In unseren Schatten

Вечер начался с перевязки сломанных ребёр, излечения ран и «Ай, это больно вообще-то!». Шэдоухарт ворчала, что свалилась ей на голову идиотка, поминала тупость селунитов и вопрошала, так ли было трудно не подставляться под удар. Когда же с лечением было покончено, жрица занялась своими ранами, а Риллиан была предоставлена самой себе, получив взамен рваной рубашки простую безрукавку. Закат уже отгорел, и в воздухе пахло вечерней свежестью. Трещал костёр, чуть приглушая болтовню спутников и лай Шкряба. Краем глаза Риллиан заметила, как Гейл что-то с важным видом объясняет Зильвейг. Разве что Астариона нигде не было видно, но, может, решил полечиться через питание, кто этих вампиров знает. Себя Риллиан знала и знала, что делать она сегодня больше ничего не будет, лучше понаблюдает за попытками Шэдоухарт и Лаэ’Зель не убить друг друга в ходе лечения. Позади послышалось неловкое копошение и довольное уханье. Риллиан обернулась и улыбнулась активно роющему землю медвесычу. Всё-таки надо имя ему дать, а то что как дикий. Пусть всякие встреченные остаются просто медвесычами, а вот у этого имя будет. Раньше у неё питомца никогда не было, но раньше у неё и личинка в голове не жила. А медвесычи — твари редкие. Кошек с собаками и у простых людей полно, доводилось Риллиан слышать и о приручивших волка, медведя или ещё какого лесного зверя, но медвесычи? Разве что слухи, мол, в далёких краях такое бывает. Далёкие края на то и далёкие, чтобы там всякое бывало, что придёт в голову очередному пьянице, рассказывающему, как он путешествовал туда. Медвесычик прекратил копать и внимательно посмотрел на неё, затем чирикнул. Риллиан хихикнула, думая, что бы ему вкусного дать. Может, у Гейла спросить? Будет же он наверняка сегодня готовить. Да, так и сделает. Не сможет же он отказать несчастному маленькому сиротливому существу! Ну, и о медвесычике должен будет подумать, это тоже. Девушка поднялась, и медвесыч тут же рванул на другой конец лагеря, к валяющимся кучей мешкам с припасами. Не успела Риллиан и звук издать, как детеныш принялся добывать себе пропитание сам, разрывая ткань и принимаясь за выпавшую пищу. Ну, так даже лучше. Тифлина хихикнула: — Ах ты мой охотник, — она потрепала по мохнатой макушке. Ну разумеется, спокойно повозиться с питомцем ей не дали: — Я так полагаю, воспитывать его ты не собираешься? — Гейл удостоил хмурым взглядом детеныша. Тот и не подумал прекращать, наоборот, зажевал быстрее. Риллиан проворковала, не обращая внимания на волшебника: — Ешь, ты мой хороший, расти большой, тебе же ещё сильным надо быть… — взгляд упал на перемотанную бинтами руку волшебника. Странно, вроде раньше без бинтов ходил. Хотя раньше и не таким бледным был. — Слушай, ты в курсе, что раны лечить надо? Типа они не от бинтов затягиваются, ими жрецы занимаются. Тут как раз Шэдоухарт молитвами занимается, а то вдруг не заметил, — она показала на руку, а то мало ли, вдруг действительно не в курсе. Знавала она таких, только про книжки и знают, а вне их — дурни полные. Лицо Гейла исказилось болью, и он раздраженно бросил: — Лучше убери зверюгу, пока всё не пожрала, — а сам направился к Зильвейг. Риллиан помахала ручкой и тут же ещё раз погладила медвесыча, а то вдруг занервничал. Нервничать во время еды ни в коем случае нельзя! Звереныш всё же отвлекся от куска мяса и взглянул в сторону выхода из лагеря. До этого Риллиан не обращала на тропинку внимания, но тут задумалась, вдруг там что интересное есть. Пока что видела только ручей да кусты. И хотя она понимала, что стоит остаться и позаботиться, чтобы медвесыч не оставил их без ужина, всё равно пошла, даже не позвав зверя за собой. Перепрыгнула ручей, прошла по поросшей травой тропинке и вышла к небольшой часовне. Та уже была порядком разрушена: стёкла выбиты, двери с крышей и вовсе не было. Девушка прикоснулась к плющу на стене, думала уже уйти, как услышала знакомый голос. — Развилка и одна… три точки? Вот и нашёлся вампир. Тифлина осторожно прошла внутрь и почти сразу выцепила Астариона. Тот слепо шарил по шрамам на спине, пытаясь разобрать буквы. Рядом аккуратными стопками лежали камзол и рубашка. Риллиан уже думала, что надо бы развернуться и уйти, и пусть продолжает заниматься расшифровкой, но замерла, тупо уставившись на чужую спину. Стало как-то неловко и смешно с собственной же неловкости. Чтобы срочно отвлечься от этих мыслей, тифлина как бы невзначай бросила: — А по-моему, простейший язык. Эльфийский потруднее будет, — и срочно уставилась на когти, будто никогда их раньше не видела. Астарион мгновенно обернулся и вытаращился на неё. Риллиан постаралась выглядеть как можно более невинно, будто только сейчас сюда забрела. — Что ты тут забыла? — он окинул её подозрительным взглядом, словно это Риллиан тут питалась чужой кровью. Тифлина с широкой улыбкой махнула хвостом: — Как что? Видом полюбоваться. Можешь ещё повертеться, я не всё рассмотрела, — так ей было куда проще. Никаких дурацких мыслей, никакой неловкости. Ты говоришь, ты ведёшь, а другие отвечают, подстраиваются под твои желания. Да, такой вариант ей нравился намного больше растерянности и глупых взглядов. Астарион улыбнулся, но Риллиан чувствовала, что ему неловко, и так непривычно это было. Обычно вампир вел себя куда наглее, а тут поглядите-ка, будто девица какая. — Ты просто очаровательна, но тебе что, совсем заняться нечем? Уверен, Шэдоухарт там уже вся изыскалась, — он стрельнул глазами на вход, словно жрица могла и в самом деле явиться на порог. Риллиан облизнула губы, растягивая их в ухмылке. Просто прекрасно! Когда наконец найдут эти дурацкие Башни, то останется об их путешествии хоть одно действительно забавное воспоминание. Самое главное — не останавливаться. — Ну, это не я тут пытаюсь выучить дьявольский на ощупь. Так как успехи? — тут же спросила она. Не то чтобы ей сильно было интересно, но… ладно, ей было интересно. В конце концов, редко когда бывает возможность почитать на действительно родном языке! И что с того, что читать приходилось с чужой спины, её это совсем-совсем не волновало. Вот ни капельки. Астарион одарил её сомневающимся взглядом, затем все-таки сдался: — Я без понятия. С тем же успехом мог возиться с рашеменским. — Так давай я, — выпалила Риллиан без малейшего раздумья. Разумеется, руководило ей чистейшее любопытство да надежда, что записано что-то действительно важное. Путь к сокровищу, например, или пароль от сокровищницы, или… — Я… это не твоя проблема, знаешь же? — вампир нервно огляделся, будто ища повод не связываться с чужой помощью. Риллиан непонимающе наклонила голову. Что не так? Как можно не пытаться заставить других решать свои проблемы? Ведь для чего ещё люди могут быть нужны. Нужно толкнуть в нужном направлении, посмеяться: как, не хочешь помочь? Ну и кто же ты после этого, как не слабак? А потом бросить наедине с последствиями. Так все живут. И хоть она знала, что если сейчас не прекратит эту странную игру, то сама окажется на месте тех дурней, но всё равно сказала: — Разумеется, тогда мне идти? Шэдоухарт же обыскалась, — как будто ей действительно было все равно. Даже уже начала поворачиваться, как холодные пальцы схватили её за локоть: — Стой! В смысле… можешь прочитать, так и быть, — Астарион внимательно вглядывался в её лицо, словно надеясь разглядеть там что-то. Риллиан замерла, поражаясь, насколько же этот холод был неприятным. Мёртвым. Вот сейчас ей действительно захотелось уйти, подобраться к костру и не думать обо всяких вампирах и надписях на их спинах. Но вырваться всё-таки не попыталась. Астарион, старательно делая вид, что он позволяет — ха, наивный, и так бы всё прочитала! — отвернулся и расправил плечи. Риллиан пробежалась глазами по строчкам и нахмурилась. Да, дьявольский она знала, и причём прекрасно, да только написанное ей не нравилось. Не складывалось, будто бы она неверно перевела что. Может, «клятвы» тут в переносном смысле? Или же ошиблась со строчкой про пламя… Девушка осторожно прикоснулась к самому крупному из кругов и провела пальцами, бормоча себе под нос. Почувствовала, как напряглись под кожей мышцы, и от этого стало странно волнительно. Сердце забилось чуть чаще, и Риллиан с трудом заставила себя сосредоточиться на тексте. Нет, перевела она верно. Просто текст сам по себе был не полон. — Что там? Риллиан не ответила, пытаясь осознать масштабы проблемы. Дьявольский договор. Что-то про клятвы, про исподний огонь и ничего хорошего. Прекрасно, прекрасно, видимо, у них в принципе в отряде никого нормального нет. — Кусок текста. Три строчки дьявольского договора. Поздравляю, — пожала она плечами, пока Астарион оборачивался с пораженным видом, — твой хозяин дружит с дьяволом. — Бывший хозяин, — машинально поправил вампир. Риллиан кивнула, отвлечённая на размышления. Кто вообще записывает такие важные вещи, как договора с дьяволом, на живых существах? Вот, один потерялся, и нужно срочно посылать охотника по его душу, ведь иначе… а что иначе-то? Договор расторгнется? Дьявол как раз придёт за душой? Произойдёт аж целое ничего? Спросить бы у кого, в первую очередь — пострадают ли оказавшиеся рядом с таким ходячим пергаментом. — Ну так что? Зовём Рафаила для консультации? — она скрестила руки на груди. Чувствовала себя непонятно: одну половину тянуло узнать побольше, вытрясти из Астариона всю информацию и тут же ломануться во Врата Балдура, найти там Казадора и дальше всё вытащить из него. Что? Какая такая опасность? Кто сказал, что она не сможет? Вздор! Планы же второй половины были короче и яснее: кивнуть, улыбнуться и, выйдя из часовни, забыть о договоре, как забывала до этого обо всём. Не её это дело, значит, не ей и возиться. И в конце концов, стоит же хоть раз в жизни побыть разумной… Ладно, от этого уже самой смешно. Тифлина почесала рог, следя за Астарионом. Тот выглядел даже не сколько злым, сколько удивлённым. Инстинктивно вновь потянулся к шраму, но тут же удержал себя и мрачно посмотрел на неё: — Очень смешно. Сомневаюсь, что он может знать, чего старый мерзавец задумал, — он накинул на плечи рубашку. Зачем — Риллиан не понимала. Может, замерз? Хотя все равно ещё холоднее, чем обычно, не станет. Вампир же продолжал размышлять: — В склепе никаких дьяволов не бывало. Мог ли он?.. — Так знаешь, что это всё значит? — спросила Риллиан, возмутившись, что он ей даже спасибо не сказал. Совсем совести нет? Она тут стояла, тратила своё время на его дурацкий перевод, а он!.. Лучше бы медвесычику ещё что-нибудь дала, он хоть знает, что такое благодарность. Красные глаза прямо впились в неё, и так нехорошо стало. Тревожно. — Понятия не имею. Но другим не рассказывай, поняла? По крайней мере, пока не узнаем, что в полном тексте, — он подошёл ближе, но Риллиан не отступила. В конце концов, ещё она какого-то вампира не боялась! И вообще, с чего он решил, что она собирается кому-то рассказывать? Ведь кто лучше сохранит секреты, сбережёт тайны и позаботится о любых сокровенных вещах? Ну, не Шэдоухарт же, она даже свой секрет скрыть не смогла. — Угу, а окажется там разочарование сплошное, — буркнула Риллиан, отводя взгляд. Астарион покачал головой: — Нет, дорогая моя, совсем нет. Казадор не мог знать, что меня похитят, а значит, у нас есть преимущество, — Риллиан вздрогнула, когда его холодная рука скользнула по щеке к подбородку, и по позвоночнику, точно меж шипов, пробежали мурашки. у нас. Отвратительно. Какое «мы»? Тут существовали только «я», семь вот таких вот, глупых и потерянных. Ищущих спасение везде, даже там, куда нормальные не сунутся. Для «нас» здесь было слишком опасно, ведь Риллиан не строила иллюзий о том, что с ней станет, покажись она Астариону бесполезной. Лишь один вопрос: какова её кровь на вкус? Но отстраняться не стала, наблюдая. Руку он всё-таки убрал, но от взгляда не укрылось, как грация в движениях исчезла, уступив неловкости и неуверенности. Астарион сказал, тоже отводя взгляд: — И… эм… спасибо. Это было… — У-у-у, что же это, самый могущественный вампир во всех королевствах не знает, как благодарить? — хихикнула Риллиан. Обошла его, встала поближе к выходу и помедлила, ожидая, что будет делать дальше. Астарион следил за её шагами, но ничего не говорил. Тогда она легонько щёлкнула его по носу, рассмеявшись: — Одевайся давай, а то решил так и стоять тут в таком виде? — и подмигнула, а то вдруг совсем о своих проблемах только думать и может? Глупости какие! Ну контракт и контракт, что такого-то в этом? Вот, Уилл вообще Мизоре душу должен, а не унывает, постоянно трындит, что он Клинок Фронтира и горя не знает. Астарион усмехнулся, не отвечая.

***

— Зиль, нам нужно поговорить. Гейл присел рядом, и Зильвейг пришлось себя одернуть, чтобы не отодвинуться. Она кивнула, осторожно двигая всё ещё больной рукой. Впрочем, у неё она хоть не была вся перемотана, как у Гейла. У того за бинтами даже не было самой руки видно. Девушка открыла было рот, чтобы предложить помощь, но тут же закрыла и опустила глаза, смущенная этим порывом. Она всё ещё не простила себе срыв и крики этим днем. Бедная Майрина, ей и так столько пришлось пережить, а тут ещё Зиль со своей отповедью… Темная, старательно спрятанная часть души всё равно шепнула, что та сама виновата. Потому что кто продаст своё дитя ведьме? Кто может так поступить? Зильвейг мотнула головой, пытаясь не слышать холодное и такое знакомое «лучше бы продала тебя кому, хоть были бы деньги». И бросила усталый взгляд на Гейла, но тут же отвернулась. Зря она так. Совсем забыла, кто она. А кто она?.. Волшебник посмотрел на неё странно, затем вздохнул, глядя на костёр в центре лагеря, достаточно далеко от них: — Я должен рассказать тебе обо всём. О себе и своём… положении. Зильвейг предпочла разглядывать носы сапог, упрямо не поднимая головы. Внутри всё перевернулось и стало до неприятного волнительно. По спине пробежали мурашки, а горло свело, не давая отвечать. Девушка кивнула, борясь с желанием снова отвернуться. Ей казалось, что она уже слышит это «ты не сможешь мне помочь», ведь что ещё ей можно сказать? Она не разбиралась в магии, она не знала, бывало ли такое раньше. Да она даже прочесть об этом нигде не могла! О чем с ней говорить? Но всё же приготовилась слушать. Гейл откашлялся, после чего заговорил с чувством и даже какой-то странной увлеченностью: — Когда-то давно, жил в башне один волшебник. Многие называли его одаренным, но его умения по управлению Плетением были даже за гранью этого. Он не просто контролировал его, но творил в нём подобно барду. Его дарование было столь велико, что привлекло внимание самой прародительницы магии, Мистры. Зильвейг осторожно повернулась к волшебнику. Тот говорил, но разум его был не тут. Он будто видел перед собой те далёкие времена, когда всё было лучше. Проще и светлее. Она улыбнулась, не смея отвлекать его от воспоминаний. — Может, это и не было любовью, как её принято понимать, но волшебник был юн, и для него это было даже лучше любви. Мистра открыла многие тайны, развеяв покровы плетения… но в конце концов всё это кончилось. Его лицо исказилось горем. Зильвейг инстинктивно потянулась, положила руку на чужое плечо, на что Гейл лишь усмехнулся, качая головой. Он поднялся, больше глядя на руки, вертя ими и качая головой. Полудроу уставилась на бинты, тщательно скрывающие плоть, и попыталась вспомнить, ранила ли Этель именно руки волшебника. С неё бы сталось попытаться отнять самое дорогое. Гейл вздохнул: — И волшебник решил впечатлить богиню. Он был молод и, как все молодые, глуп. В общем… ещё более давно жил один правитель, что решил подчинить богиню магии и самому стать богом. Это стоило жизни ему и всей его империи, Нетерил. Мы пользуемся их рунами и… впрочем, неважно. Важнее, что в тот день высвободилось колоссальное количество магической энергии и часть её была помещена внутрь особой книги. Книги врат, где была заключена сфера астрального плана. — И ты захотел?.. — пробормотала Зильвейг, но так и не закончила. Гейл мрачно улыбнулся, огляделся, но все уже были заняты своими делами. Уилл играл со Шкрябом и медвесычем, Шэдоухарт возилась с артефактом, а Лаэ’Зель чистила молот. И не подумаешь, что сегодня были на волоске от смерти. Взгляд задержался на Уилле, на его улыбке, на том, как пламя заставляло профиль выглядеть резче, четче. Шкряб залаял, и мужчина тут же засмеялся, потрепав его меж пушистых ушей. Зильвейг поймала себя на улыбке и быстро отвела взгляд. Гейл наблюдал за этим тихо и внимательно. Зильвейг нервно потёрла руки: — Так ты?.. — Лучше показать, — вздохнул он, и было в этом что-то нехорошее. Но девушка все равно не стала спорить. Гейл взял её руку и положил себе на грудь, точно где сердце. Зильвейг думала спросить, но тут личинка в мозгу зашевелилась, чувствуя зов сородича. Чужое сознание раскрылось перед ней. Вокруг темно, слишком темно, чужие воспоминания давят на плечи, сжимают горло, не дают дышать. Зильвейг смотрит чужими глазами, перед ней книга, пока что закрытая. Гейл тянется, и она вместе с ним, книга раскрывается. Нет строк, нет букв, лишь клокочущая чёрная масса Плетения. Зильвейг хочет отвернуться, Гейл смотрит. Слишком долго. Плетение накидывается на них, обрастая зубами и когтями, вгрызается, забирается под кожу, становится их частью. За криками не слышно, как разрывается тело. Зильвейг отпрянула. Инстинктивно потянулась к плечу, хоть и зная, что ничего там нет, но всё равно ожидая какой-то частью разума почувствовать под пальцами тёплую кровь. Сердце глухо колотилось в груди, по коже бежали мурашки. Все чувства обострились, улавливая любую мелочь. Шорох в кустах, треск костра, болтовню Уилла, запах дыма. С трудом она вдохнула и выдохнула. Краем глаза все ещё следила за Гейлом, но тот лишь побледнел ещё сильнее и невесело улыбался. Стало стыдно за свой испуг. Раньше, чем Зильвейг успела извиниться, Гейл сказал, затягивая бинты чуть туже: — И вот с таким живу… ну… предостаточно. Эта сфера, — хотя с точки зрения геометрии это скорее шар, но все же, — ей для стабильности необходимы регулярные сеансы поглощения Плетения. При их же отсутствии она взорвется, — поразительно, как легко он всё это рассказывал. Стыд стал сильнее, Зильвейг покачала головой: — Не может быть… — Я тоже так думал, а потом выяснил, что взрыв может стереть целый город с лица земли. И теперь ты знаешь, почему я покинут Мистрой и остался без её благодати. И мне остаётся лишь надеяться, что ты не отвернёшься от меня, как сделала это она. Говорил он спокойно, но Зильвейг захотелось броситься на шею, обнять и сказать, что она обязательно будет рядом. Поможет достать сферу, поможет излечиться! Ведь он же не хочет никому навредить. Девушка не сомневалась в этом, как не сомневалась в том, что произошла обычная ошибка. Наверняка Мистра все не так поняла, и если бы была возможность доказать ей, попросить выслушать… Да, наивная. Так и будет богиня слушать обычную полукровку, магию видевшую лишь издалека. Но помочь Гейлу она всё равно должна была. Девушка кивнула, сжимая запястье: — Мы разберемся. Я… я обещаю! — воскликнула она, возможно, слишком громко. Тут же нервно огляделась, ожидая осуждающих взглядов. Кто она такая, чтобы обещать? Просто дурочка, решившая играть в героиню. Но тут на её плечо легла чужая, тёплая рука и, когда Зиль подняла глаза, то увидела самую искреннюю улыбку за всю свою жизнь. Гейл расхохотался: — Я знал, что ты мне поможешь! И ты не представляешь, какая это честь — называть тебя своей подругой, Зиль. Девушка неловко улыбнулась, дёрнув плечом. И вот зачем такое говорить? Она ничего не сделала даже. Просто сказала, а как уже доводилось видеть в этом путешествии, слова — лишь слова. Волшебник хотел сказать ещё что-то, но девушка пробормотала, удивляясь, как её слышно только: — Лучше пойдём. Остальные ждут. Она посмотрела на Уилла, с жаром рассказывающего что-то Лаэ’Зель и Шэдоухарт. Гитьянки с жрицей сидели друг от друга на почтительном расстоянии, но Уилл, кажется, этого не замечал. Зильвейг смотрела как он активно жестикулирует, показывая что-то, и стало как-то лучше. Хотелось просто подойти, сесть и слушать как блистательный Клинок Фронтира сразил непобедимого врага. Плевать было на Мизору, на сделку, Уиллу достаточно было просто говорить — и становилось лучше. Гейл кивнул: — Да, пошли скорее, а то, чувствую, поручить ему ужин было плохой идеей. Зильвейг пошла чуть быстрее и села сбоку от мужчины, слушая историю с середины. За Уиллом горел костёр, отчего на камне рядом так же рассказывала что-то длинная тень. Лаэ’Зель закатила глаза: — У этой истории вообще есть конец? — Разумеется! Так вот, когда Клинок шёл по его следу… Зильвейг хихикнула и тут же осеклась под непонимающим взглядом гитьянки. Расправила плечи, вспоминая сегодняшний разговор и как реагировала Лаэ’Зель. Раздраженный взгляд, чуть подергивающаяся губа, сжатые кулаки. Сейчас уже ничего этого не было, но Зильвейг знала, что будет потом долго думать: а правильно ли она поступила? Но всё это было неважно. — Я не буду извиняться, — тихо сказала она, поражаясь, как вообще смогла это сделать. Руки стали липкими, мокрыми, и Зильвейг инстинктивно пошевелила пальцами, словно это могло помочь. На Лаэ’Зель смотрела исподлобья, все ожидая чего-то. Гитьянки придвинулась ближе, оценивающе глядя на неё, после чего свысока усмехнулась: — Надо же, отрастила хребет? Как мило. Думаешь, мне… — Уилл, что ты сделал с супом? — перебил её Гейл, заглядывая в котелок. Девушки повернулись к мгновенно замолчавшему Уиллу. У того за секунду шок сменился уверенностью и он обернулся к волшебнику: — А, точно, суп! Я же рассказывал, как мне приходилось готовить? — И тогда ты тоже ждал, пока все выкипит? — как бы невзначай бросила Шэдоухарт, пытаясь затянуть повязку на запястье потуже. Уилл рассмеялся, поворачиваясь к Гейлу: — Брось, Клинок Фронтира не может не сварить какой-то… — он заглянул в котелок и тут же замолчал. Лаэ’Зель фыркнула: — Прекрасно. Теперь останемся без ужина, — она поднялась и направилась к лежащему в стороне молоту. Зильвейг представила, что в таком случае придется есть, и понадеялась, что результат охоты хотя бы приготовят. Шэдоухарт тут же покачала головой: — Нет, нет, нет, я уж лучше попробую чего там Уилл сделал, — она справилась наконец с повязкой и придирчиво поглядела на свою работу. Гейл хмыкнул, прикидывая как бы получше взять котелок: — Не то что бы я был экспертом по части влияния готовки на организм… но не советую. Серьёзно. Зильвейг хихикнула. Тут слух уловил шаги позади и девушка тут же обернулась, инстинктивно ожидая опасности. Но нет, это были лишь Астарион с Риллиан, идущие из лесу вместе. Тифлина о чем-то щебетала, но тут же переключила внимание с вампира на Гейла и радостно воскликнула: — Вы что-то приготовили? Пахнет съедобно, — и рванула проверять. Зильвейг поёжилась, стоило взгляду Астариона мельком упасть на неё, но вампир тут же вновь взглянул на свою спутницу. Полудроу чуть расслабилась и крикнула Лаэ’Зель, пытаясь перебить причитания тифлины: — Постой, может, Гейл что приготовит! Гитьянки фыркнула, но молот всё-таки отложила, выбрав наблюдать. Гейл меж тем всё-таки нашёл тряпку, с помощью которой снял котелок с огня, и пошёл возиться с едой. Уилл с грустнейшим видом наблюдал, как его бесценный ужин отходит Шкрябу с медвесычем, но тут же вновь вернул бодрость духа и плюхнулся рядом с Зильвейг, предоставив Риллиан доставать Шэдоухарт. Девушка слегка поёжилась, чувствуя себя странно неловко. Вроде бы с Гейлом и Лаэ’Зель и поближе сидели, но с ними это казалось не так. По-другому. Было что-то в Уилле, из-за чего его невозможно было не слушать. Может, горящий, живой взгляд, может, эта теплота в голосе, может, это странное чувство, будто когда он говорит с тобой, то для него существуешь ты и лишь ты. Ничто больше в этом мире неважно, никто неважен, пока вы разговариваете. Зильвейг отвернулась, молясь богам, чтобы никто не заметил её смущения. — Хороший всё-таки денёк сегодня был. — Нас чуть не убили, — с сомнением сказала Зильвейг. И как такое считать хорошим? Тогда и их попадание на наутиллоид — хороший денёк. Уилл рассмеялся: — Потому и хороший! И даже глянь, никто даже не пытается твоё «чуть» исправить, — он показал на лагерь. Лаэ’Зель с сомнением наблюдала, как Гейл пытается ей объяснить рецепт похлёбки, пока у их ног вился Шкряб в ожидании куска получше. Шэдоухарт с Астарионом слушали, как Риллиан болтала о чем-то. Все было так… мирно? Послышался басовитый смех. Зильвейг помахала Хальсину, поразительно счастливому. Он сел рядом и с наслаждением втянул воздух: — Эх, давно я не был вот так, на дикой природе! Уилл рассмеялся, глядя на эту искреннюю, какую-то детскую радость. Приобнял Зильвейг за плечи, и та тут же замерла, чувствуя это тепло даже сквозь броню. Стало очень жарко, а в горле запершило. Девушка тут же закашлялась, всеми силами стараясь скрыть лицо. Вдруг она покраснела? Уилл наверняка подумает, что она какая-то больная, или что с ней что-то не так, или что личинка… — Зиль? Ты чего? Уилл посмотрел на неё, и девушка тут же улыбнулась, пытаясь сделать вид, что вовсе не волнуется. Получалось плохо. Уилл уже открыл рот (наверняка сказать, какая же она идиотка), как Хальсин оживился: — Наверняка просто усталость и точно головой стукнулась! Ну ничего, сейчас поможем. Пойдем, дитя, — он поднялся, мгновенно став таким грозным и огромным, что Зиль на мгновение засомневалась. Но мысль, что придется объясняться перед Уиллом, тут же помогла определиться, и девушка вскочила на ноги, продолжая держать эту натянутую улыбку. Хальсин улыбнулся ей искренне и покровительственно. Девушка тут же опустила взгляд, позволив друиду увести себя в сторону, поближе к краю лагеря. Стоило шуму болтовни чуть затихнуть, Хальсин негромко сказал: — Что с тобой случилось, дитя? Я вижу, что ты пережила великое горе, но редко когда мне доводилось встречать настолько несчастных людей. Зильвейг сглотнула, чувствуя себя преступницей. Разве у неё есть право рассчитывать на чужое сочувствие? Она не героиня, она лишь полукровка. Всего лишь… Всего лишь кто? — Я в порядке, — глухо пробормотала она. Отвела взгляд ещё сильнее и посмотрела на спутников. Уилл о чем-то болтал с Гейлом, возящимся с едой. Подувший в лицо ветер принес с собой запах мяса и трав. Шэдоухарт больше внимания уделяла своему артефакту, все пытаясь открыть его. Лаэ’Зель привалилась к камню и, кажется, задремала. Риллиан же до сих пор болтала о чем-то с Астарионом, не особо глядя на остальных. Девушка поймала себя на том, что улыбается. Не от неловкости и незнания, но искренне. Она помотала головой: — Я в порядке. — Чего ты боишься? — спросил Хальсин. Зильвейг не ответила. Слишком много пришлось бы перечислять. Боялась ли она смерти? Да, разумеется. А кто нет? Боялась ли она быть отвергнутой? Хоть мир уже отвернулся от неё, Зильвейг всё равно страшило, что даже эта странная разнообразная компания может её покинуть. Боялась ли она одиночества? Смешно. — Я в порядке, — в третий раз повторила она. Хальсин вздохнул, смиряясь: — Я могу исцелить твои раны, но душу? Это подвластно лишь тебе. Иди, Зильвейг. Отдохни хоть чуть-чуть. Когда она вернулась, Гейл уже оставил похлёбку вариться, объявив, что ужин будет совсем скоро. В животе заурчало, и Зильвейг улыбнулась, присаживаясь меж Уиллом и Лаэ’Зель. Гитьянки всё ещё дремала, и будить её не сильно хотелось. Риллиан оживилась: — А раз мы все тут собрались, то может расскажем что? Только не про Клинка Фронтира, — добавила она, покосившись на Уилла. Шэдоухарт рядом хмыкнула: — Ну давай, прояви свои бардовские навыки. Только не усыпи нас, ради тьмы, а то вот, одна уже оценила твои истории по достоинству, — она кивнула на Лаэ’Зель. Зиль, чувствовавшая себя сначала лишней, наконец расслабилась. Ей даже стало интересно, что такого может рассказать Риллиан.Тифлина смахнула челку с глаз, откашлялась и начала говорить. Странно, но даже её голос изменился, стал ниже и спокойнее, даже… взрослее. — Давным-давно, ещё когда богам не нужны были молитвы, жил один человек. Он потерял всё: дом, семью, и разве что душа у него и оставалась. Тогда он услышал легенду о птице, чьё пение исцеляет все невзгоды. Птица была редкой, и поговаривали, что только одна такая на свете и живёт, а другая рождается лишь с её смертью, — глаза загорелись ярче. Зильвейг подвинулась поближе, ловя каждое слово. Раньше ей слушать легенды не доводилось. Уилл тоже оживился, внимательно глядя на тифлину. Той всеобщее внимание льстило, но голос оставался ровным: — Человек искал очень долго. Он обошёл все города, но там лишь пожимали плечами, никто не слышал про эту птицу. Он обошёл леса, но пение тамошних птиц не успокаивало его душу. Он обошёл поля, но так и не услышал заветной мелодии. И тогда он воззвал к богам, но те были глухи, ведь что им горе одного? Человек же обратился к дьяволу и сказал: «я отдам душу за эту птицу!», — она закашлялась на секунду и хвост тут же заходил из стороны в сторону. Краем глаза Зильвейг посмотрела на Уилла и поразилась, как тот напряжен. Взгляд его был прикован к Риллиан, лицо же оставалось ровным, словно маска. Тифлина прочистила горло и продолжила: — Дьявол подарил её ему, вытащил клетку с ней из ниоткуда. Это была самая необыкновенная птица: синими были её перья, в крыльях сверкали сапфиры, а самым крупным был камень в её лбу. И лишь один был в ней изъян: она молчала. Долго человек искал, как заставить её петь. Он кормил её, но она продолжала молчать. Он пытался петь сам, но птица лишь смотрела из-за прутьев клетки, и ни звука не было слышно от неё. Даже угроза смертью не заставила её хотя бы закричать. Астарион подвинулся поближе, будто тоже заинтересовавшись. Гейл, хмурый и серьёзный, тоже слушал внимательно-внимательно. Риллиан продолжала, и трудно было не заметить, как льстит ей всеобщее внимание: — Тогда человек подумал: «может, она хочет чего-то? Да, она точно желает что-то, но не может сказать!» Разумеется, он принялся искать. Он приносил ей всю еду, что мог добыть, в надежде, что найдётся её любимая пища, но птица продолжала молчать, и лишь оперение её тускнело с каждым днём. Тогда человек решил, что если вновь обретёт силу и власть, то найдёт того, кто сможет заставить её петь. Ради этого он шёл по трупам, шаг за шагом приближаясь к власти над всей страной. Но вместе с властью приходили и враги. И в один день самый верный соратник нанёс человеку удар в спину. Умирая, человек подумал: «неужели я так и не услышу пения птицы?» Но когда он взглянул на клетку, то увидел, что перья её стали серыми, сапфиры исчезли, и теперь она напоминала обычную городскую птаху. Человек хотел извиниться, да только на этом жизнь его и оборвалась. Она замолчала, гордая собой. Всё это время внимательно слушавшая Шэдоухарт кивнула каким-то своим мыслям, подтягивая колени к груди. Взгляд её был непроницаем, как утренний туман. Зильвейг вгляделась в костер с хмурой усталостью на душе. Вспомнилось собственное прошлое, сковывающее и удушающее. Ведь есть только мать, весь пантеон в одном лице, богиня любви и ненависти, ласки и жестокости. Не вздумай уходить, не вздумай даже помыслить об этом. Взгляд упал на шрамы и стало горько. — Грустная сказка, — Уилл чуть расслабился, но лицо его все ещё оставалось мрачным. Он отвернулся, сделав вид, что очень хочет повозиться с подбежавшим на запах Шкрябом. Зильвейг видела, как в темноте неподалеку горели два совиных глаза, но приближаться к такой толпе медвесыч пока не решался. Гейл тихо спросил: — А что стало с птицей? — А? Какой… а, ты про ту. Не знаю, — пожала Риллиан плечами. Чуть нахмурилась, старательно вспоминая. Затем сказала: — Открыли клетку, чтобы пересадить её в другую, а она возьми и вылети в окно. С тех пор и не слышал о ней больше никто, как и её пения. Да говорят, что при её смерти новой птицы так и не родилось. — А чего ещё ожидать? Кто вообще в здравом уме заключит сделку с дьяволом? — встрепенулся Астарион. Тут же Риллиан изменилась: на смену сказительнице вернулась привычная насмешливая тифлина: — Понятия не имею. Должно быть, кто-то, кому других не жалко. — Так что там с похлёбкой? — перебил Уилл. Зильвейг поёрзала, не уверенная, что следует делать. Она видела, как ему неприятно это слушать, как он хочет вмешаться, но сдерживается. Но вмешаться самой и попросить прекратить? Как бы она ни стыдилась этого, как бы ни пыталась примерить маску уверенной в себе, способной защитить хоть кого-то, в душе она боялась. Боялась последствий, зная, что той же Риллиан ничего не стоит наловить ещё пауков. Гейл не дал ссоре разгореться, быстро поднявшись и подойдя к костру. Воскликнул: — Точно как надо! Ну что, кто хочет попробовать говядины по-уотердипски? — Если все у вас так готовят, то лучше бы я служила Шар в Уотердипе, чем во Вратах, — усмехнулась Шэдоухарт. Гейл порылся в рюкзаке, доставая миски и ложки. Риллиан оживилась, забыв о разговоре с Астарионом, и тем удивительнее было, что сам вампир не потерял к ней мгновенно интерес, а внимательно следил. И всё же от его взгляда Зильвейг было жутко. Даже её мать так не смотрела, хотя цвет глаз был одинаково алым. У неё во взгляде всегда горели чувства, в основном злость и разочарование в нерадивой дочери. Здесь же лишь холодный интерес, как ко зверушке. Или же вещи. Зильвейг отвернулась, стараясь выбросить это из головы. Теплая рука легла поверх её, и Уилл мягко сказал: — Расслабься, пепелок. Все будет хорошо. Она улыбнулась, ни капли ему не веря.