Убийство образов.

— Разувайся и марш на кухню, — бросил отец, закрывая за собой дверь. Рей кивнул, тут же стягивая джинсовку, и, не глядя, повесил на крючок. — Сядем обедать, и ты доложишь о своих оценках.       Рей зашел в ванную и, закатав рукава, открыл кран. Идея мыть руки ледяной водой была одной из лучших на данный момент придуманных. Мытье лица низкой температурой хорошо приводило в мысли. Отец всегда выкручивал воду теплее, будто в нем еще осталось что-то стоящее, греющее сердце. А вот Рей… Рей, как оправдывал его отец, еще подросток и просто не нашел, для чего выкручивать кран. — Что по биологии? — столкнувшись в ванной, произнес отец.       Отец снял пиджак, оставшись в потертых подтяжках и новой рубашке. Рей, глядя на него, невольно улыбнулся: в его жизни клетчатых брюк, подтяжек и восьмичасового рабочего дня не будет. Как только он закончит школу, все будет иначе. — Одни «A», — спокойно ответил Рей, отряхивая руки.       Отец медленно кивнул, невольно причмокнув и меняясь с сыном. Он быстро перекрутил краник, и Рей отметил про себя в следующий раз закрывать холодную воду вовсе. — Какие группы содержат аминокислоты в белках? — Прямо с порога… — вздохнул Рей, но, стоило отцу ткнуть его в плечо, требуя ответ, он лениво выдал. — Аминокислоты содержат аминогруппу и кислотную карбоксильную группу. Это дает возможность всем аминокислотам иметь одинаковую часть и отличаться лишь радикалом. — Вечером еще спрошу, подготовься лучше.       Рей кивнул: спустя время стоит отдать должное, что вопросов не несколько, а всего лишь один. Рей открыл холодильник и вытащил миску с заранее нарезанным картофелем. Отец еще утром дал четкие указания, что и как подготовить для обеда и мыслей пойти наперекор или оспорить не возникло. Рей злился на себя, что неосознанно поддается любым требования отца, ведь в социуме действует наоборот: чаще ему подчиняются остальные.       Как только отец подошел и сел за стол, Рея слегка отшатнуло от еды. Был это настойчивый взгляд отца, требующего ответ на немой вопрос, которого Рей не знал или просто желудок решил притвориться полностью сытым, он не знал. Так и не найдя в себе силы съесть все сразу, он бросил эту затею на второй дольке картофеля. Рей положил вилку, расстегнул воротник на пару пуговиц, будто аппетит пропал из-за удушья. Стоило поднять глаза, то самое ощущение неловкости настигло его врасплох в виде строгих серых глаз. Отец тоже не преступал к еде, крутя пальцами вилку. Смотрел прямо и выжидающе, так что Рею пришлось отвести взгляд на старенькие обои, чтобы не вогнать себя в состояние полной растерянности.       Обои уже стоит поменять. Дверцу в шкафчике в гостиной надо починить, а для этого понадобится отвертка. Есть ли у них нужные гвозди? А шторы постирать? Мама напоминала снять шторку в ванной и тоже постирать, если нет возможности купить новую. А если покупать новую, то где? А миссис Лендшен? Она вроде все со скидкой отдает, если найти похожую, то в принципе, можно и… — Что замолчал? — голос разразился, как гром, но Рей автоматически повернул голову, встретившись с взглядом отца. Отец сглотнул, вилка продолжала крутиться в его руках, часы бить с размеренной скоростью, а по коже Рея вовсю бегали мурашки. — Сказать нечего? Реймонд, я у тебя спрашиваю, что по химии?       Рей не любил учиться, скорее черпал вдохновение из прогулов, угроз по отчислению. Да, его отчислят в ближайшем будущем, и он это прекрасно знал, но что может быть важнее для него ритмов музыки? Он жил ею с большей страстью, чем занятиями химией, он лелеял гитару лучше, чем тетради с конспектами по органической химии, он бежал на другой конец города к другу-барабанщику быстрее, чем происходил радиоактивный распад урана.       Но в тоже время, он бежал также быстро обратно, если отец звонил на домашний и холодным голосом просил Реймонда Коттон подойти к телефону. — «B», — не глядя, в его сторону, а куда-то под ноги, тихо ответил Рей, — пока что выходит «В».       Будь у него «F» по литературе, «F» по алгебре и геометрии, ничего отца так не злило, как «В» по химии. Отец был помешан на науках, потому и Рею следовало также идеально овладеть любым видом химии и любым царством в биологии. Рей подозревал отца в попытке привить любовь к медицине, но он давно сделал свой выбор и… И, наверное, никогда от него не откажется. — Ты так расстраиваешь меня, Реймонд, — вдруг мягко произнес отец, и Рей удивленно покосился на него. Разве он не будет кричать? Рей ожидал хотя бы попытки поднять на него голос, но отец говорил спокойно, словно не собирался отчитывать. — Я же провожу с тобой вечером время, учу тебя, приношу дорогие книгам, взятые из библиотеки втайне от начальства. Я же столько делаю… — Прости меня пап, — Рей сжал вилку, сморщившись. От приторного отцовского голоса было хуже, чем, если бы он начал кричать на него так, что закладывало уши. Чувство растерянности и отвращения к себе от слабости перед отцом нахлынуло на Рея волной, из-за чего голос невольно дрогнул. Как сильно менялся Рей в лице, стоило перешагнуть порог, и как сильно отец грубел в голосе, стоило закрыть дверь. — Я просто постоянно путаю общую формулу кетонов и карбоновых, из-за чего… — У кетонов всегда два атома углерода, мальчик! — воскликнул отец, смотря на него в край отчаянно. — За что ты так с отцом… — Пап, я буду заниматься усерднее, — Рей посмотрел на него с раскаянием, хотя так до сих пор не понимал, что же такого он сделал. Все одноклассники еле-еле вытягивают науки на «С», не говоря уже о «В», а Рей только и делает, что стабильно сдает все тесты на «А» и «В»! Тогда почему же… — Просто во время контрольных я чувствую, что не справляюсь. — Значит, прогуливать уроки ты справляешься, а учиться уже времени нет? — возразил отец, и аппетит Рея пропал так, что даже голодный желудок перестал бы болеть. — Пап, у меня нет прогулов по химии и биологии, — Рей вел брови к переносице и поджал губы. Сам не заметил, как вилка отца оказалась на столе, а мужчина лишь вздохнул, поправив рубашку. — Я же говорил тебе, что всегда учился по этим двум предметам. — Рей, чтобы пойти учиться дальше, нужны хорошие результаты экзаменов, — продолжал отец, поправив подтяжки. — Да, — ответил Рей, невольно сплетая пальцы. Он хотел перевести тему, но остановился и недоуменно покосился на отца, — Что значит «учиться дальше»? Я не думаю, что музыкантам понадобится универс…       Отец тут же громко усмехнулся, на что Рей остановился и не поднял взгляд. Простая усмешка, но Рей почувствовал весь пыл отца. Послышался стук пальцев о стол, звон вилки. Отец продолжил молча есть, уставившись себе под нос, а Рей так и не смог взять даже вилку в руки. Остатки благоприятной атмосферы были уничтожены простой, мать его, усмешкой. — Музыкантом? — переспросил отец, когда вся тарелка опустела. — Ты сказал, что хочешь стать музыкантом.       Рей тяжело вздохнул и поднял на отца строгий взгляд. Ему оставалось лишь отстаивать сказанное до конца, потому что в таких делах отца сложно переманить полностью на свою сторону. И, как он твердо решил когда-то стать музыкантом, точно также сейчас он сильнее сцепил пальцы, вступая на тропу разногласия. — Верно. Я хочу собрать группу и разъезжать по стране. — Никогда! Слышишь… — шикнул отец, будто слова ошпарили его. Рей нахмурился и попытался выпрямиться. — Я имею право выбирать, кем хочу быть, — ответил Рей, стараясь четко составлять предложения и не сказать чего-то, за что ответить не получится. — Реймонд, раз уж ты решил остаться в моем доме, значит, ты разделяешь мои взгляды, — продолжая смотреть на него, словно хищник на жертву, произнес отец. — Не так ли? — Верно, — громко втягивая воздух носом, стараясь не злиться на упрямство отца, ответил Рей. Он же не может просто запретить ему делать что-то? Рей ведь не маленький мальчик, он способен сделать сам свой выбор! Но…       Если вдаваться в воспоминания, Рей сам решил остаться с отцом после развода родителей. Он знал, что его мать рано или поздно убежала бы, убежала первым поездом по Трентон-Моррисвилль бридж, а отец ни за что никуда бы не поехал. Мать много раз настаивала на переезде, но ни отец, ни Рей не видели никаких проблем. Рей думал, что все в порядке и его жизнь полностью в его руках, был уверен в нечестности матери по отношению к ним. Он никогда бы не подумал, что сказанное открыто желание стать музыкантом, как Джексон, станет своеобразной переломной точкой их общения с отцом. Ранее ему не приходилось делиться чем-то подобным, но рано или поздно показать текста своих песен точно пришлось бы. Разве этот улыбающийся мужчина не мог просто поддержать его или сделать вид, что рад?       Но тогда зачем он остался, если прекрасно помнил помутнения разума отца и бред про больницу? Неужто Рей думал, что после езда матери он прекратится? Пусть ранее его будущее не рассматривалось, сейчас Рей начал его активно подозревать. — Значит, музыкантом ты не станешь, — подытожил отец и протер губы салфеткой, а Рей захотел воткнуть вилку в его руку. — Почему? — выгнул брови Рей, не выдержав и вскакивая со стула. — Отец, я имею право быть тем, кем хочу! — Реймонд, ты станешь врачом, как и планировалось! — отец ударил кулаком по столу, посмотрев на него с давлением, которое ранее заставляло его подчиниться. — Что…? — переспросил Рей, когда слова отца отпечатались в голове недостаточно хорошо.       Ранее они не поднимали этот вопрос. Рей не размышлял о будущем, отец не говорил ни слова, но сейчас, видимо, потаенные планы отца начали вылезать наружу. — Ты так и не понял? Реймонд, после окончания школы ты поступаешь в медицинский университет и учишься на врача, — повторил отец, скрепя зубами. — Конечно, в идеале я хотел бы видеть тебя как врача-хирурга или врача-психиатра, если эта область покажется тебе более интересной…       Рей странно усмехнулся, нервно почесав затылок. Сколько он спал, что отец уже определил его будущее без его ведома? Ответ Рея был очевиден, как небо над головой. Он никогда не хотел быть врачом и, тем более, работать в больнице! Его не интересовала бумажная составляющая, бесконечные недовольные жизнью пациенты и запах спирта в кабинете. Отца манила его профессия, но Рей тщательно избегал попыток собственного завлечения. Да, он знает биологию, знает химию, но ему совершенно нет дела, как и где пригодятся ему эти науки.       Рей с гневом сжал кулаки, с ужасных грохотом отодвинув стул. Какое право другой человек имеет на выбор будущего для него? Даже будь это отец, который жил с ним уже несколько лет в одиночестве, Рей не ребенок, за которого нужно сделать выбор! — Да не хочу я в твою больницу! — сморщив нос от злости, напрягаясь всем телом и чуть не схватив вилку со стола непонятно зачем, кричал Рей. — Вообще работать там не собираюсь! И ничто моего решения не… Он с ужасным топотом направился в свою комнату, но отец за секунду схватил его руку и развернул к себе. — Знаешь что, паршивец?! — взорвался и отец, преграждая путь, но сын даже не делал попыток прорваться — бесполезно. Он продолжал злиться и скалиться, не в силах даже попытаться услышать оправдание отца. — Я столько сил в тебя вложил, и для чего? Чтобы ты никчемным музыкантом стал? Ни за что! Только попробуй… — он пригрозил ему пальцем, медленно наступая, из-за чего Рею пришлось упереться в диван. — Я не собираюсь там работать… — уже менее уверенно, но продолжая гнуть свою линию, ответил Рей. — Твоя жизнь и отвратительная больница меня не касаются!       Пальцы невольно впились в диван, он хотел закричать, что это его жизнь, что это его выбор, но резко повернул голову в сторону. Глаза расшились, он медленно потянулся к горячей щеке. Начало жечь так сильно, что Рею захотелось приставить лед к явно красной области. Он не думал, что отец ударит его с такой жестокостью.       Отец же выдохнул, и через несколько секунд мягко коснулся его плеча, разворачивая голову сына к себе. Убрал руку Рея и прислонил собственную ладонь, отчего его из жара и боли бросило в холод. Рей ошеломленно посмотрел в глаза отцу и… И не думал более злиться, кричать или устраивать сцены. Мысли сами ушли из головы и даже желания возвращаться к ним не осталось. Сердце билось, билось часто и с криком. И криком было «Я так сожалею». — Отец, вы… — Рей не заметил, как перешел на официальное обращение, расслабил руки и опустил ткань мебели. — Почему вы… — Реймонд, хоть бы пожалел отца, — протирая одной рукой глаза, начал отец. Его тон голоса не соответствовал шлепку секундной давности, но лицо, выражающее искренне сожаление, как думал Рей, поразило парня еще больше. Когда последний раз его отец плакал? Да плакал ли вообще? Даже попрощавшись с матерью, он не проронил ни слезинки, а тут он с ходу… — Реймонд, я же для твоего благополучия стараюсь, учу тебя, готовлю к стабильной работе, а ты… Пойми ты мученика, что страдает в когда-то чужой больнице, кишащей слухами и сплетнями. Я же и сам вынужден терпеть все это для того, чтобы будущее фамилии Коттон не закончилось где-нибудь в магазине рыбной посуды. — Так ты все из-за деда… — вздохнул Рей, протянув руку к его плечу.       Рея тревожила эта одержимость прошлым. Уже в свои шестнадцать он понимал, что параноидная мысль, желание вернуть гордость и честь Коттонов захватило отца еще с подросткового возраста, но сейчас мужчине далеко за сорок. Сколько еще он будет так страдать? Рей начал сомневаться в собственном будущем, ведь страдающий отец куда более непосильная ноша, которую он будет нести через всю жизнь, чем отсутствие группы. Играть на гитаре с друзьями он может и в гараже, если он будет, верно? Все-таки, кроме отца Рей в городе один, а уезжать к матери… Нет, отец в одиночестве может сделать с собой все, что угодно. — Реймонд, на тебе лежит большая ответственность и ты боишься, я понимаю, — с красными глазами строго произнес отец. Он схватил его за плечи и слегка потряс. — Осознай свой долг перед фамильным древом, Реймонд. Ты, — он положил руку на его грудь, не разрывая зрительного контакта, — Реймонд Коттон, сын Германа Коттона, внук Генри Коттона, и ты станешь тем, при ком психиатрия одержит вверх. Станешь тем, кем я буду гордится, кем гордился бы твой дед.       Рей вздохнул, не найдя слов для оправдания. И правда, как он мог поступить так эгоистично, решить сделать все по-своему? Рей понимал, что все зависит от него. Честь, справедливость, отсутствие злых языков за спиной — все переходило от его отца к нему, и, если отец не смог до конца вывести заразу в виде остатков предка из Трентовской больницы, то это должен сделать Рей. Должен, и никак иначе. «Почему? — возникло в голове, но Рей замял его словом «должен», видя отчаяние в глазах родного человека». — Отец, я… — Рей наклонил голову. — Может быть, вместо меня… — Рей, он вырвал той женщине все зубы, — отец продолжал говорить о своем, но Рей прекрасно понимал, о чем. Невольно дрогнул, отвел взгляд, вспоминая ту историю во всех подробностях, в которых рассказывал ему отец, — все тридцать два коренных зуба, думая, что в них находится болезнь. Вырезал гланды, желудок, пока она не умерла от занесенной инфекции. Рей, разве тебя не посещала мысль избавить людей от этих воспоминаний, перекрыть их новыми ассоциациями с нашей фамилией? — Простите меня, отец, — чувствуя огромный стыд, вину за свой проступок, не видя больше ничего хорошего в карьере музыканта, тихо воскликнул Рей. — Простите меня. — Ничего, мой мальчик, ничего, — обнимая Рея, он погладил его по голове, — сегодня можешь не заниматься. Иди к себе и успокойся. Я не принуждаю тебя решать прямо сейчас, но поставь на чашу весов свою карьеру и нечто важнее любых материальных благ — уважение и почитание.       Рей думал, что почитание и правда важнее, но испытывал ли он позднее хотя бы гордость за ту работу, которую делает? Возвращал ли он уважение Коттонов, или просто стремился к чужому удовлетворению? Настоящий ответ совсем не обрадовал бы ни шестнадцатилетнего, ни двадцатишестилетнего мужчину.       Рей чувствовал себя самым ужасным человеком: он огорчил отца своим поведением, своими мыслями. И в тоже время тот Рей, плюющий в потолок в кабинете директора оказался маской обманом, а настоящий Рей на самом деле труслив и жалок.       Стоило двери в его комнату закрыться, он уже не понимал, что делает и что говорит. Сел на пол, закрыл лицо руками и судорожно вздохнул. А делает ли он правильно? Так ли должно быть? Его тело как будто окатило судорожной волной, прошло неприятно чувство, общая паника всех органов. Он сматерился, схватив собственные колени, а вопросы так и летели в голову, не жалея измученный разум.       А точно все правильно? А отец не подведет? А стоит ли соглашаться? Если да, то почему? Если нет, то что тогда делать? Быть музыкантом? — отец будет зол. Быть врачом? — отец рад, но ты сам будешь рад? Да? Почему? Нет? Тогда кем быть? Быть музыкантом? — отец будет зол. Лучше делать все, как сказал он, верно? Ты его до слез довел, эгоистичный придурок! Ему тяжело с тобой после развода, так еще ты со своими «хочу» лезешь! Но кем быть? Быть музыкантом… «Да ни кем я уже не хочу быть!» — Рей уткнулся в колени, вспоминая про женщину с вырезным желудком и прощупывая свой живот из-за страха, что сам скоро останется без чего-то внутри.       В ушах гудело, сердце билось, как проклятое, ноги не хотели стоять на месте, их пронзила странная дрожь, от которой Рею стало еще хуже. В один момент он схватился за грудь, сильно сжимая себя и с яростью кусая губы. Нужно успокоиться. Успокоиться, черт возьми! Секунда, две, три, но легче не стало, Рей все также в странном кошмаре из чувств, вопросов, нахлынувших вперемешку, общей панике… «Хватит, — холодный голос прозвучал как хлопок. Хлопок, из-за которого Рей резко напрягся, а сердце успокоилось, стук стал более менее размеренным. — Прекращай».       Будто голос отца возник в его голове, и при нем уже не хочется паниковать, сжимать и копошиться. Зачем? Разве это что-то изменит? Разве эти ненужные движения помогут ему? Разве паника, вопросы хоть кого-нибудь вытаскивали из проблем? Паника нужна ему вообще? А нужны ли эмоции ему вообще?       Реймонд выдохнул и медленно, тягуче, как воняющая резина, откинул голову назад и вытянул ноги. Смотрел прямо на кровать, письменный стол рядом, книжные полки и кассетоприемник под маленьким телевизором — подарок его отца на пятнадцатилетие. Шумно сглотнул, прошептал еще раз «Успокойся», хотя в голове отчетливо звучало «Заглуши, затопчи ногами и больше никогда не смотри вниз, не слушай, что там внизу. Оно тебе ни к чему, из-за них лишь потеряешься».       Приглушенный дверью голос, ласково — отчего Реймонду стало вновь не по себе, — попросил сына помыть посуду и забрать рюкзак, оставленный у порога, и ему ничего не оставалось, кроме как подняться на ноги. Висок закололо, пришлось согласиться с кричащей черепной коробкой, иначе назвать разум Реймонд не решился. «Заглуши, затопчи ногами и слушай отца — это позволит тебе не быть в этой странной панике. Вдумчиво и холодно, как делает отец, с юмором и терпеливо, как делает отец, злостно и… Без слез, как всегда делал отец. Только так можно прийти к верному решению».       Подходя к школе на следующий день, Реймонд почувствовал тупую боль в голове. Когда ноет лобная доля, это не сулит чего-то страшного, но и хорошего не предвещает. Потирая лоб и жмурясь от палящего солнца, что неожиданно резко снизошел до их города, Реймонд поднял по ступеням. Ища глазами Бетти, чтобы как следует показать остальным уже в который раз, кому эта красотка принадлежит, что он такой же, как они, он взглядом наткнулся на неожиданную фигуру. — Чего…       «Рыжеволосая сучка», как хотел назвать ее Реймонд, стояла и, опираясь на поручень локтями, деловито смотрела в газету. Все та же юбка по колено, застегнутая на все пуговицы рубашка — даже на самую верхнюю — и короткие волосы, обрезанные совсем неровно. И зачем это чучело, подумал Реймонд, перешло к ним в школу?       Однако подобная независимость так сильно выделяла ее, эта распирающая харизма, отчужденность от остальных показались Реймонду даже знакомыми. Ведь они оба так или иначе отрезаны от общества, но вот Реймонд находил с ним общий язык. А она… Она явно не станет их полноценной частью. Девчонка, видимо, сама его заметила, потому махнула рукой и шагнула навстречу. Реймонд хотел сделать вид, что не заметил ее, но их взгляды пересеклись. «А у нее красивые глазки».       Он заметил зеленоватый отлив в глазах, странную походку словно вприпрыжку и невероятно широкую улыбку. Как она вообще могла так улыбаться, когда ее ждали шесть уроков и дополнительные занятия на выбор? Разве можно было вообще радоваться хоть чему-то здесь? Девушка все же приблизилась к нему, и Реймонд посмотрел немного за нее, будто ждал кого-то, но точно не ее. — Чего тебе? — бросил Реймонд, все еще чувствуя обиду за поступок этой чертовки, сжимая лямку мешка-рюкзака. — Эмма Томпсон, — она протянула руку, на которой красовались нелепо нацепленные браслеты, — будем знакомы. Я твоя одноклассница с этого года.       Реймонд хотел пройти мимо, что было бы в его стиле, но интереснее узнать, что на уме у этой девчонки. Наверное, поэтому он пожал ей руку в ответ, не изменив грубости лица. — Реймонд Коттон, — он довольно быстро расцепил руки, чувствуя странное отвращение. Недолго думая, Реймонд повернулся и поднялся по ступеням. Эмма тут же пошла за ним, стараясь успеть. Реймонд усмехнулся, видя, как на его один шаг она делала два. — Откуда ты? Новенькая? — Прошла два года обучения за один, — ответила Эмма, так, будто это обыденность. Реймонд присвистнул, ведь таких гениев встречать ему не доводилось. Она потянула руку к нему, когда они подошли к шкафчикам. — Эта джинсовка твоя или отцовская? — Моя. — Круто, а я вещи с распродаж ношу, — она потерла пальцами его рукав, словно тот мог рассыпаться. — Знаешь, там порой что-то классное продают, а порой бабушкины трусы вместо нормальных шорт. — Ну, у меня она единственная, недавно купили, — мотнул головой Реймонд, чувствуя прилив гордости, но тут же ощутил движение в кармане. Эмма пыталась залезть в него рукой и ей почти это удалось. — Эй, что ты…! — Так-так, шпаргалки! — Эмма выхватила клочок бумаги, быстро разворачивая его.       Реймонд хотел выхватить записку от отца из ее рук, но Эмма тут же отбежала, утыкаясь носом в листок. Реймонд решил не драться за одно слово, написанное там и искал ключ от школьного шкафчика, наблюдая за Эммой. Спустя пару секунд она ткнула его в спину пальцем и выставила записку прямо перед лицом. — Что это? –она странно улыбнулась, будто на листке и правда записаны ответы к тесту. — Седативный препарат, — вздохнул Рей, дергая рюкзак за лямку и пальцами бегая на одном месте, — просто пью иногда, чтобы контролировать самочувствие. — Я тоже болею, — начала Эмма, пальцами поглаживая бумажку. Рей хотел ответить, что это лишь его маленькая терапия, но Томпсон перебила. — Я стою на учете в психбольнице. — А в какой, если не секрет? — невзначай поинтересовался Реймонд. — Далеко отсюда, — посмотрев в сторону, ответила Эмма, пальцами сжав бумажку так сильно, что Реймонду показалось, будто она ее порвет. — Не трентовская? — Нет.       Реймонд ничего не ответил и быстро выхватил у нее бумажку. Эмма ойкнула и потянула руки обратно, но он с ухмылкой покачала листом, высоко подняв руку. Томпсон закатила глаза и открыла свой ящик. — Ну ты и дурень. — Говорит сумасшедшая, которая вчера предлагала свое тело. У тебя, небось, даже грудь не выросла толком. — Рассказывает мне человек, трюхающий главную чирлидершу. Поверь, она к двадцати пяти иссохнет! — А ты будто нет? — усмехнулся Реймонд, с грохотом закрывая дверцу. — А я… — Эмма остановилась, закусив губу. Зачем-то она взяла все учебники и активно запихивала их в рюкзак. — Я выздоровею. «Она… — подумал Рей, пока миссис Растри старательно заунывно читала чье-то стихотворение, а Эмма записывала чуть ли не все, с интересом или гоночным азартом смотрела на преподавателя и постоянно болтала ногами, будто бежала куда-то. — Она чудная. Конечно, только у страдающего слабоумием на такую встанет, но дружить с ней… Да, наверное, оно самое».       В один момент его пути он собрал вещи и покинул отцовскую квартиру. Покинул с большим сомнением, даже страхом, но, переехав на нынешнюю, ощутил странный вкус. Вкус, что перед ним уже весь мир, что он мог уехать отсюда, так сильно поглотил его, что на третьем курсе обучения в университете он уже собрал вещи. Он жаждал вырваться из отцовских оков, думал позвонить матери, попроситься погостить у нее. Перед ним столько всего, к чему уныло сидеть дома? Реймонд купил билет на поезд, думая, что подтянет успеваемость в университете позже, а сейчас лишь вдохнет свободу на пару дней и обратно. И все шло так, как хотелось, пока он не включил телевизор.       Пучина вновь вернула его обратно, пару дней он провел, перевозя вещи, посвященные как отцу, так и деду. После этого желанная свобода превратилась в сплошные отговорки, переносы на завтра и тоску по отцу. А потом? Потом он забыл, забыл про свободу и про что-то бьющееся внутри, продолжавшее стучать в закрытые разумом двери. — Реймонд Коттон, 1963-его года рождения, — крутя ручку, поглаживая колено в клетчатых брюках, больше обтягивающих, чем отцовские, произнес Реймонд, подняв взгляд. Шериф отпил кофе и внимательно его слушал. Никакой улыбки, никаких тонких бровей. Никаких шуток, упреков, запертой двери, таблеток, контроля. — Герман Коттон погиб в автокатастрофе семнадцатого сентября 1987 года на пересечений South Olden и Гринвуд Авеню. Я — единственный родственник погибшего, пришедший распорядиться делами наследства. В его завещании мне предполагается одна коробка. Могу я ее увидеть?       Но образ, заложенный, словно семечко, взросший на почве пубертатного периода и ставший молодым деревом к двадцати четырем годам, не был мертв. Он продолжал цвести, ежегодно давая свои плоды, ежегодно корнями впиваясь в сердце и подчиняя его себе. Хотел ли Реймонд вырваться? Боюсь, за него этот выбор был сделан давно.