Каждый снегопад в Шершне просыпалась дебильная привычка ловить снег ртом. Зато это были те редкие дни, когда он выскакивал на улицу раньше меня и морозил жопу, впитывая осадки. Сейчас он стоял точно так же, запрокинув башку и открыв рот. Сползшая шапка валялась у Яшки под ногами. Я с размаху хлопнул его по спине, но легонько, чтобы последние костяшки в этом полудохлом организме не переломать. — Э! Хорош, блин, снег жрать, звезда сцены. Сколько там до автобуса? Шершень языком дотянулся до последней пикирующей снежинки, захлопнул пасть и посмотрел на часы. — П-полчаса еще, если не успеем, к десяти еще один обещали пустить. Я проследил как он поднял шапку, отряхнул ее от снега и натянул на голову. Впервые за несколько лет 31 декабря Яшка не дрых бухим где-нибудь в уголочке. Впервые у нас был праздничный новогодний корпорат без грамма выпивки. — Знаешь че, Роз, — проскрипел Шершень, покрепче затягивая шарф, — Я на такое больше не подпишусь. Они, блин, тухлые без алкахи. Как в пустоту играешь. — Ты че, Шершень? Откуда, блин, в тебе столько словечек? Ты их на праздники, нахрен, копишь что ли, блин? — Да обидно. Мы им душу нараспашку, а они. — Зато денег дали, ю ноу? Мы, блин, до весны теперь можем, нахрен, тюленчиками, блин, лежать и ластами не шевелить. Шершень как-то неопределенно поморщился и мы потащились подальше от Зала торжеств в беспросветное светлое будущее. Но на самом деле я и сам не сильно был рад такой публике. Ну похлопали, ну подпевают. И типа всё что ли? Как мы, блин, поймем рады нам или можно нахер пойти, никому не интересно. С другой стороны не каждый день тебе оплачивают поездку в соседний городочек, где заводские работяги изволят Новый год под живую музыку отмечать. Да еще и с аппаратурой не самой дерьмовой. Я только свою шестиструнную малышечку с собой привез и то потому, что мы с ней друг к другу привыкли. Хрен бы я потом на ней че сыграл, если бы непонятно чью гитару в руки вообще взял. Правда вот прямо сейчас, перед тем как Шершень пошел устраивать геноцид снежинкам, мы выяснили, что дорогу нам оплатили в один конец. А обратно могут в лучшем случае деньгами отдать, в худшем на копейке директора отправить, когда водитель протрезвеет. Мы выбрали деньги. Я еще спер нам жратвы в дорогу и пару бутылок коньяка, которые приберегли на «после 12». В качестве компенсации за непредвиденные, блин, неудобства. Шершень тоже содействовал как мог и раздобыл у вахтерши расписание автобусов до нашего болота. Мы даже успевали на два рейса. В целом было хорошо. Яшка рядом, погода теплая, снежная. Деревья охренительно красивые во всех этих кусочках-комочках снежных. Хоть песню по этому поводу пиши. Или не пиши, потому что отдыхать иногда тоже, блин, надо. — Роз, — подал голос Шершень, — А пойдем на площадь сходим, елку посмотрим. Встал. И смотрит на меня глазами своими синющими. Хрен откажешь такому. И рыжий на фоне снега. Красиво. — Там правда еще на десять автобус есть, — как-то по-своему поняв мое залипание, начал оправдываться Шершень. — Я, типа, сам домой хочу. Вот тогда на меня первый раз и накатила какая-то странная волна любви ко всему миру и этому ржавому торчку в частности. Рука сама собой потянулась потрепать его по щеке, а Яшка даже не попытался от нее уклониться. Поэтому я усугубил ситуацию, сгреб его в охапку и уткнулся носом куда-то в мешанину шарфа и волос. — Да хоть на край света, блин. Пошли. Шершень несмело обхватил мою спину и прижался щекой к виску. Я почувствовал как он улыбается. — Че кидаешься на меня, Роз? Мы постояли так еще маленько, пока не услышали чьи-то шаги. Я отцепился от Шершня и он, непривычно общительный, пошел навстречу шагам уточнять дорогу. Хрен знает что это было. По крайней мере больше по трезвяку у меня такие порывы не возникали. Ёлка оказалась охренеть какой высокой. Вокруг нее устроили зимний городок, в котором скакала толпища мелких детишек. Взрослые жались поближе к краям площади, чтобы их не сбил какой-нибудь пацаненок, съехавший с горки. Мы тоже решили близко не соваться, тем более, что Шершень и так чуть не навернулся на укатанной дорожке. Один хрен, огоньки красиво смотрелись. И тоже хотелось на горку. Только они все были мелкие под стать детишкам, поэтому нифига не вышло. И в честь этого события Шершень предложил раскупорить коньяка. К девяти часам мелкота разбрелась по домам отлавливать Деда Мороза и мы захватили городок. Пьяный Шершень на ногах катался лучше меня, но у него и опыта в этом деле больше. Зато я слепил пчелу. Ну, мне она, блин, казалась пчелой, а Яшка сказал, что это псина какая-то окисленная, но ему все равно понравилось. Очнулись мы почти в десять и ломанулись на остановку. В темноте было видно ровно нихрена и Шершня пришлось взять за лапу, чтобы он в дебрях спальных районов не сгинул, блин. Короче, пришли мы ровно в тот момент, когда задница нашего автобуса скрывалась за поворотом. Яшка устало рухнул на лавку и без тени грусти по этому поводу предложил: — Тут отмечать будем? Как будто были другие, блин, варианты. Я приткнулся ему под бок и достал вторую бутылку. Было тепло, шел снежок, коньяк кочевал от меня к Шершню и обратно и, на самом деле, ехать никуда особо и не хотелось. А потом у меня начали замерзать уши. Обнаружилось, что шапка покинула мою голову и хрен знает где теперь ее искать. Зато у Шершня нашелся шарф, которым он меня обмотал так, что я стал похож на какого-то Доцента. Или Косого. По ощущениям так, блин, точно. Шершень над этим сравнением поржал и даже цитатку какую-то выдал, но я нихрена не запомнил.
Наш бомжацкий праздник прервал какой-то мужик. Он так тихо подгреб к нам, что я уже думал, что нож к горлу приставят и гонорарчику ноги приделают. — Вы че тут голуб… — мужик прервался, видимо поняв, что ни я, ни Шершняга нихрена не малыхи, — мужики. Автобус что ли не дождались? — Не-а, — мотнул башкой Шершень. — Мы старый год п-првжаем. — А пьете че? Я поднял руку, демонстрируя остатки пойла. Говорить внезапно не хотелось. — А еще есть? Шершень полез куда-то в глубины своего тулупа и выудил еще два пузыря. Интеллигент, блин, рыжий. Не я один о праздничном столе позаботился. — Так это, мужики, — оживился дядька, — давайте в каморку ко мне. А то жена еды наготовила, а водочку начальство у меня изъяло. Ну не пойдут же они меня завтра проверять. Пойдемте. Перспектива продолжать банкет в тепле, даже не особо важно где, была очень заманчивой. Я взглянул на Шершня, чтобы убедиться, что он тоже не против и поднялся, оказавшись на голову выше мужика. Отдельно от Яшки было холодно, и весь уют схлопнулся. Он уцепился за мой локоть и тоже встал на ноги. — Пойдем, отец. Мужик оказался стрелочником и торчал в домике под одиноким фонарем, освещавшем кусок переплетенных рельсов. Внутри и правда было тепло. Даже телик, маленький черно-белый, имелся. Яшка едва дождался курантов и закемарил под старым тулупом, а мне до рассвета пришлось пить и слушать про малыху, точнее жену, нашего нового знакомого. Я даже завидовать начал тому, как они размеренно и хорошо жили вместе. Так мы встретили новый 89 год.
Роза и сам не понял, заснул он обратно или просто глубоко задумался, но в реальность вернулся резко и без предупреждения. И сразу же, превозмогая сверление в голове, уставился на висящие над дверью часы. Они неумолимо показывали одиннадцатый час. Роза подскочил. — Как уже десять?! Нет, конечно, Прохор не нанимался ему будильником, но и сам Роза и думать не думал, как собирается вставать. А теперь метался по каморке в панике, мысли наводняли его голову все мрачнее и сюрреалистичнее. А если меня тут заперли? А если меня на самом деле уволили, а сказать забыли? А если это месть Яшкиной пассии? Но вскоре адекватная, оптимистичная и возможно совсем чуточку еще пьяная с ночи часть Розы взяла верх. И сказала, что мысли эти — сущий прокисленный бред и слушать такое — не уважать себя. Как ни крути — предстояло привести себя хоть в какой-то порядок. Розе было страшно даже начинать оценивать ущерб. Отчаянно захотелось обратно, в бессознание — хмельное ли, царство-морфейное, а то и морфиновое. Роза решительно мотнул головой, мгновенно пожалев. Зато отрезвило. Торопиться смысла не было — он на рабочей территории, в рабочее время. Ой уж вряд ли кто-то стоит у вахты и не может уйти без сдачи ключей из рук в руки. Домой всем хочется. И не только по пятницам. Кстати о днях недели — если б некто, допустим, ткнул Розу пистолетом посередке лба и единственным шансом спастись было бы сказать, что сегодня есть такое — ну, земля тебе пуховик. Туалет нашелся там, где Роза его и помнил. Хорошо, что есть еще оплот стабильности. Понятно, что без душа и мыла шибко не намоешься, но ведь могло и воды не быть! Роза наспех ополоснулся ледяной водой и убрал волосы в хвост. Кажется, эту резинку он машинально нацепил, когда собирал вещи. Это он с тех пор не причесывался? Ужас. Про одежду тоже лучше не вспоминать. А напроситься в гости тоже и не к кому… Роза вздохнул. Кто б мог подумать, что скатиться ко дну жизни можно настолько быстро и, казалось бы, незаметно. Вот если бы подняться обратно было так же легко… Роза шел по пустынным затемненным коридорам. Но вскоре к привычному рикошету шагов от каменных стен прибавились какие-то голоса. Неужто, кто-то проник? А Роза не уследил? Он ускорил шаг, а вскоре и вовсе перешел на бег. Нарушители спокойствия нашлись на вахте. Увидев знакомые лица, Роза облегченно выдохнул и привалился к стене. Все же не стоило с бодуна такие спортивные подвиги совершать. — Ну что, боец, как спалось? — Роза только по содержанию понял, что вопрос обращен к нему, так как произносился он куда-то в шею упитанной блондинки, величественно восседавшей на коленях Прохора. И как только они — колени — выдерживали. — Долго что-то спалось. Чё не разбудил, блин? — Роза постукивал себя по грудной клетке, как будто это могло помочь выровнять дыхание. — Тебя, дурака, пожалел. Еще скопытишься тут — оно мене надо? И я думаю, что нет. Вместо ответа Роза потянулся к бутылке, так соблазнительно стоящей прямо перед ним на столе. Но пухлая ручка работницы ДК оказалась проворнее, заставив подторможенного Розу недоуменно сцапать воздух. — Ша! Как вам это нравится? Ни здрасьте, ни пожалста. Ай, молодеж, — она сочувственно оглядела Розу с ног до головы и все же налила стопку густого темного бальзама, источающего сложный, но по-своему изящный запах, — Это тебе на лекарства. И больше и не спрашивай. А то ишь. Роза по-собачьи недоверчиво зыркнул исподлобья, но отказаться бы и не смог. Напиток оказался густым, обволакивающим и удивлял сочетанием сладких и горьких вкусов. И кончился до обидного быстро. Роза едва не начал облизывать стенки стопки. Дальше — только на четвереньки и рычать. Ничего человеческого не осталось. — Ты б так не убивался, дорогуша. Тебя б обмыть — сразу ох каким завидным женихом станешь. Любую выбирай! — После этой реплики оживился притихший было Прохор и что-то прошептал ей на ухо, — Да ты шо?! Прям вот? Ой вей, не лечи меня, поимей стыд! Чем дальше, тем больше Роза чувствовал себя не в своей тарелке. Еще немного помявшись, он все же спросил: — Прохор Святославыч, блин, — при женщине было как-то неудобно обращаться к Проше будто Роза ему брательник какой, — бытовочку-то когда освободите? Мне, блин, работать надо. — Так мы уже, — Прохор сально усмехнулся, поглаживая блондинку по бедру, — работаем, не прикладая рук. А ты иди, считай у тебя выходной сегодня. — Прохор, блин, какой, нахрен выходной? А если начальство вдруг где-нить чего-нить? Я че им скажу потом? — Ничего не скажешь, — отмахнулся коллега свободной рукой и тут же занял ее свеженалитой стопкой, — Какой дурак кроме нас в пятницу вечером тут шариться будет? Все дома сидят, телевизор смотрят. Роза чуть усмехнулся, различив знакомые кошачьи интонации, но попыток попасть на рабочее место не оставил. — Так давайте, блин, вы со своими тет-а-тетами ко мне переместитесь. Вам, блин, удобнее, — подумав для чего его каморка может быть «удобнее», Роза отвел взгляд от объемных грудей женщины, — и мне никаких, нахрен, терок с начальством. Ю ноу? — Розочка, — устало вздохнула женщина, и та самая грудь грузно колыхнулась, — Тебе Проша выходной дает, иди, развлекайся, делай шо душа просит, только ради бога перестань тут мельтешить, мальчик мой. — Да не на что мне, блин, развлекаться! Я ж сюда, блин, не от безделья, нахрен, подался, а чтобы было че пожрать и не сдохнуть, ю ноу? — Роза чуть наклонился к женщине, глядя прямо в глаза и та отпрянула, прижимаясь к Прохору. Роза выпрямился, нервно заправляя прядки волос за уши и чувствуя, что пальцы неприятно подрагивают. — Блин, извините, я чет резко как-то, да? — Как-то резко, — согласилась женщина и по-хозяйски залезла Прохору в карман брюк. Выцепив оттуда красненькую купюру, она протянула ее Розе. Тут уже отшатнулся он, поймав охреневший взгляд Прохора. — Бери-бери — Любовь Викторовна (Роза не был на сто процентов уверен в ее имени, но про себя называл именно так. Главное — избегать обращения по имени, вот и не будет проблем) потрясла червонцем и, не дожидаясь ответа, впихнула его Розе в ладонь. Потом повернулась к Прохору, поглаживая того по щеке, — Проша не против, тем более, ты хороший мальчик и с зарплаты отдашь. Правда? — Н-не против, — кивнул Прохор, подставляясь под ее ладонь и неглядя отмахнулся от Розы, — Давай это, отсюда, короче. Роза пожал плечами и поплелся обратно в каморку, чтобы забрать косуху. Вечер, похоже, будет интереснее, чем планировался. Богатства в виде червонца за просто так (пусть потом его и нужно будет вернуть) раньше никогда у Розы не водились. Если у него и появлялись свободных 5-10 рублей, то уходили они на аппаратуру, проводочки, чтобы шершневыми руками усовершенствовать и без того офигительные рифы, запасы палочек, которые регулярно проебывались и съедобно-алкогольные ништяки. Три первых пункта на данный момент сами собой отпадали. О них Роза решил даже не задумываться. Оставалось накупить каких-нибудь импортных деликатесов и залить чем-нибудь высокоградусным. Ни в том, ни в другом Роза не разбирался, обычно предпочитая что попроще. Но спустить червонец на пиво и пельмени совесть все же не позволяла. В каморке Роза нашел самую свежую футболку из всех имеющихся, переоделся и перезавязал хвост поаккуратнее. Так он с натяжкой походил на человека, которого не заподозрят в том, что червонец он где-то тиснул. Черно-красная косуха вообще делала из него подобие зарубежной рок-звезды, так что беспокоиться было не о чем. По крайней мере в зеркале Роза себе нравился куда больше, чем после вечерних умываний. А раз он похож на рок-звезду, то и пожрать стоит в месте, соответствующем статусу. Из таких мест вспоминалась только «Канарейка» да еще одно со сложным, вроде бы французским, названием, которое Роза никак не мог запомнить. Только знал, что там стабильно минимум раз в году собирались все сливки катамарановского общества, в которое однажды затянуло и их соседа. Туда идти было даже как-то неловко, Роза-то в столовки по большим праздникам заглядывал, а тут целый ресторан. Выйти Роза решил через черный ход. Как-то не было настроения перед сладкой парочкой мельтешить, амурное состояние сбивать. На улице уже ощущалось приближение зимы, пусть и большая часть первого снега уже смешалась с грязью и слякотью. Роза зябко поежился. В такую погоду лучше долго не раздумывать. Он пошел куда-то в направлении центра города. Если где и искать приличное место для кутежа — так именно там. Если так подумать, то Роза и не обращал никогда внимания на рестораны. А что толку, если денег нет? Вот мозг сам их и отфильтровывал. А сейчас Роза очень удивился, разглядывая разнообразнейшие вывески на главной улице, одна другой пафоснее. Он и не заметил когда буквы «Гастрономического магазина» стали светиться чуть ли не ярче уличных фонарей. А когда-то — настолько давно, что будто в прошлой жизни — Роза из этих же букв, только белых, написанных краской по трафарету, сидел и составлял слова. Иногда получались нехорошие (Надо же было пытливому уму проверить получатся ли. И судя по крикам взрослых — действительно получались). Как Роза и предполагал — стоило ему выйти на главно-парадную улицу (Она даже так без выебонов и называлась — Центральная). А вот что, наоборот, изо всех сил пыталось перекричать соседей вычурными названиями и ослепляющими огнями — разнообразнейшие заведения, располагавшиеся по обе стороны просторного дорожного полотна. У Розы разбежались глаза — в этот раз всего лишь фигурально. Не все из этого было едальнями или питейнями. А конкретно: магазины одежды (Роза обычно неделю жил на то, что у них некондицией); отель (тот самый, да); какие-то муниципальные заведения с двумя аббревиатурами в названии; библиотека (Интересно, они еще помнят о Розином долге? (Хотя, если быть честным — то долг был Шершиным, просто ему тогда взрослое отделение было еще не положено); парикмахерские и прочие кофейни-кафе-рюмочные, не дотягивающие до гордого звания ресторана. Так что и Роза пока гордо от них отвернулся в пользу дороже-бохаче. И давно ли вообще такие название заморские, да языколомательные? Слева — «Балюстрада», справа — «Фронтон», еще были «Колоннада», «Капитель» и «Антаблемент». Если Роза что-то и смыслил в архитектурных терминах, то названия, в общем-то, сути соответствовали. А вот из иностранных языков Роза знал только то, что входило в текст его любимых песен (и то в основном — чисто по звучанию). Так что понять, что имелось в виду под «le picrate», «le concombre galant», «Ça craint!», «Tremper le biscuit» или «l’oseille» ему было не дано. Впрочем, а надо ли было? И без того он уже добрался до конца улицы, так никуда толком и не заглянув. А голод ощущался уже более чем назойливо. Роза глубоко вдохнул и, поскольку сил решать что-либо уже не оставалось, отдался на волю судьбе. Закрыв глаза, пару раз крутанулся на месте и решительным шагом направился куда глаза поглядели. С улицы заведение очень напоминало оранжерею: огромные окна, за которыми настолько много растений, что Розе моментально представилось, что он попадет в волшебный мир, если пройдет этот ресторан насквозь. Вывеска гласила «le nid d'oiseau», что Розе опять же ничего не дало. С более близкого расстояния выяснилось, что помимо растений заведение украшено еще и множеством вышивок в деревянных рамках, а официанты почему-то во всем черном, включая губы. Но зайти было не суждено — живым шлагбаумом перекрыл дорогу некто высокий и с не обезображенным интеллектом устрашающим лицом. Роза неожиданно посмотрел на себя со стороны и опять почувствовал себя маленьким и глупым. Патлатый (еще и корни все отрастают и отрастают), небритый, грязный, да и с каким-то вшивым червонцем. Какие цены в «le restaurant» Роза не имел ни малейшего понятия, но пробудившийся здравый смысл ничего хорошего не прогнозировал. Одному Сане известно, сколько бы они могли так проторчать, молча сверля друг друга, если бы не раздавшийся из-за двери голос: — Well, well. Надо же, кого же я здесь see!