Amor

Слэш
NC-17
В процессе
567
автор
Размер:
планируется Макси, написано 229 страниц, 16 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
567 Нравится 276 Отзывы 383 В сборник Скачать

6. Давай по новой, все хуйня

Настройки текста
Примечания:
Чонгук и Тэхен сидят на кухне. У Виталиана довольно уютно: кухня в черных и белых оттенках напоминают о его аристократизме и элегантности, вещи, расположенные в ней, вписываются в интерьер и не создают ощущение, что они здесь лишние. Кажется, дизайнер интерьера действительно попыхтел над домом Вита, да причем весьма умело. Зайдя в дом, не выразить восторг будет крайне сложно. — Значит, ты не поедешь со мной домой? — уточняет Тэхен, посмотрев на Чонгука, сидящего напротив за столом, из-под кружки с кофе. Тот пожимает плечами. — Вит будет против. Судя по твоему рассказу о Юнги и Чимине, они тоже, — он поджимает губы и опускает голову на момент, неуверенно обводя край кружки подушечкой пальца. Чонгук хотел бы домой, но уйти без предупреждения будет как-то некрасиво, и Чон не привык так поступать. Прежде чем свалить обратно в родное гнездо, следует дождаться Виталиана и обсудить с ним эту тему, а не сорви голову бежать туда, куда глаза глядят. Поэтому, Чон вынужден отказать Тэхену сейчас. Ну, а если по секрету, то Чон, совсем отчасти, не хочет уходить в данную минуту. У него сердце трепетно бьется при одном воспоминании о утреннем поцелуе. Виталиан — потрясающий мужчина. У Чонгука при его виде едва ли глаза не светятся — настолько он прекрасен. Конечно, Киму тоже врать некрасиво, но у Чонгука нет другого выбора. Тэхен крайне ревнив по отношению к нему и Виталиану, и, узнав о их свидании и двух поцелуях, если и не убьет, то точно переломает каждую кость — и одному, и второму. Рисковать не стоит. Чон не хочет портить отношения с Тэхеном, в конце концов, он до сих пор его уважает и любит. Нуждается в нем, как в опоре, как в лучшем друге. — Это хуево, — Ким тяжело вздыхает, хмуря брови. Чонгук готов поклясться, что заметил, как этот ответ его не устроил. — Зануды все равно нет, может, сгоняем куда? — он поворачивает голову к Чонгуку, а тот неуверенно закусывает губу. — Куда? — В кфс, — Тэхен дергает бровями и улыбается в квадратной улыбке, когда замечает реакцию Чона. Его лицо выражает определенное «да». — Только, пожалуйста, давай вернемся к вечеру. Виталиан приедет домой в это время. Я не хочу, чтобы вы в очередной раз ссорились. — Перед ним бы мне тоже стоило извиниться, но… — Тэхен пожимает плечами, поднимает взгляд к потолку и отпивает кофе с громким звуком. — Не в этой жизни. Не заслужил хуйлан. — Ты пизданул его просто так! Ты бы знал, какой у него фингал под глазом, — недовольно фыркает Чонгук, дернув Тэхена за руку, чтобы тот посмотрел на него. — Так что ты возьмешь свои яйца в кулак и извинишься перед ним, или я тебе собственноручно их оторву. Тэхен хрипло смеется. — Напугал, малютка. Смотри, у меня даже руки трясутся, — тот демонстративно трясет рукой перед Чоном, на что тот закатывает глаза. — Я не шучу. — Ладно, ладно. Раз ты просишь, то выбора у меня нет. Чонгук облегченно вздыхает и улыбается, коротко глянув в сторону Тэхена. Хоть какой-то поступок Кима его немного радует: он извинится перед своим братом, это уже многого стоит. Виталиан, наверняка, будет очень удивлен. — Только не говори ему, что это я тебя заставил, — предупреждает Чонгук шепотом. — Я хочу, чтобы вы помирились, и срать мне, хочешь ты этого или нет. Вам обоим по двадцать шесть лет, а ведете себя, как дети. Ким вопросительно приподнимает брови. — Иногда мне кажется, что я вас намного старше. По крайней мере, я бы точно смог найти подход к человеку за двадцать шесть лет. Вы знаете друг друга, как пальцы на руках, а так и не нашли компромисс. Разве это нормально? — Отчитывать меня собрался, малютка? — хмурится Тэхен. — Я говорю очевидное, — Чон демонстративно фыркает и отворачивает голову в сторону, делая глоток слегка остывшего кофе. — Я был бы рад, если бы вы дружили. Вот представь: ездить втроем куда-то за город, идти в поход, шашлычки, гитара, ночь, костер. Разве не прекрасно? — Третий лишний, — цокают ему в ответ. — Не в этом случае, — Чонгук кидает на него недовольный взгляд. — Он твой брат. — Не отменяет того факта, что он меня бесит, — продолжает спорить Ким. — Ты меня бесишь. — Меня бесит, что ты пытаешься нас подружить, — Тэхен шумно отодвигает стул и встает из-за стола, скрестив руки на груди и посмотрев на Чона так, будто родитель отчитывает ребенка за непослушание. — Ну, блять, не бывает такого, чтобы двадцать шесть лет друг друга еле терпеть, а тут бац — и заделаться корешами! Ты понимаешь это, малютка, нет? Чонгук тяжело вздыхает: этот разговор начинает его злить. Чона крайне редко что-то может вывести из себя, но вот тема про братьев Ким стреляет метко — в самое яблочко, так сказать. — Так, блять, я пытаюсь вас подружить все эти ебучьи двадцать шесть лет почти! Не думаешь, оффник, что давно пора уже? Вам почти третий десяток, нельзя ненавидеть друг друга всю жизнь! — Ошибаешься, — ухмыляется Тэхен. — Этот случай — исключение. — Исключение, потому что вы не пытаетесь что-то исправить, — Чонгук тоже встает из-за стола под пристальным взглядом друга, взяв обе кружки и поставив их в раковину с громким звоном. — Такое ощущение, блять, будто только одному мне нужно ваше перемирие! Тэхен закатывает глаза и трет слегка вспотевшее лицо. Он уже устал перечить Чонгуку, но иначе не обойтись. — Так, блять, и есть, — слегка грубовато кидает он, вглядываясь в чужой силуэт, который стоит к нему спиной. — Ты думаешь, зануду ебет что-то кроме денег и славы? Нихуя, малютка! Сними свои ебаные розовые очки, будет полезно. Чонгук поворачивается к нему с таким тяжелым взглядом, что любой хлюпик давно бы начал пускать слезки и убежал бы, сверкая пятками, с воплями и криками. Только Тэхен не из того теста сделан — он выдержит на себе любой взгляд Чонгука, будь он даже презрительным. — Несмотря на ваше отношение друг к другу, Виталиан никогда не относился к тебе предвзято, — шепчет Чон. — Он всегда готов тебе помочь. И знаешь, что? Вчера, когда я ныл после нашей стычки, он в первую очередь спросил не про меня, — он шагает к Тэхену, когда тот со ступором на лице слегка отступает назад от подходящего ближе Чонгука. — Он спросил: что с тобой, почему ты так себя ведешь, под чем ты был? Тэхен сглатывает тяжелый ком, что подобрался к глотке и застрял прямо посередине. — Он волнуется за тебя несмотря на те слова, что ты говоришь и за его спиной, и ему в лицо. — Ты сказал?.. — Ким хмурит брови, отчего появляется складка на лбу, и слегка опускает голову. Чонгук видит его таким впервые, и это по-настоящему удивляет. — Сказал, — коротко кидает Чонгук, отстраняясь на невесомое расстояние. Он упирается рукой в стол, рассматривая друга с головы до ног, словно заново изучая. — Прибей меня к хуям, но я клянусь: какой бы ты хуйни не сотворил, Тэхен, он всегда готов был и будет прийти к тебе на помощь. Потому что ты его, блять, брат. Никакие споры, ссоры, крики и оскорбления не исправят того, что в вас течет родная кровь, — Чонгук тихо вздыхает, спрятав лицо в ладони. — Как бы ты не хотел иначе. Тэхен молчит еще пару секунду, которые, казалось бы, тянутся целую вечность. В комнате начали витать напряжение и неприятная атмосфера. Да, ссориться у них удается что по серьезным темам, что по пустякам, довольно просто. Только вот мириться потом приходится сложнее. — Знаешь, че? Я лучше пойду, — тон Тэхена даже как-то погрустнел. Чонгук продолжает хмурить брови, следя за тем, как Тэхен неторопливо уходит из кухни. В нем, в данную секунду, борятся всего два чувства: побежать следом и успокоить, и гордость, которая не позволяет совершить желаемое. Внутренняя борьба: картина маслом. И, на самом деле, эта внутренняя борьба — самое отвратительное, что ему приходилось чувствовать. Она не позволяет сделать то, что мы действительно хотим, не позволяет достичь желаемого — перебивает все попытки тонной гордости, которую редко можно переплюнуть. Не каждому это по силам, и Чонгуку в том числе. Он краем уха слышит, как дверь хлопается. Слышит, как ревет двигатель ауди и с каким скрипом колес машина сошла с места. Не один Чонгук гордый. Тэхен, вообще-то, тоже не лошок какой. «Краткая история о двух идиотах» — вот так хочется назвать эту ситуацию.

🎴

Чонгуку после недавнего (ну, как недавнего, прошло уже около пяти часов, и время близилось к вечеру) стало как-то совсем грустно. Он пытался не занимать этим воспоминанием свой мозг, только тот имел на него немного другие планы, и подстраиваться под хозяина вовсе не хотел. Спустя час домой заявится Виталиан и хоть как-то скрасит одиночество Чона, накормит вкусным ужином и, возможно, спросит в чем дело (Виталиан крайне внимателен в наблюдении, и чужую грусть явно не отнесет к реакции на погоду, которая значительно похолодела), а сейчас — следует подождать еще немного. Чонгук занимается перебиранием книг, которые одиноко стоят на полке и набирают слои пыли, рассматривает строчки и принюхивается к листам. Запах книг ни с чем несравним. На втором фоне играет прекрасная мелодия скрипки, которую Чонгук включил на телефоне, пока сам же роется в чужих вещах (ему не стыдно) в надежде найти что-то интересное. И находит ведь: в выдвижном ящике (самом нижнем) комода находится куча старых вещей, кажется, скрытых от чужих любопытных глаз. Чон присаживается на пол, скрещивая ноги между собой, и достает одну из вещиц — рамку с фотографией. Что, кстати, Чонгук заметил: у Виталиана нигде, абсолютно нигде (либо Чонгук слепой и не заметил) не было собственных фотографий. То есть, на стенах чего только не было: картины и Ван Гога, и Пабло Пикассо, но нигде не было фотографий с семьей. Но вот сейчас, когда Чон вытирает запыленное стекло рамки, он понимает, что эта фотография состоит из четверых людей: уважаемые отец и мать, а также их сыновья — Тэхен и Виталиан. Интересно, и почему Виталиан спрятал это от чужих глаз? Фотография довольно красивая, он бы даже сказал, что теплая, напоминающая о беззаботном детстве. Но и с другой стороны — это ведь не его дело, правильно? Если Виталиан посчитал нужным скрыть это воспоминание, то пусть так и будет. Он этого хотел. В ящике под названием «старые воспоминания» (да, Чонгук уже успел придумать ему название спустя пару минут его изучений) он находит и другие фотографии, но уже без родителей — кажется, те были за кадром. Пятилетние Тэхен и Виталиан выглядят мило: сидят на карусели и улыбаются в кадр во все тридцать два. И Чонгук искренне жалеет, что не застал то время, когда Тэхен и Виталиан дружили друг с другом. Интересно, с чего началась эта враждебность друг к другу? Что ж, Чон никогда не узнает ответ на этот вопрос. Братья Ким, наверняка, и сами не дадут на этот вопрос достойный ответ, чего уж говорить о Чонгуке, которого и не было поблизости в то время. Чонгук находит еще пару фотографий: трое мальчиков позируют в камеру и широко улыбаются. В двух мальчиках Чон распознает Виталиана и Тэхена, а в третьем — Джевона. Слова Кима резко воспроизводятся в голове назойливой пластинкой: «Джевон получил по заслугам. Упырь тебя шлюхой назвал, представляешь? Ну, я сорвался и чуть глотку ему не прогрыз. Урод, блять. Ненавижу, когда говорят о тебе вот так». Становится, честно говоря, не по себе, ведь Ким действительно готов на все ради него. «Я убью за тебя, малютка. Любого. Будь то мой брат или лучший друг». Чонгук уверен: Тэхен не врет. Он безумен, когда дело касается родных людей, а Чон, как раз таки, из этого небольшого круга. Может, не стоило ругаться по такой ерунде? Может, стоит позвонить и помириться? И вновь эта внутренняя борьба пожирает его тело: гордость не поддается сердцу и его желаниям, не прогибается под его зовом. Тэхен ему дорог, бесспорно, но Чон не виноват, что тот строптивый хрен и не хочет идти на поводу. Конечно, он ничем Чонгуку не обязан, но он правда хочет, чтобы братья Ким дружили. Чтобы они дружили втроем, вместе проводили время, гуляли, выпивали, ездили куда-то за город. Разве он много просит? Наверное, много, раз это никогда не произойдет в реальной жизни — только в мечтах. От собственных мыслей Чонгуку становится крайне грустно. Он вновь старается отвлечься на вещи вокруг себя. Находит старые рисунки, бумага которых пожелтела с течением лет, рассматривает, улыбаясь корявым линиям. Вдруг улыбка на миг исчезает с губ. Старый рисунок Чонгука: на нем изображены трое подписанных человечков, держащихся за руки. Посередине груди что-то мгновенно трескается, а через эту трещину неизвестного начинает сочиться самое настоящее тепло. Воспоминания очень хороши. Хороши до тех пор, пока не убивают тебя. И Чонгук где-то посередине — вновь: ему тепло и радостно оттого, что Виталиан до сих пор хранит его рисунок, который он нарисовал примерно в десять лет (и тогда, в первую очередь, он побежал к Тэхену его показывать, из-за чего тот потом долго смеялся). А с другой стороны — грустно, ведь мечта Чонгука так и не сбылась. Только усложнилась. Глупо выведенные человечки под именами: «Вит, Чонгук, Тэ» вызывают короткую грустную улыбку. Чонгук ведь с самого детства мечтал, что они будут дружить втроем. Знакомо вам выражение «треугольник — надежная фигура»? В этот треугольник поместится только трое, поэтому третий лишний в их случае никогда не будет. Только никто это мнение не разделяет, один Чонгук его придерживается. Со спины слышутся глухие шаги. Чонгук не обращает на них внимания, не боится, что Виталиан станет ругаться за то, что тот копается в его вещах: он точно не станет. Мелодия скрипки и фортепиано повторяется уже раз в пятый, Чонгуку не надоедает. Он чувствует крепкие ладони на своих плечах и слегка задирает голову, чтобы посмотреть на мужчину, что любопытно выглянул, чтобы узреть, чем занимается Чон. Его брови плавно поднимаются вверх, выражение лица становится удивленным. — Чем занимаешься? — Виталиан, конечно, понимает, чем тот занят. Но этот вопрос брошен скорее автоматически, по привычке. — Рассматриваю твои старые вещи. Надеюсь, это не проблема? — Чонгук невинно хлопает глазками, чтобы уж точно люлей не получить, а Виталиан выпрямляется в спине и усмехается. — Не проблема, — он стягивает с себя пиджак и аккуратно укладывает его на спинку дивана, оглядывая комнату, выученную им с течением лет наизусть. — Сочетание скрипки с фортепиано, — задумчиво тянет он, ослабляя галстук. — Идеально сойдет для вальса. Как думаешь? — с намеком в тоне спрашивает Виталиан. — Кажется, тебе предоставляет удовольствие, когда тебе топчат ноги, — со смешком отвечает тот, на секунду другую потянувшись. — Разве ты не устал? — Когда дело касается тебя — никогда, — с нежной улыбкой шепчет тот. Чонгук в очередной раз чувствует, как сердце начинает стучать намного быстрее и больнее, так, словно хочет вылезти наружу или вот-вот взорвется. — Мы можем повторить? Чонгук встает с пола и подходит к мужчине, укладывая ладони на его плечи. Виталиан устраивает руки на чужой талии, прижимая слегка к себе, не перебарщивая. — Только с обязательным нюансом, — шепчет Чонгук уже тогда, когда они принялись за медленные движения под тон музыки. — С каким? — такой же шепот в ответ. Чонгук смущенно улыбается, прижимаясь лицом к чужому плечу. Уши и лицо почему-то начинают гореть. — С поцелуем в конце. Чон больше ничего не говорит. Слышит, как мужчина лишь коротко одобряюще усмехается, чуть засучивает рукава рубашки и вновь жмет его к себе поближе за талию. Бедра трутся друг об друга, тела прижаты вплотную. — Думаю, в следующий раз нам нужно испробовать танго. — Страстный танец, значит, — уточняет Чонгук. Но мысленно, конечно, соглашается. Сто раз «да», никак иначе. — Именно так. Чонгук чувствует себя поблизости с Виталианом так изысканно, как никогда прежде. Будто его кровь — королевская, будто он — какой-то нереально фантастический, а не обычный, как есть на деле. Движения плавные, медленные. Никто не торопится. Некуда торопиться. Виталиан приподнимает руку Чонгука и крутит его против оси, подкладывая руку под поясницу, прежде чем наклонить его вниз. Он удерживает чужой вес, расплываясь в короткой улыбке, — и Чонгук, черт возьми, млеет, — и наклоняется ниже. А Чонгук ждет только одного: нового поцелуя, о котором думал с самого утра. Он нуждается в этом, он желает этого. И это нормально для того, кто, вроде как, влюблен. Губы невесомо касаются чужих — вновь осторожно, будто Чонгук — хрусталь, который в любое мгновение может разбиться. Ким с ним по-настоящему бережлив. — Чонгук… — шепчет мужчина в чужие губы, коротко чмокая их. — Да? — тем же тоном, словно их может кто-то услышать. — Я чувствую, как мое сердце рвет грудную клетку. Образует в ней настоящий хаос. Это нормально? Чонгук усмехается: — У меня также. Послушай, — он прикладывает широкую ладонь к своей груди под удивленный взгляд. — Чувствуешь? — Чувствую, — улыбка едва ли заметная: лишь уголки губ приподнялись. — Это верно сводит меня с ума: ты, твои глаза, твои губы. Все, что связано с тобой, заставляет чувствовать меня ненормальное. — Знаешь, как говорила моя мама? — Чонгук вытягивает шею, чтобы стать губами к другим чуть ближе. — Чувствуй сегодня. Завтра может быть поздно. Так если ненормально то, что мы чувствуем, почему не испробовать это сладкое чувство? Завтра может быть поздно, — на одном выдохе говорит Чон. — Ты прав. И губы вновь сталкиваются. Поцелуй уже не такой короткий, как прежде. Он насыщенный этим «ненормальным» чувством, этой необыкновенной тягой друг к другу. Это верно сводит их с ума. Чонгук тянется вперед, становясь в прежнее положение, приподнимается на носочках и заводит руки за шею Виталиана, притягивая его к себе ближе. Поцелуй медленно, но верно становится более жадным, ненасытным, как будто это единственное, что им было необходимо. Музыка на втором плане только добавляет атмосферы, делает ее какой-то завораживающей. Поставьте, пожалуйста, этот момент на повтор. Чонгук бы повторил миллион раз подряд и, уж поверьте, ему бы не надоело ни через миллионый раз, ни через миллион первый. Чонгук уже говорил о том, как прелестно чувствует себя поблизости с Виталианом? Говорил, но об этом можно продолжать болтать бесконечно: каким легким становится тело и как трепетны чувства. Такое ощущение, будто это первая любовь — такая крышесносная, одурманивающая, невероятная. Как всегда, в общем, бывает. Но, как правило, первая любовь длится всего пять месяцев (понаслышке). Чонгук не хочет, чтобы у них получилось также. С Кимом хочется намного дольше — кажется, даже больше, чем на целую жизнь. Мало сказать, что Чонгук чувствует себя, как в Раю. Гораздо больше. Как в космосе — захватывает дух, как в космосе — дышать невозможно. По телу то и дело плывет влюбленность. Которая потом же его и убьет. Чонгук будет жертвой, Виталиан — хищником. Хищники не любят своих жертв. Они их убивают. Чонгуку не хочется верить в слова Тэхена: Виталиан, на самом деле, не такой жестокий, как он его описывает. Первое впечатление всегда обманчиво, правда? Не в этот раз: Виталиан рядом с Чоном такой, какой есть. Настоящий, не думающий о выгоде и деньгах. Он чувствует сегодня, забывая про завтра. Вот что делает влюбленность с людьми: она их опьяняет, заставляет потерять рассудок и стать неготовым к выстрелу. А выстрел — контрольный. Любовь — Дьявол, симпатия — его подпевала. И шутки с этим плохи. А Чонгук не имеет инстинкта самосохранения, однако: он целуется прямо со своим личным убийцей. Что ж, он готов подставить свое сердце под удар. Вот такой вот Чонгук: как наивный ребенок, вечно надеется только на хорошее, когда под самым боком таится плохое. Как правило, плохое всегда побеждает, а хорошее — теряется. Исключений не бывало и не будет, просто такова жизнь. Однако надежда умирает последней, как говорится. И если Чонгук будет мертв (морально), надежда все еще будет светить ярче любой звезды на темном небе. Этим Чонгук и отличается от всех остальных людей: пока все умирают от реальности, он живет мечтами. Полностью отвлекаясь на поцелуй, Чонгук и не замечает, что Виталиан продолжает его вести. Они медленно перемещаются по комнате, Чонгук запинается о коробку и против своей воли отстраняется от чужих губ, чтобы боязливо пискнуть, схватившись за чужие плечи крепче. — Тихо, — с короткой улыбкой шепчут ему прямо в губы. От этого тона, от этого взгляда глаз, в котором словно чертики пляшут, Чонгук тает. Еще чуть-чуть, и от него останется только лужица. — Я держу тебя. — И не отпускай меня, — жалкая просьба, но Чон действительно не хочет, чтобы Виталиан его однажды отпустил. Он хочет быть с ним до последнего, какие бы проблемы на пути не появились. Стоять вместе за руку напротив бури — сильное решение, и всегда гарантирует победу. И Виталиан понял, что у этого «не отпускай меня» далеко не один смысл. — Не отпущу, — его губы нежно касаются чужого лба. Чон еще не привык к такой нежности, однако он бесспорно может заявить: ему нравится такое проявление чувств. Они заставляют его едва ли не прыгать. Чонгук словно окрыленный, и наедине с Виталианом невозможно иначе. В объятиях Виталиана только гореть и пылать подобно спичке. Они крепки, сильны, а руки, покоящиеся на талии, словно цепи, — и становится понятно: они доказывают, что ни в коем случае не отпустят. И пока этот момент длится, Чонгуку не хочется думать о том, как завтра будет погано. Главное — сегодня, главное — сейчас. Ничего более. — Чонгук, — тон как-то чересчур резко становится более твердым. В голосе звучит металл. Чон чувствует, как объятия мгновенно слабеют. — Да? — тихо, неуверенно; он сейчас со своим испуганным взглядом напоминает мышку, которую вот-вот словит прожорливый кот. — Кто здесь был? — Ким отстраняется полностью, метнув серьезный взгляд на Чонгука. Тот тихо сглотнул, кадык предательски дернулся. Он чувствует: с этим разговором последует что-то неладное. И уж было ему показалось, что все хорошо, — всего на мгновение, — как это «показалось» рушится прямо на глазах. — Юн… — Не ври мне, — грубо кидает Виталиан, кинув взгляд на две немытые кружки, что стоят в раковине. Зал и кухня соединены, а потому такой нюанс точно не упустят глаза. Твою мать, надо же так облажаться… — Здесь был Тэхен? Чонгук боится, что все, что они создали за это время, резко оборвется на корню. Виталиан, конечно, не так несносен, как его брат, но тоже иногда достигает точки кипения. Чонгуку отчего-то кажется, что он ее сейчас достиг. — Здесь был Тэхен? — повторяет более громче Виталиан, и Чонгук понимает по его нахмуренным бровям: он недоволен. Крайне. — Был, — тихо отвечает Чон, понурив голову. — Что он хотел? Чонгук отвечает не сразу, задумчиво покусывая губу. — Он приехал извиниться передо мной. Виталиан, если бы я не впустил его, он бы разбил тебе стекло на втором этаже. Виталиан тяжело вздыхает, упираясь задницей в спинку дивана. Он скрещивает руки на груди, и, кажется, ему с трудом удается сохранять спокойствие. Твердость на лице вот-вот и скоро исчезнет. — Не пойми меня неправильно, Чонгук, но я не хотел бы, чтобы ты контактировал с моим братом наркоманом, — издалека начинает мужчина, приподняв взгляд из-под длинной челки. Чонгук удивленно вскидывает брови. — Как я понял, мы разделяем одно и то же чувство по отношению к тебе. Я собственник, Чонгук, — Виталиан подходит к Чону, прикладывая большой палец к его подбородку, скользнув им к нижней губе. — И то, что по праву мое, принадлежать должно только мне. Я не хочу видеть, как он пытается стать к тебе ближе. Я терпеливый человек, но таким темпом я придушу либо его, либо тебя. Не испытывай меня, я могу показать свои худшие качества. Чонгук вновь сглатывает вязкую слюну, что накопилась во рту. Слышать такие слова от Виталиана не то что непривычно, это… Странно. И еще немного страшно. Он смотрит на него испуганным взглядом. — Ты понял меня? — в тоне царит приказ. — Оборви с ним контакты. Чон только хмурит брови. Один, два, три. — Как вы мне дороги, блять! — он отталкивает от себя Виталиана в грудь. — Двадцать шесть лет, блять, обоим! Сколько можно ругаться? Сколько может длиться эта ненависть? — братья ответили бы ему: «Вечность». — Я стараюсь вас подружить, но какой от этого толк? Вы как дети: «Я не хочу с ним дружить, он меня не устраивает, потому что зануда, блять», — пародирует он Тэхена. В уголках глаз аж капельки слез от обиды скапливаются. — «Я не хочу, чтобы ты контактировал с ним, Чонгук, потому что ревную. Мне плевать, что он твой лучший друг, ведь я больше знаю, как будет лучше», — пародирует уже Виталиана. Тон предательски срывается, становится хриплым. — Пошли вы, блять, оба! Виталиана как током прошибло: стоит неподвижно, не понимая такую бурную реакцию на свои слова. Он ожидал, что они будут приняты нормально. Но, кажется, у Чонгука тоже накипело. — Знаешь, единственное, за что я вас обоих ненавижу, — Чонгук берет куртку с крючка, пока Ким наблюдает за ним молчаливым взглядом. — За ваше отношение друг к другу. Вы делаете больно не друг другу, — он спешно обувается. — Вы делаете больно, блять, мне, — и в данную секунду ему не хочется следить за языком. Ему совершенно не хочется сейчас казаться воспитанным интеллигентом. У него слезы продолжают литься из глаз, скатываясь по щекам и опадая на пол. Виталиан видит его таким впервые: он с ним рядом всегда сдерживал слезы и казался сильным. Кажется, это было лишь маской. Мы вовремя можем надеть маску — когда необходимо. Но иногда эта маска с треском сваливается с лица, и это настоящее — эмоции, глаза, полные слез, губы искривленные, дабы подавить всхлипы, — показывается наружу. Маска никогда не будет надежной, не станет вечной опорой на пути жестких правил жизни. Мы просто хотим, чтобы было легче, обманываем себя так глупо, как дети. Ничего надежного и легкого в жизни нет. Те же люди — они носят личных Дьяволов на плечах в надежде, что те их спасут. Однако их ложь, их грехи никогда не окупятся. Они их рано или поздно убьют. Чонгук — тоже не исключение из правил. Виталиан не останавливает его. Чонгук покидает дом. На улице — дождь. Он должен освежать, бодрить, но ничего путного из этого не выходит. Волосы, лицо и вещи становятся мокрыми. Благодаря этому дождю Чонгук может скрыть слезы, но не сможет скрыть свою боль. Возможно, он действительно все еще ребенок, раз искренне надеется, что Виталиан и Тэхен однажды помирятся и станут хорошо ладить. Ведь, какие способы Чонгук не применяй, от этого и вправду нет толка. И ведь это самое обидное, вырывающее его сердце с корнем, потому что он в самом деле старается. Старался. После предсказуемых проигрышей своей затеи Чон больше ничего не хочет делать: ни помогать помириться двум братьям, ни иметь с ними что-то личное. Они оба друг друга стоят: одинаково хороши, одинаково упорные ублюдки, которые совсем не думают о чувствах Чонгука. Что ж, раз они не думают о его чувствах, то и он не будет думать о их. Иначе выходит какое-то неравноправие. Чону пора прекращать думать так наивно. Пора становиться железным, непробиваемым, холодным, чтобы наверняка не задело. Люди ведь всегда меняются после каждой новой порции боли, чем он отличается от остальных? Пора прекратить думать о других, и, наконец, подумать о себе, позабиться о своих чувствах. Он заслуживает этого. Он заслуживает много всего: понимания, уважения. Однако ему этого не предоставляют. Что ж, он предоставит это себе сам, раз остальные не могут. Скитаясь по ночной улице Сеула, слушая, как капли дождя стучат о асфальт и крыши магазинчиков, которые рано или поздно перестанут гореть ярким призывающим светом в связи с тем, что закроются, Чонгук почти ничего не замечает вокруг. В голове только одни мысли: о братьях Ким, которые никогда не найдут компромисс. Чонгуку действительно пора прекратить стараться что-то изменить. Если не получилось за столько лет, то и не получится, сколько бы не прошло еще вдобавок. Это ведь очевидно: его старания идут в пустоту, выжимают из него всю энергию, и никто не относится к этому с особой ценностью. Всем все равно. К сожалению. В этот день Чонгук решает относиться ко всем также. Может, это все из-за чувств, что сейчас бурлят в его теле подобно лаве, а может — они лишь подозвали его к правильному решению во всей этой ситуации. Он не знает. Но как будут относиться к нему — так и он будет относиться к остальным. Чон думает, что это разумно. Иногда мимо проезжают машины, освещая периметр своими яркими фонарями, отчего щиплет глаза (или это все же из-за слез, которые так и не перестают капать вниз с подбородка вместе с водой). Он вытирает ладонями мокрое лицо, протирает глаза от пелены слез и с тяжелым выдохом поднимает голову кверху, призывно подставляя лицо под капли дождя. Он создает весомую атмосферу: словно погода подстроилась под чувства Чонгука и в каком-то роде сочувствует ему. Чонгук, неторопливо шагая неизвестно куда (он и правда не знает, куда идти), краем уха слышит звук подъезжающей машины, а перед ногами благодаря ее фонарям освещается асфальт, делая бьющиеся об него капли блестящими. Чон правда не знает, куда идти: к Тэхену — не хочется, к Виталиану — тоже. Автобусы уже не ходят, а потому приехать к Юнги или Чимину нет возможности. Как вариант — заказать такси, только даже на него денег нет. Машина со спины подъезжает еще ближе. Чонгук, уж было думая, что это Виталиан сорвался с места и решил за ним поехать, придумывает пару фраз: «Пошел ты!», «Я не хочу видеть ни тебя, ни Тэхена». И вдруг столбенеет. Он не успевает даже громко вскрикнуть, чтобы привлечь внимание, как рот прикрывают крепкой ладонью, а благодаря другой тащат в неизвестной марки машину. Чон, не ожидающий подобного, мычит в ладонь и старается сопротивляться: пинается, дергается, но мужчине хоть бы хны. Тогда, когда он с мужчиной уже приближается к машине, он больно кусает его за ладонь и наступает со всей силы пяткой на носок ноги. Мужчина недовольно взвывает, резко открывает дверь и грубо закидывает Чона на задние сидения, захлопнув дверь с громким звуком. — Хоть один писк издашь — я тебе глотку перережу, — шипит мужчина, садясь за руль. Он сверкнул в темноте ножом-бабочкой и выразительно глянул в зеркало заднего вида, чтобы запреметить съежившегося Чона. Угроза сработала. Чонгук не может разглядеть чужое лицо да и не до этого ему сейчас: он трясется всем телом — то ли от страха, то ли от вечернего холода, который заставил покрыться его мурашками. Он жмется в сидение спиной, словно стараясь пройти сквозь него, и тихо хнычет, чувствуя, как слезы, — очередная их порция, — начинают скатываться вниз. Однако писка и вправду не издает — за свою жизнь страшно.

🎴

Мужчина грубо толкает Чонгука в спину, чтобы тот поторопился. Чон, сдерживая слезы, — хотя, казалось бы, он уже все выплакал, — переступает с ноги на ногу с трудом. Они, словно набитые ватой, вовсе его не держат. Он устал плакать, устал быть таким беспомощным. Ему жуть как хочется сбежать из этого темного помещения туда, куда глаза глядят, только, исполнив это желание, возле его глотки окажется нож-бабочка, а это последнее, чего он хочет. Поэтому он мирно следует по приказу мужчины вперед, заходя в ни менее темную комнату. — Надо же, Чонгук, как ты изменился, — лукавым голосом раздается в комнате, полной таинственности благодаря своей темноте. В нее ни один лучик света не проникает. — Я рад тебя видеть. Чонгук вновь не видит чужого лица: хмурится, пытаясь что-то разглядеть, но попытки тщетны. — Кто ты? — сиплым голосом спрашивает Чонгук неуверенно. — Ты меня не помнишь? — звучит наигранно жалобно. Мужчина встает из-за стола, предварительно скинув с него ноги, и выходит, хоть и на тусклый, но свет. Чонгук узнает в этом человеке кого-то, но не понимает, кого именно — словно память резко решила отказать. Чонгук отрицательно качает головой в подтверждение чужих слов. — Джевон, радость моя, — у Чонгука вскидываются брови, а Джевон расплывается в ядовитой ухмылке. — Запомни это имя. После пяти минут откровенного шока, Чонгука принудительно посадили на кожаный черный диван. Глаза уже давно привыкли к мгле, а потому лица в ней стали выглядеть отчетливее. — Что тебе нужно, Джевон? — вновь этот неуверенный тон. Джевону этот сладкий страх нравится — до безумия. Тот вальяжно усаживается на стул, поставленный напротив Чонгука, и опирается локтями в его спинку. — Видишь ли, Чонгук, твой друг — самое настоящее хуйло. Он опозорил меня в глазах моих же собратьев. Чонгук слегка недогоняет, причем в этой ситуации он. То есть, Тэхен нагадил, а Чонгук — разбирайся? Чон возмущен, даже очень, но, кажется, никого его мнение не волнует. Ну, как всегда. — Причем здесь я? Это Тэхен насолил тебе, а не я, — подает он голос неуверенно, опустив голову и начав перебирать пальцами край растегнутой куртки. — Он набил мне ебало за то, что я оскорбил тебя, — с ухмылкой шепчет Джевон, поддев чужой подбородок пальцем. Чонгук поднимает на него грустный взгляд. — Полагаю, ты ему очень важен. За твою пропажу он перегрызет всем глотки, когда-нибудь дойдет и до меня. И тогда… Бум! — Джевон изображает взрыв руками, а после громко хлопает в ладоши, словно словил муху, на что Чонгук непроизвольно дергается. — Тогда-то я его и прижму. — Ты же знаешь, что не получится, — Чонгук сглатывает тяжелый ком, что встрял посередине горла. Ему больше не хочется плакать — он уже все выплакал. — Он убьет тебя. — Ты не в лучшем положении, чтобы перечить мне, — замечает мужчина, дернув бровью. — Джихан, заткни шлюхе рот. Я устал от его бесполезной болтовни, — он махает в сторону мужчины, который стоит в углу комнаты, наблюдая за обстановкой. Джихан коротко кивает, достав тряпку. Чонгук надламывает брови: — Я не буду больше говорить! Пожалуйста, не надо затыкать мне рот, — Джевон скептически его оглядывает — не верит. — Правда. Уже поздно, можно я пойду… Спать? — Спать? — усмехается Джевон, хрипло засмеявшись. И резко прекращает, вновь вернув серьезное выражение лица. Руки заводит за спину, расхаживая по комнате, и кивает в сторону другого мужчины, пока Чонгук с надеждой в глазах наблюдает за ним. — Ладно. Джихан, постели малышке кровать. Сообщи, если Тэхен будет поблизости, — он поворачивается корпусом к Чону. — Если будешь хорошо себя вести — так уж и быть, я сжалюсь над тобой и буду нежен. Если нет — буду груб. Полностью твой выбор. Чонгук коротко кивает. Он сохраняет спокойствие, хотя, если признаться, ему жуть, как страшно: настолько, что тело не перестает дрожать уже какую по счету минуту. — Пойдем, — Джихан машет ладонью в его сторону. Чон покорно поднимается с места и следует за мужчиной. Несмотря на то, что глаза уже давно привыкли к темноте, что-то более детально разглядеть кажется невероятно сложной задачей. Он не имеет понятия, где он находится, но догадывается, что, скорее всего, в шарашке Бродячих Псов. Больше вариантов нет. — Мой босс крайне категоричен и не шутит с подобным, — вдруг говорит Джихан спокойным тоном, пока меняет постельное белье на двуспальной кровати. — Если он сказал, что может перерезать тебе глотку — он сделает это. Советую слушаться и повиноваться, иначе сделаешь себе же хуже. — Почему ты мне это говоришь? — Чонгук скрещивает руки на груди. Он правда не понимает. — Потому что ты далеко не первый такой, — мужчина поправляет складки, появившиеся на черной простыни. — Я предупреждаю тебя. Если хочешь жить — слушайся его приказов. Он хладнокровен и опасен. Он может убить кого угодно, — Джихан поднимает на него тяжелый серьезный взгляд, поджав губы. — Даже меня. Он не станет смотреть на то, что я его брат. В первую очередь для него важен он сам и потом — власть. Твой друг испортил его репутацию, Джевон желает отомстить. Чонгук воспринимает эту информацию с трудом. Он еще никогда не оказывался в заложниках, а потому чувствует себя странно. Впрочем, ему же сказали: если будешь хорошо себя вести, то ничего ужасного с тобой не случится. Верно? Он будет, главное, чтобы приказы не переходили черту дозволенного. Он ведь не знает, что творится в голове у этого Джевона. Но, кажется, его брат прав: власть и репутация настолько для него важны, что он готов на все меры, лишь бы вернуть их обратно. — Ты не отказался от Джевона, потому что он твой брат, да? — Чон, однако, весьма любопытен в подобных делах. Он усаживается на кровать, которую растелили специально для него, и медленно стягивает с себя штаны. — Не только, — Джихан не смотрит в его сторону, пока тот раздевается, чтобы, наконец, откинуться на боковую после тяжелого дня. Он задумчивым взглядом изучает стену, будто нашел в ней что-то интересное. — Те, кто отказался от него, рано или поздно будут убиты. — Ого… — у Чонгука вверх по позвоночнику мурашки ползут. — Джевон настолько хладнокровен? — Он не любит, когда его предают. Слетает с катушек, — пожимает плечами мужчина, а затем шагает в сторону входной двери. Он выходит за нее, тут же выглядывая: — Я сказал тебе слишком много. Спи крепко, Чонгук, и не забывай главное правило. Чонгук вздыхает, уставившись усталым и одновременно грустным взглядом в свои ноги, которые тут же скрывает под одеялом. — Да, помню. Слушаться его. — Верно, — мужчина кивает. — Доброй ночи. Интересно, Тэхен или Виталиан хоть на секунду задумались, где он сейчас? От Виталиана он ушел аж пару часов назад, причем в ливень. Чонгук надеется, что они обязательно должны заволноваться, потому что быть похищенным, хоть его здесь и не мучают, все равно как-то погано.

🎴

— Брат, — спокойно произносит Виталиан в трубку. — Чонгук не наведался к тебе? — Че? — сонный бубнеж в ответ. Виталиан хмурит брови, тяжело выдыхая. — Чонгук сейчас не у тебя? Тэхен на том проводе сонно мычит и еле как раслепляет глаза, осматривая темную комнату. Он кидает взгляд в сторону второй стороны дивана, на котором заснул, и, что очевидно, там никого не оказывается. — С хуя ли он ко мне вообще должен был припереться, итальяно? Ты на часы смотрел? Нет? Тогда напомню: два, нахуй, часа ночи. Виталиан демонстративно закатывает глаза. Его брат, кажется, совсем придурок и до сих пор недогоняет, что произошло. — Мы с Чонгуком немного повздорили. Он ушел час или полтора назад в ливень, до сих пор не вернулся. Я подумал, что он мог прийти к тебе или к своим друзьям. — Не вернулся? — голос стал бодрее. — В смысле, блять, не вернулся? — Не кричи, Тэхен. Я звоню тебе за… Ох, — Виталиан неверяще усмехается и покачивает головой, словно не принимая тот факт, что это действительно сейчас происходит. — Звоню тебе за помощью. Тэхен молчит на том проводе, словно обдумывая сказанную братом фразу. — В другом случае я бы тебе не позвонил. Но это касается Чонгука, я переживаю за него. Поэтому мне нужна твоя помощь. — Блядь, — недовольно фыркает Тэхен. — Жди меня. Я выезжаю.
Примечания:
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.