Красный блокнот

1943 год. Австрия. Дорога до американского военного штаб-лагеря «Aquila» – Ты вступил в армию, согласился быть подопытным кроликом у ученых, прыгнул на гранату, стал Капитаном Америка, скинулся с самолета без парашюта, в одиночестве ворвался на базу Гидры с одним пластиковым щитом… – загибал пальцы Баки, пока они со Стивом и освобожденными пленниками шли через австрийский лес. Разрушенная база нацистов осталась далеко позади. – Когда я говорил «не наделай глупостей», я не это имел в виду! – Ты не можешь меня осуждать, – ответил Стив, наверняка уже раз десять пожалевший, что рассказал обо всем Баки. Это был их первый разговор спустя долгое время. Расчувствовавшийся Роджерс рассказал все. Про программу «Перерождение», убийство Авраама Эрскина, навязанные сенатором выступления в шоу для сбора военных займов, знакомство с Говардом Старком и Стратегическим Научным Резервом… Сам Баки рассказал немного. Большей частью за все время их разлуки он видел только пулеметные очереди, ел горькую полевую кашу, слушал канонады взрывов, замерзал в летней форме, сидя холодными ночами в засаде на немцев и японцев. Про военные действия в Аззано он умолчал. Как умолчал и о том, что именно делал с ним Зола. На вопросы Стива он ответил, что ничего не помнит, хотя запомнил каждую иглу, воткнувшуюся в тело. Последствия до сих пор его мучали. Сильная тошнота, головокружение, слабость - пару раз он упал на колени и смог подняться только с помощью Стива. Он чувствовал, как «горит» кровь в сосудах. Как мучительно скручивает мышцы. Постоянная боль в костях заставляла прихрамывать на две ноги. Эксперименты незнакомого доктора Эрскина, видимо, были куда удачнее. Теперь Стива очень трудно называть «доходягой» и «малышом», он стал больше своего прежнего размера в два раза. И точно не страдал чем-то подобным, как Баки, каждый раз складывающийся пополам от новых пароксизмов боли. – Астма? – И астма. – Ревматизм? – Тоже исчез. – А член? – Что? – Член тоже стал… больше? – Баки… – по его покрасневшим щекам Баки все понял без подробностей и невольно присвистнул. Он был слишком измотан пытками Арнима и пневмонией, чтобы думать о чем-то, кроме боли, но пообещал себе раздеть Стива из одного только интереса при первой же возможности. К вечеру, когда весь отряд почти вышел из леса на равнину, самочувствие резко изменилось в плохую сторону, настолько, что Баки от слабости упал на четвереньки. Его вырвало. Озноб заколотил все тело. Тяжелая ладонь Стива легла ему на голову и ласково погладила по волосам. – Что с тобой делал Зола? Пытал? Догадливый. – Я же сказал, что не помню, – его снова стошнило. – Уверен, мы найдем лекарство. Говард и его команда помогут. Только доберемся до… – Со мной все нормально, – Баки попытался подняться, опершись на сильное предплечье Роджерса. Не смог, и рухнул обратно на землю. Стив наклонился и поднял его на руки, чтобы отнести к остановившемуся впереди трофейному танку. Как когда-то давно сам Баки носил его на руках, пока у друга болели колени в очередном обострении ревматизма. Стив поднял его без малейшего усилия, как будто тело Баки ничего не весило. – Что-то у сержанта совсем дела плохи, – заметил мужчина с пышными усами и котелком на голове. К котелку был пришит шеврон капрала. – Как бы не помер. – Принесите ему воды, – попросил Стив у бойцов, осторожно укладывая Барнса на люк танка. – Есть, капитан! – Капитан… – эхом отозвался Баки. В горле пересохло. Он приоткрыл глаза, чтобы рассмотреть вблизи склонившееся к нему обеспокоенное лицо. Длинные ресницы. Те же родинки. Едва заметные веснушки на носу. Знакомый изгиб бровей. Несомненно, это был все тот же малыш Стиви. Как же Баки по нему скучал… Когда Стив обнял его, просунув одну руку под плечи, другую перекинув через живот, и прижал к своей могучей груди, Баки услышал глухой стук сердца. Тарахтело, как мотор. Переживает. – От тебя пахнет совсем по-другому, – Баки ткнулся носом ему в шею. – Раньше пахло анисом и мерзкими сиропами. – А сейчас? – Войной, – он принюхался к теплой коже. – Порохом. Кровью. – Как только война закончится, сразу вернемся в Нью-Йорк, – прошептал Стив ему на ухо. – Ты слышишь? Вернемся в родной Бруклин. И все станет, как прежде. Будем жить вместе. Только ты и я, Баки. Он поднес к его губам жестяную кружку с водой. Баки сделал пару глотков и закашлялся, отталкивая от себя руку с кружкой. Вода только провоцировала тошноту. – Слишком рано говорить о возвращении. – Никогда не рано об этом думать. – Не успокаивай меня. Признайся, что ты этого ждал. Ждал возможности сразиться за свою страну, защитить ее. Неужели не найдешь себе дело и после войны, символ нации? – Я отнесу тебя в грузовую машину, тебе нужно тепло, – сказал Стив вместо ответа. Баки не стал настаивать. Ответ был очевиден. Однако он не мог не думать о словах Стива. Это было слишком соблазнительно. Для него «возвращение на родину» означало вернуться в Нью-Йорк и жить так, как жил раньше. Сказать маме, что переезжает насовсем и умолчать, что к другу детства. Работать в погрузочных доках Манхэттена, в перерывах смеяться с рабочими над сатирическими статьями в газетах и перекусывать теплыми хрустящими булками с ванилью из пекарни старика Джонса. Вечерами ужинать и танцевать в уютной гостиной с любимым Стивом под песню «Влюбиться снова» Марлен Дитрих. Прижимать его к себе, слушать, как он подпевает красотке Марлен, потом тащить смеющегося Роджерса в постель, заваливать на одеяло и вытрахивать из него громкие стоны. Разомлев от оргазмов, засыпать в объятиях, чтобы утром поцеловать его в сонную мордашку, приготовить на завтрак яичницу с сыром и пойти на работу. А следующим вечером пригласить Стиви в «Старлайнс» и посмотреть глупую черно-белую комедию, украдкой держа его за руку в темноте кинотеатра. Утром снова на работу в доки. На нормальную, черт ее дери, работу, где не нужно никого убивать, из кустов целясь в противников снайперкой. Не вспоминать свои золотистые сержантские шевроны, войну, плен и мучительные опыты Золы. Баки, конечно, не против кидаться в бой и гасить плохих парней, но спокойная, размеренная жизнь со Стивом… Баки не был уверен, что Стив хотел того же. Не зря же Роджерс залез в самое пекло науки и разрешил ставить на себе эксперименты. Быть рядом с Баки – да, но не в тихом Бруклине. Стиви, преисполненный патриотичного долга, и в маленьком-то теле рвался учинить что-то героическое, а уж теперь, когда судьба и наука подарили ему тело, соразмерное с его отвагой и доблестью… В любом случае, что бы ни выбрал Стив, Баки останется с ним. До конца. Как обещал еще много лет назад, на похоронах Сары. Уже гораздо позже, когда он дремал под тонким грязным пледом на скрипучей кровати в грузовике, оборудованном под госпиталь на колесах, Баки вдруг понял, что больше не испытывает никаких симптомов. Головокружение, изматывающая тошнота, острая боль исчезли, оставив о себе только воспоминания. На следующее утро Баки встал с ощущением полного выздоровления. Приобнял не спавшего вторую ночь подряд Стива, умылся холодной водой, перекинул через плечо автомат и пошел на своих двоих рядом с капитаном. Кажется, отравляющие лекарства не прижились его организме. Он не чувствовал их присутствия. Наоборот, прилив сил и энергии, даже сломанное ребро перестало болеть. Как же он ошибался… *** – Тебе помочь? – в лабораторию заглянул проснувшийся Бомани. – Вы помогли мне в самом начале, когда это было офигеть как необходимо, – принцесса провела рукой по стене. Две оставшиеся дыры разного размера чуть пульсировали, когда Шури касалась их кривых краев. – Солдат, даже находясь в криосне, чувствует, что чего-то не хватает и пытается вспоминать сам. Так что эти две дыры самое легкое, что осталось. Бомани подошел к солдату и нажал кнопку вывода на экран биологических данных. – Он очень возбужден. Его мозг буквально полыхает от перегрузки. – Замечательно. Это то, что мне нужно, – Шури ввела руку в одну из дыр и громко сказала заранее выученное слово из блокнота. Слово было ей хорошо знакомо, похожее на имя скандинавского бога. Только поменять ударение. – Odin.