Однострочники

Нами боится людей. Её сковывает ужасом от мысли о ногах, волосах, ногтях и сухости кожи. Стыдно признаться матери, что стать Повелительницей Моря хотелось не из-за грёз о суше и поисков артефактов, что хотелось бы и дальше жить в уютных кораллах и питаться водорослями и рыбой, что есть и более подходящее, и вообще... Посох не выбирал Нами — она отобрала его у мертвеца; пусть Рашар и не сопротивлялся, но всё же она даже не попыталась помочь ему. Фиолетовый свет обвивает её ночами, окутывает своей манящей загадочной пеленой и напоминает, что Нами всегда может вернуться. Бездна называет её своей посланницей, обещает показать Нами будущее и открыть тайны прошлого, захватывает её сны и медленно, по кусочкам поглощает её разум. Нами видела сущность Рунтерры своими глазами. Спустилась к самому её сердцу, почти прикоснулась, оставила там часть себя: шрамы на запястье напоминали, что Нами уже связана с тем, совершенно чужим миром. Мараи хочет сбежать туда, где Бездна не достанет её, где её щупальца будут невластны над Нами. Но она не хочет на сушу, хочет разбить проклятый посох (а перед глазами стоит лицо Рашара), хочет стать отшельником и уплыть так далеко и глубоко, чтобы не видеть больше никакого света: ни белого, ни жёлтого, ни тем более фиолетового. Нами чествуют, как героя и истинную Повелительницу Морей; по ночам Нами сдавливает грудь кошмарами и зовущим голосом Бездны; мать собирает её с нежностью и любовью, ах, какой храброй выросла моя девочка; Нами раздирает шрамы вновь и вновь, чтобы убедиться, что магия Бездны не попала внутрь вместе с солёной водой, что у неё в жилах течёт кровь, а не фиолетовая гадость. Она выходит на сушу; люди ничем не лучше, чем она себе представляла, таращат на неё свои глазёнки, тыкают пальцами и шепчутся, шепчутся у неё за спиной, смотрите, настоящая русалка! Корона натирает плавники, сухой ветер раздражает чувствительную чешую, солнечный свет оставляет ожоги на бледной, не привыкшей к ультрафиолету коже. Нами не нравится суша, не нравятся люди и не нравится то, что Бездна догоняет, садится на край хвоста и ждёт, когда Нами отчается. И ей некому пожаловаться, некому ткнуть носом в плечо и сказать, как ей плохо. Что хочется обняться с кем-то таким же влажным и прохладным, как она сама, с кем-то родным и близким, с кем-то, кто поймёт и не осудит, кому тоже на куски раздирают сознание потусторонние силы. Нами находит. Разница, конечно, пугающая, но не отталкивающая — Нами даже нравится недоступность, как будто пытается подружиться сама с собой. Не уткнуться в холодную кожу, не посмотреть в студенисто-синие глаза, не услышать булькающий голос, штормящий время от времени. Его все боятся, а Нами нет. Ему нет не до кого дела, но Нами всё равно лезет под руку, испытывает судьбу: уж лучше так, чем в Бездну. Брат по несчастью разговаривает сам с собой, живёт под водой (хотя и родился на суше — как же у них много общего!), отвергает людей и чуждается того, что его преследует. Нами чувствует, что перестаёт ненавидеть людей. Мёртвые же считаются?