Однострочники

Виктор помнит о ней то немногое, что способна удержать в себе долговременная человеческая память. Случайное прикосновение к пальцам, когда она передаёт ему треугольный десятидюймовый гаечный ключ из сплава стали и серебра с немного стёртой сбоку ручкой. Треск грифеля карандаша средней мягкости во время пары по геологии у советника Хеймердингера и её робкое шёпотом: «Виктор, у тебя есть запасной?», перебивающее профессора во время слов о параметрах яшмы относительно мрамора. Плед из шерсти и полиакрила в составе семьдесят к тридцати, цвета циана, накинутый ему на плечи на рассвете, в шесть двадцать восемь утра, потому что он снова уснул в лаборатории с открытым окном, а на улице было тридцать девять по Фаренгейту (или минус семь по Цельсию). Виктор смотрит в небо и отчасти догадывается, за что она была названа своим именем. Кучевые облака (высота примерно два километра, полграмма плотности на кубический метр), комочками разбросанные по голубизне неба, похожи на её волосы. Видел ли он их распущенными? Приняли бы они форму трапеции или рассыпались бы беспорядочными кудряшками? Ему в голову лезут несуществующие воспоминания, то, что называется «мечты»: ей хватает сил оттащить Виктора от хекстекового ядра; она обнимает его голое холодное тело, плачет в плечо горячими слезами; живая, материальная, его бесценная подруга переплетает свои пальцы с его пальцами — это самое нежное, что приходит в голову. От фантазий становиться лишь больнее, её лицо рассыпается на осколки, тело обращается в пыль, точно так же, как произошло и на самом деле. Халат помещён на своё законное место — в небольшой шкафчик возле входа в лабораторию. У него в руках урна, очки и блокнот — вот и всё, что осталось от университетской подруги, ассистентки, девушки, которая умерла ради ходячего трупа. Он криво улыбается измученными и сухими губами, потому что не поверил бы признанию в любом другом виде. «Это твой далеко не первый неудачный эксперимент», — обращается Виктор к самому себе, смотря, как прозрачная блестящая вода со скоростью двадцать три километра в час уносит его подругу. Последний ли? Он злится на очки, потому что стекло трескается от малейшего давления, диоксид кремния, раскалённый до двух с половиной тысяч градусов и вылитый в форме двух полумесяцев, вставленных в медную оправу, ненадёжен, точно так же, как и его собственная кривая с рождения нога. Виктор мог бы потратить пару дней, выдумав для неё что-то более крепкое, с усовершенствованной кристаллической решёткой и антибликовым покрытием, закреплённым с помощью клея в термостойкой оправе, но это уже бессмысленно. У него остаются дни — а хочется закончить всё прямо сейчас. Джейс не вовремя. Джейс, как всегда, не вовремя.