***
На улице была необычно хорошая погода. Тёплое солнце, блестящий асфальт, лёгкий ветерок, пушистые белоснежные тучи. Кенма как всегда коротал свои будни с PSP и усилием не навредить себе слишком сильно. «Привет, сегодня такая классная погода. Пушистый Персик развалился на солнце и строит из себя недотрогу. Кстати, как твой лак? Держится?» — сообщение от Куроо и вслед прикреплённая фотография кота, который довольно лежит и принимает солнечные процедуры. У Кенмы ни одна мышца лица не дрогнула. Полная апатия. Как его лак? Точнее, его остатки? Худо отвечать, стыдно. «Ты сегодня придёшь?» — пишет только, и не больше. А потом тут же жалеет, потому что думает, что Куроо некогда возиться с ним в такую погоду, что у Куроо, вероятно, уже распланирован весь день — в первой половине он наверняка едет со своим лучшим другом, Бокуто, на речку. Потом они делают барбекю с группой друзей из университета, сидят у костра, играют в глупые игры и на гитаре. Да, Куроо идеально вписывается в такой расклад событий. Куроо отвечает: «А ты? Не хочешь прийти ко мне?» Как молния посреди поля, как простуда в летний день, как пол упавший под ногами. Кенме становится душно, как-то очень неспокойно. Ему совсем не представляется эта картинка: он и Куроо возле его общежития. Абсурд. Полы длинных тёмных штор тревожно шевелятся от тёплого сквозняка, и Кенма боковым зрением видит, как шевелиться за тканью тень, разделяется, подпрыгивает, образовывается в силуэты пепела, словно крылья. Да, это множество чёрных крыльев ободранных ворон, которые запутались в собственной куче. Кенма отчётливо видит, как птицы одна за другой вырываются из-под штор, машут раненными крыльями и взлетают вверх, к потолку. Кружат, кружат, кружат. И кричат, кричат, кричат. Так громко и противно, что Кенма вынужден закрыть уши ладонями, однако это не помогает, звонкое карканье ни на каплю не утихает. Кенма прекрасно знает, что это галлюцинация, что это — неконтролируемый больной всплеск его воображения и, что всё это находится в его голове, так что бессмысленно пытаться убежать от фантазий в реальности. Птиц становится всё больше, они чёрной тучей мельтешат под потолком и всё продолжают вылетать из-под штор. Смирившись, Кенма уже даже не обращает внимания, он позволяет этим чёрным воронам просто быть, здесь или там — неважно. Ни что неважно, абсолютно ничего. Вдруг галлюцинация вмиг прекращается, когда пиликает телефон на кровати, звонко оповещая о сообщении. Все чёрные крылья залетают обратно под обитель шторы, и Кенма неожиданно расслабляется. «Я зайду за тобой через пол часа. Ты ведь не против?» «Ладно»***
В рюкзаке Кенмы старая бутылка с водой, налитой только наполовину, пачка салфеток, пластыри с нарисованными животными и телефон с наушниками. На нём неизменная чёрная худи и широкие штаны, а на голове светлая мятая панама, дабы не пасть от солнечного удара. Хотя, честно говоря, он хотел бы, чтобы на нём был летний жёлтый сарафан в клетку, белые гольфы и соломенная шляпка. Он идёт вдоль дороги по тротуару, рядом с ним, слева, ближе кустарников и высоких деревьев, идёт Куроо. Это случилось совершенно случайно, — иначе Куроо не позволил бы ему идти по стороне ближе к проезжей части. Так что теперь, Кенма точно уверен, что тот старательно делает спокойный вид, ведь на самом деле хочет поменяться с ним сторонами. Куроо волнуется, что буквально один случайный (или неслучайный) шаг вправо и Кенма окажется безвозвратно под колёсами машин. Куроо знает, что это очень вероятно. Кенма знает об этом тоже. — Сегодня так жарко, надо зайти в магазин купить чего-нибудь освежающего, — совершенно бессмысленно говорит Куроо, и тянется рукой к плечу Кенмы, надеясь, что словами отвлечёт от своего действия. Он уверенно закидывает руку через его плечо, чуть обнимает, незаметно придвигая тельце ближе к себе и дальше от дороги. Он будто говорит: «Теперь ты в безопасности» и «Если машина заденет тебя, то мы вместе упадём под колёса.» — Чего бы ты хотел выпить? — Газировку, — подстраиваясь под шаги Куроо, Кенма подстраивается к нему и разумом. Причём осознанно, он словно начинает думать по-другому — ему вдруг совсем не хочется ступать на проезжую часть дороги, совсем не хочется вырываться из-под руки Куроо. Кажется, будто всё хорошо. Обычно. Рука Куроо такая тёплая и тяжёлая, не скользкая и не противная, как рука его матери, которая когда-то имела привычку приходить к нему перед сном и обнимать. Не шершавая и не чужая, как рука его отца, который до сих пор иногда "подбадривал" его лёгким хлопаньем по плечу. Не мёрзлая и не уродливая, как его собственная, от которой так хотелось избавиться. Рука Куроо такая... такая, как рука Куроо. Единственная рука, от прикосновения которой первое, что появлялось, вовсе не отвращение. — Швэпс? — смеётся он с внезапным облегчением. У Кенмы язык чешется сказать «Мне всё равно, если честно», но он говорит: — Ага. Приятное ощущение, от которого хочется броситься на колени, разбить их в кровь и умолять, просить, чтобы эти руки сжали тонкую кожу. С силой беспощадно обвили шею и начали душить, трясти, выжимая слёзы. До покраснения и синяков, чтобы сжимали, а потом, когда реальность начнёт отдаляться, отпустили, дав вдохнуть пару раз, прежде чем снова сжать. Кенма мечтает, чтобы эти руки были везде, сильно заламывали его локти, делали то, чего он по-настоящему заслуживает. Однако, в этом есть своя ирония — он не заслуживает этих рук, ни капли. Подходя ближе к общежитию Куроо, они действительно заходят в ближайший супермаркет и покупают по жестяной банке Швэпса. Впрочем, напиток ожидаемо оказывается слишком горьким, но Кенме нравится, он неспеша растягивает удовольствие за компанию вместе с Куроо. Газировка необычно покалывает в пустом желудке, будто разъедает его, и Кенме это тоже нравится. Они подходят под тёмно-зелёный дуб, туда, где на редкой траве спит кот Персик. Куроо садится на корточки, и Кенма повторяет за ним. Куроо тянется к пушистой молочной шерсти, нежно поглаживает, и Кенма снова повторяет за ним. Кот довольно мурлычет, а на его мордочке точно всплывает самая настоящая улыбка. Кенма хотел бы повторить и это. Они молча гладят кота, сами не понимая, что нахально разбудили его. Однако тот виду особо не подаёт, растягивается и коротко мурлычет. Под пальцами Кенмы гладкая, мягкая, такая приятная на ощупь шерсть молочного оттенка, а под ней теплый пухлый животик, спокойно вздымающийся. Кот такой милый, что хочется его забрать с собой домой и никогда не разлучаться. — Я люблю котов, — словно услышав мысли Кенмы, произносит Куроо, и в его словах слышится улыбка. — Я тоже. — Такие спокойные, милые, пушистые, ласковые. Хотя, насчёт ласковых я бы задумался... Кенма следит за движением его ладони, то, как через длинные пальцы легко и мягко проходит шерсть кота. Внимательно пялится и невероятно завидует этому коту. Куроо на секунду посещает мысль, что тот очень похож на кота. — Я бы хотел иметь кота, — тихо произносит Кенма, так, словно будь у него кот, все его проблемы вмиг решились бы. Куроо недолго думает, прежде чем сообщить: — Давай поедем в приют для котов. Но Кенма слышит: «Давай поедем в приют для котов, вместо больницы, ведь эффект будет почти тот же». А Куроо подразумевает: «Давай поедем в приют для котов, ведь я хочу обрадовать тебя и провести с тобой целый день». — Ладно. Они едут в автобусе, полупустом и прохладном. Кенма смотрит в окно справа, на городские многоэтажки, сменяющиеся парками и магазинами. Куроо сидит возле него слева, молчит и смотрит вперёд, будто вот-вот что-то скажет. На самом деле, хотелось бы, чтобы он достал плеер и поделился наушниками, включил какой-нибудь ретро рок, и они вот так бы сидели молча плечо к плечу. Но Куроо не достаёт наушники и не соприкасается своим плечом к плечу Кенмы. Они только наблюдают, как выходят и заходят люди на каждой остановке. Кенма замечает, насколько все разные: вот стоит низенький мужчина с небольшим животом и потным лбом, у кого-то длинные волосатые руки и костлявые лодыжки, вон там сидит пухлая женщина в чёрных коротких легинсах, которые больно обтянули её толстые ноги, а ещё дальше сидит длинная дама в таком же длинном сарафане, на ней висит кожа и много блестящих украшений. И он думает, как бы описал его один из этих незнакомцев? «Бедный заросший мальчик, у которого нет денег даже на еду»? «Не то парень, не то девушка, с грязными крашенными волосами»? Или никто ничего не подумает, потому что он совсем незаметный, такой серый и мелкий, его будто здесь нет, будто он не существует. Когда они подъезжают, на удивление в автобусе становится очень душно и жарко. Впервые за долгое время Кенма чувствует это — как его кожа непривычно нагревается, становясь горячей, а не холодной, как обычно. Ему не нравится это чувство, ведь хочется снять с себя любимую чёрную худи. Он никогда не снимает с себя одежду на улице, и дома тоже редко переодевается. Но ему это совсем не мешает, потому что ему всё равно. Ему нравится не видеть себя, ведь так он будто приближается к осознанию, что всё нереально. Осталось только истощить свой организм до такой степени, чтобы действительно исчезнуть. Они выходят на одной из остановок, и Кенме делается так отвратительно и плохо на душе, хочется домой, хочется уйти, хочется туда, где никого и ничего нет, даже его самого. Но он привык к такому, да, он привык мучиться. Голос внутри словно приказывает ему: «Наслаждайся этим, пока выпала возможность». В здании под знакомым названием «Приют для домашних животных» не так много места. Почти на каждом углу встречаются собака или кот, они выглядят ухоженными и добрыми, дружелюбно расхаживают, будто встречают новых гостей. Однако Кенму и Куроо встречают люди, и выводят их на задний двор, где стоят крупные домики-клетки для собак. Пока они проходят мимо, Кенма рассматривает каждую собаку: та большая и пушистая, рядом с ней чёрная короткошёрстная с худым хвостом, а ещё есть поменьше с короткими лапками, она выглядят особо мило. Все они разные, как и люди в автобусе. Только Кенма предпочитает собак больше. Проходя возле последней, мимо огромного старого маламута, тут же хочется открыть «клетку» и зайти внутрь. Ему нравится это опасное предвкушение, когда он не знает, чего ожидать в этой «клетке». Их приводят в отдельную просторную комнату с аккуратно покрашенными стенами и порванными вязаными ковриками. Здесь комната молодых котов, в основном подобранных с улиц и выращиваемых в одной большой семье. Здесь спокойно и уютно, вокруг много недорогих кошачьих игрушек, лесенок и полок. И кажется, что чём дольше ты рассматриваешь комнату, тем больше котов ты видишь. Куроо заходит первый и начинает негромко говорить, точно коты вокруг понимают человеческий язык. Он добро спрашивает как дела, как они поживают и какие у них классные пушистые шёрстки. Затем он начинает гладить чуть ли не каждого по очереди, и всё продолжает: «Тебе нравится, когда тебе чешут брюшко, да, мистер Пушистик?». Кенма смотрит на всё это безразлично, хотя ему очень хотелось бы поменяться местами с мистером Пушистиком. С котами становится спокойней, Куроо даже принёс для них угощения, так что те ещё больше рады видеть своих новых гостей. Коты такие наивные и глупые, и это именно то, чему завидует Кенма. Будь он котом, он был бы самым счастливым. Коты такие мягкие и пушистые, они успокаивают и словно залечивают раны, сидя на коленях. Они рядом даже тогда, когда ты не хочешь никого видеть и ненавидишь весь мир, когда ты напортачил и чувствуешь себя отвратительно, — они всё равно будут любить тебя, даже если ты не заслуживаешь этого. Кенма думает об этом, невероятно сомневаясь, будто «Это, что, действительно так?». Возможно, ему это всё кажется сейчас, возможно за него думает чужой внутренний разум, ему на самом деле всё равно. Ему хочется обратно домой. Когда они идут на автобусную остановку, солнце садится за горизонт. Оно наливается насыщенными горячими красками, ярко-жёлными и ярко-оранжевыми, а небо насыщается фиолетовым градиентом, усыпанным белыми пушистыми тучами. Куроо смотрит куда-то вдаль и вдруг говорит: — Знаешь, ты как небо. Кенма недоуменно отрывает взгляд от асфальта и неконтролируемо пялится на чужой ровный профиль. — Почему? — тихо звучит. Куроо мнётся и теряется, прежде чем ответить: — Потому что всегда разный. Кенма так не думает. Он наоборот всегда одинаковый и безэмоциональный. Почти никогда не улыбается и не смотрит дальше своего носа, он даже всегда ходит в одном и том же и привычки и мысли у него постоянно одни и те же. Так почему же...? — У тебя сегодня глаза светились, когда тот серый кот запрыгнул к тебе на колени. А в автобусе днём тебе явно было жарко и ты так хмурился... Ах нет, извини, что говорю всё это. Кенме тут же делается не по себе. Неужели это означает, что ему следует тщательнее скрывать свои эмоции? На самом деле он думает, что он неспособен на всё это. — Ты очень непредсказуем, например, я не думал, что половина твоего лака почти сойдёт с ногтей, — продолжает Куроо в пустоту, но Кенма внимательно его слушает. — И на улице... я совсем не знаю, чего ожидать от тебя. Именно это и притягивает, ты не такой, как остальные люди, движимые стереотипами и запертые в собственных рамках. Ты другой. Нет, ты особенный. И Кенма хочет отрицать и злиться, хочет противоречить и сказать то же самое Куроо. Но потом до него доходит, что это тоже делает его непредсказуемым, другим. Домой они доезжают намного быстрее. Людей становится всё меньше и меньше, поэтому несомненно спокойней сидеть у окна и смотреть на горящий закат. Куроо снова не включает плеер, однако теперь легко прикасается своим коленом к колену Кенмы, и этого совершенно достаточно. Автобус проезжает мимо деревьев, на ветках которых висят крупные шарообразные сгустки зелени, это омела, болезнь деревьев. Кенма думает, что он такой же. Гнилое больное дерево с опадающей корой и лысыми ветками, на котором больше никогда и ничего не будет расти, даже насекомых нет. А Куроо конечно же расцветающее фруктовое дерево, на котором всегда ярко-зелёные здоровые листья и сочные крупные плоды. Ну вот, Кенма снова сравнивает себя с Куроо. Он вовсе не особенный, или, может, его особенность заключается в том, что её просто нет. Уже дома он заваливается в кровать и почти сразу засыпает, а ведь ещё даже не полностью темно. О чём думает? Скорее, о чём пытается не думать. Ему хочется полностью не думать, потому что он устал и ему стыдно. Ужасно неловко и стыдно перед теми всеми людьми, которых он сегодня видел и которые, к сожалению, видели его. Дабы немного отвлечься, он аккуратно сдирает оставшийся лак с ногтей, заполняя свою постель крошечными чёрными осколками. Впервые за всё время он засыпает без осознанного желания причинить себе боль.