***
На работе я взял больничный, поэтому оставшееся до операции время решил посвятить подготовке к сессии. Сидел на кровати в комнате матери — мою уже успели продать. Часть денег ушла на лекарства, всякие анализы и процедуры, которые вроде как должны быть бесплатными, но с деньгами процесс идёт значительно быстрее. А мать и так дышала на ладан. Но несмотря на постоянные тревоги, в сознании маячила мысль о том, что Дани вспомнил что-то, связанное со мной. Даже о том, что я курил. И я осознал, что мне страшно. Страшно ложиться под скальпель, страшно, что что-то пойдёт не так, и я умру или останусь инвалидом. Мерзкое чувство душило своими склизкими лапами, распространялось по всему телу, заставляя задыхаться, руки и ноги словно немели. Я не могу умереть сейчас, когда Дани нашёлся и нуждается во мне, а в сердце живёт надежда, что он вспомнит, как любил меня. Но по-другому я тоже поступить не мог. Поэтому оставалось только закусить губу до крови, впиться ногтями в трясущиеся ладони и постараться загнать чувство страха подальше в подсознание. А ещё я постоянно рисовал его. Рисовал на планшете, карандашом в тетради, кистью на холсте. В профиль, в анфас, спиной, с серьёзным выражением лица и с улыбкой. В одежде и — с замирающим сердцем и чувствуя жар внизу живота — без неё. Это отвлекало меня, заставляло забыть о том, что тревожит, хотя бы на время. Я помнил, как он впервые позировал мне обнажённым, лёжа на моей постели. В тот день у меня толком не получилось ничего нарисовать — мы были вместе всего три месяца, и я всё ещё смущался его. Упорно прорисовывал каждую чёрточку лица, оттягивая момент, когда нужно будет перейти к телу. Чувствовал, как член буквально истекает смазкой, и видел, что Дани тоже вся эта ситуация дико заводит, но он продолжал спокойно лежать и улыбаться, не пытаясь подойти. Тогда я не вытерпел, всё-таки отбросил кисть и, спрятав лицо в ладонях, попросил взять меня по-настоящему. В первый раз пойти до конца. Не то чтобы я не готовился к этому мысленно. Хотел попробовать, но было стыдно и, что уж там говорить, страшно. Но это не только боязнь боли. Я пытался забыть, заблокировать воспоминания о том, как двое ублюдков стягивали с меня одежду, как жёстко трахали, поставив на четвереньки и сжав за спиной мои кисти. Как резанули меня ножом по лицу за то, что сжал зубы и не давал запихнуть себе в рот их члены. Я боялся, что не смогу расслабиться рядом с Дани, начну постоянно вспоминать о прошлом, и из-за этих проблем ему не будет хорошо со мной. Но он и не торопил, даже разговор об этом не заводил. Рассказал потом, что не знал, как подступиться ко мне, и боялся сделать что-то не так. Но, что бы он ни говорил, презервативы с собой в рюкзаке, как выяснилось, таскал, как и смазку — на всякий случай. Я не мог побороть застенчивость, которая даже притупила возбуждение, поэтому, несмотря на его протесты, забрал смазку и ушёл в душ. На самом деле был бы не против пойти вместе с Дани, но в моей коммуналке душ был один на несколько комнат, и не хотелось привлекать лишнего внимания. Я торопился, хотел сделать всё побыстрее и не заставлять Дани ждать. Расслабиться не получалось даже наедине с собой, руки дрожали, было ужасно некомфортно даже от двух пальцев. От волнения член уже не стоял, я сильно загонялся из-за этого — вдруг Дани подумает, что не хочу его? Или что уже подрочил в одиночестве, пока был в душе? Это кажется крайне глупым, но тогда меня это действительно беспокоило. Так и не сумев нормально растянуть себя, я кое-как накинул халат на голое тело и вернулся в комнату. Шёл, как на эшафот, уже пожалев, что предложил ему анальный секс. Знал, конечно, что он не станет настаивать, если сейчас скажу, что передумал. Но всё же не хотелось обламывать его, раз уж сам завёл об этом разговор. Войдя в комнату, я увидел, как Дани стоит у окна и курит в открытую форточку. Он был без футболки, но джинсовые шорты надеть успел — наверное, долго меня ждал. Завидев меня, Данияр выбросил недокуренную сигарету. Я защёлкнул замок и нерешительно посмотрел на него, перебирая в руках пояс халата. Он сейчас спросит, почему так долго? — Иди сюда, — проговорил Дани, но затем сам шагнул мне навстречу. Обнял, провёл ладонями по моей спине, и эти прикосновения были безумно приятными даже через толстую махровую ткань. От Дани пахло травяным чаем, табаком и почему-то брусникой. Я приподнялся на цыпочки и ткнулся носом в его висок. Даже запах его сигарет был приятным и волнительным. Когда он поцеловал меня в шею, я почувствовал, что снова возбуждаюсь, и это заставило немного успокоиться. Лёгкие касания губ и языка, а затем всё более и более настойчивые… От шеи к щекам. Я приоткрыл рот, отвечая на поцелуй, неловко подался вперёд и стукнулся с ним зубами. Он улыбнулся, но ничего не сказал, продолжил целовать и гладить меня, то чуть прикусывая мои губы, то медленно проводя по нижней языком, то касаясь уголков моего рта. Я сам не заметил, как прижался к нему промежностью, как начал тихонько тереться о его чуть выставленную вперёд ногу. Но вздрогнул, когда он потянул пояс моего халата, развязывая его. Дани, конечно, к тому времени не раз видел меня голым, мы занимались оральным сексом и удовлетворяли друг друга руками. Но я понимал, что в этот раз всё по-другому, и смущался своего обнажённого тела. Он бросил пояс на пол и, продолжая меня целовать, распахнул халат. Медленно потянул его вниз, обнажил плечи, наклонился и коснулся губами правого, затем левого, приспустил ткань ещё ниже. Халат держался только на моих согнутых локтях и ничего не скрывал, но я всё равно не мог заставить себя выпрямить руки и сбросить его. Дани теперь водил ладонями не по спине, а по груди. Смотрел на меня, касался пальцами твёрдых сосков, гладил и массировал их по кругу большими пальцами. Было сложно стоять на ногах, я закусил губу, закрыл глаза и вцепился в его плечи. Почувствовал, как он опускается ладонями ниже, ведёт по животу, осторожно трогает чуть выпирающие уголки таза, затем лобок с тонкими мягкими волосками. Проводит рукой по члену, гладит, не пытаясь сжать. Я с тихим стоном запрокинул голову и двинул бёдрами навстречу его ладони, потёрся об неё, в глазах уже темнело, ещё немного, и я упаду, упаду на пол и буду умолять уже сделать со мной что угодно. Халат наконец соскользнул на пол, глухо стукнулся тюбик со смазкой в кармане. Дани повёл меня за руку к кровати, уложил набок, лёг лицом ко мне. Я прижался к нему, отчаянно желая коснуться членом его тела. Живота, бедра, паха, чего угодно. Он провёл ладонью по моей спине, позвоночнику, довольно улыбнулся, когда я непослушными пальцами полез расстёгивать его шорты. Чёртова пуговица всё не поддавалась, я торопился, ковырял её ногтем, а когда расстегнул, быстро потянул вниз молнию. Неловко сжал член через ткань. Вот сейчас он окажется внутри меня… Я начал предвкушать это, даже страх отошёл на второй план. — Только не говори, что оставил смазку в душе, — прошептал Дани мне на ухо. Я в панике вывернулся из его объятий, подобрал с пола халат и с облегчением нащупал тюбик. — Да чего ты так дергаёшься? Расслабься, — он забрал у меня смазку, снова потянул за собой на кровать. — Слушай, мы просто попробуем, если сегодня не выйдет, ничего страшного. — Главное, чтобы вошло, — нервно хмыкнул я и тут же смущённо отвёл глаза, чтобы не видеть, как Дани усмехается. Он стянул с себя шорты вместе с трусами, снова лёг рядом со мной, откинул крышку тюбика. Взял меня за руку и положил на свой член. — Подрочи нам, Ром, — сказал, поцеловав меня в висок и согрев мою щёку тёплым дыханием, заставив судорожно выдохнуть от напряжения и желания поскорее прижаться к нему. Я обхватил ладонью наши члены, поцеловал Дани в шею. Сжимал и водил вверх и вниз, тёрся об Дани, стараясь до конца расслабиться и отпустить себя, почувствовал, как он коснулся скользкими от смазки пальцами моих ягодиц. Главное — думать только о нём. Я отдаюсь ему, он не сделает плохого, он услышит, если скажу, что мне больно. Мог бы я ещё несколько месяцев назад представить, что буду вот так лежать рядом с ним, обнимать и касаться, где хочу и как хочу? — Подними немного ногу, — снова прошептал он, поцеловав меня в губы. Мы по-прежнему лежали лицом друг к другу, он подхватил меня под бедро и заставил протолкнуть коленку между его ног. Прижался ко мне, погладил шею, плечи, спину, успокаивая и заставляя расслабиться, затем снова коснулся ягодиц, чуть раздвинул. Я немного напрягся, когда он провёл по кругу одним пальцем и совсем немного протолкнул кончик внутрь. Но больно не было, наоборот, мысли о том, что он касается меня там, что ему это нравится, заводили и заставляли волнение отступать. Ему нравится быть со мной, нравится моё тело, он хочет дотрагиваться, гладить, целовать и делать мне приятно. Боли не было и когда он добавил второй палец, не переставая касаться моих губ. Я послушно открыл рот, Дани дотронулся до моего языка своим, сначала медленно, а затем всё настойчивее. И его пальцы во мне, он не вынимал их, а словно поглаживал внутри. И эти поглаживания становились всё приятнее, всё больше расслабляли, моё дыхание становилось всё глубже. Я тоже продолжал медленно двигать ладонью, глядя на налившиеся головки наших членов, размазывая большим пальцем выделявшуюся смазку. — Ляжешь спиной ко мне? Я поднял взгляд на Дани, через застилавшее моё сознание наслаждение его слова дошли не сразу. А когда всё же дошли, я выдохнул, чувствуя, что снова начинаю волноваться. — Давай лицом… Хочу тебя видеть, пожалуйста, — прошептал совсем тихо, сам не слыша своего голоса. Но главное, что Дани услышал. — Так, наверное, тебе будет не особо удобно, — ответил он нерешительно, без своей обычной спокойной и уверенной манеры. — Да всё равно… Просто мне нужно тебя видеть… Нужно, чтобы не вспоминать… Не вспоминать, не думать ни о чём. Сейчас всё будет по-другому. — Ты остановишься, если… — что если? Я не знал как дальше сформулировать вопрос. — Остановлюсь, — просто ответил он уже с обычной уверенностью в голосе. Дани взял меня за плечи, уложил на спину. Я закусил губу, от смущения, наверное, покраснели щёки, когда он широко раздвинул мои ноги. Мы раньше удовлетворяли друг друга руками и ртом, но сейчас всё было не так, не как обычно, поэтому смущение никуда не делось, несмотря на то, что я доверял Дани безгранично. Он чуть скрутил одеяло подо мной, чтобы я мог приподнять таз и бёдра повыше. Зашуршал упаковкой с презервативами, достал один и раскатал по члену, выдавил ещё смазки. Я рассматривал, как он это делает, со смесью стыда и желания поскорее попробовать, ощутить, как всё будет. Нужно признаться, что чувствовать его пальцы внутри было приятно, гораздо приятнее, чем за полчаса до этого в душе — свои собственные. Дани наклонился надо мной, я ощутил, как он упирается членом в мои ягодицы. Но толкаться не спешил, снова поцеловал, скользнул языком в рот. Когда он всё же слегка надавил на вход, я с трудом поборол неожиданно возникшее желание отползти повыше. Вместо этого крепко вцепился ладонями в простыню. — Ром, расслабься. Всё нормально, — сказал он, накрывая мои кисти своими и слегка поглаживая. — Держись за меня, не волнуйся. Если будет некомфортно, мы остановимся. Ладно? Я кивнул, схватился за его плечи. Выдохнул, откинул голову, расслабляясь. И тогда он плавно двинул бёдрами, вошёл совсем неглубоко. Ощущения странные, от его пальцев, конечно, было приятнее. Резко захотелось, чтобы он вытащил, но я ничего не говорил. Просто закусил губу, смотрел в его глаза, словно искал там… Что искал? Любовь и поддержку, и они там были. Я просто смотрел в его глаза и думал, что все мои страхи были какими-то глупыми, и Дани не сделает плохо и больно, а мне очень хочется, чтобы ему было хорошо. Дани поцеловал меня в щёку, погладил бёдра и снова плавно двинулся вперёд. Кажется, у меня из глаз полились слёзы, и он почти невесомо коснулся моей щеки кончиком языка. — Больно? — спросил, убирая с моего лба влажную прядь. — Нет… — не то чтобы я врал. Было, скорее, некомфортно, но я постепенно привыкал к ощущениям и уже понимал, что он хорошо меня подготовил. Я слегка вздрогнул, когда он начал медленно двигаться во мне, но тут же снова расслабился — знал, что резких и болезненных толчков не будет. Дани входил не полностью, целовал моё лицо и шею. Наконец пришло удовольствие от осознания того, что мы делаем это, он вошёл в меня, я заглядывал ему в глаза и от каждого его резкого выдоха и плавного движения чувствовал приятные волны по всему телу. Сначала слабые, а затем всё сильнее и сильнее. Он коснулся моего члена, провёл ладонью как-то судорожно, закусил губу, откинул голову и закрыл глаза. — Ром, с тобой классно. Я люблю тебя, — прошептал хрипло. Его слова и голос заставляли испытывать ещё более яркие эмоции, обостряли приятные ощущения и притупляли дискомфорт. Он двигался быстрее, входил глубже, сжимал мой член и водил ладонью в такт своим движениям, а я всё ловил его тихие стоны, каждый из которых словно пробивал электрическим разрядом, и это доставляло удовольствие. Кажется, я тоже стонал и шептал что-то невнятное. О том, как сильно его люблю, как мне нравится быть с ним, как хочу, чтобы ему было со мной хорошо. — Ром, я скоро, не могу больше, — снова прошептал он, а затем лёг на меня, сжал бедро. Ускорился и резко со стоном выдохнул, по его телу словно прошла судорога. Я обнял его за чуть дрожащие плечи, что-то проскулил ему на ухо. Хотел, чтобы он снова коснулся моего члена, отчаянно желал разрядки. — Сейчас, родной, сейчас всё сделаю, — прошептал Дани мне в губы, а затем опустился поцелуями к моей шее, груди, животу и ещё ниже. Коснулся языком головки, провёл по стволу, помогая ладонью. Гладил между ягодиц, водил пальцем по кругу, вставлял самый кончик, и хотелось, чтобы он продолжал так делать. Я развёл ноги в стороны, закусил руку, чтобы не застонать в голос, начал двигаться навстречу Дани. Его язык и губы были такими горячими, я прикрыл ладонью глаза, другой сжал простынь, вот сейчас, и нет сил ничего сказать, пожалуйста, только не останавливайся… Я дёрнулся, подался бёдрами вперёд, а затем без сил откинулся на подушку, это ощущение было таким безумно ярким, хотелось, чтобы оно не заканчивалось. На смену ему пришли расслабление и безмятежность. Дани слизал остатки спермы и поцеловал мой живот, а после лёг рядом, прижал меня к себе, погладил по волосам. — Спасибо, — прошептал я еле слышно. В голове всё ещё стоял туман, не хотелось шевелиться, только пусть Дани обнимает меня и трогает как угодно. — За что? — он усмехнулся. — Ну… — я, кажется, разучился формулировать свои мысли. — За терпение? Он снова улыбнулся, поцеловал меня в макушку. — Хорошо, что я передёрнул, пока ты был в душе. Поэтому был терпелив. Я взглянул на него, а затем уткнулся в его плечо. Ну почему после всего ему всё ещё удаётся смущать меня своими словами? — Ты бы в любом случае был терпелив. Он коснулся моей щеки и заглянул в глаза. — Конечно.***
Алёна сидела рядом со мной и безуспешно уговаривала поесть. Еду она принесла в пластиковых контейнерах, я лениво и без аппетита тыкал вилкой котлету. Было стыдно перед ней, она ведь старается и волнуется. — Дани сказал, что вспомнил тебя, — вдруг произнесла Алёна, перебирая мои волосы. — Он вспомнил, как мы один раз гуляли в парке. В самый первый день нашего знакомства. И больше ничего, — ответил я. С одной стороны, было радостно, с другой — хотелось большего, всего и сразу. Но в то же время было жаль робкую и тихую Варю, и неясно, захочет ли Дани остаться со мной. — Значит, вспомнит и всё остальное, — голос Алёны был уверенным и твёрдым. Она задумчиво откинулась на подушку позади меня. — Дани вообще и обо мне с Саней многое забыл. Водишь его по местам, где столько гуляли, рассказываешь, но он не вспоминает. Несколько дней назад мы и правда ходили гулять все вместе, как когда-то в школе. Саша, Алёна, Дани и я. Только теперь с нами была ещё Варя. Мы ходили по Кузьминкам, по набережной на Воробьёвых горах и ещё много где. Я шёл позади Данияра и грустно смотрел на их с Варей переплетённые пальцы. Думал о том, как, наверное, тепло, несмотря на мороз, вот так держать его за руку. — Да, он очень отстранённый и молчаливый… Но главное — что он жив, и мы будем рядом с ним, Ром. И ты ему очень нужен, мне кажется, он оживает, когда говорит с тобой. Когда она ушла, я откинулся на подушку и принялся снова прокручивать в голове наш с Данияром вчерашний разговор в парке и по пути к метро. В моих идеальных мечтах Дани в ближайшее время всё вспоминал и приходил ко мне. Мы бы долго целовались и объяснялись друг другу в любви, а потом я бы скинул с себя одежду и отдался ему прямо там, где стоял. О Варе старался не думать. Телефон зазвонил в тот момент, когда я всё же поднёс ко рту несчастную котлету. Номер был незнакомым. Но, подняв трубку, я узнал приглушённый и неуверенный голос Вари. — Привет, Рома. Мы… Мы можем поговорить? Я завис на пару секунд. А потом быстро ответил: — Что случилось? Что-то с Дани? — Нет-нет, с ним всё хорошо. Я… Он спит сейчас, а я вышла… прогуляться. Так мы можем встретиться? — Хорошо. Я подойду сейчас. — Нет-нет, давай я подойду. Ты можешь сказать адрес? Я назвал адрес, а уже после того, как Варя положила трубку, запоздало вспомнил слова Дани о том, что она не ориентируется в Москве. Впрочем, на улице ещё светло, моя коммуналка находится недалеко от его дома. Варя может забить адрес в навигаторе. Она пришла минут через двадцать. Стала на пороге, опустив глаза и перебирая края своего длинного серого шарфа. — Привет, — я открыл дверь пошире и отошёл, пропуская её в коридор. Варя нерешительно огляделась по сторонам, зашла и остановилась перед дверью. — Мы можем поговорить где-нибудь, чтобы нас никто не слышал? — спросила шёпотом. Я нервно кивнул и повёл её в комнату матери. Она оглядела кучу коробок с вещами, а затем посмотрела на меня. Но начинать разговор не торопилась. — О чём ты хотела поговорить? — не выдержал я. Понятно, что о Дани, но что именно ей нужно от меня? По выражению лица и поведению Вари было заметно, что она дико беспокоится и словно боится чего-то. Её эмоции передались и мне, я вцепился в спинку стула так, что, наверное, костяшки побелели. — Ты ведь знаешь, что Дани начал вспоминать… многое. Он вспомнил, как познакомился с тобой. Варя говорила таким несчастным голосом, что я даже не знал, что ответить. Она снова нерешительно взглянула на дверь, потом на меня и прошептала: — Это очень плохо, Рома. — Плохо, что он вспоминает? — я нахмурился. Она что, узнала о том, что мы с Дани были вместе, и теперь хочет попросить меня уйти с дороги? Чёрт, конечно, мне было её жаль. Маленькая и забитая, похожая на меня самого. Ей отчаянно нужен был рядом такой человек как Дани. Но я ведь не могу решать за него. А если он вспомнит меня, но всё равно захочет быть с ней? Тогда, несмотря на боль, придётся смириться. — Очень плохо, если он вспомнит некоторые вещи. Плохо будет ему в первую очередь, — быстро выпалила она, ошарашив меня этой фразой. — О чём ты? Скажи прямо, пожалуйста, я не понимаю. Почему ему будет плохо? Варя отошла подальше от двери, выглянула из окна. Она была похожа на психически нездоровую. Хотя неудивительно, Варя ведь тоже провела некоторое время в психбольнице вместе с Дани. — Ром, — она развернулась ко мне. — Я тебе скажу, но, пожалуйста, молчи об этом. Я знаю, ты любишь его. Но молчи. Иначе ему будет плохо… Варя запнулась и поджала губы, а я всё больше убеждался в том, что она сумасшедшая. — Ну так расскажешь, в чём дело? — Понимаешь, он узнал одну вещь… — Какую? — Я не могу сказать! — она почти выкрикнула, но тут же зажала рот рукой. — Ром, я тоже его очень люблю и хочу защитить. Я не хотела, чтобы мы ехали в Москву, уговаривала уехать куда-нибудь подальше… Потому что знала, что здесь он начнёт вспоминать. А тут ты ещё. Он так отчаянно пытается вспомнить тебя, смотрит твои рисунки, которые висят у него в комнате, ваши с ним фотографии. И у него начало получаться. А это значит, что он вспомнит и последние несколько лет своей жизни. Меня порядком утомил этот непонятный разговор. Варя казалась абсолютно съехавшей с катушек, хотя я чувствовал, что это не так. Тревога нарастала вместе с раздражением из-за того, что она не может нормально всё объяснить. — И что будет, если он вспомнит? Дело явно не в том, что он может снова вернуться ко мне? — Я думала, он смирился с тем, что память восстанавливается медленно. С тем, что придется ждать десять, двадцать лет, и в конце концов не дождаться. Но из-за тебя… — в её глазах мелькнула злость и обида. — Помнишь вчерашний разговор с ментом? Дани ничего не помнит из того, о чём его спрашивал этот Евгений. И это хорошо, пусть дальше не помнит. — Что ему нельзя вспоминать, Варя? — я встал спиной к двери и лицом к ней, скрестив руки на груди и предчувствуя что-то очень нехорошее. И, наверное, не напрасно. — Дани узнал то, чего знать был не должен. Я пытаюсь его защитить, я знаю этих людей, не спрашивай, кто они, но они способны на многое! Они до сих пор не тронули его только из-за того, что он всё забыл, но они ясно дали понять, что, как только вспомнит, будет очень плохо. Поэтому, прошу тебя, оставь его! Я приложил ладонь к виску, пытаясь осознать и уложить в голове то, что она мне говорила. Выходило хреново. Но до конца я ей не верил. — Хорошо, допустим, ты говоришь правду. Но даже если я перестану с ним видеться, где гарантия, что Дани не начнёт вспоминать и без меня? Рядом ведь будут его друзья, мать, тётя. Ты им тоже наплетёшь про то, что ему сделают плохо? — Нет. Я просто уговорю его уехать нахрен из этого города куда-нибудь подальше. Начать всё заново, он всё равно ощущает себя здесь не на своём месте! — быстро и лихорадочно заговорила она. — Мне почти удалось его уговорить. Пожалуйста, Рома, если ты его любишь, прекрати с ним общаться. Слова Вари всё больше и больше напоминали бред психопатки. Я внимательнее оглядел её, не под дозой ли она? — Я тебе не верю, — сказал устало. Варя молча смотрела на меня несколько секунд, а затем достала свой телефон и шагнула мне навстречу. Я напрягся, а она сунула мне под нос экран с открытой галереей. На фотографии был запечатлён человек, лежащий на земле. Снег рядом с его головой был красным — видимо, от крови. У меня затряслись руки, а к горлу подступила тошнота, когда я узнал тёмные волосы Данияра и пуховик, который он носил два года назад. — Это они сделали, Ром. Это из-за них Данияр потерял память. Они думали, что после того, как его избили, он всё-таки снова сел в автобус, потому что его имя было в списке погибших в теракте. Но… кое-что не сходилось. Поэтому они искали его и нашли в психушке. Он жив только потому, что ничего не помнит. Но им не нравится, что он вернулся в Москву, и моим словам о том, что прогресса с его памятью нет, они больше не верят.