Убийство образов.

      Ручка со звоном упала на пол, откатилась в сторону, папка рухнула следом одним глухим звуком. В комнате было тихо. Чертовски тихо.       Гильда ослабла, ее колени стукнули по дереву. Она тупо смотрела вперед, взгляд расфокусировался, когда долго смотришь на что-то и перестаешь отдавать отчет и значимость.       Харпер на несколько секунд забыла как дышать, пребывая в состоянии оценки. Оценки простыни, перекинутой за крюк от люстры, торчавший из потолка, стула, на котором она сидела каждую их встречу. Оценка неимоверно тяжелого внутри, но легкого тела снаружи, ниточкой жизни которого был кислород, таблетки и апельсиновый сок.       Единственное, на что хватило Гильду — это закрыть рот рукой. В горле застрял ком, остановивший пронзительный крик. Живот вместе с ребрами поджался, а сердце можно было и не заметить. Оно билось где-то внутри, хотя, когда девушка открыла дверь, пропустило удар.       — О Господи… — тишину и сдерживаемые слезы оборвал голос сзади. — Господи, Гильда…       Шаги начали растворяться, оставляя ее наедине с трупом. Ее Эмма мертва. «Она мертва и ты ничего не смогла с этим поделать. Ты не успела».       Поднявшись на ватных ногах, Гильда сделала шаг вперед, но резко наклонилась в сторону: ее почти стошнило. Тело охолодело, дрожь пробила сильно и резко, не дав сообразить, и пришлось подойти еще ближе — преодолеть собственный шок и быстрее осознать происходящие.       — Эмма, — медленно произнесла она, отвернув голову.       Ответила ей пустота, и пришлось сделать еще шаг.       Эмма мертва, ее больше нет.       Она чувствовала спиной отвратительное тепло июньского дня, а впереди была лишь оглушающая тишина. Гильда хотела убежать, убежать быстро, не смотря назад и не поворачиваясь ни при каких условиях, лишь бы выкинуть образ из головы, вернуть все на пятнадцать, а то и двадцать минут назад. Эмма бы в тот момент только встала на стул, положила на плечи сложенную простынь, медленно затягивая под челюстью… Отсчитала про себя до трех, поправила край рубашки, облизнулась.       Живот скрутило еще больше — коснуться бы ее рукава, разбудить, обратить все в один из кошмаров Гильды. Хватило нескольких секунд, чтобы поднять голову. Она умерла с закрытыми глазами и расслабленным лицом.       Руки Харпер легли на собственное лицо и сжали кожу, потому что паника настигла ее в наивысшей точке. Надавила ногтями на лоб, щеки, словом, все лицо, пытаясь выжать, вытащить сидевшую внутри вину. Быть может, она хотела выжать все то, что сидело не один месяц. Харпер слышала собственные всхлипы, отражающиеся от стен и все думала, что с этим сталкивается каждый пациент здесь. Сон, таблетки, еда, сон, еда, таблетки — все это сопровождалось постоянными слезами, болью, внутренней дракой. Гильда только сейчас поняла, что, будучи взаперти, эти люди научились только одному — радоваться дню без слез, приезду родных и вкусным котлетам на ужин. А другого у них и нет.       Хотелось сидеть так минутами, часами. Гильда внутренне кричала, издавая звук скрипящего металла, не в силах совладать с самой собой, когда кто-то крепко обнял ее.       — Все, дорогая, все… — успокаивал ее чей-то голос, личность которого она не могла распознать. — Дыши, давай вместе со мной. Вдох и выдох…       Дышала она слишком рвано, руки непроизвольно тряслись, уже не царапая лицо, и запах рядом был очень похож на одеколон напарника. Она подняла глаза и тут же сморщилась, чувствуя, как слезы хлынули наружу, а ком в горле оставил ее. Уилл обнимал, продолжая шептать «Вдох-выдох, Гильда, пожалуйста, вдох-выдох». Его сердце часто билось, речь была беглой, но этого было достаточно, чтобы одной прижаться к плечу и разрыдаться, а другому чувствовать себя конченным придурком.       — Ребят, стул мокрый… — донеслось со стороны. — Она еще минуты три барах…       — Тихо! Ты совсем с ума сошел! — гневный шепот, но Гильда уже плакала навзрыд.       Комната наполнилась шумом. Несколько дежурных стояли у порога, держали сонных девочек, еще трое снимали Эмму с петли. Среди перешептываний, бесконечных шагов и лязга металла отчетливее всего слышалось рыдание Гильды, которое она силой сдерживала рукой. Остальные понимающе обходили но, наверное, завтра утром Харпер будет стыдно за свое состояние. Кто, как не психиатр, должна быть всегда независима от подобных ситуаций, принимать все и сразу?       Но это ее подруга!       Но, к сожалению, никто не знал об этом, а потому продолжали обходить, занимаясь стандартной уборкой, случавшейся раз в полгода. От этого никто не застрахован, и от осознания этого Харпер ежедневно была готова молиться за Эмму.       — Уилл… Уилл, она…! — проглатывала слова Харпер, заставляя себя ни за что не смотреть, только не оборачиваться еще раз.       Она ведь умерла так, словно совсем ничего ее не мучило. Гильде начало мерещиться, что она видела легкую улыбку на ее губах.       Уилл прислонился к макушке губами, шепча, но Гильда из-за слез не слышала в его голосе мольбу.       — Гильда, тише, пожалуйста… Не говори ничего, просто дыши, пожалуйста, Гильда…       Зная, насколько она была уязвима на истерики, да на все что связано с Эммой, Харпер глубоко вдохнула, пересиливая себя, поток мыслей и одинокое тело, лежавшее от нее в нескольких метрах. Принять это все за столь короткое время было просто невозможно.       Гильде казалось, ее сейчас вырвет.       — Что здесь… — послышался металлический голос Изабеллы, запнувшись, от чего Харпер нахмурилась, а внутри укололо уже не болью, а самой настоящей злостью.       Никто не ответил, лишь гомон на секунду прекратился, а Эмма… Она сама, ее тело заставляло обращать на себя внимание.       Уилл гладил Гильду по волосам и мокрому лицу, но это мало помогало — они оба знали, как через это проходят.       — Надо увезти ее отсюда, так и до нервного срыва недалеко… — услышала Гильда неподалеку, будто кто-то из дежурных сказал это. Она только потом поняла, что это был Фред. — Лесли, отнеси ее в ординаторскую! Там валерьянка есть, налей ей тридцать капель! Уилл, остаешься со мной, помощь, кхм… Ребят, какого хера! Вот так… Аккуратнее блять!       Харпер уже не разбирала ничего, ноги не двигались. Ее попытались поднять другие, мягкие руки, но она упала, слепо опираясь. Так пусто. Ужасающе пусто, совсем ничего не хочется: ни кричать, ни злиться на других. Лишь плакать из-за ее смерти от безысходности. Проблемы жизни, порой, настигали Харпер в самый непрошенный момент, заставляя ломаться пополам.       — Миссис Адамс, это моя вина! Моя, и никого более! — оправдывался кто-то, пока Гильду подняли еще раз.       — Гильда, дорогая, пойдем, — прозвучал женский голос над ее ухом и крепкие руки сжали в тиски. — Гильда, давай, шевели ногами.       Идя по коридору, разобрать вряд ли что можно было — казалось, половина здания собралась в тридцать третьей палате. Мимо проносилось многие: и белоснежные врачи, несколько девушек в сорочках стояли у дверей, а медсестры держали их, и светящее в лицо солнце, игравшее на паркете, и лестница, и толстые двери с табличками, и операционная где-то в стороне, и диваны, и старый телевизор, еще люди, и знакомая фигура, выскочившая из дверей.       У Харпер закружилась голова.       В дверях ординаторской она взглядом пересеклась в подбежавшим Реем. Гильда сморщилась и опустила голову, но не убежала — нутром чувствовала, что ей нужна его поддержка, какой бы она ни была. В один миг Харпер осознала себя абсолютно беспомощной, слабой, потерявшей сразу так много и таким жестоким, неправильным образом.       Лесли легонько толкнула ее в сторону двери, уже вспоминая, где находилась валерьянка, но Гильда одними губами произнесла «Рей». Он, смотря на нее несколько секунд, тут же прочитал и метнулся к ней. Теплые руки легли на щеки, заставив поднять голову, но Харпер зажмурилась и заплакала. Она не могла сказать ему это в лицо, не могла признаться самой себе, так что лишь наклонила голову, сжав руки и ногтями впившись в ладони.       — Гильда… — тихо произнес он, поглаживая дорожки от слез.       Лесли остановилась, ее крепкая хватка чуть ослабла.       — Гильда… — тихо сказал Рей, наклоняясь к ней. — Что там, дорогая?       Перед глазами вновь мелькнула ужасающая картина, она содрогнулась, не в силах держать свое тело, и, накрыв руку Рея, облокотилась. Прижалась к плечу, тупо ударяя кулаком по груди, протестуя. Он понял ее без слов, коснувшись волос и тяжело выдохнув, а Харпер собиралась с мыслями. Все внутри отчетливо кричало принять все сейчас, чтобы потом было легче. «Все равно я об этом уже когда-то…»       — Рей, она умер… — Гильда не договорила, глотая сопли и глазами прижимаясь к его халату. Коттону на грязь было плевать, лишь его рука на макушке медленно поглаживала. Харпер говорила отрывисто, а мысли в голове спорили: одна сторона уже искала причины смерти, другая хотела забыть все случившееся. — У нее же депрессивный эпизод почти закончился… Рей, она… я совсем чуть-чуть не успела, Рей! На десять минут бы пораньше, я не понимаю, что я сделала не так, что…!       Гильда всхлипнула, Коттон прижал ее к себе, Лесли лишь с горестью вздохнула, но и в ее глазах уже стояли слезы.       — Почему я, — шептала Харпер, положив голову на плечо и еще раз ударив ладонью. В воздухе повис вопрос, на который она знала ответ где-то внутри, но ни за что не могла признаться сейчас, — почему? Разве она… Она не достойна б-была прос-сто…       Это должно было случиться в один момент. Она всегда хотела этого глубоко внутри себя.       Гильда внезапно ощутила себя в крепости. Внутри ее давило от боли, но вокруг была лишь защита, крепкая и стойкая, на полголовы выше ее, с небритой щетиной и опять в чем-то испачканном рядом халате. Харпер сильнее вжалась, выдыхая, чувствуя слезы, остановившиеся в горле, ватные ноги и сердцебиение. Сердце внутри Рея билось, часто и неугомонно, и это чувство, что по венам ценного человека течет кровь, что можно посчитать пульс, стало самым первым, что на секунду затмило все предшествующее ранее.       Он никогда не обнимал ее так крепко, никогда не гладил по голове так заботливо и никогда не поддерживал спину в районе лопаток.       — Гильда, пойдем, пожалуйста, я тебе успокоительного дам, ты же сейчас изведешь себя всю, — на ухо шептала ей Лесли, а Харпер и не замечала. — Извините, мистер Коттон.       — Все в порядке.       Харпер сама подняла голову и посмотрела на него. Она уверенна, что выглядело весьма плачевно, что волосы, хорошо уложенные с утра, сейчас совсем потеряли форму, что под глазами остались следы от туши и карандаша — нет, такой Гильду Харпер даже муж видел редко, а здесь она предстала такой на работе. Но и Коттон сейчас смотрел не с холодом, а мягкостью, сожалением и сам не хотел оставлять ее, кусая губу и смотря в сторону тридцать третьей палаты.       — Гильда, я подойду позже, — он развернул ее лицо и поцеловал в лоб. Харпер всхлипнула, попытавшись сделать глубокий вдох и выдох, широко распахнув глаза. — Лесли, набери сейчас же Дона, пусть приезжает.       Он быстро ушел, а Харпер стояла и смотрела ему в крепкую спину под легким халатом, напряженные руки в карманах и растрепанные, словно чьими-то пальцами, волосы. Лесли аккуратно потянула ее за локоть, а в голове Гильды было совсем другое: «Что же он с тобой сделал?».       В тридцать третьей палате тихий гул и полным полно людей в белых халатах — Реймонд сразу отошел в сторону, с легким недовольством оглядывая всю картину. Увидев даже Зои, что стояла в регистратуре, стало совсем тошно: не такой ажиотаж должна вызывать смерть пациентки.       Уилл тоже встал неподалеку от тела Эммы, рыжие кудри которой были единственным доказательством, что умерла она. Коттон встал вровень с ним, обращая на себя внимание, но Уилл не шелохнулся. Вздохнул, скрестил руки и отрицательно покачал головой, будто никак не мог принять увиденное. Реймонд думал, что сказать, но решил промолчать: если ничего от сердца не шло, то и говорить не о чем. «От сердца, — выделилось в мыслях, защекотало в груди».       — Она медленно умирала, — внезапно произнес Уилл, кивнув на крюк, где остался кусок отрезанной веревки. — Я думаю, от трех до десяти минут.       — Мне кажется, даже больше, — ответил Коттон, разглядывая коротко порезанную веревку, перекинутую через крюк и прежде сложенную вдвое.       Линия обрыва создавала собою тяжелую грань, ведь с одной стороны серая скомканная ткань, а с другой леденящая пустота.       — Знаешь, я все еще считаю, что Эмма ее не достойна,. — на выдохе воскликнул Уилл. — Эта девочка, да она…       Он закусил губу, нахмурившись.       — Они дружили с детства, но это все, что я знаю, — Реймонд думал положить руку на его плечо, как знак поддержки, но не стал. — Эмма и в подростковом возрасте была занозой в заднице, а сейчас, во время маниакального периода и предполагать страшно.       — Вы дружили?       — Она экстерном прошла два года в школе, так что мы сидели за соседними партами.       Уилл хмыкнул, Реймонд боковым зрением заметил, что он еще раз отрицательно покачал головой.       — Она все делала только так, как хотела. И смерти… — начал он, наконец-то повернувшись в сторону Реймонда. — Думаю, она давно это все планировала.       Коттон кивнул, немного поежившись. Подул легкий прохладный воздух: наверное, окна открыли, чтобы хотя бы чуть-чуть было свежее. Он еще раз поднял голову наверх.       Сколько сил понадобилось ей, чтобы привязать туда простынь? А ведь изначально она планировала использовать веревку, которую все-таки нашли. Мог ли Коттон сделать что-то еще, кроме того, чтобы заметить веревку и даже не сказать об этом Гильде? Тот факт, что они не пересекались из-за работы, он принял за банальное оправдание. Реймонд укусил щеки: нет, винить себя сейчас вообще бессмысленно, ведь он не раз отвозил трупы в морг, не раз видел отрытые глаза, покрытые пленкой, синюю кожу и деревянные мышцы. Так почему сейчас тревожно? Почему сейчас взгляд бегал, ком стоял в горле, а руки сильно тянули ткань халата?       Не потому ли, что вместе с Эммой умирало что-то у него внутри?       Коттон, скребя сердцем при воспоминании о Гильде, переминаясь с ноги на ногу, воскликнул.       — Она первая ее увидела?       Уилл выдержал паузу.       — Да, — серьезный, четкий ответ, и Коттон сразу почувствовал, что надавит на больное, если продолжит эту тему.       На фоне слабого гула раздались шаги. Реймонд не придал бы им значение, если бы не повернулся через плечо: кого еще к ним принесло? Не многовато ли людей на одну палату? Когда они пересеклись взглядом, Адамс посмотрела в сторону.       — Ко мне в кабинет, — на удивление ее голос не был строг или надменно холоден. Она держала расслабленно руки, сцепленные в замок и смотрела только на Коттона. — Сейчас же.       Уилл повернулся и немного растерялся при виде Беллы.       — Миссис Адамс, я…       — Не сейчас, Уилл, — Адамс пыталась вернуть свою прежнюю маску, но Коттон нутром начал чувствовать ее притворство.       Зайдя в кабинет, Белла прошлась пальцами по столу, поправила простынь, а Реймонд лишь оперся на стул. Адамс молчала, слегка закусив губу.       — Рей, все то, что было в операционной — не нормально. Я надеюсь, мне не нужно тебе это объяснять подробно? Специалист не должен вести себя так эмоционально и необдуманно.       Хотелось съязвить в ответ, надавить на больное. Но…       — Вы же и сами все понимаете, — странно усмехнулся он, будто ему было нечего терять. Казалось, даже атмосфера в кабинете стала другой, — так что к чему мне оправдываться?       — Тоесть твои записи… — протянула она, выгнув бровь.       Реймонд понимал, что это конец для его карьеры, призвания и внутренней цели — все, бессмысленно куда-то бежать и что-то исправлять. В какой-то момент вперед встали совсем не вещи и должности, а люди. «А ведь не так уж это и сложно — просто принять и чувствовать этим сердцем, — подумал про себя Коттон, и все стало еще более понятно».       Возможно, именно к этому его и склоняла кошка, ранее скребущая душу, мысли, ранее путавшие голову.       — Да, все что там написано — чистой воды правда, — ответил Реймонд уверенно и спокойно, не пряча взгляд и не кусая губу после.       Адамс замолчала, словно только об этом узнала. Реймонд усмехнулся: она что, думала, что это шутки или помутнение рассудка на половину блокнота? Но ее брови не свелись на переносице, злость не наполнила ее до краев и не выплеснулась. По ее выражению лица Коттон бы подумал, что внутри у нее что-то упало.       — Миссис Адамс, если вы хотите уволить меня из-за этого, пусть, — спокойно продолжил Реймонд, пока Белла растерянно смотрела то на стол, то ему в глаза. — У мальчика есть замкнутость и панические атаки, а с этим можно работать Гильде и без препаратов. У него не самая тяжелая стадия из возможных, ему хватит активной терапии в больнице около месяца-двух, проработки галлюцинаций, и он сможет лишь посещать дневной стационар. Я не думаю, что есть смысл от других препаратов, возможно нормотимики…       — Реймонд, уже не в этом дело! — шикнула Изабелла, отвернувшись. Она выдохнула, гортань дернулась. — Дело не в болезни или чем-то таком… Дело в обстоятельствах.       Коттон нахмурился, внезапно вспомнив, что Норман и правда тут в связи с определенными обстоятельствами. Значит, если в них и дело, то…       — Что вы имеете ввиду?       То его пребывание здесь может поменяться очень быстро.       — Его забирают в другую больницу.