В память

Светловолосая девушка рыдала и звала на помощь, не переставая. Когда я подбежал к ней и опустился на колени перед лежащим на снегу телом, она вцепилась в мою руку. — Помогите, пожалуйста, моему парню стало плохо, и он упал в обморок. Я не могу его даже перевернуть, пожалуйста, сделайте что-нибудь… Кроме нас, во дворе никого видно не было. Я снова машинально хлопнул себя по карманам, с досадой вспомнил, что свой телефон уронил в метро. Взял лежащего парня за плечи — повезло ему, что упал лицом не в асфальт, а в сугроб — и с усилием перекатил на спину. Капюшон рваной куртки с облезлым бежевым мехом сбился, открыв лицо, и в этот момент мне показалось, что я умер. Должно быть, полчаса назад я всё-таки шагнул под этот грёбаный поезд. А может, меня сбила машина по пути сюда. Или я просто вчера ночью уснул и всё ещё не проснулся. Его кожа была бледной, почти серой, скулы ещё больше заострились, под закрытыми глазами с подрагивающими веками — тёмные круги и синие вены. Он лежал и не шевелился, а я стоял на коленях, не слышал и не видел больше ничего вокруг, потому что больше ничего не имело значения. По моим щекам снова текли слёзы, но было плевать. Я точно умер. Другого объяснения нет. Наконец-то после стольких попыток у меня получилось это сделать. И, оказывается, смерть не так страшна. Потому что теперь я вижу перед собой его лицо со впалыми щеками и родинками в уголках глаз. Ради этого точно стоило умереть. Но он тёплый. У него тёплые щёки и шея, несмотря на то, что лежал в снегу. Эта мысль застучала в висках. Тёплый. Может, это не смерть, а просто сумасшествие, шизофрения? Я обвил его руками, вцепился в куртку так, что побелели костяшки пальцев. Прижался как можно крепче и теснее. Наконец-то ты со мной. Я должен был давно уйти к тебе. — Прости… Прости, что заставил ждать так долго, — шептал я ему в шею. Повторял это, как заведённый, не обращая внимания на рыдающую светловолосую девчонку и подошедшего к нам мужчину. Снова посмотреть на лицо было страшно. Больше всего на свете в тот момент я боялся, что просто сошёл с ума и мне показалось. Показалось, что лежащий на снегу человек, которого я обнимаю, стоя на коленях — это Данияр. Дани… Мои руки дрожали, дрожали всё тело, в висках стучала кровь. — Тихо, парень, успокойся. Отойди, ему нужна помощь. Меня попытались поднять на ноги, заставить отпустить… Но я вцепился ещё крепче. Не отпущу больше никогда и ни за что. — Чёрт, парень, не наваливайся так на него, отпусти, сейчас скорая подъедет. Он дышит, просто в обмороке, — уговаривал меня незнакомый мужчина. Но я всё равно не мог поднять голову. А потом почувствовал, как Дани зашевелился. — Что я здесь… Это его голос. Совершенно точно его голос. Я убеждал себя в этом, по-прежнему боясь поднять голову и посмотреть на него. Мои руки уже не просто задрожали, а заходили ходуном, и меня наконец смогли отстранить и рывком поднять на ноги. Я зажмурил глаза. Нет, ничто не заставит меня открыть их. Открыть и убедиться, что это ошибка. Это его голос. Его голос… — Данияр… — тихо позвал я. — Мы с тобой знакомы? Я открыл глаза, посмотрел на него, и перед глазами всё поплыло. Ноги меня не держали. Происходящее выглядело каким-то сюрреалистичным. Вот тот же мужчина, что поднял меня, помогает Данияру сесть, а затем кое-как перебраться с земли на лавочку. Что-то спрашивает, но Дани лишь отмахивается, кажется, уверяя, что с ним всё в порядке. Когда он самостоятельно поднялся на ноги, я встрепенулся и снова бросился к нему, обвил его шею руками. Плевать на людей, плевать на всё вокруг. Есть только он один во всём мире. Сердце щемило от счастья. Очень сильно, до боли. Он отстранил меня мягко. Я взглянул в его угольно-чёрные глаза, чувствуя мокрые дорожки на своих щеках. — Ты знаешь меня. Но… Я тебя не помню. Один удар сердца, второй, третий… Крупные снежинки на его волосах и ресницах. Я просто смотрел на него во все глаза и не понимал. Просто рассматривал снежинки на ресницах. До безумия хотелось прикоснуться губами. Больше ничего не имеет значения. Плачущая и дёргающая Дани за рукав девчонка — тем более. — Скажи, ты знаешь, где живут мои родители? Я помню их имена, помню этот двор, но не могу вспомнить, как попасть в квартиру… Снежинки на ресницах… Пожалуйста, дай мне поцеловать их… — Ты ведь узнал меня! Почему ты молчишь? Мы с тобой давно знакомы? В горле ком, ноги не держат. Я точно знал, что упаду, если отпущу его. Больше никого вокруг не слышал и не видел. — Дани… — Да Дани я, Дани! Помоги мне, чёрт, пожалуйста, помоги… Я не понимал и не пытался понять. Главное, что он здесь. Два года назад меня разбили и разорвали на мелкие куски, а теперь заботливо собрали и склеили заново. Но почему ты отстраняешь меня? Почему так твёрдо упёрся рукой мне в грудь и не даёшь снова прижаться к тебе? — Даня, любимый, пожалуйста, посмотри на меня… Ты думаешь, ему можно доверять? — светловолосая девчонка снова всхлипнула и потянула его за локоть. Любимый. Мои руки безвольно обмякли и опустились, но я продолжал преданно смотреть на него. Продолжал, даже когда он отвернулся от меня и обнял девушку, прижал к себе, как когда-то прижимал меня. Когда-то давно, тысячу лет назад. — Варь, всё нормально. Он узнал меня, видишь же. Он может помочь найти мою семью. Я смотрел, как Дани ласково гладит её по спине, и чувствовал, что меня будто живьём перекручивают в мясорубке. Эйфория от того, что он передо мною, целый и невредимый, туго сплелась с болью, непониманием, тоской и ревностью. А затем на парковке перед домом затормозила чёрная Ауди. Водительская дверь открылась, и из салона вышла Ребекка. Он смотрела на Дани и делала медленные и неуверенные шаги по направлению к нему. Он тоже увидел свою мать, улыбнулся, сделал шаг навстречу и прижал её к себе. Ребекка крепко обняла его, повисла на шее, пробормотала что-то невнятное сквозь слёзы. Позади неё — Дина с Давидом на руках. А я стоял в стороне, как столб, и всё ещё не понимал, почему он не обнял меня в ответ.

***

— Я больше года вообще ничего не помнил, даже своё имя. Все воспоминания словно рассовали по коробкам и убрали в тёмный шкаф. Я чувствовал, что они где-то рядом, протяни руку и достанешь, но не мог. Злился, орал, крушил всё вокруг, и всё равно не мог. Мы сидели в гостиной в квартире родителей Дани. Он смотрел на свою мать, она держала его ладонь и то улыбалась, то вытирала слёзы. Его кожа по-прежнему была бледной, но в остальном он как будто и не падал в обморок посреди улицы. По другую руку от него сидела светловолосая девчонка, напротив в кресле — Дина. Я примостился на стуле в углу комнаты, а Давид застенчиво спрятался за меня с выводком игрушечных динозавров. Внутри чувствовался всё тот же комок противоречивых чувств. Эйфория по-прежнему была одним из них, но почему тогда так больно? До меня всё доходило очень медленно. Кружилась голова, хотелось упасть на какую-нибудь горизонтальную поверхность и не вставать. Дани жив. Но он не помнит последние несколько лет своей жизни. Он не помнит меня, не помнит, как мы любили друг друга. — Мы два года думали, что ты был в том проклятом автобусе, — всхлипнула Ребекка, уткнувшись ему в плечо. — Я не помню автобуса, правда. У меня первое воспоминание — я лежу в снегу в каком-то пустыре, голова раскалывается, меня тормошат какие-то люди. Решили, что я пьяный и обдолбанный, засунули в вытрезвитель или что-то в этом роде, разбираться никто ни в чём не стал, всем было плевать. Они меня закрыли, я разозлился, начал всё переворачивать, попытался выбить окно, меня вырубили. Очнулся уже в смирительной рубашке. Какая-то странная искажённая реальность. Пожалуйста, можно я засну и проснусь за день до злосчастной поездки Дани, пожалуйста… С осознанием произошедшего меня словно цунами накрыло понимание, сколько же он всего натерпелся за эти два года. Он был совершенно один, ему никто не пытался помочь, приняв за буйного психа. Сердце снова больно сжалось, до слёз сильно хотелось обнять Дани, гладить, целовать и никогда не отпускать. Отдать ему всю любовь и тепло, которое у меня есть. Но ему это не нужно. Он не помнит меня. — Они мне «галку» уколят и оставят в палате — сиди вспоминай, кто ты. Я и сидел, сонный и обдолбанный. Естественно, вспомнить ничего не мог. Когда приходил в себя, меня это бесило, я дрался с санитарами, меня снова кололи, грёбаный замкнутый круг получался. Так и жил, пока Варя не появилась. Она мне помогла из этого ада выбраться. Дани тепло улыбнулся девчонке, которая тут же счастливо просияла. — В общем, чуть больше, чем через год, начали появляться какие-то отрывочные воспоминания, — продолжил он, обращаясь к матери. — Коробки словно открывались на пару секунд, и я мог взглянуть, что лежит внутри. Я помнил, как в детстве плавал с тобой и отцом на лодке, это такое яркое воспоминание было, я как будто даже чувствовал запах реки. Но при этом ни ваших, ни даже своего имени не помнил. Случайно откликнулся, когда в психушке кто-то позвал кого-то: «Даня!» Я и вспомнил, что, кажется, меня звали как-то так. Я встретился взглядом с Ребеккой — в её глазах было сочувствие. Опустил голову, уставился в пол, слушая голос Дани и глухой стук своего сердца. — Когда я с Варей познакомился, она меня успокаивала, учила эмоции под контролем держать. Это помогло, я начал постепенно вспоминать всё, пусть и отрывочно. Вспомнил, где жил, и ваши с отцом имена. И в один день просто стащил ключи и свалил из того места. Это было какое-то глухое село, мы с Варей вышли на трассу и поехали в Москву на попутках. Он погладил мать по голове, когда она снова уткнулась ему в плечо. А затем вдруг повернулся ко мне. — Эй, парень! Знакомы будем? От этих слов я дёрнулся, руки снова задрожали. Но через секунду понял, что он обращается к Давиду, который по-прежнему прятался за моим стулом. — Давай, давай, пожмём руки, — Дани тепло усмехнулся, присел на пол и заглянул за стул. Давид вылез из угла со своими динозаврами и решительно протянул Дани маленькую ладонь. — Молодец, крепко жмёшь! Зовут тебя как? — Давид. Они вдвоём сидели на полу рядом с моим стулом, я наблюдал за их знакомством и чувствовал себя лишним. Поэтому, когда Дани поднял брата на руки, я тихонько поднялся и побрёл в ванную. Там умылся и тупо уставился на своё отражение в зеркале. — Ром… От неожиданности я вздрогнул и обернулся. Передо мной стояла Ребекка. Она протянула руку и погладила меня по плечу, а затем обняла. Я обнял в ответ, пытаясь изо все сил не дать себе снова заплакать. — Ром, он вспомнит, обязательно всё вспомнит. Всё будет хорошо. Дай ему время, — прошептала она мне на ухо. Конечно, главное, что он жив, но… У него теперь есть эта девушка. Она помогала ему, они вместе через многое прошли. Дани теперь любит её. К тому же на то, чтобы просто вспомнить своё имя, ему потребовался год. На какие-то другие отрывочные эпизоды своей жизни — и того больше. А сколько времени ему понадобится на то, чтобы вспомнить меня? Да и нужно ли ему это теперь вообще? От меня и от наших отношений у него были одни проблемы. Драки, насмешливые взгляды… С Варей этого не будет. Когда мы с Ребеккой вернулись в комнату, Дани обернулся к нам. — Мам, а отец где? — спросил он с улыбкой. Она опустила взгляд и тяжело вздохнула.