Amor

Аэропорт Сеула. Прохлада. На экране написано яркими буквами: прямой рейс «Сеул-Сен-Ремо». Кажется, уже поздно сомневаться в своем действии, но Чонгук продолжает это делать еще с того момента, как они с Виталианом на такси ехали в аэропорт. После того, как Чон попрощался с Тэхеном, на душе не стало как-то легче. Вся та же тяжесть его сопровождала до точки прибытия и не давала ему должного покоя. Словно после их последней встречи стало только гораздо отвратительнее, сложнее. Не трудно прощаться с Сеулом. Трудно прощаться с тем, что его здесь держит. Времена с друзьями были незабываемыми. В голове по-прежнему всплывают картинки, как они вместе собирались и выпивали в то время, как Виталиан пропал на два года, как проще жилось, как каждый день был насыщенным и ярким. И, конечно же, сейчас точно так же — все по-прежнему насыщенно, ярко, но разница в том, что все пошло под откос, в плохую сторону, которой Чонгук мало рад. Подумать только: он совсем скоро улетит в Италию, в эту прекрасную жаркую страну, попробует прелестные острые блюда, о которых мечтал, увидит собственными глазами достопримечательности, начнет жить новой жизнью, если так можно выразиться; с чистого листа. Но вопрос лишь один: хочет ли Чонгук смять тот лист, что полностью исписан и почти порван? Хочет ли до конца его разорвать? Его Сеульская жизнь заключалась в бесконечных пьянках, в друзьях, в сумасшедших поступках. В то время ему драгоценна была фраза: «Живи так, словно завтра не будет». Что же сейчас драгоценно? Любовь? Собственное счастье? В чем будет заключаться его новая жизнь в Италии, с любимым человеком, среди незнакомых людей и без лучших друзей? Чонгук не сможет ответить на этот вопрос. Задумываясь о последней их встрече, становится грустнее. Становится тяжело переосилить себя и, наконец, улететь из Сеула далеко-далеко, хоть на минутку забыть обо всем и позаботиться о себе любимом. Трудно, невыносимо — практически настолько, что при одних этих мыслях подступает комок к горлу, душа его, а глаза становятся стеклянными. Плакса. Нытик. Слабак. Так бы себя описал Чонгук. Но Тэхен описал бы его иначе, будь он рядом: «Ты пиздец какой сильный, слышишь, крепыш? Хорош нюни распускать». Тэхена и вправду не хватает, хотя прошло не так много времени с их последней встречи. Чонгук, определенно, ненавидит слово «скучаю» и то, какие чувства оно за собой несет. Все омерзение в том, что от чувства этого ничем не избавиться, как бы не старался; а еще хуже — им больше не встретиться. Чонгук в шаге от новой жизни, и он почти готов двинуться вперед, вдохнуть побольше воздуха, почувствовать себя свободным, но его что-то останавливает. Чонгук вздергивает брови, когда на полностью заряженный телефон приходит сообщение. От кого же? Он достает его из кармана, смотрит на экран. И вдруг сердце больно сжимает — так, словно в кулаке. Черным по белому написано: я надеюсь, блять, ты в аэропорту Инчхон. Второе сообщение: потому что я сразу же прыгнул в тачку и рванул в его сторону. Какой же дурак этот Тэхен… Чонгук глупо улыбается, до боли поджимая губы. До рейса осталось полчаса, Виталиан отошел, чтобы купить им по кофе. В груди трепетно бьется сердце, и, казалось бы, еще немного — и оно вырвется наружу, проделав в ней огромную дыру. Улыбка, скорее похожая на больную, скрывается. Чонгук быстро набирает сообщение в ответ: «Я в зале ожидания». Тэхен никогда не был предсказуемым. Он всегда поступал как сумасшедший, с искренних побуждений, сломя голову мчался куда угодно — за ним, Чонгуком. В любые моменты, плохие они или хорошие для них обоих, он всегда шел с ним рука об руку. Никогда не предавал, никогда не отпускал руки, никогда не оставлял его одного. Тэхен — это импульсивный, неконтролирующий свои чувства человек. Но какой же он живой, чувственный, заботливый и искренний. Он не сравнится ни с кем, абсолютно. Этого человека не заменят ни десятки, ни миллионы других людей. Он один такой — бешеный на голову, но реальный. Чонгук знает, что скоро должен будет прийти Виталиан. Кофе, в конце концов, долго не делается, чтобы он там задержался на добрые полчаса. Он надеется, что Тэхен прибудет сюда как можно скорее. Честно? Чонгук раньше называл «банальным» все тусовки, все веселье, в принципе время, проведенное рядом с Тэхеном и их общими друзьями. Но как же сейчас он жалеет о собственных мыслях; жалеет о том, что они вообще посмели прийти к нему в голову и стали весьма навязчивыми — буквально настолько, что Чонгук и забыл, что этим «банальным» он дорожил гораздо больше, чем собственной жизнью. Чонгук поворачивает голову в сторону — и его как током прошибает. Тэхен, зашедший в зал ожидания, остановился на месте, рассматривая десятки мимо проходящих людей, чтобы найти того, ради кого сюда приехал. И когда взгляды встретились — искра. В груди потяжелело, внезапно стало нечем дышать. Чонгук срывается с места. Тэхен — следует за ним же. Люди, что сидят в зале ожидания, смотрят на двух парней, бежащих друг к другу так, словно их разлучат порознь навсегда, с сомнением и неодобрением в глазах. Плевать. Даже в этот момент Тэхен оказывается рядом. Чонгук не думает о том, как ему будет тяжело, и с разбегу напрыгивает на Кима, сжимая его, что есть мочи, в объятиях. Ким быстро реагирует — подхватывает его под ягодицы, прижимает к себе так, словно отпустить — значит потерять навечно. — Блять, малютка… — нахмуренные брови, тон голоса низкий и хриплый, почти сорванный. — Блять… Блять, блять, блять, — сквозь слезы говорит он, крутя Чонгука в своих теплых и сильных объятиях. — Роднуля… Прошу. Прошу, не улетай. Пожалуйста, малютка. Пожалуйста… — умоляет как может, и слезы предательски скатывается по щекам. — Прошу… — отчаянно и тихо. Чонгук сам не может сдержаться — он громко всхлипывает, со всей силы впиваясь пальцами в кофту Тэхена. Настолько сильно, что, казалось бы, он вот-вот и порвет ее. Это невыносимо — прощаться с тем, что тебя держит. Особенно тогда, когда не хочешь это делать, но приходится из-за обстоятельств. Дружба… Дружба порою бывает разной. Бывает так, что люди не общаются месяцами, а потом внезапно списываются и вспоминают важность друг друга; бывает так, что дружба гораздо сильнее чувства любви. А у них — дружба безумная, бесконечная. И как бы, блять, Вселенная не пыталась их разлучить — их мизинцы связаны красной ниткой, руки сцеплены цепями. Ей нипочем преграды, невыносимая боль, ссоры, когда они помнят друг о друге, когда они рядом друг с другом. И пусть вся Вселенная подождет, пока они обнимаются, чуть ли друг друга не разрывая. Пускай мир остановится на каких-то жалких пять минут, лишь бы они запомнили друг друга, запомнили эти объятия навечно. Расставание — всегда тяжело. Порою после него нет желания жить, нет желания существовать в этом одном огромном мире, зная, что где-то там — тот человек, с кем пришлось это сделать. Тот самый человек, что так много принес в твою жизнь, что так часто заботился, что так часто покупал тебе ебаные чизбургеры с пивом. Вселенная обязана их подождать. Еще чуть-чуть. Самую малость. — Если я за пару дней чуть не сдох без тебя… — шепчет Тэхен дрожащим тоном, прислоняясь носом к щеке Чонгука, плачущего навзрыд. — То как же я проживу все эти месяца? Чонгук жмется к нему крепче. Хочется сказать много, очень много, но, пока задыхаешься из-за собственных слез, это почти невозможно. — Эй, эй, — зовет Ким, заставляя Чонгука поднять голову. Лицо того покраснело, глаза — заплаканные, губы слегка опухли. Но даже в таком виде — для Тэхена он красив. Всегда. — Малютка, — с добрым смешком. У самого лицо мокрое от слез. Они снова как дураки, но как же иначе, если чувства разрывают грудную клетку? — Я не смогу научиться жить без тебя, слышишь? Не смогу, — уверяет он, смотря на Чонгука чересчур преданно. Смотрит на Чонгука так, как пес, любящий своего хозяина всей своей животной душой. — Тэхен… — последние слова влияют на Чонгука как выстрел — прямо в сердце. Эта пуля будто бы разорвала сердце Чонгука, оставив от него одни лишь ошметки. Больное сердце у Чонгука, очень больное, и Ким такими словами его добивает. Вот она — контрольная точка. — Я тоже не могу. Тэхен, хоть и весь в слезах, хоть и устал держать Чонгука на руках, ярко улыбается. Чон, хмуря брови из-за непрекращающегося потока слез, проводит ладонью по мягкой щеке друга. — Я не могу быть где-то, где нет тебя, Тэхен. Я не хочу в Италию, — Чон громко шмыгает носом. — Ведь мой дом только там, где ты. — Малютка… — больше не может. Сжимает в объятиях из последних сил, жмуря глаза так сильно, что перед ними белеет. — Блять, как же я тебя люблю, Чонгук… Люблю. Невыносимо сильно люблю, Чонгук, — повторяет, как заевшую пластинку. Страх потерять раскрывает все карты. Всегда. Таков принцип. — Я тоже тебя люблю, Тэхен, — с улыбкой говорит Чонгук, наконец, слезая с рук Кима. Тэхен издает короткий больной смешок, а Чонгук не понимает. — Нет, — мотает он головой. — Я люблю тебя так, как Виталиан. Только гораздо-гораздо сильнее и гораздо-гораздо дольше. Для Чонгука эта информация отдается внезапным головокружением. Тело словно стало легче и менее подвластнее ему, его хозяину. Любит? Дольше и сильнее Виталиана? Какого хрена… — Знаю, — усмехается Тэхен, когда Чонгук смотрит так, словно направляет на него дуло пистолета. — Я бы послал себя нахуй на твоем месте. Чонгук, недолго думая, говорит с короткой улыбкой: — Но ты ведь не на моем месте, правда? Облегчение. Улыбка Чонгука дарует ему несомненное спокойствие и неуязвимость. — Что здесь происходит? — удивленно вопрошает Виталиан, вошедший в зал ожидания. Первое, что Чонгук чувствует — страх. — Что ты здесь делаешь, Тэхен? Тэхен кривит губы, косо взглянув на брата. После того случая кулаки до сих пор, если честно, чешутся. Он не может смотреть на него — сил нет. Потому отворачивает взгляд к опешившему Чонгуку, что даже, кажется, и слова произнести не может. Даже не знает, что сказать. Все мысли резко вышли из головы, оставив ее совсем пустой. — Виталиан… — издалека начинает Чон, сжав пальцами край своей легкой куртки. На улице прохладно, потому ему пришлось ее надеть, чтобы вновь не простудиться. — Я не могу так. — Как — так? — хмуро взглянув на Чонгука, а затем на Тэхена, спрашивает Виталиан. Руки почему-то задрожали. Странное это ощущение. Очень. То ли страх, то ли недопонимание, то ли безысходность — что из этого считается странным для него? Наверное, все по порядку. — Что ты хочешь сказать, Чонгук? Что не полетишь со мной в Италию? — Чон поджимает губы до тех пор, пока те не побелели. Чонгуку страшно. Он ведь согласился, билеты куплены. Это расценивается как самое настоящее предательство, но… Виталиан ведь даже не спрашивал, хочет ли Чонгук в самом деле уехать из Сеула куда-то далеко. Да, он мечтал улететь в Италию, но не так спонтанно. Он, наверное, даже и решение принял, особо не задумываясь. Осознание пришло гораздо позже. — Верно? — бросает Виталиан, слегка усмехнувшись. Почему в груди так больно? — Да… — Чонгук сглатывает вязкую слюну, что накопилась во рту. Виталиан, безусловно, хороший человек. И Чонгук в него, вроде как, влюблен. Но он не может сломя голову лететь с ним так далеко, забыв про родных. Не может и все, точка. В этом виноват не Тэхен, который сорвался к нему в аэропорт. Далеко не он. Чон думал об этом еще в такси. — Прости, Виталиан. Прости, но я правда не могу. Виталиан опускает голову, коротко усмехнувшись. От боли. Впервые он чувствует что-то так насыщенно. И это, если совсем честно, просто отвратительно. — Я или он, Чонгук? — шепчет Ким, поднимая взгляд темных глаз. Чонгук снова опешил. Погодите-ка. Что? — Что? — удивленно переспрашивает он, хотя слышал, что именно сказал Виталиан. — Я или он, Чонгук? — более громче спрашивает мужчина. Хах. Какого, блять, хрена? Чонгук хлопает ресницами. Пару секунд метает взгляд от Виталиана обратно к Тэхену, и так по новой. Тэхен хмурит брови, поджимая губы. Пришло время выбирать. И это то, чего Чонгук так не хотел. — Виталиан, — Ким буквально испепеляет его взглядом. Чонгук смотрит ему в глаза в ответ. Страха больше нет. Появилось какое-то странное чувство: слова Виталиана подействовали на него слишком отталкивающе. Манипуляция. А Чонгук их просто терпеть не может, особенно когда пытаются манипулировать им самим. — Тэхен бы никогда не поставил мне ультиматум. Тэхен приподнимает брови от удивления. Громко выдыхает. — Ты не дал мне и пару часов, чтобы подумать. Ты, не задумываясь обо мне, сразу же купил билеты. Почему? Виталиан столбенеет. — Честно? — усмехается Виталиан. Чонгук кивает в ответ. — Я пытался обезопасить тебя от этого монстра, — он дергает головой в сторону брата. — Но, когда он тебя ранит, не смей просить моей помощи. Ведь этого монстра… — Виталиан наклоняется к Чонгуку, едва ли не соприкасаясь с ним носами. — Выбрал ты сам. — Отойди от него, — Тэхен начинает сердиться. От такой наглости даже Чонгук опешил. — Сейчас же, блять. Забыл удары моей правой? — скалится Ким, указывая на руку. — Сейчас напомню, блять. Чонгук как-то смутно себя чувствует. Чувства словно бы притупились. От Виталиана он не ожидал такого. Совсем. — Если он — монстр, — Чон после недлительного молчания указывает на Тэхена большим пальцем. — То ты тогда кто, раз говоришь мне такие вещи? И Виталиан на этот вопрос, конечно же, не отвечает. Улетает Виталиан в Италию один.

🎴

Ауди. Ее колонки. Все по старинке. И, если честно, Чонгук по этому чувству очень соскучился. По этой машине. По их старой атмосфере, что была до Виталиана. Это, на самом деле, было очень сложно забыть. Практически невозможно. Чонгук рад вернуться в старое русло. Когда нихуя не волнует, когда они заезжают в кфс и покупают себе похавать, когда в колонках тачки играет ахуенная музыка. Он вслушивается в эти биты и понимает: почему-то стало легче и спокойнее. — Расстроен? — Ким надкусывает чизбургер, глянув на Чонгука боковым зрением. Он одной рукой держит чизбургер, а другой управляет рулем ауди. — Честно? — улыбается Чонгук, делая глоток прохладной колы. — Похуям. Тэхен громко смеется, едва ли не давясь куском чизбургера. — Моя школа, роднуль. Горжусь. Чонгук улыбается, глядя на Тэхена. Жизнь словно бы заиграла новыми красками. Чонгук соскучился по улыбке Тэхена. Она теплая, ни с чем несравнимая. Красивее самого космоса. И Чонгук, наконец, чувствует себя в своей тарелке. Так должно быть. — И, реально, не расстраивайся из-за этого говнюка, — советует Ким. — Ща приедем, пацанов соберем и нажремся, как свиньи. Хочешь? — Не, — он мотает головой. — Давай лучше фильм глянем. Одни. Ниче не хочется. Башка кипит после всей этой хуйни. — Неудивительно, — хмыкает Тэхен, в своей манере дернув бровью. — Кто бы тут головой не ебнулся. Чонгук снова смеется. Снова эти шутки и подколы. По этому он тоже тосковал. Этого жутко не хватало. — Спасибо, Тэхен, — вдруг говорит Чонгук, слегка опустив голову. Что это за внезапная грусть? Биполярочка, что ли? — Че такое? — удивленно лепечет Ким, давя носком ноги на тормоз, когда на светофоре вдруг загорается красный свет. — Что не позволил мне уехать в Италию, — откусив кусок чизбургера, он запивает его колой. — И что всегда рядом, какая бы хуйня не случилась. И прости… И вообще… — Чонгук поджимает губы, шмыгнув носом. — Я, блять, ужасно поступил с тобой. — Не грусти, хуй не будет расти, — со смехом советует Ким. — А вообще, Чонгук. Похуй, что было. В этой тачке я сижу не один. Мы сидим здесь вместе, а это — главное, — он потирает пальцами левой руки руль. Неуверенно поворачивает голову к Чонгуку. — Я ведь мог вернуться домой без тебя. — Домой, — повторяет и улыбается Чонгук, поворачивая голову к Тэхену. Он резко хватает его за шею. Вновь сжимает в объятиях. Так крепко, что, кажется, все косточки хрустят. Ну а че. Тэхен-то старичок уже, а Чонгук — молодняк, силенок хватает. — Тихо ты, — смеется Тэхен, обнимая в ответ. Он поглаживает левой свободной пока от руля рукой по затылку Чонгука в успокаивающем жесте. Чон трется щекой о щеку Кима, улыбаясь. — Все в порядке, окей? Мы какую только хуйню с тобой не прошли. Вселенная у нас в который раз хуй соснула, сечешь? — Фу-у, — протяжно говорит Чонгук, вдруг отстраняясь от Кима. Тот, словив полнейший ахуй, косо на него глядит. — Че случилось? Зубы вроде чистил, — шокированно вопрошает Тэхен. — Ты дебил, — смеется Чонгук. — Сколько лет ты уже не брился? Ты как обезьяна. Тэхен демонстративно закатывает глаза. — А по-моему мне пиздец как идет щетина, — со смешком говорит мужчина, потирая подбородок и оценивающе разглядывая себя в зеркале заднего вида. Да Тэхену все идет, раз уж об этом пошел разговор. Но то, что щетина колется — это да, хуй поспоришь. Бриться ему все равно придется, как бы он красиво с ней не выглядел.

🎴

Приехав домой, Чонгук уставшей тушей падает на диван. Их диван, на котором они семнадцать лет спят. Ахуеть… Казалось бы, обычный диван — а столько ценности в нем Чонгук видит. — Че смотреть будем? — Не знаю, — пожимает плечами Чонгук. — Закажем пиццу? — тот делает щенячьи глазки. И вот как думаете, Тэхен откажет? Хуй там плавал. Он не может — слишком уж сильно на него влияют эти красивые глаза. Кажется, Чонгуку вообще отказать невозможно. — С ананасами? — сдается Ким. Чонгук довольно кивает, разваливаясь на диване. Несмотря на то, что у Тэхена по-прежнему срач в квартире, она приносит неповторимый уют. Чонгуку нравится здесь быть. Но вот проветрить не помешало бы, да… Воняет алкашкой за версту. Он поднимается с дивана, что жалко скрипнул, и открывает окно на полную. Вдыхая полной грудью, Чонгук полностью расслабляется. Все стало на свои места. Да, Виталиан ему нравится. Да, он хороший молодой человек. Да, серьезный, красивый, богатый, его сердце хочется растопить и влюбить в себя. Но фраза до сих пор в голове крутится: «Тэхен никогда бы не поставил мне ультиматум». И это чистейшая правда. Тэхен всегда пытался прислушиваться к Чонгуку, хоть и злился, но переступал через себя и свои принципы, потому что он, во-первых, ценит Чона, а во-вторых — его выбор. И если он хотел, чтобы братья подружились, то Тэхен был согласен пойти на это, несмотря на то, что они с Виталианом с самого детства плохо ладили, не считая те пять лет с рождения. Потом все покатилось в пизду — в том числе их братские отношения. Но он никогда, ни за что, ни при каких условиях не ставил Чонгуку ультиматум. Он не заставлял выбирать. Казалось бы, Тэхен и сам хотел подружиться с братом, и не только ради Чонгука, но и для того, чтобы прекратить вражду, которая (нихуя не) слегка задержалась. Но вышло как есть — все силы были в пустую, абсолютно. И, если уж совсем честно, Чонгука не расстраивает то, как все вышло. Чонгук создан не для Виталиана. Не для того человека, который дважды пытался им манипулировать, до этого говоря такие красивые фразы. По-настоящему любящий вряд ли так поступит. И, кажется, этот по-настоящему любящий — это тот, кто сейчас заказывает им пиццу, чтобы они поели ее за фильмом жанра «ужасы». Чонгук долго прикрывал глаза на слегка странное отношение Тэхена. То, как он реагировал, когда Виталиан был слишком близко, как хмурился, как злился, как говорил тогда, в машине, когда они побывали у Виталиана в студии: «Не принимай мою ревность как должное, если честно, малютка, ты единственный, кого я ревновал и ревную за все свои двадцать шесть лет. Тем более, к брату», было не взято к сведению. Ни капли намека на шутки. Все было по-настоящему. Это была не глупая дружеская ревность. Почему он осознал это только сейчас? Только после того, как Тэхен признался ему в том, что любит его далеко не как друга, не как младшенького брата? Самый настоящий дебил. А главное — насколько долго он Чонгука любит? Тэхен, заказав пиццу, падает рядом на диван. Чемоданы Чонгука валяются в прихожей, и двоим вообще не до этого. Плевать, разберут потом. Оба слишком устали, чтобы что-то делать. — Тэхен, — зовет его Чонгук уже тогда, когда пицца пришла, а фильм был ровно на середине. Ким неуклюже ест пиццу, но не чавкает, запивает газировкой, что пришла вместе с вкусной пищей. Чонгук поднимает голову, чтобы глянуть на него; и ни капли внимания на то, что Тэхен нежно гладит его ладонью по внутренней стороне бедра вот уже минут десять после того, как он закинул ногу на чужую. Ким мычит, спрашивая таким образом, в чем дело. — Ссать хочешь? — усмехается Тэхен, все еще довольно жуя пиццу. Чонгук смотрит на него так, словно сканирует. Тэхен, у которого пятнышко кетчупа рядом с уголком губ, вдруг округлил глаза, потому что Чон не посмеялся, хотя, обычно, всегда хихикает на тупые шутки. — Че? — Сколько ты меня уже любишь? Тэхен давится куском пиццы. Ирония. Жизнь даже поржала, ну. — Пиздец, не ожидал этого вопроса, — говорит Тэхен, все-таки вытирая пятно кетчупа с кожи. Он растерянно бегает взглядом по ноутбуку и квартире, но на Чонгука смотреть себе не позволяет. — Лет… — Лет?! — удивленно и очень громко повторяет Чонгук, явно шокированный. — Да, лет, — усмехается Ким, кивая пару раз. — М-м… Лет семь, плюс-минус. Чонгук еще больше округлил глаза. Его брови, что взметнулись вверх, кажется, скоро за пределы лба выйдут. Чонгук хлопает Тэхена по груди — и причем больновато. Ну ниче, выдержит. У него грудь стальная. Куда хуже то, что Чонгук теперь чувствует себя отвратно. — Да че такое? — недовольно мычит Ким, надувая губы. — Ты ебанутый! — даже не спрашивает, а заявляет. Чонгук тяжело вздыхает, отворачиваясь. — Боже, семь лет, плюс-минус… Ебануться. — Да ниче страшного, ну, — цыкает Ким, потрепав Чонгука по волосам, что схватился за голову. — Не парься. — Почему ты не говорил, Тэхен?.. — грустным тоном спрашивает Чонгук, до сих пор не веря своим ушам. Серьезно, это самый настоящий тотальный пиздец, и это еще мало так описать! Тут всех матов не хватит. — Боже, блять, ну нахуя ты родился дебилом… — Слышь, — фыркает Ким, слегка толкая Чонгука рукой в плечо. — Базар фильтруй там. — Да ты ж, блять… — Чон снова поворачивается к Тэхену корпусом, недовольно смотря на парня; даже челюсть сжал от легкой ярости. Но только глянув на него — вся эта ярость куда-то девается, оставляя за собой огромный, просто невыносимый стыд. — Не мог, — пожимает плечами Ким. — Боялся. — Чего ты боялся, идиот? — Потерять тебя, — с больной улыбкой отвечает парень, закидывая остатки от куска пиццы в рот. — А потом… Ну, у вас с Витом закрутилось. Я не хотел мешать. Третий — всегда лишний, как говорится. Я вообще там не всрался. — Боже, идиот… — Чонгук неверяще качает головой, снова, но уже несильно, ударяя Кима по крепкой груди. И еще раз, и еще раз, добавляя после каждого удара «идиот!». — Да какого хуя? Прекрати меня пиздить! — Тэхен сжимает свою широкую ладонь на тонких запястьях, делая своеобразный замок. — Че ты так реагируешь? Это была не твоя вина. — Мне стыдно! Семь лет… Семь лет любить и молчать. Ебанутый… — Чонгуку реально стыдно, что он столько времени был как слепой котенок. Вообще ничего не замечал, все отпихивал на крепкую дружбу. Да какая, блять, крепкая дружба… — Мне стыдно. Прости. Прости. — Бля, — вздыхает Ким и, отпустив руки Чонгука, одной ладонью надавливает на его голову, дабы тот упал ею на его грудь. — Главное, что подобное пришлось испытать не тебе. А на остальное — похуй. Я, как видишь, не сдох. Чонгук морщит нос, хмурит брови, цепляясь пальцами в футболку парня. Семь лет… Пиздец. Он никогда об этом не забудет. Ему эта цифра в кошмарах будет сниться. — Идиот… — снова повторяет Чонгук, но уже тихо. И обнимает. Ну, а больше нихуя и не нужно. Они здесь вдвоем. Никого больше. Счастье есть. И оно до сих пор в Чонгуке. А Чонгук даже и не подозревает, что его будущее счастье сидит рядом с ним и гладит по голове, все-таки начав чавкать.

🎴

На следующий день приходит Юнги и Чимин. Вдох. Выдох. Старая обстановка больше по душе. Без лжи, с тупыми шутками и с пивом. Это ли не счастье? Да хуй там плавал, оно самое. Юнги и Чимин обнимают Чонгука, потому что очень рады его видеть. И очень рады тому факту, что он все-таки остался в Сеуле, а не уехал за три пизды от него. Но при этом Юнги пиздит, мол, сувенирчик ему не привез, вызывая у парней смех. А вообще, на самом деле, ему плевать на этот сувенир. Вот со всей душой — насрать, и очень глубоко. Главное, что Чонгук здесь, что они помирились с Тэхеном. Остальное больше кажется неважным. Похуй на этого Итальяно, на эту Италию, на любовь-морковь. Алкашка, друзья — ахуенный вечер, ахуенная жизнь! Больше ничего не нужно для счастья. — А у вас в Италии никто там не живет? — спрашивает Чимин из интереса за бутылкой пива. Тэхен, как по привычке, приобнимает Чонгука за плечо. Он расселся на диване как подобает королю — ноги врозь, рядом — Чонгук. Шикарно. — Родители, — пожимает плечами Ким. — Они уехали туда около пяти лет назад, если я не ошибаюсь… У них, вроде как, все там ладно. Так что похуй, я с ними не связывался. Чимин и Юнги понимающие кивают. — У меня есть настоящая семья, — Тэхен осматривает всех парней по очереди. Улыбается Чимин, улыбается Чонгук, улыбается и сам Тэхен, а Юнги… — Блять, каков пиздюк, — усмехается Юнги, все-таки улыбаясь самым последним, не сумев сдержать улыбку. — Все-таки заставил улыбнуться. — Еще бы, — самодовольно усмехается Ким, делая глоток пива и дергая бровью. — Выпьем? — неуверенно спрашивает Чимин, поднимая руку с бутылкой пива вверх. — Выпьем! Пердаки поднимайте, ленивые гандоны. Все хором смеются и все-таки чокаются бутылками. Вот она — настоящая семья.

🎴

Юнги не помнит, как нажрался в скотину, и вообще не помнит, как набрал номер Хосока, но думать над этим уже поздно, потому что из трубки послышалось: — Алло? — Хуем по лбу… Ой, — Мин запинается об что-то непонятное в темноте и едва ли не летит носом в пол, но еле как, слава Господу, все-таки удерживается на ногах. — Не дало? — Юнги, — его тон прозвучал довольно серьезно. — Ты пьян? — А что, похож на трезвого? — огрызается парень. Хосоку нравится, как Юнги показывает острые зубки. Это по-своему очаровательно. — Забери меня, а? — Где ты? — Я… — Юнги осматривается, но нихуя не видит в темноте. Пьяный мозг вообще, если честно, не соображает. — Я где-то в пизде. Хосок не может сдержать смешок. Юнги сам по себе интересный персонаж, и фразочки его — точно такие же. — Не у Тэхена дома случаем? — на всякий случай уточняет мужчина. — О… О! Да, я у этого дебила, — Хосок снова смеется, мысленно думая о «доброте» Мина. — Бля, поздно уже… Ну, забери, а. Будь другом. — Я приеду. Жди через… Через полчаса. — Жду. Боже, а нахуя он позвонил-то, если его дом через пару улиц… Стыд и срам, Мин Юнги. Голову на отсечение, немедленно. Юнги пока закуривает сигарету. Медленно курит, словно пытаясь растянуть время, и у него даже неплохо получается. На кухне горит яркий свет, и он вспоминает, как прошлая их тусовка большой компанией не удалась. Противные воспоминания — он сразу их отсеивает и шлет подальше в пизду, чтобы они не морочили ему мозг. Он очень рад, что Чонгук и Тэхен, все-таки, помирились. После рассказа Чона про то, что произошло в аэропорту, он сначала умилился: Тэхен поступил пиздец красиво, к нему очень сильно прибавилось уважение; а к Виталиану — наоборот. Мин так и знал, что с этим типом че-то не так — уж слишком спокойный он, явно скелеты в шкафу хранит. За раздумьями и второй сигаретой время быстро пролетает. Хосок написал ему сообщение на телефон, и Юнги, надев ветровку и кроссовки, выходит из квартиры. В подъезде едва ли не исполняет кульбит, матерясь под нос: «Ебаные лестницы, я вашу мать в рот еба… Ой. Да короче, нахуй идите». Но с горем пополам он все-таки выходит из подъезда, замечая машину Хосока и его самого за рулем. Мин неторопливо подходит к машине, садясь на переднее сидение. — Я покажу куда ехать. — Хоть бы спасибо сказал за то, что я вообще приехал в ночь, — хмыкает Чон демонстративно. — Ага, потом, — отмахивается Юнги. Юнги показывает, куда ехать. Машина Хосока едет по улицам, они проезжают буквально две, и… — Серьезно? — тяжело вздыхает Хосок, потирая вспотевший лоб ладонью. Этот паренек его с ума сведет, честное слово. Юнги как ни в чем не бывало вылезает из машины. — То есть, я ночью приехал за тобой, чтобы проехать всего две улицы, хотя мог бы сейчас спать? Юнги кивает. Ему вот вообще не стыдно, если честно. Пусть Хосок побесится. Чон вылезает из машины, судя по выражению лица — прям очень недовольный. Мин, стоя у машины, поднимает на него взгляд и хлопает ресницами. — Ты начинаешь меня раздражать, — несмотря на подобные слова, тон довольно спокойный. Юнги расплывается в самодовольной ухмылке, но она тут же стирается, когда Хосок резко прижимает его к передней двери автомобиля, заставляя Юнги икнуть. — Взаимно, — он, конечно, не в том положении, но… Хосок смотрит на него еще пару секунд. Сердито, очень сердито. Смотрит будто бы прямо вовнутрь, чтобы Юнги не по себе стало. Но он не из простого теста сделан, так что его это нихуя не смущает. Чон резко наклоняется вперед и впечатывается губами в его. Блять… А вот это смутило. Юнги недолго хлопает глазами, чувствуя, как его губы раздвигают другие и как моментально проникает в рот язык, а после тяжело выдыхает и закрывает веки. Блять, за этим парнем вообще хуй угадаешь. Поцелуя от него он явно не ожидал, но, — вообще-то, это было очевидно, — поддался и отдался. Поцелуй слегка грубый, с множеством укусов, но обоих это больше, чем просто устраивает. Мин сжимает в кулаке чужие волосы, слегка мокрые (кажется, Хосок сразу после душа отправился в путь за его пьяной задницей), и двигает чужому языку вслед. «Нахуй мне этот напыщенный индюк сдался» Юнги уже начинает сомневаться. Он все-таки отстраняется от губ Хосока со звонким чмоком, жарко выдыхая прямо в них. — Спасибо, — благодарит шепотом.