Amor

Утро начинается явно не с кофе, как это обычно бывает у Виталиана. Все лицо покрылось синяками и ссадинами. Даже прикрывать глаза на долю секунды дается ему слишком тяжело, уже не говоря про то, что двигать губами при разговоре отдается колкой болью. Он не знает, что чувствует сейчас, стоя перед зеркалом и рассматривая свое израненное лицо. Единственное, чего не понимает: за что и почему? Виталиан давно знал очевидное: Тэхен, будучи в ярости, попросту сумасшедший, и его мало сравнить с диким зверем — он, как минимум, сам Дьявол. Остановить его в таком состоянии кажется невозможным, это никому не под силу. И, оказывается, это правда — Тэхена еле как оттащили. Казалось бы, если бы не помощь Юнги и Хосока, брат избил бы его до полусмерти. За что? Виталиан, кажется, догадывается, и тихо усмехается: Тэхен увидел их поцелуй и сорвался как с цепи. Дело далеко не в Виталиане. Все дело в Чонгуке. Осознание подкрадывается незаметно: друзья так себя не ведут. Виталиан хоть и плох в крепких дружеских отношениях, и Хосок с Намджуном — это единственные люди, которые могут вытерпеть его характер, но понимает, что друзья не стали бы так реагировать на их поцелуй. Значит, дело не в дружеской ревности. И не в том, что Виталиан «много себе позволяет», и не в том, что у Тэхена личная ненависть к нему. Он не будет забивать голову этим. Сделав свои выводы, думать больше ни о чем не хочется. Может, Виталиан эгоист. Может, чертов лицемер, но даже если Тэхен действительно любит Чонгука не как друга — Виталиан не собирается делиться своим. Он присвоил себе Чонгука, пролез ядом под кожу, и отдать Чона брату, потому что того «жалко» — означает потерять все. Виталиан всегда добивается и никогда не теряет. Он к такому не привык. Как бы не хотелось наладить отношения с братом, это желание куда меньше, чем остаться с Чонгуком до тех пор, пока они не окажутся в Италии, на берегу моря, в своем доме. Виталиану двадцать шесть. Он — человек, который не привык к долгим и серьезным отношениям, он разбивает сердца и подвергает своих пассий ожиданию, и сейчас думает, как было бы хорошо оказаться с Чонгуком наедине и где-то далеко отсюда. Смешно? Да, очень. Это сумасшествие в чистом виде. Раньше у него никогда не возникало подобных желаний. Раньше — только секс, чтобы удовлетворить себя. Сегодня — уже совсем по-другому, и оттого странно. Виноват ли в этом Чонгук? Определенно, да. Ведь он своим присутствием в жизни Кима перевернул все с ног на голову. Прошел второй день с той перепалки, и Виталиан замечает, что Чонгук чувствует себя откровенно плохо. Он не поднимается даже поесть. И единственное, что он от него слышит — это лишь всхлипы. Ни одной полноценной фразы от него не было услышано. В связи с тем, что лицо Виталиана обезображено до неузнаваемости, он взял отпуск на неделю. За неделю эти синяки пройдут, раны и слегка опухший глаз — тоже. Сейчас его больше волнует не он сам и его физическое состояние, а Чонгук. Смотря на него — каждый раз где-то колит посередине груди. Что ж, Виталиан немного виноват в той ситуации, ведь из-за него Чонгук потерял лучшего друга. Но в этом не только его вина: самого Чонгука — тоже. Они оба стопроцентно отдались моменту и не подумали о последствиях, вот и результат: Чонгук потерял лучшего друга, Виталиан — своего брата. И, в принципе, если Ким и может с этим смириться, потому что мысли о Тэхене никаких чувств не вызывают, то Чонгук — вряд ли. Виталиан так привык: они с Тэхеном никогда не были настоящими братьями. Была лишь галочка, сам факт, что они родные по крови, но как таковых отношений, как у братьев, никогда не было. Всего на мгновенье — это изменилось, когда они спасали Чона из лап Джевона. Мгновеньем он не успел и насладиться — то слишком быстро закончилось. В принципе, его не пугает мысль, что с братом они больше не обменяются хоть и парой слов. До этого они и так почти не общались нормально как минимум двадцать лет, и как-то свободно дышали, жили. А говоря про Чонгука, ему будет сложно — второй день убивается. Виталиану жаль, что так получилось, однако Тэхен рано или поздно должен был узнать правду. Это случилось, и этого нельзя было миновать. Да и был ли смысл скрывать? Тэхен, как минимум, подозревал Виталиана в неких чувствах к Чонгуку. Все эти косые взгляды, что были обеспечены в его сторону, дали об этом понять. Виталиан принимает звонок от Хосока. — Здравствуй, Виталиан. Как себя чувствуешь после того случая? — друг действительно беспокоится за его самочувствие, и это отдается приятным теплым чувством посередине груди. Вит рад, что ему повезло найти такого друга. — Отвратительно, — усмехается Виталиан, говоря честно. Никогда не было случаев, чтобы Виталиан врал Хосоку. Этому типу в принципе бесполезно врать: он все равно узнает правду. Да и при том — он его лучший друг, и Виталиан никогда себе не позволит сказать ложь вслух. Хосок — один из немногих, кто дал ему стимул и кто заставил поверить в себя. Казалось бы, не существуй этого человека в его жизни, он бы ничего и не добился. Ну а сейчас — Виталиан на высоте, только неполадки с братом да с их общим другом детства. — Могу заглянуть вечером? — как бы невзначай спрашивает Хосок, но заранее знает, что Виталиан никогда не против. Виталиан одобрительно мычит в трубку. Ну, кто бы сомневался. — Как там Чонгук? — Не ест второй день, даже с кровати не встает, — Виталиан тяжело вздыхает, все-таки распоряжаясь с кружкой кофе, зажав телефон между щекой и плечом. Какое бы плохое состояние не было, а портить свою привычку пить кофе по утрам не хочется. — Не знаю, что с этим делать. Больно на него такого смотреть. Хосок на том проводе тяжело вздыхает. — Ты же знаешь, что твой брат — сумасшедший. Честно, не удивлен, что произошла подобная ситуация, — делится своим мнением Хосок. — Вам с Чонгуком не стоило… — Знаю, — резко и недовольно перебивает Виталиан, тут же шикнув, чувствуя укол боли в порванной губе. — Ты знаешь: я не глуп. Не объясняй мне подобное, как малому ребенку. — Твоя правда, — задумчиво тянет друг. — В общем, я приду ближе к вечеру. Сейчас занят. До скорого. Виталиан прощается с Хосоком, чувствуя какой-то непонятный неприятный осадок после разговора. Ощущает какие-то противоречивые чувства, на самом деле: и свою вину, и наоборот, свою невиновность. В общем, непонятно. Он сразу же откладывает идею думать об этом. Сделав себе кофе, Виталиан с нахмуренными бровями делает неторопливый глоток, дабы не обжечься. Он тихими шагами возвращается обратно в комнату, к Чонгуку, и упирается плечом в проем двери, наблюдая за неподвижно лежащим на кровати парнем. Виталиан бы хотел его как-то поддержать, но проблема лишь в одном: как, если он никогда не терял друзей? Джевон не в счет — он был тем, кого потерять было не больно. У Чонгука же совсем другая ситуация, и Виталиан вряд ли сможет подобрать хотя бы одно слово, которое сможет подбодрить его. Садясь у края кровати, Виталиан оставляет кружку с горячим кофе на прикроватной тумбочке. Малыш спит. За него сейчас более-менее спокойно. Душа не рвется в клочья, и комната не наполнена тихими всхлипами, оттого легче. Виталиан наклоняется, оставляя мягкий поцелуй на вспотевшем лбу. Чужие ресницы вдруг дрогнули и веки поднялись. Глаза в глаза — и как током прошибает. — Доброе утро, Чонгук, — с легкой улыбкой, насколько он может себе это позволить, говорит мужчина. Чонгук ласково прикасается к его щеке, совсем как к лепестку розы, и оглаживает большой синяк. Виталиан не может сдержать короткий смешок. Чонгук улыбается в ответ, и, кажется, Виталиан готов этому чуду преподнести все — буквально весь мир. Что же делает с ним этот Чон Чонгук… Доведет его до безумного состояния, Виталиан и моргнуть не успеет. Чонгук — отныне единственный, кто смог внести яркие цвета в его жизнь. Лучик света, в самом деле. Настоящий, причем, и сидит перед ним, улыбаясь его безобразному из-за брата лицу. Это ли не любовь? «И в здравии, и в болезни», как говорится. Чонгук будет всегда с ним, при любых обстоятельствах. Виталиан чувствует себя ненормальным, спятившим, но Чоном стал заинтересован до бесконечного сильно, практически до ненормального. Обернется ли ему его столь сильная привязанность боком? Когда-нибудь — вполне вероятно, нельзя этого отрицать. Но до этого «когда-нибудь», возможно, еще лет пять или десять, и в будущее заглядывать не хочется. Пока он тут, рядом с ним, и улыбается ему — думать о чем-то другом, о их будущем в принципе, невозможно. Или еще правдивее: не хочется. Будет так, как решит судьба, если она вообще существует. Не зря же люди дали ей имя — она должна себя оправдать. Другое имя судьбы: злодейка. В общем, как карта ляжет. Может, будет плохо. Может, наоборот, Виталиан все же заберет с собой Чонгука в Италию, к берегу моря. В последнее верить хочется больше всего, чем в плохой конец. Неужели у всех происходит «плохой конец»? Есть же исключения. Они обязательно будут этим исключением. Наверное. — Сильно болит? — интересуется Чонгук шепотом, по-прежнему поглаживая чужую щеку. Виталиану это не приносит боли, скорее наоборот — действует как обезболивающее. — Жутко, — смотря в оленьи глаза, в которых отражается блеск, сложно устоять. И несмотря на то, что из-за порванной губы улыбаться больно, Виталиан продолжает это делать — по-другому никак. — Но не невыносимо. Чонгук вздыхает, коротко кивает, понимая. У Виталиана болит физически, у Чонгука — морально. Просто интересно: а что из этого хуже? — Но есть одно «невыносимое», — шепотом говорит Ким, наклонившись к лицу Чона чуть ближе. Тот поджимает губы, а Виталиан заправляют его упавшую прядь челки за ухо. — Твое состояние. Мне невыносимо за тебя, Чонгук. Чонгук, словно маленький ребенок, чего-то не понимающий, хлопает ресницами. — Как ты себя сейчас чувствуешь? Морально, — спрашивает мужчина, продолжая бесстыдно рассматривать лицо Чонгука. Слишком красивое. — Ты винишь меня за то, что произошло? — Нет, — он отвечает на последнее. — Это я виноват… Стоило сказать Тэхену сразу, а я пытался это скрыть, зная, что дальше — хуже. Чонгук недолго смотрит на Виталиана, а затем ерзает и садится на кровати. Одеяло скатывается с ног, скомкавшись у них ненужной тряпкой. — Я не хотел терять Тэхена, — с больной улыбкой говорит он. — То, к чему мы привыкаем, нас верно убивает, так ведь? — он поднимает стеклянный взгляд на мужчину напротив, что сутулился и нахмурился, и сдерживает поток слез. — Я слишком привык за эти семнадцать ебучих лет… — он громко шмыгает носом, скрывая лицо в ладони. Оковы, что сдерживали внутренний вой, вдруг ослабли. Испарились восвояси. Виталиан хмурится еще больше, слыша всхлипы — и они вновь его разрывают на клочки. — Прости… Кажется, я совсем раскис, — и новый всхлип. Виталиан чувствует неприятный комок в горле, что моментально появился, стоило Чонгуку проронить слезу. Он, поджимая губы, убирает руку Чонгука от лица, что прикрывала «позорные» слезы, и неторопливо шепчет: — Не прячь лицо, когда плачешь. И более того: никогда не говори о себе так, — Виталиан смотрит на заплаканного Чонгука очень серьезно. Никакого притворства, только настоящие чувства, хоть те и противны до жути. — Ты — очень сильный человек, Чонгук. Я еще никогда не видел, чтобы человек пытался помирить двое животных между собой столько лет. Чон морщит аккуратный нос, больно поджимает губы, со всей силы впивается верхним рядом зубов в нижнюю губу. Он сдерживает водопад. Нет, даже не так. Он сдерживает океан слез, океан боли, что разлился внутри него. Не хочет показывать себя слабым. — Со мной можно быть слабым, — большой палец пробегается по щеке, вытирая слезу. — Всегда, прелесть. Это «прелесть» отдается приятной тягой внизу живота, отдается теплом в районе сердца. Звучит так просто, но сколько ценности, доверия и доброты вложено в это слово — слишком дорого, золото бы позавидовало. — Правда? — Чонгук ерзает на кровати и подтягивается к Виталиану ближе, чтобы приобнять его за плечи. Виталиан тонет — его не спасти. Он тонет в Чонгуке, как в самом глубоком море, и не имеет что-то против. Ему нравится тонуть в человеке. Ему нравится чувствовать эти эмоции, которые вызывает в нем Чон. Ему нравится просто чувствовать. Виталиан скользит руками по чужой пояснице, прижимается щекой к острому плечу, и обнимает крепко, бережно. Чонгук не имеет цены, но в то же время он — это ценность, которая не сравнилась бы с суммой всех с мира вместе взятых бриллиантов. Слишком ценнен, и Виталиан будет обращаться к нему так осторожно, как может. Чонгук разбит, но его раны все еще можно подлатать своим присутствием в жизни, своим вниманием, любовью и заботой. Виталиан, что был год так назад, сказал бы, что не способен на это. Но Чонгук и все, что его касается — это совсем другой разговор. Он словно бы изменил его, исправил под себя. Виталиан, который сейчас, без сомнений скажет: я смогу дать ему это, и даже больше, потому что он этого заслуживает. — Я никогда тебе не врал, — шепотом в плечо. Виталиан вдыхает запах, исходящий от футболки Чонгука. Какой-то почти выветрившийся одеколон, наверняка, недорогой. Но Виталиана ведет от этого запаха. Наверное, потому что это именно его запах. — И никогда не буду. Возможно, Виталиан прямо сейчас врет. Может, и нет. Чонгук не знает, не может говорить наверняка. Но ему очень хочется, чтобы Виталиан говорил ему правду, всегда. Закон хороших отношений — существовать без лжи. Чонгук, ища заботы, прижимается сильнее, прямиком телом к телу. Слишком вплотную, но никто ничего не имеет против. Они сидят так около пару минут, и им не надоедает. Легкие касания к плечам, спине, шее. Свободнее дышать. Губы ищут друг друга, сталкиваются в почти больном поцелуе. Медленно, но верно касания к телам друг друга наполняются страстью, желанием. — Ты… — Виталиан судорожно выдыхает, когда Чонгук отстраняется от его губ и прислоняется ими к его уху, медленно расцеловывая мочку. Он перебирается к шее, оставляет мокрые следы губами, причмокивая и засасывая кожу. Виталиану так и сорваться несложно, Чонгук его доведет. — Чонгук. Виталиан слегка отдергивает от себя Чонгука за плечи, из-за чего тот испуганно округлил глаза. Ким тяжело вздыхает, и понимает в который раз: эти глаза — один на миллион, ни с чем несравнимы. В них слишком сложно смотреть, создается ощущение, что обязательно утонешь. Кажется, Виталиан уже в этом преуспел, и причем весьма. — Ты уверен, что это то, что тебе нужно? — его взгляд похож на лазер — испепеляет вплоть до костей. Чонгук неуверенно кусает нижнюю губу, устраивая руки на чужих плечах, сжимая их до невозможного сильно. Казалось бы, несколькими минутами ранее Чонгук плакал, убивался по Тэхену, говорил вполне серьезные вещи. А сейчас — этого всего нет, как будто бы испарилось по щелчку пальцев. То ли Чонгук такой быстро отходчивый, то ли непонятно еще что, но Виталиану от этого внезапного рвения немного не по себе. — Да, — соглашается Чонгук. — Мне это нужно, Виталиан. Пожалуйста. Во взгляде Виталиана несложно заметить сомнение. Чонгук не обращает на это внимание, вновь соединяет их губы в жарком поцелуе. Ким все же сдается и отвечает на новый поцелуй — трудно устоять перед таким Чонгуком. Перед таким, который действительно хочет, который сам рвется к чему-то, который сам хочет отдаться. Виталиан не то чтобы этого ждал. Он знал, что Чонгуку понадобится время. Но, если честно, сейчас он рад осознанию, что их «отношения» переходят на новую стадию. Они не торопятся. Все те же бережные прикосновения к телам друг друга, все те же поцелуи. Кожа начинает пылать от нарастающего возбуждения. Футболки летят в сторону, в комнате слышны лишь звуки чмоков и сбитого к черту дыхания. Виталиан оглаживает чоновы бока, неотрывно целуя его. Они оба задыхаются друг в друге, отдаются моменту на сто процентов, — впрочем, как и всегда, — и страсть одновременно кружит им голову. Чонгук сейчас же готов сгореть подобно спичке. Прикосновения Виталиана к груди, к бокам, к пояснице чувствуются слишком остро. Первый раз Чонгука. С Виталианом, с лучшим другом детства. Кто бы мог подумать, что жизнь обернется таким неожиданным поворотом? Чонгуку нравится Виталиан. С самого детства он вызывал в нем восторг: постоянно чего-то добивался, к чему-то стремился, одна его игра на фортепиано много чего стоит. Его характер… Вроде и сложный, но при том его можно раскрыть, попробовать. Чон понимает, что то, каким стал Виталиан — только заслуга его родителей. Они воспитали его очень хорошо. Он вырос и стал богатым, успешным, вежливым мужчиной. С таким Чонгуку могло только во сне повезти, но, кажется, то, что сейчас происходит — и не сон вовсе. Все по-настоящему. Все чувства, все эмоции, что заполняют их двоих, реальные, неподдельнные. Оттого еще приятнее. — Чонгук… — шепчет Виталиан как в бреду, и, кажется, совсем не имеет силу воли — ему сложно оторваться от этих вкусных губ. — Ты меня с ума сводишь, — продолжает томный шепот прямиком в поцелуй, слегка хмуря брови. Чонгук на это не улыбается, как бы сделал, будучи при другом настроении. Он хочет затмить эту боль удовольствием. Поскорее, чтобы все лишнее из головы выкинуть, чтобы не сойти с ума окончательно. Виталиан ему правда нравится, и новые ощущения Чонгуку также очень интересны. Может, переключись он полностью на Виталиана, и боль со временем пройдет. Может, он будет тем, кто сможем его спасти, кто сможет ему помочь. Пожалуйста, быстрее. Эта боль посередине груди невыносима, пусть он притупит ее временным удовольствием. Этим слиянием тел, губ, чтобы не думалось ни о чем больше. Чонгук укладывается на кровати, тянет за собой Виталиана. Губы по-прежнему изучают друг друга, как по новой, и Киму приносит это противоречивые ощущения: вроде и нравится, но в то же время больно из-за того, что рана на нижней все еще не успела зажить полностью. Чон даже как-то ласково устраивает ладони на его щеках, зная, что там ссадины, покрывшиеся корочкой. Старается не сделать больно. Что ж, Виталиан будет осторожен в ответ. Отстранившись от Чонгука с тяжелым выдохом, Виталиан наклоняется к чужой шее. Нежно проводит по ней кончиком носа, оставляет за собой поцелуи, неторопливо переходя к груди. Ким в данную секунду очень нежен и обходителен. Впрочем, как и всегда. Сосок наливается кровью, горошек твердеет из-за мокрых поцелуев рядом с ним. Виталиан водит рукой по бедру, по боку, поднимаясь ею все выше и выше, в итоге добираясь до чоновой руки, что лежит на подушке. Он скрепляет их ладони в крепкий замок. Нежно. Чувственно. Любяще. — Виталиан… — уши слегка закладывает, и он даже не понимает, какой тон у собственного голоса. Ким прикасается абсолютно везде. Все чоново тело горит, в некоторых местах появляется испарина. Слишком много чувств за один раз. И, что удивительно, боль все же притупляется. Хотя бы ненадолго — этого более-менее достаточно. Чон слишком устал от боли, что пожирала его на протяжении стольких дней. И это, хоть и на какую-то маленькую долю, но прекратилось. Дышится теперь свободно. Нет осложнений, нет гнетущих мыслей, что не давали ему покоя. Виталиан делает ему легче, Виталиан его лечит. Благодарности мало. Ким покрывает чужую грудь нежными, трепетными поцелуями, изучает каждый участок тела. Чонгук реагирует на это непременно: тихо выдыхает, закидывает голову назад и на момент прикрывает глаза, чтобы насладиться переполняющими его голову эмоциями. В комнате дико жарко, капельки пота соскальзывают с висков и опадают на наволочку мягкой подушки. Ладони, в связи с тем, что скрепились в замок, вспотели. Не неприятно. Наоборот. Виталиан ласково обводит бока Чонгука, все-таки раскрепляя их ладони, попутно расцеловывает его впалый живот, проводя мокрую дорожку от пупка до торса, и обдает кожу жарким дыханием. Он, коротко глянув на Чонгука, что с трудом дышит, плавно стягивает его спортивные штаны вместе с бельем, и постепенно раскрывает себе до этого запретный вид. Чонгук без одежды просто прекрасен… От одного короткого взгляда на него скапливается слюна во рту, становится чересчур душно. Мозги при такой температуре попросту плавятся. — Как же… — Ким тяжело выдыхает, дотрагиваясь губами до тазовой косточки Чона. — Как же ты красив, Чонгук. Виталиан такой человек: говорит вслух все, что думает. Красивая правда — вот она, в этих задыхающихся словах. Чонгук рад услышать подобное о себе. Это его смущает, но одновременно повышает самооценку. Ведь эти слова произносит не кто-то другой, а сам Виталиан — а у того, наверняка, завышенные ожидания к партнерам, ведь он сам очень красив. — Очень, очень красив, — Ким продолжает шептать красивые слова, аккуратно разводя в сторону длинные ноги. — Практически смертельно. Чонгук смертельно красив в этих черных шелковых простынях, под ним. С этой неуверенной улыбкой, с этими блестящими глазами, с этими слегка завивающимися концами волос. Ким смотрит, смотрит и смотрит на его лицо, снова что-то молча подмечая. Настолько красивым быть попросту невозможно… Но Чонгук — один из немногих исключений. Его красота запретна. Сложно оторваться взглядом от такого прелестного лица. Казалось бы, смотри Виталиан вечность, и все равно не хватит. Виталиан расправляется со своей нижней одеждой, отбрасывая к черту. Им владеют словно животные инстинкты: Чонгука хочется до боли сильно. Обычно Ким никогда не торопился с бывшими своими пассиями. К сексу все переходило не спонтанно. С Чонгуком же хочется торопиться, как будто они вдвоем куда-то опаздывают. — Чонгук, — Виталиан поднимает голову, укладывает ладонь на щеку парня, смотря так влюбленно, что невыносимо. Чон хлопает ресницами, смотря в ответ. — Я такого… ни с кем еще не чувствовал. На языке вертится колкое: «Кажется, я люблю», но Ким не скажет эти слова вслух. Чонгук понимает — читает по глазам. Правильно говорят, что глаза — это зеркало души. Все чувства отражаются в них ярким блеском. И Виталиан читает в чужих глазах ответ: «Я тебя, кажется, тоже». Они вновь объединяют губы. Поцелуй теперь не жадный, а скорее неторопливый, нежный. В этом поцелуе — контраст чувств. Их слишком много, за грань переваливает. На часах — час дня. В этот час дня они горят от любви. Главное, чтобы не потухли потом. Поцелуи с Чонгуком блаженно-яркие, до исступления. Это так важно — целовать именно те губы, смотреть именно в те глаза, обнимать именно того человека, к которому потянулась твоя душа. Чонгук — тот, кого хочется целовать до смерти, пока весь кислород не исчезнет в легких, пока смерть не разлучит их. Смерть — единственная, кто сможет рассоединить их губы навек. Виталиан отстраняется от полюбившихся губ с тихим чмоком, неотрывно глядя в глаза напротив. Такие же любимые, родные. Тянется рукой к прикроватной тумбочке, звонко выдвигает ящик, захватив тюбик смазки и упаковку презерватива. Оставив презерватив в стороне, он щелкает крышкой тюбика, выдавливая нужное количество жидкости на пальцы. Честно, с мужчинами у него еще никогда не было, и он совсем плохо в этом разбирается. Но, предполагая, он понимает, что нужно растянуть Чона, чтобы тому не было больно. Отложив тюбик, Виталиан аккуратно надавливает самыми подушечками пальцев на сжимающуюся дырочку. Чонгук вздрагивает от некоторого холодка, исходящего от жидкости, в которой измазаны пальцы, но тяжело выдыхает, посмотрев в потолок, и расслабляется там, внизу, чтобы Киму было проще. Виталиан принимает это за зеленый свет и давит на вход сильнее, проникая сразу двумя. Благодаря смазке они входят беспрепятственно, вызывая у Чонгука скулящий стон. — Скажи мне, если будет больно, — шепотом просит Ким, метнув короткий взгляд на Чонгука, который накрыл лицо внутренней стороной локтя. Тот незаметно кивает, а Виталиан медленно, осторожно начинает двигать пальцами внутри. Он не хочет причинить Чонгуку вреда, наоборот — только наслаждение, от которого парень будет прогибаться в пояснице до хруста позвонков и стонать, что есть мочи. На первом месте только удовольствие Чона, а во вторую очередь — уже свое. Со временем, кажется, Чонгук привыкает к двум пальцам, двигающимся в нем безостановочно. Виталиан это замечает по несильно сдвинутым к переносице бровям, по приоткрытому в наслаждении рту, по его самостоятельным движениям бедер в воздухе. Пора. Ким, если честно, не знал, что имеет такую хорошую силу воли. Сдерживаться было крайне сложно, видя такого Чонгука; от его тихих стонов он и вовсе чуть с ума не сошел. Теперь, когда Чон более-менее подготовлен, хочется поскорее насладиться этим прелестным отзывчивым на все ласки телом. Виталиан сглатывает вязкую слюну, берется за упаковку презерватива, что лежала возле чонова бедра, и кидает короткий взгляд в сторону парня, чтобы еще на секунду приметить, как Чонгук красив. Мужчина разрывает упаковку, натягивает тонкий латекс на твердо стоящий член, и вновь выдавливает нужное количество смазки. — Помнишь? — Виталиан смотрит на Чонгука сверху-вниз, оглаживая обеими ладонями его дрожащие бедра. — Скажи мне, если будет больно. Чонгук вновь отстранено кивает, жмуря глаза и поджимая губы. Ким наклоняется, чтобы запечатлеть короткий мокрый поцелуй на подбородке Чона. Тот лишь жмется подобно ласковому котенку, желая быть ближе, хотя, казалось бы, уже попросту некуда. Чонгук обнимает его за крепкие плечи, вжимаясь лицом в шею, вдыхая запах геля для душа — апельсиновый вкус. Приятный, ярко запоминающийся. Виталиан начинает опасливо, относится к Чонгуку, как к хрусталю. Его движения настолько осторожны, что создается впечатление, будто бы он боится его разбить. А чего, собственно, бояться? Чонгук ведь уже разбит и истоптан. Виталиан напрасно осторожничает. Проникнув на целую середину, Виталиан со всей силы сжимает ладонью изголовье кровати. Будто боится сорваться, будто боится причинить боль. Чонгук цепляется ногтями в кожу на спине, глухо стонет возле чужого уха. Плавные толчки приносят ему яркое наслаждение, принуждая закатить глаза. Внизу живота тянет, руки дрожат, и он продолжает хвататься за плечи Виталиана, как за своеобразное спасение. Тэхен. Тэхен. Тэхен. Пленка слез мгновенно застилает глаза при одной лишь мысли. Чонгук всхлипывает, тут же простонав от нового толчка прямо Киму на ухо. Ему и хорошо, и плохо. Смерти подобно. — Виталиан… — сладко стонет Чонгук, и, смотря в потолок стеклянными глазами, вдруг понимает, как это жалко звучало. Но Ким не обращает внимания. Слезы скатываются по щекам, закатываясь в уши. Больно. Нестерпимо отвратительно. Почему так больно, когда ему предоставляет удовольствие любимый человек? Почему? Чем он это заслужил? Тэхен в голове возникает слишком ярко, почти ослепительно. От его имени становится больно абсолютно везде: это чувство буквально пронзает все тело острыми кольями. Виталиан, кажется, и не замечает, что Чонгук под ним плачет из-за того, что в воспоминаниях появился Тэхен. И слава Богу. Ему не нужно видеть такого Чонгука. Он слишком жалкий и ничтожный. Нельзя никому показывать свою слабость. Перестань, Чонгук. Воспоминания с головой накрывают и бессовестно топят его: как Тэхен заботливо обрабатывал ему коленку, когда он упал на чердаке, как они курили вместе, несмотря на то, что были маленькими, как Тэхен частенько покупал ему чизбургеры, как относился с любовью и теплом, как относился к остальным (не сравнится с тем, как к нему), как они практически каждый вечер собирались компанией и пили пиво. Эти воспоминания верно его убивают. Ему просто невозможно, честно. Терпеть кажется больше несносным. Другие воспоминания делают еще хуже: как Тэхен в первый раз ударил Виталиана, как случайно ударил Чонгука в тот вечер, как произносил слова: «Я убью за тебя, малютка. Будь это мой брат или лучший друг». Хах. Он был прав. Виталиана он чуть не избил до полусмерти. Но почему Тэхен так реагировал на их взаимоотношения? Останется неотвеченным вопросом. Чонгуку с каждой мыслью только хуже. Он уже не знает, куда себя деть, как правильно спрятать лицо, лишь бы Виталиан не заметил его непрекращающихся слез. Слишком больно.

🎴

Юнги, как и договаривался с Хосоком, встречается лично. Он не привык ходить на своего рода свидания, и ему как-то даже неловко. Хосок оделся, как обычно: официальный вид, лицо — серьезное. Мин же париться над этим не стал от слова «совсем». Он надел самые обычные вещи, которые вряд ли подходят под свидание, но его это как-то не волнует: футболка, штаны, кроссовки. Зачем думать над нарядом? Главное, чтобы было удобно, а на красоту уже пофиг. Юнги, конечно, догадывался: Чон — человек богатый, подкаты и ухаживания будут совершенно такие же, потому что, вообще-то, он может себе это позволить. Но все равно, сидя в ресторане, Мину слегка не по себе. — Что будешь есть? — Хосок поднимает на него взгляд — такой, что, кажется, вовнутрь смотрит, все мысли его читает. Юнги блевать тянет от всего этого официального, серьезно. Он — пацан, как бы сказать, с района, у него дома — целый склад пушек разных калибров и гранат, а он, блять, как идиот сидит со своим ухажером в ресторане. Это ли не смешно? Вылезать из зоны комфорта, конечно, иногда надо, но тут уже явный перебор, и Мин к такому не привык. — Блять… — цыкает он языком, причем не тихо, а так, что даже гости, что сидят рядом в зале, обернулись и удивленно округлили глаза. Чон на это никак не реагирует, рассматривая меню с разными блюдами. Кажется, он уже привык, что Юнги — не совсем утонченная и вежливая личность, и приятной манеры речи от него ожидать не стоит. — А мы можем обойтись без всей этой деловой хуйни, Чон? Хосок вскидывает брови, аккуратно заправляет прядь волос, упавшую на лоб, за ухо, и хлопает глазами. Не удивленно, а скорее наоборот, будучи в ступоре. — Говоришь, мол, давай без деловой хуйни, а сам называешь меня по фамилии, Юнги? — мужчина щурит глаза и чему-то усмехается, отводя взгляд в сторону. Юнги, явно не ожидавший, что Хосок сматерится, нахмурился. Странный это человек, в самом деле: вроде и важный, как хуй бумажный, а позволяет себе ругаться (и он молчит уж про перестрелку, что когда-то свершилась!). Сложно его понять, а предположить то, о чем он думает, продолжая внимательно смотреть в меню, тем более. — Мне не нравится здесь, — честно говорит Юнги, уклоняясь от вопроса про фамилию. — Хосок, — заканчивает он свое предположение. — Не привык к такому, верно? — его уголок губ дергается и все-таки приподнимается. И вопрос скорее риторический, ведь и без того понятно, что Юнги никогда не ходил в рестораны и никогда не жил столь роскошно, чтобы позволить себе что-то подобное. — Твои предложения? — Чон складывает руки и упирается в них подбородком, по-лисьи щуря глаза. На улице время близится к вечеру. Небо уже слегка налились темным оттенком синего, где-то можно заметить яркие белые звезды. Там куда лучше, чем в этом душном помещении с кучей таких же душнил. — Погуляем по парку и узнаем друг друга лучше, — Мин дергает бровями. — Хорошо, — мужчина одобрительно кивает, не имея ничего против. — Раз тебе нравится подобное куда больше, чем вкусный ужин в прекрасном ресторане, то я, конечно, не против, — Хосок задумчиво трет нижнюю губу, после ее кусая, и возвращает взгляд к парню, сидящему напротив. — Но я хотел бы поесть, потому что ел только утром. Предлагаю так: мы все же поедим, а потом пойдем гулять по парку. Идет? — Идет, — хмыкает Мин. Ладно, он тоже хотел бы поесть. Против голодного желудка не попрешь. Придется как-то перетерпеть взгляды этих душнил на себе — кажется, они удивлены тому, что рядом с таким важным мужчиной сидит обычный простак, который даже о внешнем виде не позаботился. Да плевать на них. Пусть завидуют, суки. — Есть нормальное что-то, а не эта херня? — он неверяще качает головой, когда читает блюда — хер пойми, что это такое. Какие-то улитки, какие-то макароны со странными названиями. Где, блять, обычные бургер, жареная картошка хотя бы? — Это французский ресторан, и здесь все нормальное, — со смешком говорит Чон. — Просто названия… Да, они желают лучшего. — Какое блюдо тебе нравится больше всего? — Надо подумать… Хм, — Чон задумчиво водит большим пальцем по нижней губе. Видимо, частенько так делает. — Здесь много вкусных блюд. Ты не вегетарианец? — А похож? — он фыркает в ответ. Хосок поднимает взгляд в очередной раз, и Мина как током прошибает. Эти постоянные гляделки в его сторону доведут его до сумасшествия. — Ни капли, — улыбается он. — Больше всего я люблю гратен дофинуа. Его здесь очень вкусно готовят. — Что за ерунда еще? — Юнги непонимающе хмурит брови, впервые услышав данное название. — Проще говоря: картошка, нарезанная слайсами, сыр и жирные сливки. Блюдо запекается в духовке. Выходит очень вкусно. — Хочу попробовать. — Может, хочешь какой-нибудь салат? Порции тут маленькие… — Как и во всех ресторанах, — перебивает Мин и усмехается. — Тебе мало будет одного блюда, — даже несмотря на то, что его бестактно перебили, он продолжает фразу. — Я буду то, что будешь ты. Не хочу пробовать неизвестные блюда, — Мин откладывает меню в сторону. Оно его больше не интересует, слишком непонятное. Куда проще пользоваться гидом Хосоком, который в блюдах явно разбирается. — Мало ли, отравлюсь еще. — Доверяешь мне? — глаза Хосока прямо улыбаются. В них, если долго смотреть, можно задохнуться — Мин, каждый раз глядя в них, совсем забывает, как дышать. Мин неуверенно кивает. Ну а как иначе? Юнги ни разу не был в этом ресторане и ни разу не пробовал французские блюда. Будет странно, если он откажется доверять вкусу Хосока в этот момент. — Здесь подают куриный салат с виноградом, орехами и каперсами. Будешь? — Этот салат звучит так, словно после него я побегу в туалет, — Юнги шутит, конечно, шутит. И Хосок, ожидаемо, реагирует теплой улыбкой. Мин, видя ее, испытывает что-то непонятное, но одновременно невероятное. — Брось. Ты слишком категоричен к французским блюдам, — он издает новый смешок, и перестает сдерживаться. Мину нравится, что Чон не делает вид важного петуха, иначе бы попросту отказался сидеть здесь. Рядом с Хосоком как-то непонятно. Сердце волнительно стучит, ладони холодеют и потеют, губы каждый раз испытывают терзания зубами. Юнги и не помнит, когда чувствовал что-то подобное в последний раз. Конечно, у этого «что-то подобного» есть свое определение, но Мин не станет говорить вслух. В мыслях — тоже. Здесь и так понятно, что происходит. Только дурак бы не понял. И пока все хорошо, Юнги за себя не страшно. Хосок заказывает все желанные блюда у подошедшей к их столу официантки. Она косо смотрит на Юнги (наверняка, думая о том, что он, откровенно говоря, не похож на богача по сравнению с Чоном), но принимает заказ. А Юнги плевать, как и что о нем думают. Главное, что Хосок не смотрит на него также, а совсем по-другому. — Придется немного подождать. — Знаю. — Волнуешься о своих друзьях, Юнги? — Хосок скользит ладонью по скатерти, прямо к руке Юнги, и медленно забирается ладонью под чужую. Как-то нежно, прямо чересчур. Не совсем стандартное «держимся за руки», оттого приятнее. Мин, конечно, не будет краснеть, но ему слегка неловко. — Все трое — идиоты. Я бы очень хотел им помочь, — Мин в перерыве между слов чешет нагруженную шею. — Почему Тэхен так отреагировал, как думаешь? — Чону действительно интересно, и в его глазах эта озадаченность вопросом отражается. — Да ежу понятно: Тэхен втюрился в Чонгука, Виталиан, по всей видимости, тоже, только у него есть преимущество: Чонгук втюрился в него в ответ. Вот и началась вся эта ерунда. Хосок вскидывает брови, все-таки расслабляет хватку ладони и чуть отстраняет ее. — Любовный треугольник — вещь отвратительная. Тэхену придется смириться с тем, что они любят друг друга, разве не так? Это куда проще, чем продолжать ссоры и драки. — В том-то и дело, что нихуя не получится, — Юнги чувствует себя как-то легко. Ему нравится возможность выговориться не только Чимину, но и еще кому-то. — Тэхен — злопамятный человек. Очень злой. Но, знаешь, — Юнги опускает голову, усмехаясь своим мыслям. — Я еще никогда не видел, чтобы настолько злопамятный и злой человек так нежно и с любовью относился к кому-то другому. Ни-ко-гда, — по слогам и шепотом. — Ему трудно будет забыть Чонгука. Они были семнадцать лет вместе, бок о бок, и я уверен, что Чонгук страдает сейчас также, как и он. Тема действительно серьезная. Хосок не перебивает, слушает внимательно. И Юнги мысленно говорит ему отдельное спасибо за это. — Третий — всегда лишний. В любых отношениях, — делает вывод Чон. — Не в их случае. У них это все как-то сложнее… Один загибается без другого, у второго также. Третий просто хочет любить и быть любимым. — И кто из них кто? — не понимает мужчина, слегка сощурив глаза. — Первые два — Чонгук и Виталиан, третий — Тэхен. Хосок где-то около минуты думает, поджимая губы. Юнги смолкает. — Кажется, каким бы Тэхен сумасшедшим не был, я понимаю его в этом, — тот тяжело вздыхает. — Все мы хотим любить и быть любимыми. Жалкая правда.

🎴

В парке свежо. Кажется, совсем недавно закончился дождь. Темное небо усеяно множеством звезд, и это приятно захватывает дух. Они гуляют по парку неспеша. Вокруг — ни одного человека, только они вдвоем. Наедине делятся своими мыслями, разговаривают, смеются, вспоминают старые моменты. Юнги понимает, что все: его голова от и до забита Хосоком и всем, что с ним связано. Как-то слишком быстро, практически мгновенно. Наверное, все дело в том, что Мин давно не встречал таких людей, и в том, что Хосок сразу же расположил его к себе. А может, Юнги просто влюбчивый дурак. Да кто его знает? — Нравится такой вид, — невзначай говорит Хосок, тепло улыбаясь. При улыбке его губы напоминают сердечко. — Очень красиво. Юнги поднимает голову к звездам. Действительно, очень красиво. — Вечность бы смотреть. Расслабляет, — с усмешкой делится мнением Мин. Они усаживаются на лавочку. Юнги, если честно, не знает о чем еще говорить. Кажется, за то время, что они провели вместе, они уже все обсудили. Все до единого. Поэтому в голову совершенно ничего не лезет. — А ты целуешься на первом свидании? — усмехается Хосок коротко, слегка наклоняясь, чтобы посмотреть Юнги прямо в глаза. Мин чувствует, как по телу от такой внезапной смены обстановки пошли мурашки, но на лице удивления или озадаченности не показывает. — До этого у меня вообще не было свиданий, — он оголяет верхний ряд зубов при улыбке. Хосок улыбается в ответ. — Так что, кажется, нет. — Жаль, — Чон слегка нахмурился и чуть отодвинулся от него на лавочке. — Я бы прямо сейчас тебя поцеловал, — словно невзначай, глядя на вечернее небо, усыпанное звездами. — Было бы романтично, как думаешь? — Мы можем исправить. Хосок сразу же поворачивает голову после этой фразы в сторону Юнги. В его взгляде можно заметить толику сомнения в собственных будущих действиях, но несмотря на это он только тянется вперед, укладывая ладонь на щеку Мина. Тот тоже тянется в ответ, чтобы поскорее стать ближе. Целоваться на первом свидании? Ну, блять, неплохо, Мин Юнги. Вообще без принципов живешь. Их губы соединяются в неуверенном поцелуе. Юнги сначала хмурится, чувствуя мягкость чужих губ своими, в такт двигает своими, успевая за Хосоком. Тот бессовестно позволяет языку проникнуть в его рот, и Юнги бы хлопнул его по еблу за наглость, да как-то… Не хочется. Странно, но ему нравится. Что-то Юнги подсказывает, что Хосок станет его личным Адом. Отравит его, как ядовитая змея. Напрасно. Зачем Мин думает сразу о плохом? Не вся любовь заканчивается ненавистью и болью. Но и предугадать невозможно. Пока они сливаются в поцелуе, вряд ли их двоих должно что-то волновать помимо этого. Хватит.

🎴

С того момента прошла целая неделя. Время отвратительно долго тянется, но Чонгуку не привыкать терпеть. Боль не стала легче или слабее. Кажется, наоборот она стала со временем больше, крепче. Время — плохой доктор. Юнги, который приходил несколько дней назад, хоть как-то скрасил эту боль. Он взбодрил его тупыми шутками, даже рассказал о своей интрижке с Хосоком (а рассказывал он весьма интересно, по типу: а он такой это, а я, короче, охринел, прикинь, он сосаться ко мне полез!), и это заставило Чонгука улыбнуться. Ну а сейчас, когда рядом никого нет, он вновь остался со своей болью наедине. Чонгук выходит из своих раздумий, когда слышит посторонний звук. Дверь захлопнулась, повернулась на ключ. Значит, это пришел Виталиан. — Чонгук, — мужчина заходит в комнату, и торопливо подходит к кровати, садясь рядом с лежащим телом. — У меня есть новость. Чонгук поворачивается на бок, чтобы посмотреть на мужчину, и понимает, что он что-то прячет за спиной. Слегка напрягаясь, Чонгук пытается заранее предположить, что за «радостная» новость его ждет. Ким мягко улыбается. — Я закончил со своими делами здесь, — он ласково проводит ладонью по бедру Чонгука, не скрытому под тканью одеяла. — Помнишь, ты хотел в Италию? Чонгук удивленно округлил глаза, приоткрыв рот. Неужели это… — Я купил билеты, — и Виталиан показывает руку, что до этого прятал за спиной, держащую те самые билеты. — Рейс на завтра, в два часа дня. Погодите-ка… — Что? — Чонгук в шоке. Его лицо эту эмоцию идеально отражает. — Ты… — Ты готов бросить все и уехать со мной в Италию, Чонгук? — улыбаясь, спрашивает Виталиан, слегка наклоняясь к чужому лицу. — Только ты, я и вилла в Сан-Ремо с видом на море. Чонгук неуверенно кусает губы, все еще не отойдя от шока. Все это… Как-то неожиданно, спонтанно. Готов ли к этому Чонгук? — Но… Как же Тэхен? — шепотом спрашивает он у Виталиана. — Я не против, правда… Но как я могу бросить здесь своих друзей? Юнги, Чимин, Тэ… — Мы там не на всю жизнь, Чонгук, — останавливает его Ким. — На пару месяцев, вероятно, чуть больше. Ты еще увидишься со своими друзьями, обещаю. — Я… Я не знаю, Виталиан, — Чонгук бегает глазами по всему, чему возможно в этой спальне. Она стала ему так привычна, он уже каждый уголок досконально изучил. — Это так неожиданно. — Это должно было быть подарком, — объясняет Виталиан, слегка нахмурив брови, заметив, что Чонгук не так уж и сильно обрадовался. — Ты не счастлив, Чонгук? — Я рад, правда. Просто… Я очень удивился и не ожидал такого, — неловко усмехается Чонгук, все-таки посмотрев в глаза напротив. — Могу я хотя бы завтра утром попрощаться с ними? — Конечно, — одобрительно кивает Ким. — Разве я могу запретить подобное? — И с Тэхеном тоже? Виталиан расплывается в нежной улыбке. Наверняка думает, какой Чонгук глупый. — Можно, — смотря в глаза, он продолжает улыбаться. — Тебе можно все, прелесть.

🎴

На следующее утро Чонгук стоит у подъезда. Вчера он отправил всем троим сообщения с просьбой встретиться у подъезда дома Тэхена, а после сразу же начал собирать вещи в чемоданы. Конечно, это все еще неожиданно для него, и он не совсем может принять то, что, наконец, уедет из Сеула, хоть и ненадолго. Чонгук все еще не может понять, как ему собраться с силами и оставить друзей одних в Сеуле. Ему страшно представить это. Но с другой стороны… Разве он не имеет шанс на счастье? Он настрадался в этом Сеуле, и давно мечтал отправиться куда угодно, лишь бы не торчать в этом городе. Чон надеется, что друзья его поймут. В том числе и Тэхен. — Что, блять, случилось? — недовольно бурчит Юнги, медленно подходящий к Чонгуку. Рядом с ним — сонный Чимин, который, по всей видимости, вообще еще не проснулся. Вряд ли он понимает, что происходит. Ну, Мин тоже недалеко ушел. — Какого хуя мне пришлось в восемь… Фраза вдруг обрывается на полуслове, когда Чонгук резко подтягивает недовольного Мина к себе за плечи и, что есть мочи, обнимает. Чимин мгновенно проснулся, а рожу ошарашенного Юнги стоит видеть. — Какого хуя?.. — лепечет Мин, но обнимает в ответ. Чон тянет и Чимина в объятия, крепко сжимая их обеими руками. В глотке появляется неприятный комок, который не дает возможности сказать хоть что-то. На глаза почему-то набегают слезы. Ну да, этого не хватало еще — разреветься перед друзьями в такой момент. — Я уезжаю, — Чонгук все же отстраняется от друзей, поочередно смотря в лица обоих. — Куда? В дурдом? Я знал, что давно пора, — шутит Юнги, и Чонгук не может сдержаться: улыбается, смеется. — Нет, Юнги. В Италию, — он по-прежнему улыбается. По-доброму, нежно. — Куда-куда? — теперь друг в еще большем ахуе. — С кем? В Италию, блять? Ты прикалываешься? — С Виталианом. Он вчера купил билеты. Я тоже не ожидал такого поворота, честно. — И надолго вы? — спрашивает Чимин. — Где-то на пару месяцев. Может, на полгода. — Пиздец… — Юнги неверяще качает головой, хватаясь за волосы на загривке. — Как так-то… А Тэхен? Ты говорил ему? — Его я тоже позвал, — Чонгук кидает взгляд в сторону подъездной двери. Он точно должен выйти. По крайней мере, он очень надеется, что Тэхен не проигнорит его просьбу, ведь он упомянул то, что это действительно очень важно. Вдруг дверь скрипнула. Чонгук вновь кидает взгляд в ту сторону, и замечает Тэхена. Щетина, мутный взгляд, старые вещи. Кажется, не один Чонгук убивался. — Ну… Мы пойдем? — уточняет Чимин, подталкивая Юнги. — Всего хорошего тебе, Чонгук. Передай Итальяно, что если он за тобой не уследит — я ему яйца оторву, — тараторит он шепотом, потому что Чимин начал его дергать за предплечье сильнее, призывая поскорее уйти. — И хоть какой-то сувенир привези за наше ожидание, понял? — Понял, понял, — смеется Чонгук, часто глядя в сторону ожидающего Тэхена, что стоит у двери с невозмутимым лицом. Парни буквально со скоростью света убегают прочь, чтобы не мешать. Чонгук тяжело вздыхает, набирается сил, и поворачивается корпусом к Тэхену. — Ты не забил хер на мою просьбу, — с улыбкой констатирует факт Чонгук. Его это приятно радует. — Зачем позвал? — все же спрашивает Тэхен то, что крутилось в уме со вчерашнего вечера. Он подходит к Чонгуку ближе. Ким не может. Просто не может, блять. Глядя в эти глаза — умирает еще больше. В них просто невозможно смотреть после всего, что случилось. В груди тяжесть. Сердце кровью обливается. Больно даже дышать, не то что говорить с Чонгуком. — Я хотел попрощаться, — как-то больновато улыбается Чонгук. Черт. Блять, опять глаза слезятся. Вчера он не думал, что будет настолько сложно сказать это вслух. По Тэхену непонятно, что тот чувствует. Но читал бы Чон мысли, то определенно бы узнал, как сильно у Тэхена сейчас кольнуло сердце. — Куда? — без интереса. Он закуривает сигарету, закидывая зажигалку и полупустую пачку сигарет в карман грязных в каких-то местах спортивок. — В Италию, — голос дрогнул. Тэхен нахмурился, сильнее зажал между губ сигарету. У Чона почему-то внезапно задрожало все тело от такого взгляда. То ли это утренний холод так влияет. — Я… — С Итальяно? Чонгук кивает, а Тэхен на это усмехается и цыкает языком. Ну кто бы сомневался. — Тэхен… — глаза заслезились сильнее. Вот-вот и они начнут катиться по щекам. — Блять, как же паршиво… — Да, — усмехается снова Тэхен, весьма потерянно. — Мне тоже хреново. Чонгук поднимает стеклянный взгляд, сводит брови к переносице. — Я не хотел, чтобы все случилось так, — Чонгук шмыгает носом, но несмотря на то, что слезы все же начали катиться по щекам, улыбается. — Тэхен… У Тэхена как камень на душе. Он не может смотреть на такого Чонгука. Он усердно надеялся, что все, прошло. Но увидев его, понял: нет, нихрена. Болит до сих пор, и болеть будет еще долго. Чонгук не сдерживается и обвивает руками шею Тэхена, сжимая его в крепких объятиях. И начинает рыдать, как ребенок: громко и протяжно, со шмыгами и всхлипами. Ким всего на секунду опешил. Вдруг понял, что его глаза тоже застелила пленка слез. — Я не могу просто так забыть тебя. Семнадцать лет вместе и, блять, — вновь громкий шмыг носом. Он утыкается им в шею Кима. — Просто не могу. Мне больно до сих пор. Я не хотел тебя терять, Тэхен. Это больнее всего на свете. Я не могу это вытерпеть… На душе дождь, гром, молнии. Больно, больно, больно. И Тэхен обнимает его в ответ. — Блять, малютка… — шепчет Тэхен, со всей силы сжимая Чона в объятиях. — Я люблю тебя, Тэхен, — ноет Чонгук, сжимая футболку на спине с такой силой, что та едва ли не трещит по швам. — Прости меня, Тэхен, пожалуйста. Прости. Я не хочу… Они, стоя в объятиях, слегка покачиваются. Тэхен чувствует, как тело Чонгука дрожит, и слегка гладит его по предплечьям, словно пытаясь согреть. — Я не хочу, чтобы у нас с тобой закончилось… Он правда не хочет терять их дружбу. Подставит даже лоб под пулю, но только не это. — Малютка, — улыбается Тэхен. В глотке неимоверно саднит от появившегося комка. Слезы самостоятельно покатились. Он слегка отстраняется от Чонгука, посмотрев на него. Оба заплаканные, как идиоты. Один улыбается другому, а тот просто не может перестать плакать. — У нас с тобой до бесконечного. В груди что-то дрожит. Дышать больно. — Ты же знаешь, я никогда не оставлю тебя, какой бы выбор ты не сделал, малютка, — Ким вытирает большим пальцем мокрую от слез щеку. — Хотя бы потому, что люблю тоже. Чонгук не думает, что «люблю тоже» сказано совсем в другом плане. Тэхен это знает. Чон хоть и взрослый, но глупенький еще, и вряд ли догадается, что у этого «до бесконечного» далеко не один смысл. И что дело вовсе и не в крепкой дружбе.