывать всем подряд в приглашениях на свидания. Я сюда пришла работать, но совсем не иметь дело с мужчинами.       Она говорила искренне и так убедительно, что Харпер сдалась. Она всем сердцем ненавидела кабинет гидротерапии, старалась избегать его, но если Джесси станет от этого хоть капельку лучше, стоит пойти. Все-таки, кого она сейчас будет звать, как не ее? Зои? Нет, Зои уже саму тошнит от постоянных переходов по этажам. — Ладно, только ненадолго. Сколько там человек? — решив оставить собственную терапию на потом, Гильда взяла ее под руку и пошла в правое крыло к лестнице на нижний этаж. — Десять. Миссис Адамс сказала, что замотать их около получаса каждого. Если будем работать вдвоем — по пятнадцать минут. — Отлично.       Джесси неуверенно открыла дверь, где два санитара уже сторожили десять пациентов. Несколько из них беспечно глядели по сторонам, грызли ногти или кожицу вокруг. Кто-то, наоборот, сидел в каменном позе и даже не повернул рукой на звук скрипящих дверей. — Спасибо, что подождали, — Джесси неловко кивнула. — Вы вдвоем справитесь? Миссис Харпер, я не думаю, что… — Я прекрасно знаю, что с ними делать, — Гильда уже начала помогать одному мужчине снять верхнюю одежду, пока стажерка подогревала простыни.       Простыни должны быть чуть ниже температуры воздуха — около пятнадцати градусов Цельсия. Пациентов заматывали полностью, однако через некоторое время их укрывали термоодеялами. — Так, а теперь подними руки, — командовала Гильда пухлой женщине, что смотрела на нее донельзя любопытно. У нее это была первая процедура, судя по всему. — А зачем? — Сейчас увидишь, — монотонно отвечала ей Гильда, следя за уже подошедшей Джесси. Харпер кивнула стажерке и та взяла низ простыни. — А если я не хочу? — выгнула брови женщина. — Надо, дорогая, — Гильда сказала это по привычке, но именно сейчас от этого в животе образовался комок.       Женщина медленно подняла руки вверх и дрогнула — в ту же секунду Джесси накрыла ее холодной мокрой простынею, заставляя сжаться. Женщина не успела даже отреагировать в полной мере — ее руки положили обратно и укрыли уже полотенцем. — Так, женщины лежат по десять минут, мужчины по пятнадцать, особенно те две койки, верно? — бубнила себе под нос Джесси, промачивая в длинном тазике последнюю простынь для женщин.       Гильда до самого конца не хотела признавать, что ей страшно находиться тут. Слышать крики ей будет невыносимо, хоть стены и уплотняли совсем недавно. Даже сейчас можно почувствовать вибрацию пола от шагов, а при падении… «За что это, за что?» «Я не знаю, дорогая, — ответила сама себе Харпер, укладывая последнюю девушку на кушетку».       Все больные были уложены, когда Гильда расслаблено упала на стул для дежурных. Она решила задержаться на пару минут и поговорить с Джесси о Рее. В то время стажерка подошла к последнему больному. Мужчина средних лет с густыми грязными волосами уже лежал с вытянутыми руками вверх, зная, что за процедуру он проходит не первый месяц. Гильда не говорила с ним, но он чесал руки слишком сильно — краснота была видна даже с такого расстояния. Неужто теперь все напоминает ей об Эмме? «Так, это пора заканчивать, — Гильда собралась с мыслями и лучше устроилась на стуле». — Джесси, как тебе в больнице? — не выдержав, спросила Харпер, стараясь занять себя мыслями о друге и подтолкнуть такую красотку, как Джесси, к нему. Ну не будет же он до старости одинок! — Ну, не считая мужчин… — она говорила вполголоса, будто боялась разбудить тех, кто быстро засыпал даже под холодными простынями. — Меня все устраивает. Миссис Адамс строга ко мне, но я думаю, это из-за недостатка моего опыта. — Она и меня недолюбливает, — пожала плечами Гильда. — Слушай, ты, наверное, уже слышала о Реймонде, да? — сразу спросила Харпер, чтобы не терять время. — М? Ну… — Гильде показалось, или Джеси отвела взгляд не просто так? Девушка подошла к Харпер и села рядом. — Ты про загадочного мистера Коттона? — Не такой он и загадочный…       Гильда и сама была из тех, кто в первые минуты знакомства видела в нем одни лишь загадки. Он был немногословен, холоден и часто не отвечал на вопросы. Созваниваться по вечерам они начали только через полмесяца. Наверное, Харпер не была бы таким близким другом Рея, если бы не ее упорство. — О нем иногда заикаются остальные стажеры, — она облокотилась на спинку стула, но, несмотря на законченную работу, тоже не торопилась уйти. — Мне некоторые первым делом сказали про него, что раньше… — Джесси, не надо, — Гильда покачала головой. Она обещала Рею не говорить об этом без его ведома — в ее понимании его личное оставалось его личным. — Я все знаю, но считаю эти предположения полным идиотизмом. У него нет родственников-каннибалов, не течет голубая кровь, говорю сразу, — она слабо усмехнулась. — Ну, в такие бредни вряд ли кто-то серьезно верит, — усмехнулась Джесси. — Мне кажется, он довольно хороший человек. Рифли все возмущалась недавними приезжими, а он поставил ее на место тремя словами. — Да, он может, — Гильда не сдержала усмешку, ведь тоже видела в Рифли минимальную долю компетентности. — Ты с ним уже работала? — Нет, мы только взглядами пересекались и говорили «Здравствуйте», — Джесси мило улыбнулась, поджав губы. — Не знаю, он уступил мне место в столовой… — Ты можешь ему доверять. В следующий раз, если встретитесь и тебе нужна будет помощь, можешь смело просить его. Знаешь, можно даже… — начала Гильда, широко улыбнувшись, что даже узел в животе развязался и она начала думать о том, как бы выглядела их пара.       Внезапно раздался крик. Шум воды тут же заполнил всю соседнюю комнату. Харпер застыла, смотря в стену. Кто-то начал рыдать, обрывки этих криков вонзались глубоко в подкорку, соединялись и дополняли старые картины. Несколько пациентов зашевелились, Джесси вскочила их успокаивать. — Тихо-тихо, все в порядке. Гильда, помог… Гильда!       Харпер на тот момент встала, но ноги ее подкосились. Джесси не успела дойти до нее, когда Гильда закрыла лицо руками. Сердце бешено забилось, перед глазами кадрами промчались всевозможные вариации, кто там может быть. Крик был женский — быть может, это бедняжка Клара? Или даже Анна, сидевшая совсем недалеко. Эмма… При мысли о ней Гильда закрыла рот рукой. Спазм в животе и ощущение надвигающейся рвоты сбило ее с мыслей. — Прости, Джес… — не договорила Гильда, и, чуть пошатнувшись, выбежала из кабинета. «Крики… Слишком много криков. Довольно плакать! — неслось Харпер в голове, идя куда-то влево».       Перед глазами все мутно, нет сил отдышаться, а голос все еще звучал где-то в отдаленных уголках зала. «Не зови меня «дорогая» «Эмма, пожалуйста…» «Аккуратнее, Эмма!» — Хватит, — Гильда чувствовала, как ее разрывало на части, слезы сами лезут из горла.       На углу, где не стоят дежурные, Гильда не нашла сил и села на пол на колени. От чувства незащищенности она обхватила голову руками и прижала к коленям. Ей стало невыносимо в собственном теле, хотелось забыть собственную мягкую и ровную кожу, рубцы на другой левой руке и — Гильда помнила это более чем отчетливо — два глубоких шрама на правом бедре.       Харпер была самой настоящей девушкой, живой и веселой. Она любила книги и красивые украшения, которые можно нацепить на шелковистые волосы. А Эмма… Эмма была совсем другой — изуродованной двадцатипятилетней девочкой с биполярным аффективным расстройством и полем фиалок на руках. — Что же со мной такое… — выдохнув от слез, спросила шепотом она, подняв голову и увидев взволнованных дежурных, идущих в ее сторону. «Я так верила, что, приехав сюда и став психиатром, спасу ее, но на секунду забыла, — пронеслось в мыслях Харпер, когда девушка в белом халате тянула ей стакан, — я забыла, кого на самом деле надо спасать».