Убийство образов.

      Реймонд не любил кофе с сахаром, но пил, не любил пациентов, но к Норману хотел потянуться, был холоден с Гильдой, но всегда готов подставить ей плечо поддержки, на которую был способен.       Однако единственное, что он ненавидел, это звонок телефона.       Пронзительная, неприятная трель порвала тишину и сразу, с порога, без предупреждения режет уши, заставляя вскочить с кровати. Вот бы вместо не щадящего его звона играла любая песня, будь то даже попса. Реймонд, казалось, спросонья был готов на отчаянные решения, лишь бы унять раздражителя. «Кого вообще угораздило звонить? Мать набирает только утром, Дон на работе. Кому я понадобился в… — не замечая холодного паркета, Реймонд зашел в гостиную и посмотрел на время, — почти пять часов вечера?»       Он быстро снял трубку и хотел ядовито объясниться с человеком на том конце провода, если бы голос не оказался до боли родным. — Рей, Гильде плохо стало, я привез ее домой. Она не успела с вашим 20194, а Адамс с пеной у рта требует самим решать эту проблему, но принести ему таблетку. Можешь подменить? Вот так номер! Конечно, Реймонду нужно быть к шести на работе и даже хорошо, что его разбудили, но говорить с Норманом… Не сказать, что Коттону было мерзко или тяжело это делать, но чувство недосказанности оставалось с ними еще с того дня. — Что с ней? — взволнованно спросил Реймонд, ведь Гильде редко становилось плохо, разве что… — Менструация, первый день. Вот, лежит у меня на коленях и почти плачет от боли, бедняжка. Я за ней поухаживаю, но она не может расслабиться, потому что оставила 20194 одного. — Но я не психиатр, — отрезал Реймонд, развязывая шорты, пока искал, на какую спинку кресла кинул утром брюки. — Ты говорил с ним и можешь, по крайней мере, спросить о самочувствии, — ответил Дон, и что-то зашуршало на фоне. — Гильда, попробуй на бок лечь или все равно больно? Ну, тише, тише…       Реймонд шумно вздохнул и закусил щеки. Отказаться значило подвести Гильду и усугубить ее положение, если учесть, что Дон следил за каждым ее действием. Представить сложно, насколько больно Харпер, которая могла срываться только в самые критические моменты. Хотя, с приездом Нормана она все чаще и чаще уходила с работы раньше или снижает нагрузку. Не связано ли это с ним? — Ладно, — согласился Реймонд, натягивая носки, — но я подъеду только к шести с центами, раньше не успею. — Просто отметь, что с ним все в порядке и позвони нам. — Дай мне его, — тихо попросила Гильда. — Да, милая? — серьезно, но с редкой для него добротой спросил Реймонд. — Я уже собираюсь. Зайти к Эмме? — Не надо, — ответила глухо Гильда. — Это все-таки не твой пациент, я уже звонила Зои. Хотела тебя попросить, если Норман что-то скажет интересное, запиши на листочке для меня и вложи в папку. — Все сделаю, а ты отдыхай. Слышал, в это время лучше всего не напрягаться. — Я завтра-послезавтра уже выйду на работу, нечего мне засиживаться долго, — она усмехнулась, но ее бархатистый голос приобрел хрипотцу, будто она говорила через силу. — И все же, не напрягайся. — Хорошо-хорошо.       По дороге к парковке на глаза попался супермаркет. Реймонд зашел за парой сэндвичей, какие недавно приносил Дон. График в больнице всегда был бегающий, и иметь в холодильнике пару калорийных сэндвичей или даже пакет из Макдональдса уже считалось нормальным. Из-за недостатка сотрудников четких графиков не было и даже Адамс не могла ничего с этим сделать. У врачей и психиатров расписание было строже и четче, у дежурных и медсестер — вольнее. Реймонд не мог причислить себя ни к первым, ни ко вторым, поэтому выбирал график вольнее.       Погода между тем бушевала. Деревья гнулись под порывистым ветром, а термометр показывал только пятнадцать градусов. Холодно. Реймонд нахмурился, когда забарахлило даже радио, не дав дослушать «Calling», и он с досадой выключил его совсем. Оставшуюся дорогу ехал в тишине — не считая разъяренные гудки машин и шум ветра — и старался забить голову мыслями о выходном и скором походе в бар, но снова и снова возвращался на работу.       Как вообще говорить с Норманом? О чем? Каким тоном? Было понятно только одно — делать это нужно искренне и как можно спокойнее. А если Паттерсон захочет, чтобы Реймонд подержал его за плечо — что есть высшее проявление заботы к пациентам — то так и быть. Коттон понимал после их разговора с Уиллом, что понять причину бегства хорошо, но еще лучше не заниматься самокопанием и перейти к действиям. Любые действия приблизят его к разгадке, потому что так устроено. Так говорили. — Может ли быть так, что я разворачиваю твои слова в свою пользу, пап? — воскликнул Реймонд, открывая дверь машины.       В спину ударил ветер, но он лишь дернул плечами.       Реймонд поздоровался с девушками на регистратуре и сдал в соседнюю дверь джинсовку. Джесси стояла у окошка и приветливо улыбалась. Он улыбнулся в ответ и невольно поддался вперед. Джесси всегда была одета как с иголочки, волосы причесаны и убраны, глаза блестели. Прямо идеальная девушка.       Не то, что Норман, подумал Реймонд. Как он мог сравнивать пациента и медсестру? Но надо отдать должное и Норману — его глаза цепляли намного лучше и сильнее. Он метал взглядом молнии, когда постукивал незнакомый ритм пальцем и через секунду мог почти расплакаться, если ритм стал слишком родным и напомнил о чем-то. Растеряно глядел в окна чужих палат, когда его вели на первую прогулку и играл с розами, смотря чисто и невинно. В мертвых глазах было больше краски, чем в блестящих глазках Джесси — эту разницу Реймонд увидел сразу. — А ты не замерзнешь так? — спросила Джесси, указывая на тонкую рубашку. — Говорят, ночью холодно будет, а на нижнем этаже итак ужас, как морозит. — У меня плед есть в кабинете, не замерзну. Но передай миссис Рифли занести во вторую палату дополнительные пледы. Комната рядом с лестницей, там точно холодно будет.       Закрыв дверь регистратуры, попадая в гостиную, Реймонд повернулся и остановился. В зале было тихо, где-то отдаленно стучали каблучки. Горели светильники, свет особенным образом падал из большого отверстия в стене, открывая вид на потолок второго этажа. Веранда тоже светилась тусклым светом — там горела одна единственная лампочка. А дальше — пара прожекторов на заднем дворе и сетка.       Но Реймонд остановился не любоваться на красоту света. Миссис Адамс сидела на диване, слегка облокотившись. Она лениво читала книгу и периодично наклонялась, карандашом царапая что-то на бумаге. На столе разложились и остальные документы, а также чашка с дымящимся напитком. Не хватало еще винилового проигрывателя и легкого джаза на фоне, тогда образ состоятельной, богатой женщины сам складывался в голове. Наверное, если можно было назвать Беллу одним словом, то оно было бы «роскошь».       Однако ее фигура здесь больше озадачила Реймонда. Разве Изабелла не уходит домой в пять? Да и что она делала в приемной гостиной, когда безвылазно сидела в кабинете? Изабелла была скрытной и, если сидела в таком открытом месте, значит, ей нечего скрывать. Или наоборот, скрывает она сейчас намного больше, раз сидит и не подает виду здесь, когда все самое страшное могло твориться этажом выше.       Изабелла посмотрела по сторонам и вздрогнула, заметив Коттона. — Здравствуйте, — монотонно произнес он. — Иди сюда, — она вздохнула и выпрямилась, пальцами подтягивая к себе другую бумагу, — поговорим. Реймонд хотел сослаться на обилие дел, но, подойдя ближе, увидел папку 20194. Тут даже думать было нечего. Он краем глаза заметил краешек другой бумаги. Он четко увидел «48194» и кусок имени «Ан». Папка Анны? Что она там забыла?       Папка мелькнула лишь на секунду, и Реймонд обратил внимание на белый лист с качественной печатью. Печать была лучше, чем на папке Нормана для Коттона — конечно, ведь недавно Белле привезли новый принтер, ставший большой металлической коробкой в ее кабинете, и скоро подключат несколько компьютеров IBM 5160 в комнаты психиатров, снятые с продажи еще два года назад. Имей Реймонд компьютер, необходимость библиотек и телевизора пропала — столько информации в сжатом виде и на одном экране! Как осознаешь, диву даешься! — Расскажи мне подробнее о его галлюцинациях, — потребовала Белла, не смотря на него и открывая папку. — Я не могу назвать это точно галлюцинациями. Создается впечатление, что так называемые фантомы связаны с эмоциональным потрясением, но не шизофренией.       Реймонд начал сомневаться в наличии галлюцинаций совсем недавно, когда понял, что клозапин никак не действует на его бред, и бурность мысли Нормана сохраняется. Мальчика периодично будто парализовало, он начинал плакать и кричать, ругаться со стенами и чуть ли не кидаться на них. Гильда как-то раз заикнулась о посттравматическом синдроме, но Реймонд подумал о более безумной мысли. «Что, если он вообще болен чем-то другим?» — Аргументируй.       Адамс сидела в белой блузке, брошь так и оставалась на правой стороне. Хотя птица тут ни к чему, к бежевым брюкам не подходит совсем, а черные волосы в узком пучке только выделяют большие, нервные глаза, брошь висела, и женщина даже не думала что-то менять. «Словно для нее эта брошь служит не просто украшением, — подумал Реймонд и тут же нахмурился. — А кто ей подарил ее?» — Галлюцинации представляют собой чаще всего обманчивое представление мира. Особенно ярко это выражено у 20194 из третьей палаты. Он сторонится всех, а когда его ведут на улицу или прием пищи, начинает кричать и вырываться. Он постоянно напряжен, не может расслабиться, словно чувствует кого-то рядом с собой. — А Норман? — перебила его Изабелла.       Реймонд вздохнул и на секунду отвел взгляд: между прочим, он ей объясняет, а ей все Норман да Норман. Хотя, скорее всего Белле это итак известно. — Норман не боится людей, не чувствует как такового страха. Его вымышленный мир — это что-то четко знакомое, с кем он чаще спорит и ругается, чем пытается избежать. Все, что он выражает по отношению к образу в голове лишь неприязнь и злость. Норман абсолютно спокоен в вопросе галлюцинаций, хотя я не уверен, знает ли он, что это плод его фантазии. Как раз таки фантомы подходят под это определение — они являются конкретным образом его воображения, могут быть взяты как из прошлого, и быть долговременными, а могут как после просмотра сериалов ужасов — кратковременными (слышатся шорохи, страх темноты, тени кажутся жуткими и сами по себе движущимися). — Хочешь сказать, ему поставили ложный диагноз? — Белла сразу поняла, к чему клонит Реймонд. — Нет, потому что доказательств очень мало. Я заметил у него слабые гиперкинезы, свидетельствующие о действии клозапина на организм, но вы говорили, что экстрапирамидные симптомы возникать не могут… — Да. Тогда гиперкинезы вызваны чем-то другим. Это могут быть вообще не они, а, например, нервные тики. — Нервный тик это разновидность гиперкинезов. Вероятность шизофрении падает с каждым словом, миссис Адамс. — Тогда чем он болен и, в таком случае, уместно ли использовать его дальше в наших целях?       Реймонд хотел поправить ее, сказать «в твоих целях», но осекся. Он же сам позволяет эксперименту продолжаться, сам приносит таблетки. Тогда почему он так протестует, когда Адамс указала, что цель у них одна? Она получит результаты, а он прибыль. Но что тогда получит Норман? — Ладно, не знаешь ответа и не надо, — отмахнулась Адамс, откладывая папку. — Пока всех доказательств не соберешь, оставляем ему шизофрению. Мне больше ничего не надо, можешь идти. — Миссис Адамс, можно один вопрос?       Она еле заметно кивнула, сортируя папки на столе. Реймонд попытался расслабиться. Может, попробовать спросить про брошь? Это просто вопрос мужчины к женщине. — Почему карточка 48194 вложена в карту 20194? — однако желание быть убитым пугало, что помогло заглушить любопытство и задать невинный вопрос про Анну. — А, так ты заметил, — она вытащила папку Анны и покрутила ее, будто первый раз видела. — Хочу сравнить и отправить своим людям. — Неужто вы и ее… — Реймонд напрягся. — Нет, Анне прописывать клозапин я не буду и не собиралась. Хочу сравнить 20194 с ней, и все, — слегка раздраженно ответила она, на что Реймонд закатил глаза. Дернула голову в сторону, будто ждала кого-то и цокнула несколько раз языком. — Где же Сара… — Что-то передать? — тут же воскликнул Реймонд, будто и впрямь хотел помочь. Однако из вежливости такое спрашивали, особенно по отношению к самому директору. — Нет, она должна съездить за семенами роз для заднего двора. — Их там несколько кустов, не слишком ли много? Пациенты могут ушибиться. — Пациенткам они очень нравятся, да и я сама частенько там гуляю, — она как-то неоднозначно сказала последнюю фразу, а в голове Реймонда вспомнился стих Нормана. «Такие сладкие цветы, я видел их у себя дома. Интересное совпадение. Оба безумцы, любящие розы».       Он хотел расспросить про Анну в карточке Нормана поподробнее, но, стоило отвести взгляд, он невольно поддался вперед. Джесси выходила из дверцы регистратуры с приличной стопкой папок. И откуда столько людей, у них итак места почти нет… Однако Коттона волновало совсем не это. Джесси могла потерять равновесие и упасть со всей этой громадой бумаги. Он уже сделала шаг в ее сторону, забыв о разговоре с директором, но та сама напомнила о себе, усмехнувшись. — Тебе она тоже пригляделась? — насмешливо цыкнула Белла. — На нее половина здания стручки натирает. — Господи, ты же взрослая женщина, откуда такие слова, — покосился на нее Реймонд, смотря совсем неодобрительно. — Не суди меня, Реймонд. Не в моем случае, — она покачала головой, сгребая все папки в стопку. Конечно, ей Коттон помог бы в случае острой необходимости, — и вообще, время уже шесть, а 20194 еще не принесли таблетку. Поторопись.       Реймонд тяжело вздохнул, быстрым шагом нагнал Джесси, которая уже заметно пошатывалась. Она пыталась идти ровно, но, если учесть тяжесть ее груди и дополнительные пять килограмм, держалась она из последних сил. Увидев Реймонда взволнованным, она попыталась улыбнуться, но покосилась в сторону. — Держу!       Реймонд схватил ее за плечи, пытаясь удержать, но Джесси уже подвернула ножку и со вздохом начала падать. Коттон не успел скоординировать, и Джесси и бумаги упали прямо на него. Папки полетели как самый настоящий дождь и закрыли ему лицо, из-за чего приятное тепло, приземлившее с болью, не хотелось убирать. Он знал, что Джесси сейчас быстро встанет, покраснеет, постарается как можно быстрее собрать все и пойти дальше. — Прости… — смущенно воскликнула Джесси, снимая с его лица папку. — Ничего страшного, — Реймонд опять дернулся и приподнялся на локтях. Джесси продолжала опираться на его грудь и Коттону показалась такая поза очень пикантной. Он вспомнил слова Адамс и сейчас нехотя, но был готов согласиться. — Ты в порядке? Не ушиблась? — Нога очень болит, — она посмотрела через правое плечо на ногу, растерянно съежившись. Ей явно нужна была помощь. — Не знаю, дойду ли… — Сможешь от меня отползти? — Коттон тут же все придумал. — Я соберу документы и донесу тебя до лаборатории, обработаем ногу. — А, нет, не стоит! — замахала она руками, но Реймонд уже посадил ее на колени и собирал листы. — Мистер Коттон, правда, ведь не сто… — Мне не сложно, Джес, — Реймонд был уверен, что ответил с улыбкой, но услышал собственную монотонность в голосе. Однако Джесси смущенно отвела взгляд, будто не заметила. «И все же она очень милая, — отметил Реймонд, попытавшись в один момент поймать ее взгляд. Его предположения подтвердились: синие глаза Нормана были куда обворожительные, но его тело совсем неприглядно в отличие от форм Джесси».       Стоило только поставить все папки на стол, как Лесли уже уводила Джесси со словами «Я не позволю тебе извращаться над прекрасной девушкой». Реймонд с недоумением посмотрел на нее, ведь ничего подобного и в мыслях не было, но Джесси успела махнуть ему рукой и губами сказать «спасибо». Этого Коттону было достаточно для поднятия собственной уверенности на пару ступенек.       Когда он повернулся в сторону дивана, Изабеллы уже не было, словно она никогда тут не появлялась. — Серьезно? Каша? — возмутился Реймонд, рефлекторно сморщив нос от вида сероватый смеси молока и зерен (периодично кашу и правда варили на молоке). — Все настолько плохо с ужином? — Осталась с завтрака, решили на ужин сохранить, — монотонно ответила женщина, ставя миску перед ним. Реймонд вздохнул и цыкнул, а женщина усмехнулась. — Ты чего так нервничаешь? Не тебе же ее есть. — В этом и проблема.       Реймонд помнил привередливость Нормана, потому заранее расставил все приборы в определенном порядке. Спустя две недели хочешь или нет, а привыкаешь приносить кашу слева, а все приборы и стакан с чаем справа.       С Блейком они обменялись равнодушными взглядами, и Реймонд даже от этого маловажного действия разозлился. Коттон начинал косо смотреть на мужчину, будто свысока и никак не понимал, почему этот ублюдок продолжает мельтешить перед глазами. Списав все на простую усталость и бред собственного мозга, Реймонд зашел в комнату.       Норман сидел на стуле к нему спиной и слегка покачивался. Плавно, он шептал что-то совсем тихо, Коттон даже при усилии бы не разобрал. Наверняка очередное четверостишие, взятое с неба. «И в горе, и в радости кричали они. Мне совсем чужды мысли твои, — как некстати возникло в голове Коттона».       Реймонд тут же вспомнил момент, когда пытался извиниться, а мальчик продолжал истерить. Стало как-то не по себе, будто по задней стенке горла что-то медленно стекает, не дает нормально говорить, но в то же время наслаждается твоей безысходностью и течет все медленнее. И Реймонд нашел название этой субстанции — страх. Но страх отчего? Откуда ему взяться, когда вся власть в его руках, он способен подчинить Нормана любыми способами, кроме различных процедур. Но это ни к чему — Паттерсон замолчит после одного шлепка. «Тут надо тебя ударить, дурень, — ответил порыву избавиться от страха Реймонд. Он устал воевать и пытаться выплюнуть все непонятные выбросы организма, потому что кислое лекарство порой лучшей проглотить, чем бесцельно катать по рту». — Норман? — Реймонд попытался привлечь на себя внимание, и Паттерсон характерно дернулся назад, будто голос Коттона был веревкой на его шее.       Однако это единственное, что сделал парнишка, после чего вновь принялся напевать что-то. Даже сделав пару шагов вперед, Норман не среагировал. Будто он не заметил его вовсе или принял за кого-то другого. По крайней мере, в прошлые посещения он всегда его замечал.       Реймонд помнил, что сказала Гильда. Он помнил, что Норман звал его на прогулке и решил не говорить об этом, но иметь в виду. На всякий случай блокнот он переложил в боковой карман, так как прятать его от Паттерсона глупо: Норман заинтересован им сильнее, чем самим мужчиной. Или ему так только казалось… — Норман, — повторил он еще раз, слегка наклонившись и увидев, что залысин было не так много.       Волосы Нормана были редкими и такими белыми, что он спутал их с кожей. Паттерсон был бледный, болезненно бледный и, хоть имел альбинизм, даже им несвойственен такой оттенок кожи. Естественно, Коттон почувствовал волнение — ему было жаль Нормана еще в первую встречу. Так быть не должно, нельзя использовать несовершеннолетних для экспериментов. Куда смотрели его родители? «Но если его родители дали согласие на передачу полной ответственности за Нормана больнице, их бы точно вписали в какой-нибудь документ. У Беллы должно быть что-то такое».       Реймонд почти коснулся его плеча, как в день прогулки, но теперь осознанно. Резкий шлепок по его собственной руке не удивил, он резко отошел назад. Норман изменился на глазах, наклонил голову, сгорбился и закричал. — Нет! Уходи… — вскочил Норман, смотря в сторону. — Хватит! Господи, да заткнись ты уже со своими проповедями, ты ничего для меня не значишь!.. И что?       Он нахмурился и показал средний палец стене, что-то гневно прошептав. Реймонд даже не пытался его услышать, а лишь вздернул брови и громко усмехнулся, наблюдая за всей картиной. Паттерсон гордо поднял подбородок, продолжая стоять на месте и пепелить взглядом стену. Выглядело забавно. Реймонд бросил взгляд на стену, но тут же себя одернул — он же не такой, вряд ли увидит хоть что-то.       Однако посторонний отчетливо намекнул на себя и в следующее мгновение Паттерсон повернулся к нему. Выражение лица быстро изменилось — не было ни гордости, ни злости. Рука тут же убралась за спину, а сам Норман слегка выпрямился. — А, это ты, — протянул Норман, облегченно вздохнув. — Принес ужин, — Реймонд лишь кивнул на поднос. — Ааа.       Он в два шага дошел до кровати и упал на нее, попав спиной на подушку у стены, выжидающе смотря на Коттона. Благо, тот успел нацепить серьезную маску, игнорируя неловкость. Сейчас он признал необходимость умышленного отталкивания, ведь Паттерсону необходимо поесть, а Реймонду этим руководить. — Ух и противная она, — прошептал Норман, зачерпнув ложкой кашу.       Еда для пациентов и правда была не лучшего качества. Если врачам еще могли дать кашу с пакетиком джема, то вот больным порой ее даже не солили. Потому Реймонд часто забирал нетронутую кашу и лишь обглоданную краюшку хлеба. Даже чай не трогал, потому что тот был слишком крепким и совсем не сладким.       В это раз Норман поступил также, как всегда — съел две ложки и с отвращением отодвинул тарелку. Реймонд не стал упрашивать доесть и молча отметил прием пищи галочкой. Его волновал вес мальчика исключительно в целях выживания, но заставлять… Нет, Реймонд понял, что заставлять Нормана подстраиваться под что-то или кого-то бессмысленно: потом сам же будешь извиняться. Вспомнив про завтрак, он залез в карман — там мог оказаться пакетик джема, который он прихватил непонятно для чего вчерашним утром. Вроде сам сладкое обычно не ест, а тут… Впрочем, всякая мелочевка в карманах никогда не мешала, да и может быть что-то сладкое заставит Нормана поесть? Или с чем сейчас дети едят кашу?       Норман смотрел куда-то вниз и ждал таблетку. Коттон нахмурился, потому что Норман привык к постоянному нападению, а сейчас он наоборот, будто защищался. Не кричал, не капризничал… Впервые покорность начала волновать Реймонда не меньше его гордыни. Никогда еще он не противоречил себе так сильно. — Настолько плохая? — Она безвкусная, — тихо ответил Норман, даже не посмотрев на стену за все время. Неужто он с «ним» поссорился? — А таблетки горькие. Нет никакого смысла есть ее, если останется горечь. Покрутив ручку, он поставил галочку на полях блокнота и зацепил пальцами чудом найденный пакетик джема. — Может быть, от этого станет слаще? — он положил упаковку на стол, ближе к Норману.       Тот пристально посмотрел на Коттона. Он наклонился к пакетику, надавил пальцем. Реймонд настороженно посмотрел на него — только не говорите, что он джема никогда не видел. Будто из зоопарка приехал. — Открой это сам, и высыпь в кашу тоже, — тихо попросил Норман, отодвигаясь. Он посмотрел резко в сторону и натянул губы уточкой, будто кого-то передразнивал. — Ага, конечно, не дождешься! — он снова посмотрел на Реймонда, но уже смело. — Это может быть опять какой-то препарат, как я могу доверять тебе? — Но на упаковке написано — джем, — он указал на белую надпись. — Вряд ли таблетки стали бы упаковывать в яркие обертки. — И все же я настоятельно прошу. Этот постоянно отвлекает меня, могу выдавить все содержимое мимо. Тем более, — он посмотрел на собственные руки. — У меня конечности постоянно трясутся. — А раньше такого не было? — Нет. «Точно гиперкинезы, — вздохнул Коттон, начиная сомневаться в клозапине все больше. — Что на это скажет Белла? Тут не отмахнешься, если только не перевести стрелки на его прошлое. Но если так, то на него явно поднимали руку, и не один раз».       Норман его убедил, и Реймонд сам открыл джем, размешивая содержимое в еде. В принципе, он не первый раз кормил кого-то с ложечки и был готов сказать «спасибо» за то, что этот пациент не выплевывал всю еду ему прямо в лицо. Однако стоило пододвинуть тарелку обратно, Паттерсон опять посмотрел в сторону и его брови заметно расслабились. Коттон же, наоборот, напрягся, потому что мало ли, в чем убедил Нормана «он». Паттерсон наклонил голову и вздохнул. — «Он» говорит мне, что ты предатель, причем настойчиво, аж уши гудят, — лениво протянул Паттерсон, смотря с недоверием на кашу. — И как можно это исправить? — не смотря на него, монотонно спросил Реймонд.       Ему, честно говоря, совсем не хотелось воевать с фантомам Нормана. Но мальчик мог поверить им настолько, что отрицать реальность Реймонда и всех остальных будет сущим пустяком. — Вытащить его из моей головы было бы самым лучшим решением, — усмехнулся Норман, посмотрев Коттону прямо в глаза. Такое ощущение, будто мальчик мечется меж двух огней, вернее, двух реальностей. — А так просто попробуй кашу сам и тогда я буду уверен, что кроме таблетки в стакане мне больше ничего принимать не нужно. По крайней мере, «он» заткнется.       Коттон понимал, что сейчас его главной задачей является узнать про «него», потому стоило пойти немного на поводу парнишки. Но только единожды, не больше! Он зачерпнул пальцем кашу и, противясь отвращению, попробовал. Норман смотрел на него, совсем не скрывая взгляд, глазами прожигал его насквозь, но Реймонд твердил, что это только один раз и не больше. Только один, это ведь не проблема? Чувство власти никуда не уходит.       Паттерсон ухмыльнулся и охотно придвинул тарелку, вооружившись ложкой. Реймонду показалось, что Норман неспроста все это устроил. Его невинность, перерастающая в игривость и заставляющая Коттона пойти на непривлекательную авантюру, жадный взгляд и улыбка на губах при поедании ужина — все это слишком необычно и неожиданно собралось в одном образе. «Нет, что-то здесь не так. Сдается мне, что клозапин это вовсе не нейролептик, а сильный антидепрессант. Норман не мог так быстро расцвести под влиянием нейролептиков. Заторможенность лишь в физических возможностях, умственная область не страдает совсем. Он даже пошутить сможет, когда появится настроение». — Ну? И где твои расспросы? — спросил Норман, облизывая пальцы.       Он почти доел кашу и Реймонд хмыкнул — наконец-то Паттерсон начал есть. Быть может, ему следует брать джем для него, если при этом условии каша будет съедена вся. «Отчасти понимаю Гильду, — подумал он, — она всегда ищет слабые точки пациентов, чтобы развернуть их в свою сторону. Даже в тот раз для Нормана конфету нашла, видимо, он любит сладкое». — Норман, я не Гильда, не психиатр. Расспросов не будет, я даже не знаю, о чем с тобой говорить, — Реймонд пожал плечами, но соврал: тем для разговоров у них предостаточно. Он лишь не хотел лезть не в свой предмет, даже если он косвенно вынужден касаться его — все равно. — Только скажи, как себя чувствуешь? Болит где-нибудь? — Меня тошнило ночью, — спокойно ответил Паттерсон, примыкая к подушке, обняв ее руками. — «Он» говорит, есть пара синяков на боку, судя по всему, я ударялся обо что-то. Клонит в сон, есть почти не могу, но сегодня эту гадость ты сделал лучше, не спорю. А вообще, «он» говорит, ты ему не нравишься. «Он, он, он — передразнил в голове Реймонд, закатив глаза. — И почему Норман не дает ему имя? Вроде, у детей бывают вымышленные друзья, может он просто один из таких? Хотя, если подумать, количество споров и ругани у них не говорит о близости. Судя по карточке, этот «он» совсем не простой персонаж в его жизни.»       Он пробежал взглядом по строчке «Заболевание и его характеристика» в папке на второй странице. Конечно, помимо напечатанного «шизофрения» требовалась ещё информация. Гильда написала что-то про внутренний барьер, записав вероятность посттравматического синдрома или влияния наркотиков на молодой организм. От Реймонда были лишь галлюцинации и отстраненность (запись еще в начале мая, когда Норман был именно таким). Все остальное хранилось в его блокноте и, скорее всего, Гильда тоже вела вторую папку помимо этой. Харпер была не из тех, кто записывал так мало. «Если таинственный «он» связан с Норманом плотнее любых других людей и факторов, может ли он являться причиной заболевания? — подумал однажды Реймонд во время послеобеденного сна. Гильда спала на диване после срыва, вокруг нее обеспокоенно крутились Уилл и Сара. Реймонд аккуратно погладил ее по голове, после открыл папку Нормана. Проанализировать Гильда ничего не могла, поэтому Коттон посмотрел ее записи сам и делал выводы. — Но в таком случае есть два варианта: это что-то, связанное с семьей или с самоидентификацией в обществе. Либо это родственник, либо одна из прошлых его версий, которую узнать по лицу он не может. Другими словами, фактор, влияющий на заболевание, произошел в детстве и на его ранних стадиях. Вопрос заключается в «его» возрастной категории и значении для Нормана. На основе этого можно сориентировать характер травмы, полученной в детстве». — Насколько сильно ты доверяешь и веришь ему? — Реймонд поддался вперед, прищурив взгляд. — Мне ничего другого не остается, — ответил Норман так, будто говорил о рядом сидящем человеке, но никак не о голосе в голове. Реймонд был уверен, что «он» имеет форму, даже черты лица и, быть может, постоянно сидит у одной и той же стены не просто так. Он напрягся, сжал ручку сильнее. — А он? — Он сам звучит в голове, когда ему приспичит, — пожал плечами Норман, потянувшись за ложкой. Ел он неаккуратно, держа ложку вообще в кулаке, из-за чего запачкал стол парой капель. На его щеке остался след от джема, но Реймонд даже не думал потянуться и стереть, увлекшись собственными записями. — Но это не меняет того факта, что он говорит со мной. — Я тоже говорю с тобой, — тут же ответил Реймонд, но исправился. — Гильда. Гильда говорит с тобой так же часто, как «он». — Да что ты все заладил? — возмутился Норман, спустив ноги с кровати. — Гильда, да Гильда… Как будто только ей я должен доверять! — Разве нет? Она же умеет слышать людей, — Реймонд поднял голову, впервые оторвавшись от записей. Наверное, сейчас записывать не стоит. Нормана задели слова про Гильду, из-за чего он напрягся и плечи вздернулись. Реймонд кончиками пальцев чувствовал страх, как в тот раз на заднем дворе. Это был не страх нападения Нормана, а страх самого себя. Страх, что тебя раскроют. Но страху обычно смотрят в глаза, верно? — Тебе правда стоит почаще говорить с ней. — Какой же ты узколобый, кошмар, — проворчал Норман и кровать под ним зазвенела.       Норман встал и подошел к Реймонду. Коттон тут же вскочил, убрал блокнот в карман и хотел отойти, но задержался на глазах Нормана. Паттерсон смотрел смело и упрямо, зацепил даже сильнее, чем в первый раз и Реймонд на пару секунд растерялся. Где-то внутри кричал голос, заставляющий врезать Норману, он слишком близко подошел и вообще, дистанция с больными обязательна! Однако он решил послушать Уилла, ведь реальные люди, люди этого десятилетия намного ближе ему, чем лежащие на кладбище под плиткой.       Норман был совсем близко, но не касался его ни одной частью тела, что давало Реймонду немного свободы и личного пространства. Почему он не отходит? Почему стоит и смотрит на Нормана, как завороженный? Чем таким наделен его взгляд, что даже тусклость привлекательна? Какую погибель для себя он найдет, если хоть раз увидит их блестящими?       Паттерсон выжидающе смотрел на него, будто Коттон сам к нему подошел. Они простояли так несколько секунд, и Реймонд пытался подобрать слова. Норман резко пробежался взглядом по стене справа, будто прочитал на ней слова и только вздохнул, чтобы что-то сказать, но Реймонд опередил. Он положил руку на его плечо, чуть наклонившись. — Норман, он нереален. Ты говоришь с голосом в твоей голове, — чуть надавив, Реймонд попытался сделать голос мягче, но тот все равно звучал довольно строго. — Смотри, я могу до тебя дотронуться, а он лишь говорит. Разве я не реальнее, чем он? Норман, тебе стоит со скептицизмом относится к его словам, ведь он не реальный человек.       Норман закатил глаза и схватил Коттона за воротник халата так, что мужчина даже не заметил в первое мгновение, что его куда-то тянут. Реймонд хотел отстраниться, но не успел.       Норман потянул его за халат. Мужчина широко открыл глаза и на несколько секунд выпал из реальности. Координация подвела его второй раз. Казалось, глаза продолжали расширяться, а возмущение закипать. Норман Паттерсон прямо сейчас целует его, работника психиатрической больницы? Да одному Богу ведомо, что творится в голове этого безумца!       Но Реймонд теперь был уверен — у мальчика точно не шизофрения. Это абсолютно не она и никакие врачи ему не докажут обратного. Больные шизофренией никогда не целуют незнакомых людей, тем более тех, кто подвел их в самом начале общения. Не целуют. Не целуют и все.       Он ощутил теплую руку у себя на плече — Норман все еще целовал его. Реймонд мог предположить, что для мальчика это было что-то другое, но сути это не меняло. По его губам проходили чужие сухие губы, Норман жмурился, будто маленькая девочка, пока Реймонд, наконец, не очнулся. Он резко оттолкнул Нормана от себя так, что тот упал на кровать, слегка подпрыгнув. Коттон нахмурился и продолжал смотреть на парнишку, который совершенно непринужденно улыбнулся и провел пальцем по губам. — Я знаю, что он нереален. Но он мне важен, важен, — Норман шептал так, будто никакого прикосновения губ между последним предложением Реймонда не было и в помине. — Норман, не смей так больше делать, — промямлил Реймонд, не ожидая такого от Паттерсона. Думал про пощечину, плевок — да что угодно, но поцелуй… — Не стоит так трогать врачей.       Он не мог его ударить, только сразу отошел и шокировано посмотрел на него. Будь возможность поправить что-нибудь, поправил, поправил бы обязательно. Он не понимал, как себя вести, что делать. Все обычно дерутся, вырываются, лезут на тебя и пытаются укусить, а Норман зашел с тыла, пустив в ход обратное жестокости действие. И это было удивительно: Реймонд никогда не видел его гнева или попыток навредить другим. Норман защищал только себя, говорил только с собой, а в случае чего держался до конца ради себя, пока таблетку в рот сами не запихнут. — Никогда. Слышишь? Больше никогда так не делай, — холодно говорил Реймонд, однако на Нормана это совершенно не действовало, судя по самовольному выражению лица.       Рывком Коттон поднял поднос, на котором все еще стоял стакан с водой, и направился к выходу. Оглянувшись на секунду, он лишь разозлился еще больше. Пациент сел на стул посреди комнаты и качался на его ножках, смотрят в потолок. Как будто ничего не было, и все чувства Реймонда просто ошиблись, глаза на секунду уснули, а тактильные ощущения взялись из мозга, в реальности же он просто отключился на добрые три секунды.       Но Паттерсон сейчас здесь, а на губах осталось странное ощущение, которое буквально выводило из себя. Но раздражал вовсе не поцелуй, а сам факт, кто это сделал. Это сделал Паттерсон, пациент с манией величия и коварного самолюбия. Право, Норман был удивителен и даже слишком, отчего Реймонд с яростью кромсал нижнюю губу.       И выводило это осознание не по-детски. Хотелось разбить кружки, тарелки, разнести стул или перевернуть кровать, даже разбить что-то внутри… И почему внутри все так колотится? Что за черви в желудке заставляют все скрутиться?       Реймонд почти вышел, но Норман задержал его одной лишь строчкой. Он делал так довольно часто и Реймонд с недовольством понимал, что Паттерсону это доставляло отдельное удовольствие. — «Он» ревнует. Прямо разрывается от злости, — горько рассмеялся Паттерсон, видимо, потеряв связь с реальным миром.       Идя по коридору, Реймонд не знал, что думать. Уверенность, что «он» и есть зачинщик всего, не покидала его до двери в столовую. Нужно было успокоиться, все обдумать. Он поступил очень непрофессионально со своей стороны — просто взял и сбежал. А что ему оставалось делать? Реймонд не знал.       Первое, что пришло в голову, анализировать все события со стороны психиатрии и плюнуть на собственные нахлынувшие эмоции. Только там, в зале, проходя мимо дивана и пустого столика, Реймонд задумался о выводах, к которым стоило прийти, а не крушить все вокруг, потому что тебя поцеловал пациент.       У Беллы стоит потребовать информации о родителях мальчика и, если ему они мало что скажут, то Харпер найдет много полезного. По крайней мере, диагностировать шизофрению по внешним болезням они не могут, остается копаться в его мыслях и мировоззрении.       Реймонд не запомнил ни его губ, ни характера поцелуя. Он вообще не хотел думать о сраной нежности, которую Паттерсон непонятно зачем проявлял.       Однако, выйдя поздним вечером на перекур, смотря на сетку и тяжелые черные тучи, плывущие по небу, предвещая грозу в полночь, осознание поцелуя улеглось. Он не мог сказать, что не злился: делать это, конечно, в его ситуации абсолютно бессмысленно. Втягивая сигарету сильнее, вместе с этим чувствуя ночную прохладу и свежесть, запах мокрого асфальта, Коттону начало казаться, что целует его Норман с такой надеждой не первый раз. Что целовал он так аккуратно не потому, что боялся, а лишь из-за привычки делать это именно так. «Все-таки, у него была девочка в средней школе, вот и научился только нежным поцелуям, — Реймонд отчаянно не желал признавать этот поцелуй в жизни Паттерсона первым».       Будто это было не с целью исследования чужих губ и не проявлением симпатии, а самым настоящим сигналом. Сигналом, что в поцелуях кроется часть ответа. И, как бы то ни было странно, это настораживало Коттона больше всего.       Реймонд сам не понял, как стал не просто свидетелем болезни мальчика, а самой настоящей, малозначащей, но частью. И страх, наполняющий его, никуда не делся.