Однострочники

Сона не ждёт, пока вода нагреется, а становится под ледяной душ, терпеливо сжимая челюсти. Её немного трусит, но холод привычен – дрожащими руками она опирается на стену и закрывает глаза. Она запрокидывает голову, ловит капли лицом – от температуры покалывает кожу, но постепенно вода теплеет. Сона смотрит под ноги, ожидая увидеть чёрную от грязи воду, но она струится по телу привычными прозрачными ручейками. Она думает о том, как глубоко могли въесться его касания. Первым делом трёт шею, стирая горячие поцелуи сухих губ и воспоминания о пылком шёпоте, обманчиво обещавшем остаться с ней навечно. На свою же грудь ей стыдно взглянуть, ещё постыднее вспоминать о пальцах, ласково скользивших по коже. Думая о его руках, Сона всё же ненавистно трёт каждый миллиметр. Они переплетали пальцы, держась за руки, – она жёсткой щёткой сдирает кожу с перепонок. Каждая мысль о нежности, исходящей от этого мужчины, ей омерзительна. Каждая из этих мыслей заставляет её содрогаться от беззащитности и страха, когда он стоит с ней в одной комнате. Будто пальцы, когда он касается её кожи, могут высечь искру и спалить её одним движением. Взгляд его глаз слишком нечеловечески пронзителен, будто Сона – нотная тетрадь, а он дирижёр. Каждая её мысль ему понятна ещё до того, как проскользнуть в голове. Любое её действие предсказано, и каждому есть в противовес идеальная контратака: его невозможно провести или обмануть, потому что он настоящий Дьявол, одержимый любовью. В любом его движении есть грация, к которой стремятся балерины, но которой не достигли даже журавли; плавные движения идеальны, а его оружие – продолжение руки, его взгляд – продолжение фразы, его действие – продолжение мысли, всё так выверено и так совершенно, будто вместо сердца у него хекстековый кристалл. Увязнув в мыслях, Сона просто обняла себя за плечи, повторяя его до одури дружественный жест, который он подарил ей на прощание. Очнувшись, она вылила на голову столько шампуня, сколько не расходовала и за месяц, лишь бы смыть его запах, металлический, отдающий розами и порохом. Его руки слишком часто зачёсывались в синие пряди, нежно проводя сквозь, а его губы шептали на ушко такие тонкие и меткие комплименты, что Сона действительно считала себя ангелом, сошедшим с неба лишь за тем, чтобы усмирить демона. Все ангелы немы, сипло нашёптывал он ей, потому что Бог жесток и забрал у них возможность рассказать смертным о Рае... Если бы Сона была музыкальным инструментом, то он – самый искусный исполнитель. Его гибкие стройные пальцы с точностью маэстро перебирают струны и нажимают на клавиши, а его голос, ни единого лишнего звука, ни одной ноты мимо... Сона сбивчиво выдыхает, упираясь лбом в руку, прижатую к влажной плитке. Она спешно смывает с себя всё мыло и шампунь, представляя, что вода действительно снимет с её тела все оставленные метки. Ей жарко от мыслей или от горячей воды, она вылезает, но не чувствует ни мягкого коврика под ногами, ни пара, вьющегося по маленькой ванной комнате, лишь накатывающую страсть и единственное желание – во что бы оно ни стало увидеть его снова.