В память

Мать умерла через три дня, так и не придя в сознание. Эта новость меня буквально добила. Значит, всё напрасно? Мы прошли такой путь, так ждали и готовились к этой операции, чтобы всё закончилось вот так. За время перед операцией мы с ней стали близки, как никогда раньше. Как никогда в детстве. Правда, в роли родителя был я. Водил её в больницу на осмотры и анализы, а она так робко и судорожно цеплялась за мой локоть своей сухой и холодной ладонью. Так доверчиво заглядывала мне в глаза. Говорила, что я сильный и что гордится мной. Я принял её и отпустил всю злость и обиду. Не искал оправдания ей и её поступкам, просто принял, простил и отпустил. Надеюсь, это поможет её душе упокоиться с миром. На похоронах народу было немного. Несколько соседей из коммуналки, Алёна с семьёй, Саша и Данияр с Ребеккой. Перед тем, как крышка гроба закрылась навсегда, Алёна наклонилась над нашей матерью и что-то тихо проговорила, а затем коснулась губами её лба. Между крестами и оградками я мог разглядеть ещё одну совсем свежую могилу — Варю похоронили на этом же кладбище. Дани отошёл к ней после того, как гроб матери закопали. Подойти к нему я так и не решился, просто стоял и смотрел то на его спину, то на покрытые снегом холмики земли. После похорон началась серия походов в полицию, бесконечная дача показаний, разбирательства… Оставшихся дилеров, в том числе и Дрона, в итоге, конечно, упекли за решётку. Хотелось надеяться, что они были последними из банды и больше нам ничего не угрожает. С Дани мы виделись очень редко. Не знаю, пытался ли он закрыться от меня или виной тому обстоятельства. Они с Ребеккой разбирались с психбольницей, судом над наркоторговцами, и Дани всё-таки начал ходить к психологу. За месяц мы созванивались два раза, и оба разговора были напряжёнными и неловкими. Данияр рассказывал, что у него всё-таки есть шансы восстановиться в университете и что он собирается внештатно работать в редакции своей матери. Я старался зацепиться за эти темы, но сказать нам обоим было особо нечего. Оставалось просто жить дальше и ничего не ждать. Каждый из нас сам переживал своё горе.

***

Услышав негромкий и какой-то робкий стук в дверь, я подумал, что это кто-то из соседей. Увидеть на пороге комнаты Данияра было неожиданно. — Привет, — сказал он тихо. Я просто стоял и смотрел на него. Залип на растрёпанные и чуть влажные от мартовского снега тёмные волосы, а затем опомнился и поспешил отойти в сторону. Он осмотрелся в комнате, подошёл к столу, включил стоящий на нём чайник. Бросил взгляд на лежащий рядом карандашный набросок, в котором, должно быть, легко узнал самого себя. Я безумно соскучился по нему. Хотелось спросить о многом. Как он? Чем планирует заниматься? Что с университетом? И хочет ли общаться со мной немного чаще? Но я не знал, как начать разговор. Кажется, Дани тоже не знал. Он просто смотрел на рисунок, ковыряя столешницу. Под глазами у него были тёмные круги. — Похож, — сказал, наконец повернувшись ко мне. Конечно, похож, я же рисовал тебя тысячу раз. Я с закрытыми глазами помню каждую твою чёрточку, веснушку и родинку. У меня задрожали руки, когда он шагнул ко мне. Ноги стали ватными, когда он протянул ладонь и коснулся моей щеки. Я просто молча вцепился в него, обнял и уткнулся в шею, как всегда любил это делать. Судорожно выдохнул, почувствовав, как он гладит меня по спине. — Ты вспомнил что-нибудь? — спросил я почти жалобно, не поднимая голову. — Нет, Ром. Больше ничего. — Тогда что… — что дальше? Почему ты пришёл? Произнести эти вопросы вслух было очень сложно. А он ведь всегда понимал меня без слов. Понял и сейчас. — Я всё вспомню, Ром. А если нет, то ты расскажешь мне о нас с тобой? — Конечно. Но я плохой рассказчик. — Это неважно. Расскажи как можешь. — Хорошо… У меня есть записи. Я могу тебе почитать. — Почитай. Всё с самого начала. — Но это займёт не один день. — Ничего. Так даже лучше. Мы можем почитать их друг другу, если хочешь. Весь оставшийся вечер мы просто лежали рядом на кровати. В этом не было какого-то эротического подтекста, не было ощущения неправильности и неуместности. Просто лежали и согревались друг об друга, делились теплом, жизненно необходимым нам обоим. Я засыпал, уткнувшись носом ему в шею и ощущая, как он медленно и осторожно гладит меня по голове. Сквозь сон почувствовал, как он просунул коленку между моих ног.

***

Дани. Любимый. Я отвратительный писатель. Но я бережно хранил и записывал всё, что связано с тобой, ничего не утаивая. Доверял бумаге свои чувства, потому что держать их внутри было слишком сложно. И теперь мои записи пригодились — надеюсь, они помогут тебе всё вспомнить. Я так люблю тебя. Ты ведь знаешь, правда?