Убийство образов.

— Тут всегда так тесно? — глухо спросил Реймонд, пока на его руке крепили сфигмоманометр. — Тут довольно уютно, когда находится пара человек, — ответила Лесли, по иронии обстоятельств спиной упираясь в Зои.       После обеда у сестринской построилась небольшая очередь из пациентов, которым таблетки давали по три раза в день. Зои отдавала таблетки ловко и прямо в дрожащие руки людей. Шум, постоянные щелчки коробочек и одинаковое «Выпей» начинали сводить Коттона с ума, хоть он здесь только полминуты. Реймонд и рад уйти отсюда, но Адамс настояла на проверке артериального давления после каждого приема еды вплоть до конца смены. «И как Гильда может сидеть тут часами? — спрашивал себя Реймонд, разглядывая десятки лотков с разноцветными таблетками. — Шум, постоянно кто-то мимо пройдет, еще пахнет постоянно одной химией, — рассматривая коробочку с подписью «Пиразидол», Реймонд вздохнул, в очередной раз неприятно сморщившись». — Сто десять на семьдесят девять, — пробубнила Лесли. — Низковато все еще, но уже лучше. — Могу идти? — самостоятельно снимая жмущую повязку, Коттон торопился выйти из некомфортных условий. — Какой-то ты сегодня совсем гнилой. Может, тебе еще на пару дней слечь? — убирая тонометр, Лесли пристально посмотрела на него, будто тянула время или правда была готова позаботиться о нем. — Лесли, это не отменяет того факта, что я должен работать, — вздохнул Реймонд, сразу встав с тонкой табуретки. Сегодня она казалось созданным не для него, чрезмерно уменьшенная, некомфортная. Внешние факторы влияли на него самым пагубным образом и атаковали со всех сторон — слух, обоняние, зрение. — Посмотри в окно, там такой кошмар на улице.       На улице было душно, хотя небо еще с утра застилали тучи плотным слоем. Синоптики не заикались о дожде, предвещая теплую сухую погоду, еще больше изводившую людей с улицы. Конечно, в самом помещении было не лучше — сейчас как никогда требовалось пространство для доступа к кислороду, рукам хотелось размахнуться, но никаких надежд Реймонд не имел. Сейчас получасовой отдых и снова бегай за пациентами на своем этаже, потому что Мет точно спать не собирается. — Ну, погоде свойственно меняться, — Лесли итак знала про аномальное потепление в их районе. Она неожиданно встала и ткнула пальцем Коттона в грудь, — и твоему настроению тоже! Так что хватит киснуть и…       Реймонд посмотрел на нее так, словно видел в ней еще одну умалишенную и вышел из комнатки. Лесли не пошла за ним — она никогда не будет пытаться помочь людям в тех проблемах, где совсем ничего не понимает. Однако Коттон тоже ничего не понимал, еще с момента обеда Нормана несколько дней назад. «Ты что это думал сделать? — звоном отдавалось в голове, а ощущение опасности возникало каждый раз».       Реймонд никогда не тратил послеобеденной время, называемое «отдыхом», на себя. Для него всегда найдут какое-нибудь дело, будь то разбор бумаг, помощь в покраске стен и прочие мелочи больницы. В такие моменты Коттон был не единственным, кто завидовал женщинам и врачам, проводившим преимущественно операции и ЭСТ. Некоторые из медсестер танцевали в это время, кто-то из докторов таскал из библиотеки книги или фрукты из столовой.       Сама миссис Адамс ругала их, отчитывала так, будто они не позаимствовали яблоко с одного стола для пациентов, а вырвали его прямо из рук. Удивительно, как эта женщина могла ругать самих врачей, что позволяют себе зариться на имущество, оплаченное государством. «Странности, какие-то противоречия окружают нас со всех сторон, — подумал Реймонд в одно из таких происшествий. Ведь это та самая миссис Адамс, которая не видит в пациентах ничего больше, чем охотник в зайцах».       И даже сейчас, смотря на Беллу, Реймонд вскинул брови и покосился вниз, чувствуя себя великаном по сравнению с маленьким стулом в кабинете. — Миссис Адамс, может, все-таки доверить это Гильде? — нервно крутя шариковую ручку, ответил Реймонд, придавая голосу стальную надежду.       Его вызвали в два часа дня, перехватив у порога собственного кабинета и потащив в другой. Реймонду, услышав номер «тринадцать», хотелось тут же закатить глаза. Когда его жизнь успела превратиться в круг под названием «Норман Паттерсон»? Что он сделал не так? Мальчик изводил его попыткой разговоров, причем абсолютно неинтересных — имейте ввиду, Реймонд часто врет сам себе — и ненужных. — У нее есть другие пациенты, помимо 20194, впрочем… — покрутив сигарету пальцами, она еще больше перевалила на один бок, локтем упираясь на стол. Не найдя слов, она направила сигарету прямо. — А вообще, не забывай, пожалуйста, это твоя работа.       Окно было распахнуто настежь, отчего легкие прозрачные шторы развевались на ветерке: единственном источнике свежего воздуха. Несмотря на это, Адамс дымила тонкой сигаретой, даже не стесняясь выдувать его прямо вперед, в лицо Коттону. Тот не подавал виду, ведь сам курил вещи покрепче, и от легкого тумана страдала его квартира. В комнате витала неестественность Беллы, а, быть может, сам Коттон не мог смотреть на вещи вокруг так однозначно, как раньше.       Не замечать хрустальную вазу с завядшими хризантемами было совсем глупо. И как раньше Реймонд не замечал скол на ободке вазы, потертости кружевной скатерти в некоторых местах, ее распустившиеся нитки? Подсвечник покрылся тонким слоем пыли, а фитили были обрезаны под корень. Никаких фотографий на столе, записок, упоминаний о таинственном мужчине не было и в помине — Коттон отчетливо видел классический кабинет начинающей бизнесвумен. Однако там на полке… — Ах да, это все твое, — она протянула ему увесистую стопку бумаг, — старые приемные карточки. Часть из них 1985, но некоторые уже можно утилизировать. Разбери, а заодно занеси в архив.       Коттон отвлекся и посмотрел на нее. Худая рука напряглась так, что он отчетливо видел некоторые сухожилия — особенно сухожилия поверхностного сгибателя пальцев и ладонной мышцы. По сравнению с ней стопка выглядела как Реймонд со стулом. Он открыто посмотрел на книжный шкаф и все равно, если Белла увидит — доли секунды хватило, чтобы узнать эту книгу, так знакомую ему. И все же Коттону не показалось… — Хорошо, миссис Адамс, — ровно ответил Коттон, вставая со стула.       Реймонд не мог задерживаться дольше и успел уловить только несколько корешков книг. Закусив губу, он развернулся и уже надавил на ручку двери, как голос Беллы перебил его поток мыслей. — Реймонд, ты должен отгородить его от всех. Он просто дышит свежим воздухом.       Коттон не ответил, ведь от осознания, в какие условия пытаются засунуть Нормана, становилось не по себе. Мальчик совершенно одинок и социализация могла бы пойти ему на помощь. Однако пока все, что он имеет это диалоги с Гильдой и попытки коснуться левого в его проблеме санитара. Коттон ничего не мог сделать с этим, как и с тем, что вынужден провести с Паттерсоном около двух часов. А что сделает в таких обстоятельствах мальчик, даже сложно представить.       Уже выйдя из кабинета, Реймонд развернулся к архиву. По неудачному стечению обстоятельств довольно просторная комната находилась через стенку Беллы. Несмотря на стопку в руках, Коттон думал совсем о другом, когда открыл архив и занял единственный убранный стол среди огромных пронумерованных шкафов. На полке в кабинете Адамс стояли книги по психологии. Ничего необычного — директорам свойственно читать литературу, присущую их роду деятельности — но больше смущал их внешний вид. Коричневый корешок напоминал ему «Человека для себя», рядом — сама «Психопатология обыденной жизни» Зигмунда Фрейда… И все потрепанные, с взбухшими корешками и явно испачканными страницами. Последним ударом стала DSM-2, на что Реймонд невольно нахмурился. Второе переиздание вышло в 1968 году, если ему не изменяла память. «Предположим, что сейчас Белле сорок пять, — рассуждал Реймонд, взяв первый попавшийся белый листок, что остался на столе. — Значит, во время выхода издания ей было около двадцати четырех… Даже если приобрела она его позже, смысла в этом нет, потому что третье переиздание вышло через пять лет. Привезла с собой из университета? Но к чему тогда ей хранить его спустя двадцать лет?.. Подожди, а зачем ты вообще это делаешь?»       Реймонд нахмурился, отпрянув от листка. Покрутив несколько раз ручку, Коттон оценивающе посмотрел на себя. Его внимательность порой заходила выше, чем он ожидал, и сейчас лист был грубо смят и выброшен в мусорку. У него есть работа и, несмотря на природное любопытство, в дела женщин лучше не лезть. Вопрос остался нерешенным, и Коттон вообще не понял, к чему он сел за математические вычисления, когда на столе лежит стопка бумаг, которые нужно разобрать до четырех.       Единственное на что Реймонд обращал внимание — это год выписки и препараты. Надежда, что когда-то давно клозапин существовал и просто в один момент исчез из списков оставалась, потому что бороться с неизвестностью лучше, чем постоянно обходить стороной проблему. Его это тревожило, что в больнице творятся странные вещи, на которые он в силу статуса повлиять не может. Совсем скоро ему самому придется все это разгребать — главное не наделать глупостей сейчас. Но Белла сделала благое дело, когда велела на лицевой стороне карточек писать данные и год выписки. На второй — характеристика лечения и предписания по заболеванию, аллергии и прочие особенности.       Первым ему попалась некая Стефания Кортни в возрасте двадцати трех лет. «Шизотипическое расстройство личности», фотография девушки была стерта временем. Ее карта сыпалась на руках, на пальцах оставалась скатанная бумага тонким слоем. Он помнил расстройства шизофренического спектра также подробно, как и анатомию, но с шизотипическим расстройством ассоциаций не было никаких. Стоило перевернуть страницу, его ожидало разочарование — все было зачеркнуто, углы страницы почернели. Неудивительно, ведь карта датирована 1963 годом — такую старину выбрасывают, даже не думая. Однако он невольно ухмыльнулся — бумага разваливается, а он, с года своего рождения, каким-то чудом еще жив. Бумажка с шуршанием упала в мусорку, будучи как следует скомканной.       Дальше все пошло быстрее: молодой парень, поддавшийся влиянию хропромазина (карта от 1959 года, когда данный препарат был хорошо известен), девушка, голову которой все-таки успели повредить кюреткой в 1955. Старушка, которая пару лет назад смогла более менее передвигаться без постоянных истерик, мужчина средних лет с параноидальной шизофренией (отчего он постоянно видел в темноте своих сестер и произвольные формы сущностей). Единственной девочкой подростком была некая Сара Джейни, попавшая в больницу из-за неутонченного расстройства настроения (причем аффективного — F39). Сару лечили с помощью ЭСТ два раза в неделю и, судя по дате выписки, она все еще живет где-то. Возможно, ей до сих пор тяжело жить с расстройством, и воля оказалось совсем не нужной ей, лишней. Хотя у нее были все шансы на счастье — она пока молодая и неустойчивую психику можно скорректировать. Хотелось верить, что вероятность этого высока.       Но если подумать, это самые ценные документы в жизни этих людей. Реймонд считал, что именно листы запоминают о человеке максимально много. Быть может, поэтому он почти всегда все записывал, будь то даже пустые стихи Нормана. Это вряд ли поможет лечению, но оставит о мальчишке мельчайший след. На лице появилась странная усмешка — ведь он …       Реймонд не заметил, как его плечо накрыла теплая маленькая рука. Он слегка вздрогнул, не услышав, как открылась дверь и сладкий запах пронесся под носом. Похоже на женские приторные духи — Коттон невольно отвернулся от сладости. — Гильда тебя ищет, — протянула девушка, но по голосу он сразу ее узнал. — Сейчас без пятнадцати четыре.       Реймонд резко поднял голову вверх, держа в руках последнюю папку и встретился глазами с Джесси. Она мято улыбнулась и тут же убрала руку. Коттон заметно смягчился — вблизи она оказалась еще милее. Маленький носик, пара родинок у рта и пряди волос у уха, что она постоянно заправляла. Джесси была… Она показалась Коттону довольно привлекательной. — Я задержался, — Реймонд, не глядя, бросил листок в мусорку и встал. — Спасибо, что предупредила.       Джесси неловко кивнула и пошла на выход, пока Коттон продолжал разглядывать ее до мелочей, но ненароком. В ушах были маленькие золотые сережки, какие сейчас носит молодежь — с камнями, цветочками и прочей мелочью — а на руке он заметил тонкий браслет. Наверное, стажерку пока не отправляли ловить сбежавших пациентов, потому пара украшений не будет ей мешать. Однако, как бы Реймонд не пытался не смотреть, но слегка округлые щеки, пышная грудь и маленькие ножки в туфлях на скромном каблучке привлекали взор сильнее остального. — Мне тебя подождать? — она повернулась у входа и остановилась. — Или ты не ведешь никого на прогулку? — Да, у меня есть один пациент, — восстанавливая порядок на столе и толкая мусорное ведро вглубь стола, мешкая, ответил Реймонд.       Джесси стояла в дверном проеме и рассматривала полки архива, пока Коттон пытался собраться с мыслями. Девушек он видел часто, но Джесси сразу запала в голову, отчасти своей внешностью, отчасти маленькими шагами и круглыми глазками, смотревшими на все с неподдельной мягкостью. Казалось, она здесь лишняя, противоречащая всему настрою больницы. — Только один? — она спросила с ухмылкой, будто увидела в Коттоне черты Уилла, который редко работал на заднем дворе кроме перекура углом.       Реймонд кивнул, попытавшись улыбнуться в ответ, но чувствовал, что получится очень неестественно.       Норман ходил по комнате вперед-назад быстрыми шагами, будто в нетерпении. Мальчик начал активно спорить с «ним» — Реймонд устал придумывать ему новые определения, решая в голове называть его просто «он» — и доказывать, что кофта белая, а стены чуть сероватые. Коттон не стал долго церемониться, грубым тоном говоря о его первой прогулке на улицу. Паттерсон не ответил и молча подошел к двери, хоть и переглядывался со стеной, хмуря брови и что-то шепча. — Подожди, — Реймонд остановил его, вытаскивая потрепанные ботинки, его собственные, найденные в кабинете под диваном. Адамс не заикнулась про обувь для него, поэтому Коттон решил хоть как-то улучшить ситуацию. Ссадины на ногах, если вдруг Паттерсон побежит — это довольно больно, а мальчику лучше сейчас не страдать. — Не надо, — спокойно ответил Норман, стоило Коттону поставить ботинки на пол и отойти на два шага, — на улице все еще весна, да?       Реймонд кивнул, недоуменно смотря на Нормана. Тот не капризничал, не боролся с дежурными, что стояли от него в трех метрах. Казалось, что-то в нем переменилось, но что? Наверное, Харпер знает. — Тогда я пойду так, — Паттерсон стянул носки и даже закатал штаны, хотя те еле-еле покрывали щиколотку. Коттон спорить не стал, попросив Питера занести ботинки в его кабинет.       На улице уже было около двадцати человек под присмотром дежурных и медсестер. Прогулка больных состояла из нескольких групп в зависимости от самих пациентов. На трех человек могла быть одна медсестра, а на одного мальчика из блока «7-11» — три дежурных. «Сегодня одна на трех» — примерно так медсестры говорили о прогулках.       Если рассмотреть детально вполне привычную картину Реймонду, могло показаться, что сейчас проходит какой-то «день людей в белом». Кто-то непрерывно ходит, доводя себя до истерики и закрывая лицо руками — обычно это пациенты с заболеваниями, связанными с галлюцинациями и высокой отстраненностью. Кто-то лежал на траве, смотря на небо и что-то нашептывая — это могло быть любое заболевание из группы F30-F39 — расстройства настроения. Пациентов, страдающих органическими психическими расстройствами (возникающие в результате поражения головного мозга) старались выводить на задний двор по утрам, так как контролировать их приходилось больше, чем остальных. «Хотя Гильда сегодня Стэна будет «выгуливать» как раз в наше время, — смотря на часы, показывающие начало четвертого, подумал Реймонд. Однако Харпер даже не показалась. — Где же ты, когда так нужна?»       Зданий двор был просторнее и по размерам равнялся с половиной больницы. Было несколько тропинок, посажены кусты и по бокам всю территорию больницы окружали деревья. Повсюду зелень, пустошь на полкилометра, освещенная солнцем и опять зелень.       Норман оказал большую услугу Реймонду, ведь пошел не к остальным больным, а сам по себе направился к дорожке, ведущей к небольшому залу, построенному для прогулок там зимой. Зима в Трентоне не особо холодная, но теплой одежды было совсем немного, а люди все чаще и чаще отдавали пациентов так, что по истечению страховки их всех отвозили в приюты для бездомных. Ничего большего им не оставалось. Коттон держал блокнот на готове, пока мальчик изучал кусты и камни, оглядывая их так, словно он их король. Норман сразу изъявил желание держаться подальше от Реймонда, на что тот был только рад. В блокноте было полно пустых страниц, но мимолетно начерканные строчки стихотворения начинали привлекать свое внимание. «Если конфеты бесплатны, то будет бесплатна свобода, — читал Реймонд про себя, смотря в блокнот. Последние четверостишия Нормана не выглядят как бред, да и, если посмотреть внимательнее, ничего из его слов не звучало глупо. Возможно, его стихи как пазлы, которые надо собирать по кусочкам и только в конце возможно увидеть целую картину. — Расшифровать бы все это сначала. Гильда слышала последнее, но слышала ли она, например, про горе и радость, небосклон. Может, он из секты? Каждое утро на поклон…» — Что ты постоянно там черкаешь? — внезапно спросил Норман, щипающий листочки кустов. В голосе был интерес вместе с требованием. Коттон цыкнул — вот он, нетерпеливый Паттерсон, стоило на секунду отвлечься. — Посмотреть не даешь, стоишь вообще поодаль. Тебя так рьяно что-то не устраивает? Так выскажи! — Ты сам настаивал на дистанции. Я твой врач и слежу за твоими показателями, — спокойно ответил Коттон, пока в голове были мысли о Джесси и дальнейшей работе. — Мне же надо где-то это фиксировать. — Тоесть пишешь часть ты на листочках коричневых, а часть — здесь. Не кажется тебе это странным? — Норман с хитрым прищуром ходил медленными кругами, заведя руки за спину. — Что? — невольно спросил Реймонд. Он покрутил блокнот, будто проверял, не держит ли сейчас его характеристику. Однако если вспомнить, последний раз ему такой вопрос задавали только пару лет назад. Сам блокнот тех же времен, если полистать первые страницы, можно заметить записи о каком-то мужчине с галлюцинациями. — Это тебя напрягает?       Коттон оглядел Паттерсона, который не менял дистанцию, но вид у него был предельно странный — можно даже сравнить его с охотником. Он гордо поднял голову и продолжал бесцельно ходить вокруг куста. Казалось глупым, но его прямая спина, быстрый взгляд по сторонам, словно он следит за всем происходящим… Разве концентрация на самом себе, замкнутость, страх окружения — не симптомы шизофрении? Он в новом месте, а, кажется, будто гулял здесь каждый день. Невольно Коттон начал приписывать парнишке новые симптомы. — Гильда не пишет в блокнотах. Она все говорит и спрашивает, что-то черкает незаметно, думает, я не замечаю… — сказал Паттерсон в пустоту либо специально не смотря на Реймонда, либо просто любуясь ясным небом. — Вы все думаете, что мы ничего не видим. — Ты не можешь говорить за всех, — Реймонд посмотрел на него, прикрыв блокнот, положив между страницами ручку.       Норман, босой, в белой одежде и с руками за спиной был очень похож на сектанта. Даже слишком, из-за чего Коттону хотелось отойти еще на шаг. — Мне приснился сон, — произнес Паттерсон, кивнув и продолжив ступать по траве. — Норман, я не… — Реймонд хотел сказать, что не собирался слушать его сны, что с этим стоит идти к Гильде, но Норману, казалось, было все равно. — Был большой остров. Вернее, два. На одном жила молодая пара, имен не помню и не знаю. А на другом — одинокий мужчина, — он замялся, резко потерев голову. Реймонду опять попалась часть головы мальчика, где волос было меньше. Может, в сектах так принято? «Сначала у тебя Норман родом из богатой несчастной семьи, потом подвергается влиянию секты… — думал Реймонд, с каждым словом все больше нарекая себя идиотом. — Может, уже хватит? Твой анализ, конечно, имеет много плюсов, но не тогда, когда ты придумываешь истории, которые в реальности почти невозможны». — Норман, и все же я… — Но вышло так, что первый мужчина, владеющий женщиной, любил ее сильно, всем сердцем, — Паттерсон продолжал гнуть свою палку, говорил не громко, но достаточно, чтобы Реймонд услышал. Норман проглатывал некоторые звуки и буквы, но старался говорить четко и медленно, некоторые из слов специально проговаривал по слогам. — И в один день оказалось, что женщина влюблена в одинокого мужчину.       Коттон повернул голову, словно уловил что-то знакомое. Это могла быть абсолютно любая книга, ведь история «один любит одну, а та другого» очень популярна даже сейчас. Норман явно прочитал такое и рассказывает не сколько сон, сколько сюжет книги. — Но мужчина был не так прост, и не мог отдаться замужней женщине так быстро, — Норман медленно покружился вокруг себя и задрал голову, раскинув руки по сторонам, подавая себя солнечному свету, — потому что он был великим.       Коттон окончательно поднял голову и посмотрел на Паттерсона. Это точно был не собственно выдуманный сон, слишком много похожего между одной книгой и его историей. — Великим? — переспросил Коттон. Он сжал ручку и хотел вытащить из блокнота, убрать совсем. — В каком смысле великим? — Ну, у него большой дом, он приглашал гостей каждый вечер — я видел, — он особенно подчеркнул последнее. Подозрения, что Паттерсон просто читал книгу, подтверждались с каждым его словом. — Он был щедр и богат, поэтому великий. — Ты говоришь о Гэтсби? Великий Гэтсби. — Нет, его точно звали не Гэтсби, — Норман странно посмотрел на него, странно подняв голову. Коттон был уверен, что это работа Скотта Фицджеральда, а не просто фантазии. Все факты на лицо: женщина есть Дэзи, ее супруг сам Том, а предмет неприязни супруга и любви женщины — Гэтсби. — Ты явно читал эту книгу, твой рассказ похож на нее… — Не слышал, — перебил Норман и пошел дальше по тропе. Голос стал тише, мрачнее, — Не слышал о Гэтсби.       Реймонд не ответил — спор такого вида можно продолжать до бесконечности. Однако Паттерсон заметно потух, теперь не кружился, а увлекся другим кустом, посаженным поодаль. Кусты с розами были больше для медсестер — они любили эти цветы и часто срезали себе несколько, принося в ординаторскую и оставляя в бутылке из-под лимонада. Так там почти постоянно пахло свежей травой, но еще чаще — свежим воздухом. Норман остановился возле цветков и сел прямо на траву, разметив ноги по сторонам. Он сразу ссутулился, будто атмосферное давление стало сильнее его мыслей, прислоняя голову к земле. Реймонд подумал, что Паттерсон так реагирует на внешний мир и коммуницирует с ним лишь потому, что ему все равно. Ему предельно все равно, что скажут люди, которых он, скорее всего, даже не заметил, полностью погруженный в свой мир. Даже не ругался с «ним», что было удивительно.       Это побудило черкнуть в блокноте несколько строчек, чтобы позже переписать в характеристику. «Пренебрежительное отношение к внешнему виду — ходит по земле босой» «Изменение реакции на галлюцинации в зависимости от обстоятельств»       Реймонд пригляделся к окружающим, которые держались группами в стороне. Сегодня Эммы не было, только две девочки из ее палаты держались дежурными. Их крепко схватили и почти не давали сдвинуться, но они не сопротивлялись — смотрели вниз, даже не переговаривались. «Белла права, — подумал Реймонд, наблюдая за действиями Паттерсона и невольно сравнивая его с девушками, — некоторые выходят только подышать свежим воздухом».       Впервые он задумался о том, чем может быть так опасен мальчик, если сейчас он благоговейно смотрит на цветы? Хоть Реймонд и понял, что детской глупости в нем почти нет, остались только симптомы заболевания и побочные эффекты таблеток, но разве плохо, когда человек на некоторое время стирает себя подчистую? Ведь Норман, как и многие другие, до заболевания был простым человеком, которому не требовалась такая углубленная помощь, и сейчас ему просто нужно опуститься на самое дно своих мыслей, обострить до абсурда реальность и уже потом, с помощью лечения, обратно обретать себя. Пусть и не лечение в психиатрической больнице, но Реймонд сталкивался с подобным в реальной жизни. — Скажите, доктор, — серьезно произнес Норман, повернувшись к нему. Его штаны уже были в пыли, придется вести в душевые после прогулки, — есть маленькие люди, верно? — Да, маленьких людей много, — монотонно ответил Реймонд, так как не говорить с Паттерсоном невозможно, он сам направляет диалог.       Коттона странно передернуло, когда он понял, что они вели диалог. Норман и больше рассказывал, но нить беседы прослеживалась. И Реймонд боялся этого больше всего. Когда что-то внутри начинает спорить, это первые признаки того, что ты начинаешь противоречить вбитому в голову или выжженному на груди. Для Реймонда эти конфликты становились неконтролируемым бедствием, стоило вспомнить, как он извинялся перед Норманом. — Может быть, они не маленькие, а лишние? — Паттерсон смотрел на него так, будто ожидал реакции тут же. — Нельзя оценивать людей по их телу, Норман, — смотря на блокнот и совсем не зная, что писать, лишь бы не смотреть на мальчишку, ответил Коттон. Контроль был его всем и, как же жаль, что он понял это только сейчас, а не когда позволил Паттерсону рассказать про сон. — А я разве оценивал? Маленькие люди — люди, слабые характером, без цели и мотивации. Нельзя ли считать их лишними для общества? — Они все еще люди… — Реймонд нахмурился, в груди закололо и желания продолжать диалог не было. Паттерсон невольно задел слишком глубоко посаженные струны, пусть и с совсем невинным интересом. Коттон закрыл блокнот и убрал в карман.       В то же время, нельзя подавать виду, что тебя задели слова больного. Нужно оставаться на своем, ставить свою власть выше самих пациентов. По крайней мере, так говорили, а верить ему было больше не во что. Будто сам вышел из секты. — Норман, мне кажется, об этом тебе стоит поговорить с миссис Харпер, — строго ответил Реймонд. — И все же я жду ответа от вас, доктор, — Норман посмотрел ему прямо в глаза, в то время как Коттон проявлял равнодушие, как только мог. — Все люди важны для общества. — Почему? — У людей есть мечты, — ответил Реймонд, скрепив руки впереди. — Даже у, как ты их зовешь, «лишних» людей. Они позволяют им двигаться и стремиться к чему-то. — А каков источник этих мечтаний? Разве нельзя назвать мечту человека без цели простой манипуляцией других? — Норман посмотрел наверх, будто только сейчас дошел до этой мысли.       Коттон заскрипел зубами, руки сжались в кулаки. — Тогда ты самый настоящий «лишний человек», Паттерсон, — бросил Реймонд, только после поняв, что он сказал.       Норман замолчал. Он покосился в сторону, с лица пропала хитрая усмешка, выбивающая из колеи своей смелостью. Паттерсон говорил все, о чем думал, делал то, что хотел, но он все такой же человек и его тоже можно сломать. Коттон понял, что прямым текстом назвал Нормана человеком, чьи мечты являются манипуляцией других. И пусть его история ему неизвестна, он знает на своей шкуре, каково с этим жить. — Дело в том, что… — начал Норман кусая тонкую губу и хмурившись. Одна рука тянулась к розам, а другая — пальцами кромсала траву, словно пыталась оттащить тело, противясь странным позывам. Реймонду показалось, что мальчишка с кем-то воюет даже тогда, когда читает четверостишия. — Такие сладкие цветы, Я видел их у себя дома. Там, где бескрайние просторы, Там, где всегда…       Он прервался и сглотнул. Реймонд перевел на него взгляд и увидел как он плачет. Будь у него блокнот в руках, на пункте «Переменчивое настроение» он поставил галочку. Быть может, еще подписал «Влияние секты\насилия\небагополучной семьи (нужное подчеркнуть)», ведь были подозрения, что история Нормана не стерта до основания, а наоборот, сочится из всех возможных мест. — Где всегда гремит гроза, — прошептал он еле слышно, но Коттон отчетливо услышал последнее. Когда ты успел так погрузиться в этого пациента, бестолочь? Что я тебе говорил о контакте с пациентами? Ни тактильной, ни, тем более, эмоциональной привязанности я не потерплю! Не в мою смену, Реймонд!       Норман упал на колени и закрыл уши руками. — Ма-м-ма… Мама, черт возьми! — закричал Паттерсон, съеживаясь в страхе. На лбу моментально появился пот, Норман упал на землю спиной и отчаянно замотал ногами. — Мама, вытащи его! Убери, пожалуйста…       Реймонд подбежал к нему и дернул за плечи вверх, но тут же одернул, испугавшись просто напросто сломать ему ключицу от крепкой схватки. Норман мотал всем телом и силой жмурил глаза, пока Коттон чувствовал заинтересованные взгляды, которые иглами врезались в спину. Будьте уверены, несколько из них уже хотели взять ремень и успокоить пациента. — Норман, — позвал Коттон мальчика, сам не заметив, как сел на колени. — Норман, посмотри на меня.       Норман уменьшался на глазах, то зарываясь в грязные колени, то ногтями проходясь по голове. Он сминал собственное лицо и даже когда Реймонд попытался — получилось весьма неумело — взять его руки и отвести в сторону, крик разразился с новой силой, оглушив Коттон, поэтому тот быстро сдался. — Уходи из моей головы, — рыдая навзрыд, произнес Норман, ложась на бок и пуская мелкую дрожь по телу. «Дело плохо, я его точно не успокою, — подумал Реймонд, рефлекторно отпрянув от мальчика, когда он навалился в его сторону».       Он ничего не говорил и просто плакал, пока остальные пациенты оглядывались, дежурные медленно шли к кусту. Могло показаться, что через рыдания он слышит очередные вздохи дежурных. Коттону нестерпимо хотелось нагрубить им самим, потому что только Реймонд и Гильда видели, насколько слаб мальчик. И Реймонд понимал, что он сам не сможет спасти Нормана из того кошмара, в который он сам его ввел. Но могла Гильда. Оглядевшись по сторонам, он увидел знакомую фигуру в красной блузке, что испуганно смотрела на Реймонда. — Лесли! — Реймонд крикнул девушке, и она вздрогнула. — Зови Гильду! Бегом!       Лесли опешила на секунду, но потом буквально рванула с места и побежала на веранду, где чуть не сбила с ног выходящего дежурного.       Гильда показалась спустя несколько секунд, пока Реймонд держал Нормана за плечо, чтобы он не задел им корни рядом стоящего дерева. Сейчас он казался хрустальной вазой со сколом на ободке и, стоило только коснуться чего-то тяжелее и сильнее его, он рассыплется тут же. «Впрочем, ты уже начал ломать его, да, ублюдок? — корил себя Коттон внутри, пока Харпер только подбегала к месту. — В чем была проблема просто свести тему? Пусть ты и не знал, но это вовсе не оправдание. Ты старше, Рей». — Мам-ма… — рыдал Норман, начиная кашлять от крика.       Гильда почти оттолкнула Реймонда, мельком извинившись, и сама часто дышала от волнения. Харпер перевернула его на спину и стрелка на колготках сильно разошлась — она зацепилась за куст с розами. Однако Гильда даже не заметила этого, садясь на колени перед Паттерсоном. — Норман, — Гильда обхватило его лицо, заставила посмотреть на себя, — почему ты заплакал?       Норман, красный, весь в слезах смотрел на нее из-под еле открытых глаз, сильно щурясь, не в силах что-то сказать. Реймонд видел, как Харпер аккуратно гадила его по щекам и продолжала спрашивать «Что случилось, солнышко?». Реймонду показалось, что сейчас и внутри него самого что-то взорвется, потому что теперь контроль утерян, а кошка опять вернулась в его грудь. — Я не знаю, — продолжая рыдать, проскулил он, — голос в голове. Голос в голове что-то кричит! Я не могу его остановить!       Реймонд поднялся и отошел еще дальше. Теперь картина стала знакомой ему.       Все было правильно. Все было так, как и должно было — Гильда всегда прибежит и поможет своим пациентам, а Реймонд Коттон будет стоять сзади нее, подавать таблетки и уносить обессиленные тела после анализов. Гильда всегда вкладывала больше, чем делали остальные, всегда стремилась к лучшему, чем люди сзади нее. Однако Реймонд другого склада, других надежд и мечтаний. Поэтому ценнее для него уберечь себя, чем пытаться достучаться до мальчишки.       Влепив себе моральную пощечину, он не стал терпеть собственных сантиментов. Реймонд отвернулся и ушел, чувствуя, что вести записи сейчас будет совсем лишним, а терзание внутри является непозволительным. Он широкими шагами преодолел путь до входа, где остался незамеченным остальными. Первая мысль — пойти покурить, но вторая была надежнее и лучше — скрыться в кабинете.       Он заварил кружку кофе, незаметно спустился на нижний этаж и громко закрыл дверь. В голове было абсолютно пусто, будто свет выключили, лампочки выкрутили, а кошки слезли с ребер. Какая-то непонятная тяжесть, навеваемая собственными мыслями, поглотила его обратно. Стало тревожно, что он опять вернулся в момент, когда напугала Нормана. Как он будет извиняться сейчас? В тот раз это мало убедило мальчика. «Неужто ты решил думать о нем, не как об одном эксперименте? Думаешь, одним словом «прости» что-то изменится? — Реймонд однозначно считал себя виновным в истерике, ведь сподвигнул он, нажал на спусковой крючок он и трусливо скрылся тоже он. — Как ты после этого будешь ему в глаза смотреть?»       Было такое ощущение, что понимание ответственности за Нормана пришло к нему только сейчас. Пусть навязанного, пусть досаждающего ему, но это его работа. Да и… «Кого-то он мне напоминает, — он горько усмехнулся, пальцем щелкнув светильник. — Не так ли, Реймонд Коттон? Испугался его ты тоже, потому что он слишком близко подобрался к тебе?»       Трель звонка заставила его вздрогнуть и покоситься в сторону. Он резко поднял трубку, сглотнув слюну. Он будто испугался, что его мысли услышат во время звонка, и быстро прислонил телефон к уху. — Рей? — Да, — Реймонд хотел расслаблено выдохнуть, когда это оказалась Харпер. — Рей, он тебя звал, — спустя три секунды тишины ответила Гильда. Коттон молчал, Гильда ровно дышала в трубку, словно только прибежала к телефону. — Он назвал тебя Реем и просил вернуться.