Цугцванг

      Элиз улыбалась, словно кот, стащивший свежую рыбу с кухонного стола. Она неотрывно смотрела на меня, когда я наконец вернулась в комнату. Соседка стояла у косметического столика, бессмысленно переставляя различные склянки.       — Что такое? — спросила я, зачем-то пряча улыбку.       — Я слышала ваш разговор. — Не сдерживаясь, она развернулась ко мне, осматривая с ног до головы.       — Он просил помочь… — Я скинула с ног туфли и без сил упала на кровать. Несмотря на то, что я недавно спала, усталость делала кости тяжелыми.       — Вы уже целовались? — лукаво спросила она, присаживаясь рядом.       — Что? — Я резко села на кровати, смотря на подругу.       — Да ладно, можешь сказать. — Она придвинулась ближе, я чувствовала ее дыхание на своей щеке.       — Мы… — Я запуталась в словах и мыслях. — Я помогаю ему с… — Я нахмурилась, пытаясь понять, с чем же конкретно я ему помогаю. — У меня в последнее время участились видения, и Себастьян думает, что это связано с тем, что скоро произойдет что-то… значительное. И мы пытаемся понять, что именно и как.       — А провожать тебя до дверей тоже помогает узнать об этом? — приподняла брови Элиз.       — Это вежливость, этикет. — Я прикрыла глаза.       — Да-да… — протянула она, падая на кровать рядом со мной. — Очень вежливый молодой человек. Знаешь, что о нем говорили в группе Колина?       — Какие-то сплетни? — с сомнением спросила я. — У хранителей и анимагов языки без костей.       — Ладно… Я лично ни разу не видела, чтобы он пропускал дам вперед или открывал им дверь. Всегда держался отстраненно и холодно. Он даже Мортиусу смел перечить! — с легким возмущением заявила Элиз. — Поверь, милая, я знаю, как ведут себя заинтересованные парни... — Она положила руку на мое плечо. — А насчет вашего этого дела… Интересненько. Я бы, может, даже поучаствовала, — задумчиво произнесла она. — Спроси у своего… Себастьяна, можно ли нам с Колином и Ником присоединиться к вашему тайному обществу. — Она вытянулась и зевнула. — Я посплю сегодня с тобой? Похоже гроза будет. — Она щебетала, не останавливаясь. Специально не дала мне ответить, чтобы не оставить выбора. Я тихо засмеялась.       — Конечно. Ты ничего, кстати, не знаешь про завтрашние занятия?       — Нет… На завтраке объявят, я думаю. Но я слышала, что у той девушки, Синтии, нашли ведьмин мешочек…       — Что? — Я резко села, серьезно смотря на подругу.       — Я не уверена, — тут же ответила она. — Так говорили у хранителей… Сама знаешь, там все на два делить надо…       — А что говорят?       — Фрея помогала в медицинском крыле и слышала, как лекарь разговаривал с Мортиусом и сказал, что у той ведьмы горло воспалено от какой-то травы… Еще Колин рассказал, что соседка той студентки узнала, что где-то в постельном белье нашли ведьмин мешочек…       — Значит…       — Хватит! — прервала меня она. — Не хочу об этом больше! Расскажи мне про своего Себастьяна лучше… Пожалуйста.       Я вздохнула. Элиз страшно. Я это понимала, потому что сама боялась до ужаса. Боялась того, как быстро разрушилась привычная жизнь. Я всегда хотела, чтобы мои видения сбывались. Всегда хотела, чтобы меня воспринимали всерьез. Что же, нет ничего хуже, чем получить то, что желаешь.       Я не сказала вслух, что, скорее всего, убийца ходит с нами по одному корпусу, ест за теми же столами в столовой, читает книги в тех же библиотеках и отдыхает в том же дворике.       Я со вздохом взяла с прикроватной тумбочки дневник и устроилась поудобнее. Мне нравились такие ночи: робкий дождь стучит в закрытое окно, на письменном столе горит свеча, а рядом посапывает, притворяясь спящей, моя соседка. Я усмехнулась, глядя на ее подрагивающие веки.       Я раскрыла книгу, проводя рукой по слегка пожелтевшей странице. На внутренней стороне обложки было выведено: Люция Антвуд.

***

Дневник при жизни — громоотвод, мечтающий стать обелиском.

      С моей стороны будет самонадеянным и чрезмерно смелым надеяться, что слова, написанные моей рукой, через время найдут отклик в сердцах. Я пишу эти мемуары, чтобы облегчить душу.       Родовое проклятие, которым меня наделила матушка, вновь терзало меня всю ночь. Бабушка говорит, что этим д а р о м стоит гордиться, но я никогда не понимала, как можно полюбить недуг.       После каждого видения меня одолевает слепота, будто плата за возможность заглянуть за кулисы времени. Я безмерно боюсь потерять зрение навсегда. Матушка говорила, что такое случается нечасто.       Я всматривалась в витиеватый почерк, не веря своим собственным глазам. Почему Мортиус никогда не отдавал мне этот дневник? И, самое главное, почему его мне дали Себастьян с Шоном?       Я читала взахлеб страницу за страницей, на которых описывались какие-то обыденные происшествия. Со временем таинственная Л. Антвуд делала записи все реже, все отрывистее. Калейдоскоп событий из жизни: ощенилась собака; женитьба с кавалером, которого не особо одобряла ее матушка; умер садовник.       Умерла бабуля. Я не удивлена, не расстроена, не опечалена. Я знала, что это произойдет. Рано или поздно все, кого я люблю, умрут. Я запечатлею этот момент воочию или во сне. Еще восемь лет назад я видела, как вянет лилия. Я проснулась в слезах, не зная, отчего же плачу. Слезы ли это горя, потому что я осознала, что моей горячо любимой бабуле предстоит отойти на тот свет? Едва ли. Я была счастлива от того, что она доживет до почтенных лет и умрет, как это называют люди, своей смертью, ведь в последнее время меня терзают кошмары. Судьба кажется такой туманной, что смерть теперь и вовсе кажется благословением, особенно такая тихая и смиренная.       Я все чаще вижу юную девушку, которую никогда не встречала прежде. Ее лицо будто скрыто от меня, никак не удается вспомнить, как она выглядит.       Важна не она, а то, что происходит вокруг. Смерть. Жуткая, бесславная. Впервые мои видения были настолько четкими, прямолинейными, будто судьба кричала, вопила о том, что будет. Не было уже привычных для меня уловок и знаков. Грядет нечто ужасающее.       Меня страшит беспомощность. Все, о чем я могу молиться — чтобы Бог уберег малыша, что растет под моим сердцем, от этого кошмара.       Я с замиранием сердца вглядывалась в буквы, расплывающиеся перед глазами. Она тоже это видела. Она тоже знает о грядущей войне. Я еще раз оглядела обложку и титульный лист, но нигде не нашла даты. Слог повествования казался слегка старомодным, я встречала такое в дневниках и письмах пятидесяти-столетней давности. Видим ли мы в таком случае одно и то же?       Может, Люция писала о большой человеческой войне?       Теперь я хотя бы понимала, почему этот дневник все-таки попал ко мне в руки.       Я не могу более выносить этих кошмарных снов, никогда не было мне так тяжко. Ясновидение отнимает последние силы, я просыпаюсь с криком и бужу свою малышку. Она так прекрасна, но я так измождена, что неизменно чувствую раздражение, слыша ее плач. За это жутко стыдно. Мать ведь не должна испытывать такое.       Я замерла, одолеваемая противными мыслями. Что, если мои родители решили избавиться от меня, потому что я была несносным младенцем? Тряхнув головой, я продолжила читать.       Чувствую себя прескверно. Уже несколько дней с последнего видения меня лихорадит, матушка послала за лекарем. Пахнет смертью. От меня ли?       Я нахмурилась и осторожно заглянула дальше, пролистывая страницы. Они махали белоснежными крыльями, дразня меня. Внутри что-то оборвалось. Я мало что узнала о Люции, но успела ощутить некую связь, надежду на то, что я не одинока в своем безумии. Невероятно сложно выносить это все в одиночку, понимая, что никогда не найдется человека, в полной мере способного понять меня. Себастьян, видевший мои сегодняшние видения, был вне себя первые минуты после пробуждения, но он не ощущал этого всего на себе. Он не отбивался от крыс, его не тащили за волосы по пепелищу. Последнее время я ощущала себя тонущей. Я захлебывалась в боли, неоткуда ждать помощи.       Люция будто бы дотянулась до меня сквозь время, ее слова ощущались как заботливые поглаживания по голове: так меня успокаивала Элиз после страшных видений. Сморгнув неожиданные слезы, я сжала губы и перевернула страницу, смотря на последнюю запись.       Не выношу.       Дальше — пустота. Я снова принялась листать страницы, но тщетно. Ничего.       Я захлопнула дневник. Сказки мертвеца на ночь, как прелестно.       Я тоже больше не выносила. Отчего-то стало дико одиноко, будто я потеряла друга, которого даже не обрела. Я не хотела признаваться даже себе, но смела мечтать о том, что найду Люцию, обязательно поговорю с ней, расскажу о своих видениях, попрошу совета. В ответ она обязательно крепко-крепко обнимет меня, погладит по волосам и скажет, что знает, как мне помочь. И поможет.       Я облизнула соленые губы. Совсем детские и наивные мечты. Как так можно было? Накормила себя ложными надеждами и подавилась. Молодец.       Отодвинувшись от уже и вправду заснувшей соседки, я уткнулась в подушку, заглушив всхлип. Зажмурилась, пытаясь успокоиться. Плакать на ночь нельзя: с утра голова раскалываться будет. Но порой надо отпустить себя, позволить себе чувствовать и думать больше, чем обычно. Нельзя копить в себе грусть, обиду и злость: эти эмоции разъедают изнутри, оставляя вместо человека пустую и невероятно хрупкую оболочку, полную ядовитых мыслей.       У слез на ночь есть всего один плюс: потом можно заснуть совершенно без сил и мыслей.       Я терпеть не могла жалеть себя, но ничего не могла поделать от вязкой обиды. Холодными пальцами я потерла лицо, убрала налипшие на кожу волосы. Отдышавшись, я натянула одеяло по самую макушку и свернулась в клубок, плотно прижимая колени к груди. Так проще. Слезы все еще лились, но мне удалось вытеснить из головы все. Я наслаждалась абсолютной, всепоглощающей пустотой. До меня доносился приглушенный звук дождя и грозы. Эти звуки умиротворяли. Расслабляли. Помогали забыться.

***

      — Эстер! — Кто-то нетерпеливо тряс меня за предплечье.       Я сморщилась и застонала, натягивая одеяло повыше.       — Эстер, вставай! — настойчиво повторил голос. — Можно…       — Нет! — послышался голос Элиз в ответ. — Не смей, я тебе лапы…       Я резко раскрыла глаза.       — Что происходит? — Хриплый с утра голос был совсем не похож на мой. Я выглянула из-под одеяла, рассматривая нависшее надо мной конопатое лицо Ника. Его рыжие волосы светились в свете догорающей свечи. — Ты что тут делаешь?       — Как невежливо! — фыркнул он.       — Я пыталась его остановить! — выкрикнула Элиз. Она стояла у приоткрытой двери, за которой явно кто-то находился.       — Там Колин? — устало спросила я. — Если да, пусть заходит.       Я привыкла, что эти двое находились в нашей комнате чаще, чем где-либо еще. Поначалу они были неимоверно вежливы, но спустя пару лет все границы приличия стерлись напрочь. Ник уже уселся на мою кровать, прямо рядом с ногами.       — Что происходит? — повторила вопрос я, когда наконец зашел Херт.       — У нас… Небольшая проблема, — проговорил Колин, смотря на меня.       — Небольшая? — приподнял брови Ник.