Убийство образов.

      Он подвез ее до дома в январе девяностого года. Помог выгрузить одну коробку, а она поблагодарила его слабой улыбкой, выдыхая пар, смотря, как он растворяется. Осмотрелась внимательнее вокруг: светло, она впервые выехала с работы раньше пяти вечера. Морозная свежесть, легкий ветер с реки неподалеку заставил вжаться подбородком в теплую курточку, купленную, на удивление недавно: он убедил ее выбросить старые. Немного топчась на месте, он получил приглашение зайти на чай и, немного подумав, согласился.       — Во сколько у тебя поезд? — поднимаясь по лестнице, четко спросил он.       Она чувствовала, что он недоговаривал. Со временем его голос стал эмоциональнее, он больше не мог держать прежний безразличный тон. Даже походка его поменялась, стала медленнее, даже увереннее.       — Через два часа.       — Все остальные вещи собрала?       — Да, осталось лишь мусор вынести и продукты отдать, — стоя у квартиры, она повернулась через плечо, — так что, хочешь не хочешь, а уедешь не с пустыми руками.       Он усмехнулся, заходя и ставя коробку на маленький столик.       — С вами бесполезно спорить, — в своей манере ответил он, снимая ботинки и наступая на носки, — миссис Адамс.       Она цыкнула, уже привыкнув к его наигранно-манерным обращениям, сняла курточку, размотала шарф и уже орудовала на кухне, набирая в чайник воду.       — И я рада, что ты даже не собираешься этого делать, Рей.       — Тут раньше был такой бардак, ужас, — протянула Белла, заходя с чаем в гостиную. Реймонд стоял у уже пустого шкафа, разглядывая так, будто там что-то было. Он повернулся к ней, поправив пиджак и заняв место на диване. — Даже не бардак, а просто обилие вещей. Что я только не хранила: его рубашки, брюки, несметное количество фотографий. Все его книги и по психиатрии, и…       — Так все-таки, кем он был? — перебил ее Коттон.       — Он ввел лекции в университете, говорил, что дело интересное, да только выматывавшее. Вместе с этим часто читал справочники, книги по психиатрии. Всегда хмурился при прочтении, вздрагивал, если я подходила. Раньше я думала, что это его маленькое хобби и так он познает себя, но потом поняла, что он лишь искал описание его проблемы и способы ее решения.       Она говорила уверенно, без дрожи в голосе: этот этап они уже прошли. Отпила немного чаю, оглядела квартиру еще раз. Реймонд заметил это, задумчиво протянув.       — Ты точно хочешь уехать?       Белла кивнула, наверное, потому что давно пора прощаться с прошлым.       — Мы с Августом жили здесь полгода, а потом и он уехал, — не сговариваясь, резко начала она, смотря на тот же пустой шкаф. — Он… Мой мальчик поступил в город побольше, отучился давно, женился на подруге по курсу. Писал недавно письмо, его Маргарет беременна, у меня скоро уже внуки будут, — она слабо улыбнулась, а Реймонд не переставал смотреть на нее.       Лицо расслабленно, без напряжения или опаски, кисти рук спокойно держат теплую чашку. За больше, чем полгода Белла привыкла к нему, и он уже не был постоянно на взводе, видя ее.       — Такое ощущение странное, когда видишь, что дети давно выросли, уже живут своей жизнью, — продолжала Адамс, облокотившись на диван и кладя руки на живот. Эта привычка появилась совсем недавно. — Так привыкла его растить, иногда даже забывала, что был еще один ребенок.       Реймонд сглотнул, опустив взгляд на секунду. Белла все поняла без слов.       — Я думаю снять квартиру в Белмонт, так что, может…       Ее последние слова растворились в омуте сознания Реймонда. В голову ударила мысль «Я так и не приехал», которая нещадно пожирала его время от времени, но никак не стимулировала к действию. Коттону казалось, что для их встречи еще слишком рано. Оттягивал ли он все под бесконечным страхом и неуверенностью, или с самого начала именно так чувствовал, он не знал даже тогда, когда Белла спускалась с полной коробкой к подъехавшему такси.       Водитель ждал их у машины, открыл багажник, кивнув Коттону. Кроме двух коробок и сумки все остальное она выбросила. Складывая все вещи Тревиса по коробкам, плача, подолгу рассказывая Реймонду истории прошлого и Августа, тихо говорила про Нормана, невесело смеялась, вспоминая казусы ее семейной жизни. Тогда Коттон смотрел на нее с легкой грустью, даже сопереживанием, ведь и сам… Сам точно также рассказывал о коробке под телевизором, которую так неслучайно заметил Норман.       Впрочем, прямо сейчас их коробки стали одной пепельной крошкой, а в тот день Реймонду пришлось даже давать Белле валерьянку, оставшись спать на диване.       — Похоже, это все, мистер Коттон, — приятно улыбнулась она, ее морщины стали еще более заметны на бледном лице.       Реймонд кивнул, открывая ей дверь и помогая сесть. Они переглянулись, быстро и опрометчиво, с полным пониманием картины жизни друг друга. Белла больше никогда не вспомнит про Генри Коттона при нем, считая это глупым, а он — про ее мужа. Ее рука была тронута губами, на что Адамс тихо хмыкнула.       — Если ты вдруг встретишь его, — начал Реймонд, поправляя пальто и сразу расплачиваясь с водителем, чтобы Адамс не искала купюры в сумке. Он замялся, она лишь понимающе вздохнула, прикрыв глаза и медленно кивнув. — Наоборот, не говори ему про меня. Просто…       Мысли в голове привычно перемещались. Пожалуй, за полгода поубавился пыл, а вместе с ним в глаза ударила реальная картина мира. Коттон боялся, боялся, что тот, чьи мысли он все еще занимал ночами, мог даже не…       — Если он не вспомнит тебя, ты узнаешь об этом, — ответила за него Белла.       Удивительно, когда они вообще начали так понимать друг друга?       Когда водитель уже заводил машину, Адамс через приоткрытое окно передала ему ключи. Коттон сначала не поверил, потом нахмурился, повертев два маленьких ключика, но прекрасно зная, что они открывали.       Да все в больнице ежедневно могли заметить у Адамс их, открывавшую…       — Я думаю, у тебя получится поднять ее лучше, чем у меня, — тихо произнесла она, почти шепотом, словно не веря, что говорила.       — А документы? — возразил Реймонд, отрицая эту правду.       — Все на столе в кабинете, тебе надо только расписаться и принять мое заявление об увольнении.       Он перебирал их пальцами несколько секунд, чувствуя странный, ликовавший трепет. Неужто он, он добился своей цели? Неужто он наконец-то был готов к этому? «А всего-то нужно было… — подумал Коттон, осознавая, какой на самом деле большой путь был им проделан».       — Почему ты так уверена, что я пойду на эту должность?       — Не знаю, — Белла пожала плечами, странно еле улыбнулась. — Просто иногда решила прислушиваться к внутренним ощущениям.       Она уехала, оставив за собой пустую квартиру, пепел, развиваемый ветром, и одного хорошего друга, бренчавшего ключами без конца, пытаясь принять этот расклад жизни, так внезапно наделивший его желанным. Реймонд стоял у ее дома еще некоторое время, поглядывая на крыльцо. На этой улице все дома такие одинаковые, что определить нужное можно только по номеру. Рассмеялся, прикрыв рот рукой, чтобы не выглядеть полным сумасшедшим и не ловить на себе подозрительные взгляды. Хотя, если по правде, ему было все равно. Он смеялся, облокотившись на фонарный столб от одной мысли, посетившей его только сейчас, когда все закончилось. «Во дают эти Паттерсоны и Адамсы!»       В истории Реймонда Коттона, страдавшего от пережитков прошлого, зависимого от них, подозревавшего и не доверявшего никому, все закончилось. Этот облегченный задорный хохот давно не слышали улицы.       — Мистер Коттон, привезли новых больных!       Девушка заглянула в кабинет, хлопнув взглядом, неловко осматриваясь. Реймонд поднял голову, отвлекаясь от рукописей, прищурился, пытаясь вспомнить ее имя.       — Палаты на нижнем этаже у кабинета гидротерапии свободны? — тут же воскликнул он.       — Вроде да, недавно выписали восьмерых.       — Туда и разместите. Есть особенные пациенты?       Он положил руки на стол, сцепив в замок. Девушка оперлась на дверной косяк, не стремясь зайти, будто на допросе. И так каждый месяц, во время привоза больных врачи посылали стажера отчитываться перед мистером Коттоном по его личной просьбе, потому что он с самого начала проверял их.       — Несколько человек — инвалиды, остальные более менее держатся на ногах, — она произнесла это так неуверенно, словно для них тоже лучше подготовить коляски.       — Разместите на первом этаже, желательно в правом крыле. Как я помню, из двадцать третьей палаты недавно выписали большинство, так что подготовьте ее под содержание инвалидов. Остальных раскидайте куда-нибудь, позже миссис Харпер их распределит более точно.       — Поняла.       Девушка мигом скрылась, аккуратно закрыв дверь и оставляя Реймонда одного.       В спину подул прохладный ветер, он оглянулся: осень вовсю пестрела за окном. Интересно, что октябрь начался не с похода в бар, а покупки новых ботинок, потому что ливни, нахлынувшие на Трентон, и поднятие уровня воды в Делавэре угрожали его кожаной потрепанной обуви. За последние два года Реймонд вообще довольно много чего прикупил, считая новые часы, очки для снятия нагрузки на глаза, даже думал посмотреть новый телевизор. А то сейчас цветным уже мало кого удивишь, девяностые на дворе!       Он лишь слабо улыбнулся и вновь вернулся к карточкам. Перелистывая папку некой Вивиан Дейв, поступившей к ним два дня назад с подозрениями на обссесивно-компульсивное расстройство, невольно ухмыльнулся. В голове запестрело вспоминание одного вечера, когда они с Гильдой заговорили про феномен передачи симптомов психических заболеваний от пациента к пациенту при определенных обстоятельствах. Он облокотился на спинку кресла, глотнув прежнего горького кофе, так и не убедив себя добавлять сахар. Гильда взяла за привычку его отпивать, и, казалось, сама втянулась во вкус напитка.       Прикрыл глаза, убеждая себя отвлечься, ведь часы пробили пять, а ему и без передышки еще работать и работать.       — Наверное, «Над кукушкиным гнездом*» могло быть и в более суровом виде. Все-таки, он находился среди душевно больных, а с кем поведешься, от того и наберешься.       Гильда тогда задержалась на работе в его кабинете, читая и параллельно делясь впечатлениями. Реймонд пару раз поглядывал на нее, не веря в увиденное, и чувствуя непомерную радость. Харпер уже тогда менялась, в одночасье став замкнутой, тихой и будто монотонной.       — Даже если бы не было электрошоковой терапии, — продолжала она, подперев щеку рукой и устало бегая взглядом по обложке, — то его бы сломило общество, превратив сначала все мысли в параноидальные, а затем, от осознания ухудшения положения, подтолкнуло к самоубийству.       Ее взгляд дрогнул, она тут же помотала головой и открыла книгу, так и не дождавшись ответа Реймонда. Однако он понял ее, крутя ручку: даже спустя полтора года она пыталась найти причины смерти Эммы.       Полтора года… От мысли об этом и Коттону стало не по себе, так что он начал быстро перечитывать договоры о поставке психотропных средств одной компании в надежде забыться.       Он до сих пор было уверен, что им рано.       Коттон выдохнул, думая размять ноги и выйти покурить, но стук в дверь его опередил. Три звонких и быстрых, и ее силуэт показался в приглушенном свете ламп. Реймонд улыбнулся, а планы резко поменялись. Для нее, сейчас заправившей волосы до середины шеи за ухо, он был готов отодвинуть все дела на неопределенный час.       Гильда, укутавшись в халат, касалась дверного косяка пальцами. Во взгляде читалась ее природная игривость: они всю неделю не виделись из-за постоянных отгулов Харпер и ночных переработок Реймонда. А сейчас, когда она еле сдерживала свою широкую улыбку, ее личико заметно опухло и на ногах были преимущественно кроссовки… Ну черт не шутит поболтать лишний час с такой Харпер!       — Рей, можно? — робко спросила она, казалось, больше для вида.       Он кивнул, вскакивая с места, на что Гильды лишь усмехнулась. Ее рука расслабленно лежала на животе, будто не отрывалась ни на минуту, оберегала даже. Коттон не мог не смотреть на нее с особенной теплотой, потому тут же проверил, насколько горячий чайник, и взглядом обвел содержимое подоконника, где стояли пакетики с чаем и банка кофе.       Когда ее кабинет достался ему, он первым делом убрал милую скатерть, выбросил вазу, цветы в которой уже давно не стояли, подсвечники и все, то, что напоминало им о нем. В какой-то момент Тревис Адамс стал частью жизни Реймонда, наверное, потому, что…       — Сделать тебе чай? — уже достав кружку, спросил Коттон.       — Ну…       Гильда замялась, аккуратно закрыв дверь. Коттон быстро повернулся на кресле к подоконнику, ставшему в какой-то момент алтарем всего самого необходимого. Порой работать приходилось безвылазно, жаль только, что туалет за дверью оборудовать не получится. Он налил ей горячего чая в кружку, достал пару бисквитов из свежей пачки и положил на блюдце. Пожалуй, по отношению к ней это было меньшим, что он мог сделать сейчас: вся основная работа лежала на Доне.       — Держи.       — Я вообще-то к тебе на пару минут, — усмехнулась она, сев и кивнув в знак благодарности, понимая, что отказываться бессмысленно: Реймонд научился настаивать на своем с помощью отточенных жестов и слабой улыбки.             За несколько лет она только начала привыкать, что Реймонд заботился о ней открыто, обнимая в тяжелые моменты. У Гильды от такого всегда перехватывало дух — гордилась она работой, проделанной Реймондом, или не представляла, кем нужно быть, чтобы привнести все это в его жизнь, она никогда не задумывалась.       — У нас полно времени. Или ты сильно торопишься? — Реймонд остановился с посудой в руках и застыл.       — Нет-нет, если что, Билл отметит ребят за меня, — она замотала руками, — просто я пришла к тебе с важным разговором.       — Конечно, но от чая все же не отказывайся, — он выдержал паузу, подняв палец вверх. — Ему это точно не навредит.       Гильда цыкнула, усмехнувшись, успев привыкнуть к колким шуткам за столько месяцев.       — Ты знаешь, что я в положении… — начала медленно Харпер, вместе с этим погладив давно заметный всем живот. Реймонд усмехнулся — нет, что ты, дорогая, только заметил! — но тут же серьезно начал слушать. — И я поговорила с Доном… — она закусила губу, заправив пару прядей за ухо. — Мне становится тяжело работать, особенно нагрузка на ноги. Как никак, седьмой месяц уже. Думаю, мне пора взять декретный отпуск.       Реймонда посмотрел на нее и не смог скрыть нотку грусти. Наверное, услышав шокировавшую его новость еще тогда, он уже готовился к ее уходу.       — Ну, — теперь была очередь Реймонда прятать взгляд и чувствовать ожидаемую растерянность.       Они с Гильдой столько прошли за все это время в больнице, начиная от приезда странных посетителей, продолжая обменом снотворного, общими пациентами… Их крепкая дружба останется такой, когда Харпер уйдет, но будет тоскливо приходить на работу в компанию новых сотрудников и стажерок без поддержки и возможности получить отраду в конце дня в виде разговоров.       — Рей, представляешь, я беременна!       Он был первым после Дона, кто узнал об этом. Гильда весь тот день ходила и растворялась в редком смехе, некой мечтательности, забывала названия препаратов или мелкие поручения. Реймонд не мог ее ругать, но пригрозил снизить зарплату.       — Ага, конечно, снизит, — лукавила Харпер, рассевшись на стуле, скрестив руки и положив ногу на ногу. — Я вообще имею полное право уйти в декретный отпуск, и ты обязан выплачивать полную зарплату!       — Ты уже уходишь? — резко поднял голову он, растерявшись.       — Нет-нет! Но через полгода, скорее всего, — пожала плечами Гильда. Улыбка пропала с лица, она опустила голову, руки невольно легли на колено. — Работать здесь, в этом постоянном стрессе… Сам понимаешь.       Но что может поделать он, мужчина, которому почти двадцать семь, а о семье и мысли нет?       Реймонд медленно глотнул кофе и думал над ответом. Конечно, он даст ей все бумаги и оформит декретный отпуск, но уже сейчас его мучила только одна мысль. «А что потом? Что будет потом, Гильда, когда ты уедешь?»       Он знал, что этот момент обязательно когда-нибудь настанет, и ожидание неизбежного стало для него хуже резких потерь. Когда ты не знаешь, что можно сделать, когда мысли в голове сумбурны, когда хочется человека всего и сразу — нет для Реймонда ощущения изнуряюще. Он уже проходил через это не первый раз.       — Мне будет тяжело без тебя первое время, но этого стоило ожидать, — пожал плечами Коттон, откидываясь на спинке стула. — Но ты правильно поступаешь, ребенок намного важнее сейчас. Тем более, в клинике уже бывает такая суматоха, что мама не горюй.       — Дон особенно настоял, стоило мне заикнуться, что ноги отекают, — Гильда выдохнула, ее плечи опустились, и она сама улыбнулась еще шире. На щеках показались ямочки. — Знаешь, он сейчас вовсю готовится к пополнению, мне порой кажется, даже больше чем я.       Реймонд поставил локти на стол, держа кружку и только заметив, что опять съехали очки. Может, стоило поменять оправу? Коттон, спустя полгода с их приобретения, начал жалеть, что сэкономил на ней. Харпер быстрее поправила ему очки, на что Реймонд даже не опешил, как раньше, а лишь в шутку, коснулся ее носа.       — Да, я проезжал мимо вашего дома. Перекрасить его было одной из лучших идей его дырявой головы, — усмехнулся Реймонд, глотая кофе. — Как у него дела на работе?       — Все в порядке, он мало говорит о ней. Чаще я слышу «Гильда, оденься теплее, Гильда, прими витамины, Гильда, сократи смену до трех часов, не перегружай себя», — она попыталась спародировать басистый голос мужа, на что Коттон тихо рассмеялся. — Он устроился на должность помощника хирурга в Sandro LaRocca.       — Эта больница же на другом конце города.       — Ему там нравится, — пожала плечами Харпер.       Дона Реймонд сам уволил летом девяносто второго, когда это стало невыносимо. Дон просто не мог не обходиться без рукоприкладства к пациентам, любившим язвить или имеющим проблемы с умственным развитием. Он бесконечно оправдывался, говорил, что все прекратит, но в один момент, рано утром, Гильда пришла к в кабинет Реймонда сама не своя.       — Он замахнулся на меня, — еле сдерживая слезы, прошептала она, а внутри у Реймонда до сих пор неспокойно при этом воспоминании. — М-мы ругались и он, он просто поднял руку, а я тут-т же-е…       — Не надо Гильда, не говори, — подскочил Реймонд, заключая ее в объятия и накрывая дрожавшую от истерики спину.       После его уезда Коттон неожиданно начал присматриваться к отношениям его подруги не просто сквозь пальцы, а, наоборот, с предельной внимательностью. Гильда не видела в Доне ничего, кроме любви, цепляясь за него, как за уходящий вагон, а потому неосознанно отрицала возможность неконтролируемой агрессии в свою сторону.       В тот же день Реймонд вызвал его для серьезного разговора. Гильда сидела рядом, уже не красная от слез, и говорила сама, Коттон своей персоной добавлял серьезности положения.       — Дон, это надо лечить. Я не могу жить с тем, кто… — она пыталась быть сильной, сжимая край юбки, но голос дрогнул, а глаза намокли. — Кто подним-мает на меня руку.       Дон посмотрел на нее, так, как, пожалуй, не смотрел никогда: в глазах истинный, животный страх ее потерять. Он сглотнул и опустил голову, кивая, будто шея окаменела.       В тот вечер он не оправдывался, не говорил, что прекратит, а позвонил в клинику и записался на консультации с психиатром. Теперь в их аптечке уже четвертый месяц находились слабые транквилизаторы.       И пусть их отношения даже сейчас, когда Харпер наконец-то беременна, все еще заставляли Реймонда не доверительно посматривать, в одном Гильда всегда была права: не смотря ни на что, Дон слишком сильно ее любил.       — Главное, что он увидел проблему и начал с ней работать. Думаю, услышь это Уилл, он бы… — Реймонд чуть не уронил кружку, когда понял, что ляпнул. И надо же было сравнить ее мужа и бывшего напарника? Отличная работа, Коттон.       Вспомнить Уилла, который в один злополучный день заставил извиниться перед ним, перешагнуть самого себя даже. Уилла, который заглядывался на Гильду, смотря искоса и осторожно, который ударился в фармацевтику, лишь бы завести с ней диалог. Странный был пацан, думал сначала Реймонд, когда они курили на скамейке или переговаривались на парковке, но не заметил, как он в итоге стал человеком с собственной маленькой трагедией.       — Черт, Гильда, прости меня, — прикрыл лицо рукой Реймонд, понимая, как оплошал.       Ее губы дрогнули, она накрыла второй рукой живот.       Их историю после смелого увольнения Уилла они старались игнорировать, а друг с другом ее вообще не касаться. Реймонд боялся вместе с ним напомнить Гильде про Эмму, которую, она по ее словам, отпустила. Однако в те моменты, когда Уилл все-таки становился объектом чьих-то разговоров, Харпер тут же уходила, придумывая абсолютно любые причины.       Звонков между ними не было — ни один не решился, хотя Реймонд всегда знал, что Уиллу не хватило бы смелости сказать все, что он хотел, в трубку. Гильда часто принимала письма после его уезда, каждые дней пять, и всегда это были короткие записки из городка в Теннеси. Уилл так далеко уехал…       Реймонд, тоже получая от него письма, однажды получил два: одно было для него, другое — для Гильды. Коттон чувствовал себя предателем, но не мог пойти против того жаркого любопытства, тем более, ее письмо было даже не запечатано, а просто вложено. Развернув хрустящую бумагу, он лишь тяжело выдохнул: Уилл излил, пожалуй, все, что было у него на душе.       Дорогая Гильда, я сердечно люблю тебя, пусть сперва тебе и казалось, что я просто очередной придурок. Ты не представляешь, насколько удивительна можешь быть в минуты работы, как твои волосы могут цеплять глаз и не отпускать, пока ты сама не уйдешь. Как мило ты танцуешь с Лесли, можешь попасть джемом в столовой на щеку. Как горько плачешь, когда Эмма опять ранит тебя, как боишься потерять то, что давно потеряно. Как было тепло, Гильда, когда ты лежала на моем плече. Ты не поверишь, если я скажу тебе, что у меня давно уже выпрыгнуло сердце от этих убивающих чувств. Даже не знаю, когда так получилось, что я влюбился.       Дон — мерзкий придурок, монстр, совершенно бесконтрольный и тот, кто в один день может тронуть и тебя. От мыслей об этом мне тяжело, милая Харпер, очень тяжело, но я вижу, я всегда видел, что ничего не смогу с этим поделать. Никогда мне не открыто то счастье, которое получил он. Мне больно видеть твою одержимость, зависимость от них всех: Дона, Эммы, быть может, даже Лесли давно подчинила тебя себе. В такие моменты мне, больному эгоисту, жаль, что я не стал частью твоей зависимости.       Я все еще люблю тебя, спустя год это чувство никуда не делось, лишь усилилось от голода по твоей фигуре рядом. Как бы я хотел прижать тебя и никуда, ни к кому не отпускать, закрыть от этого мира и показать, что они ранят тебя постоянно, а настоящее, искреннее и заботливое было рядом, промахивалось с психотропными средствами, было готово забрать всю твою вину и боль на себя.       Но я знаю, что это невозможно. Дорогая, прелестнейшая Гильда, пусть все сказанное здесь пропитано пафосом и образностью, но это единственное, на что я способен накануне свадьбы. Я нашел милую девушку в этом городе, водил ее в кино и кафе, танцевал на площади в честь Рождества. Она смешно чихает, любит заказывать пиццу глубокой ночью, но я вижу в ней хорошую подругу, а не возлюбленную. Она первая призналась в чувствах, а я, почесав затылок, растерянно ответил, что тоже влюблен. Но влюблен я в тебя!       Даже не знаю, к чему так много признаний в одном письме. Оно, наверное, последнее, ведь дальше я хочу пойти сам, пусть и с ней рука об руку. Миссис Харпер, мне жаль, что так получилось. Мне жаль, что вы слепы в любви и в дружбе, но я надеюсь, что когда-нибудь, похожий на меня все-таки заставит вас уйти от призраков прошлого, ведь в этом многие могут найти преодоление себя и снятие пелены с глаз.       А я продолжу путь, держа глубоко внутри это незабываемое чувство любви как к идеалу, совершенству, а потому абсолютно недосягаемому.       Реймонд тогда лишь сложил его обратно и молча отдал Харпер, на все ее встречные вопросы указав пальцем на имя отправителя. Уилл был первым, кто так прямо сказал Гильде о ее жизни, ее чувствах, что у Коттона не осталось слов. Весь день Реймонд тогда ходил и думал, был ли сам слеп в любви? Придя к тому, что подобное письмо любого заставит думать соответствующе, он бросил эту затею, углубляясь в документы в кабинете на втором этаже.       Оказалось, что между Коттоном и Харпер было слишком много, о чем не знал ее муж, и знать ему об этом точно не стоило.       — Уилл, да… — тихо повторила Харпер, наклонив голову. — Я пыталась ему позвонить недавно, ответила девушка, представилась Челси. Смех такой задористый… Он сам к телефону не подошел, да и до этого всегда сбрасывал.       Харпер почти заплакала, сморщившись и шмыгнув носом. У Коттона защемило внутри, он потянулся к ней и коснулся руки. Она накрыла ее в ответ и замотала головой — сил терпеть это у нее не осталось. Видеть подругу такой просто невыносимо, особенно чувствовать, что заставил ее нервничать именно ты. Гильда глубоко вдохнула, успокаивая себя. Ее руки поглаживали живот, медленно и аккуратно. Лица ее он не видел, но Гильда всхлипнула и дернулась вперед.       — Дорогая, — заботливо произнес Реймонд, встав из-за стола.       Он накрыл ее плечи, потянув на себя.       — Давай не будем об этом? Не надо проживать это еще раз, прости меня, пожалуйста.       Но Харпер была глубоко в себе, положив голову на его плечо и явно стирая весь старательно нанесенный макияж.       — Я же не любила его, Рей, не любила. Постоянно думала, что виновата в его уходе, — отчаянно прошептала Гильда, и он прошелся пальцами по ее волосам, прижимаясь губами. — Дона люблю, а его нет…!       — Я знаю, малышка, знаю.       Харпер сжала рубашку на спине, пока он поглаживал ее лопатки, линию позвоночника, запутавшись пальцами во всегда чистых и сладко пахнущих волосах. Она всегда следила за ними лучше всего. Отпускать Гильду в таком состоянии работать было бы слишком жестоко. Реймонд пробежался глазами по кабинету, найдя часы — в принципе, если он задержится еще на час, ничего страшного не случится, зато Харпер станет легче.       — Говоришь прямо как муж, — неожиданно усмехнулась Гильда, унимая истерику и последний раз шмыгнув носом.       Она отстранилась, блаженно выдохнув и, заметив следы от туши на плече друга, рассмеялась. Достала из кармашка платок, протерла нос. Реймонд подержал ее за плечи еще немного, и аккуратно кивнул на живот, немо спрашивая разрешения. Харпер ответила, и его грубые руки тут же легли на нее. Коттон редко так делал, не позволяя себе много вольностей, но всегда был заинтересован в том, как это вообще ощущается. Проводя кончиками пальцев, создавалось ощущение пустого пространства внутри, обернутого плотной оболочкой. Это завораживало и пугало одновременно: от осознания развития чего-то иного в собственном теле Коттону было бы не по себе. И все же он был счастлив за Гильду, которая не сдерживала счастья, смотря на себя и понимая, что совсем скоро, совсем скоро… Реймонд попросил ее не говорить пол и ставил ставки на мальчика, уверенный, что Дон был бы с ним согласен, общайся они чаще, чем два раза в месяц.       — Я пришла не только поэтому… — начала она, когда Реймонд отпустил ее и сел в кресло. Гильда пододвинулась вперед, медленно вдохнув, собираясь с мыслями. — Я уже говорила с Доном, что давно хочу переехать. Мне это необходимо, и он со мной согласился. Так что мы откладываем деньги и через годик, когда малыш подрастет, думаю, будем осуществлять переезд в город побольше, более развитый.       Это был тот самый момент, когда Коттон обязан был проглотить весь шок, растерянность, миллионы вопросов, куда и почему, грусть от осознания потенциального расставания на долгие, долгие месяцы и улыбнуться. Сложить руки на животе, слабо улыбнуться и полностью поддержать ее.       В конечном счете…       — Я всегда этого хотела, — добавила Гильда, встречаясь с ним взглядом.       Реймонд не отвел взгляд, поправил очки и вздохнул.       — Ты большая молодец, — прошептал он, смотря в глаза. Гильда понимала, что делала больно им обоим, но Коттон опередил ее порыв слов, поддавшись вперед и пригрозив пальцем, — не смей больше плакать. Гильда, это же не конец света. Ты вообще видела, что в мире творится? Компьютеры прогрессируют! Небось, скоро будем уже не по телефону говорить, а прямо в мониторах переписываться, как в письмах, только быстрее. Так что не потеряемся.       Гильда усмехнулась, и ее глаза все-таки намокли, но, глотнув чаю, она быстро пришла в себя.       — Обязательно.       Время подходило к шести. Часы плавно усыпляли, буквы плыли вместе с ними от усталости так, что пришлось снять очки и немного посидеть без них. Реймонд запрокинул голову, закрыл глаза. Тишина стала его другом после тяжелого рабочего дня.       Белоснежная, недавно уложенная штукатурка, все те же шкафы по бокам, что были еще при Изабелле. Обилие папок, книг, дополнительных руководств, всех сводок поставок за последний два года, счета на воду, свет, газ… Столько всего хранил этот кабинет, а сколько еще в архиве рядом… «Ты счастлив? — звоном отдалось у него в голове».       Он незаметно дернул губами, скрепив руки на животе.       — Да, — вслух ответил Коттон, — а может ли быть иначе? «Ты получил, что хотел?»       — Вполне, — ответил он вновь, отдавая себе полный отчет.       Реймонд с недавних пор принял внутренний голос, чуйку, интуицию — этому можно придать миллион понятий. Просто в один момент было достаточно впустить это в свою голову и довериться тому, что в его городе, в его больнице обычно всегда обходят стороной. И вновь все как тогда, Ты мне таблетки приносил. И я себя, и я во снах Себя сомненьями кормил.       Строчки сами возникли в голове и мужчина не отреагировал. Более смешным и необычным показалось то, что, не называя имени человека, не представляя его внешность или повадки, лишь по четырем строчкам и он, и вы узнали его. Это мог быть кто угодно — Эмма, Мет, Анна, которые резко решили стать поэтами, но Коттон сразу представил его образ в голове, речь, интонацию. Интересен наш мозг — ему стоит дать только кусочек косточки, как тот разу узнает качество мяса и от какой скотины был оторван. Эмма, Мет, Анна… За три года работы на новом месте их стало еще больше, да так, что Реймонд ярче всех запомнил лишь нескольких, тех, кто повлиял больше всего. Бывшие пациенты для неподготовленного специалиста, как любовники, как образ — они мертвы на внешнем уровне, но нервная система отвечает на рефлексы.       Высшая нервная система — вот ваш враг при любви. Она создала те чувства невидимых касаний, иллюзии голосов и криков. Это Реймонд осознал в баре, говоря о футболе с новым приятелем и совсем случайно заметив, как кой-то юноша заказал себе половину стакана светлого пива. Ваше адекватное состояние больше не таковое — вы в бреду, потере интереса к жизни, на грани разочарования во всем. И Реймонд в один момент почувствовал это, когда почти не спал всю ночь и смотрел пустой комедийный сериал по телевизору. Ведь он с ним точно также смотрел его, а потом… Он заплакал. Представляете? Реймонд Коттон, директор больницы Чарльза Трентона плакал на своем диване, не в силах противостоять самому себе. Поистине удивительно, думал он сейчас. Поистине тот, кто сделал это с ним, удивителен, стучало в висках.       Он выдохнул, мысленно повторяя один круг раз за разом, раз за разом. Он недавно понял, что еще один его враг — надежда, но с ней у него тихая борьба.       Коттон, автоматически крутя ручку пальцами, не жалел ни о чем — разве что о том моменте, когда одернул ногу от его руки, когда не обнял, не стал бороться. Не жалел, что рисковал, притянул его для поцелуя, вытирал с верхней губы пенку от пива, которое он глотал, смеясь и корчась. Но ведь продолжал глотать, как будто дежурные заливали ему стакан с водой в горло, и вот тогда Коттону стало не смешно, а чертовски больно.       Ох, прекращай.       Впрочем, сейчас это не должно его волновать. Реймонд решил дать себе полчаса на отдых и вынести последние коробки с хламом. Записи его отца, приемные карточки, отчеты столетней давности. Генри Коттон явно сошел с ума, если не мог заняться уборкой в свободные минуты. Наверное, поэтому Реймонд так гордился собой — он стал лучшей версией отца, деда. Возможно, его дети станут лучше, никогда не приедут в Трентон. Мечта уехать, врываться из клетки была только у Гильды, Коттон никогда не думал, а значит и не хотел уезжать отсюда.       Или он просто все еще ждал его где-то внутри.       Подойдя к полке с папками, он ногой пододвинул широкую картонную коробку. Эта последняя. Последняя коробка с вырезками газет, что так параноидально собирал отец, была совершенно случайно принесена Фредом в его кабинет. Смешно, однако: из одного кабинета мистера Коттона в другой. Он медленно поднял ее, даже не заглядывая, не вороша до самого дна. Смотрел на нее, словно перед ним пустая вещь, не имеющая ни ценности, ни воспоминаний. Сжал, поставил у порога, решая выбросить по дороге домой, а, быть может, и сжечь неподалеку.       Это, пожалуй последнее, что ему оставалось.       Стук в дверь разбудил его. Реймонд не заметил, как оставил коробку и вновь развалился в кресле, прикрыв глаза. Он вскочил, быстро потер переносицу, надел очки, не успев даже поправить, и все думая, кого принесло к нему почти в семь вечера? Он чувствовал укол стыда от сна на рабочем месте, думал даже про оправдания в случае чего, но почему-то дверь до сих привычно не скрипнула. Склонившись над столом, вспоминая, над чем он вообще работал до прихода Гильды, раздались еще несколько стуков. Коттон, нахмурившись, громко произнес «Войдите», прикидывая, кто сейчас на смене из девочек. Ох, только не говорите, что Лесли опять решила взять кучу всего в один раз так, что теперь не может открыть дверь! Когда в тот раз она упала прямо на проходе, было совсем не смешно: ее нога болела до конца смены, а ребро ладони Реймонда устало выпрямлять помятые договоры.       — Лесли, ну кто просил тебя…       Дверь наконец-то открылась и Реймонд, поднявшись с кресла и потянувшись к очкам, застыл на месте. Рука так и держалась за душку, кровоток будто остановился, мышцы окаменели. Подняв голову, сложно было сказать хоть слово.       — Добрый день, мистер Коттон, — послышался спокойный, черт возьми, до боли известный ему голос. Вы шутите.       Он опустил руку, сглотнув, наблюдая, как медленно закрывается дверь за ним. Тонкая шляпа, оборки будто картонные, большеватый пиджак, длинные штаны, оказавшиеся на его рост даже маленькими, вполне ухоженные туфли. Реймонд упрямо не смотрел в глаза, страшась их больше всего на свете. Молочная кожа без сероватого оттенка, а наоборот, здоровая и на щеках легкий румянец. Он стоял и часто дышал, не сдержавшись и опираясь на колени, поставив среднего размера чемоданчик. Когда он уезжал, ему совсем ничего не дали. Дыхание так сбилось, что сказанное, заставившее Реймонда почувствовать себя сумасшедшим, он разобрал по слогам, но этого хватило, чтобы сердце забилось чаще.       Нет, это точно невозможно.       — Я же обещал тебе вернуться.       Дурацкая усмешка была единственным, что пронзило стены.