Твой выбор

      Весь вечер Антон провёл за прогулками с мамой, которой даже не пришлось упрашивать сына выйти с ней на улицу. Они говорили обо всём, о чём будто нужно наговориться напоследок. Каждый чувствовал расслабление и покой в душе, и их шаг был настолько медленный, что они не замечали, что проходят районы.       Ночь наступила незаметно, и вскоре Антон устало завалился в кровать, окунувшись в глубокий сон после длительного нахождения на воздухе. Тихая и плавная песня воцарила в его тёмной комнате, истекающая из уст его матери, которая пела ему эту же мелодию когда-то давным-давно.       На её лице снова были слёзы, те грустные и тоскливые слёзы, непрестанно выливавшиеся из выразительных женских очей. Женщина медленно опускалась на постель сына и затихла совсем, спокойно, нежно и слабо коснувшись губами тёплого лба её дитя, которого любила больше, чем свою потухающую жизнь.       Она казалась ангелом, охраняющим своего ребёнка от тьмы, которую уготовила ночь. Ангелом, готовым улетать на небеса, но не готовым прощаться с любимым созданием, когда-то наполнившим её серую жизнь неведомым счастьем.

***

      Антон проснулся с улыбкой, пока всю его комнату озаряло яркое солнце. Сегодня ночью почему-то не снилось абсолютно ничего, будто высшие силы уберегли его разум от всех этих странных снов…       Забыв об этих мыслях, юноша уверенно пошёл на кухню, чтобы позавтракать, однако там он заметил одиноко сидящего отца, пьющего зелёный чай. — Если ты забыл, то ты не любишь зелёный чай, — осторожно усмехнулся шатен, подходя к столу. — Зелёный чай в этом доме пьёт только мама. — Она всегда хотела, чтобы я попил его с ней когда-нибудь, — бездвижно произнёс мужчина, опустив кружку на поверхность мебели.       Антон нахмурил брови и непонятливо приоткрыл рот, из-за какого-то напряжения сглатывая в горле ком. — Ты можешь сказать напрямую? — Она умерла, — твёрдо ответил отец, сделав глоток горячего чая.       Младший Шастун застыл, почувствовав, как прежнее счастье сменилось ужасом, пронзившим разбитое сердце парня. Боль, как гром, резко разнеслась по всему телу, заставляя кожу покрыться дрожью, не позволяющей двигать ни одной частью тела.       Доступ к кислороду перекрылся подступившими слезами, а глаза затуманились чёрным полотном, закрывающим обзор на всё, что его окружало. Вот, как рушится мир. Вот, как исчезают надежды.       В одной из миллиардов книг писалось как-то, что нет ничего больнее физической боли. Но разве то, как сердце оставляет на себе только трещины, не так же больно? — У твоей матери была опухоль головного мозга, — признался отец, смотря на сына, севшего напротив него. Его голос был как всегда суровый, будто бы ничего и не произошло, что ещё сильнее душило Антона изнутри. — Она боролась с ней много времени, и когда ты уехал в дом к студентам, её перевезли в больницу из-за частых обмороков. Врачи сказали, что спасти уже невозможно, но они знали один вариант: дать сильное обезболивающее, чтобы ей было легче уходить из жизни. — Почему… — еле выдавил из себя юноша, опустошённо взглянув на стол, — почему вы мне ничего не сказали? — Потому что легче пережить смерть близкого человека, чем с обречением понимать, что скоро потеряешь его, — печально высказал мужчина, склонив голову, чтобы острее ощущать запах любимого чая жены.       Антон сохранял мужское достоинство, не проливая не единой слезы, которые так и желали выкатиться из изумрудных глаз. Руки тряслись и не могли набраться сил, чтобы хотя бы подняться. Невозможно справляться с болью. — Скоро мы должны будем приехать в церковь с её телом, — пояснил отец, поднимаясь из-за стола и оставляя кружку. — Потом тебе придётся выдержать ещё и кладбище, потому что обязан проститься с матерью. — Да, — коротко ответил младший, не зная других речей, которые могли бы сейчас подойти.       Мужчина похлопал ему по плечу и пошёл по направлению своей комнаты, оставляя сына побыть в одиночестве, совладая с собственными мыслями. Но его только разрывало изнутри, и слёзы вспыхнули на его тусклых глазах, не в силах сдерживать себя, как его отец. Этот плач содрогнулся в истерике, и всхлипы прерывали дыхание. Больно… слишком больно.