Холод

Они лежали вместе, обнимаясь в кровати, как и каждую ночь. Люциус ночевал в Мэноре только если к нему приходили гости, в противном случае — он был бы с ней. К сожалению, быть вместе они могли только ночью, когда никто не видел и не знал. У обоих были на то свои причины: она боялась реакции своих друзей, а Люциус… Что же, всё-таки его возлюбленная оставалась магглорождённой, а он всё ещё был на длинном пути переосмысливания своих взглядов. Гермиона уставилась в потолок, она чувствовала себя неуютно, даже тревожно… Это началось, когда он пришёл на приём в Министерство Магии с держащей его под руку Эстель Селвин; эта ведьма была уж слишком вовлечена в жизнь Люциуса. Начиналось это как безобидные деловые отношения между компаниями «Селвин» и «Малфой», но бизнес-встречи вскоре переросли в свидания за обедом, а позже — и за ужином. Люциус настаивал, что их связывает только бизнес, но Гермиона была женщиной, а женщина всегда знает, когда что-то грядёт. И вот тогда, на приёме, увидев его с идущей рядом элегантной ведьмой, она поняла, что это больше не бизнес. Это личное. Невероятная боль стала наполнять тело, когда она наблюдала за ними весь приём; ревность была единственным словом, которым можно было назвать то чувство, неистово разрывавшее изнутри. И вместе с поглощающей ревностью появилась неуверенность. Ощущение, что она недостаточно хороша… Гермиона ненавидела чувствовать себя недостойной. Ей приходилось бесчисленное количество раз останавливать себя, чтобы не подойти к нему и не заявить о своих притязаниях. Гермионе нужно было, чтобы Люциус показал ей, что она остаётся единственной ведьмой, которую он хотел. Что эта Эстель была именно тем, кем он её называл — деловым партнером. Поэтому она так набросилась на Малфоя ранее этой ночью: ей нужно было успокоить себя. Убедить, что он всё ещё принадлежит ей. Волшебница позволила себе вспомнить о том, как они оказались вместе. Это, конечно, произошло в Министерстве, где Люциус является одним из главных спонсоров, а Гермиона — начальницей Отдела Регулирования и Контроля Магических Существ, занимающейся продвижением, как она сама говорила, «меняющих жизнь законопроектов». Из них два самых важных касались свободы передвижения оборотней и равенства при трудоустройстве, а также закона о свободе домашних эльфов. Второй законопроект был немного сложнее, так как сами эльфы в большинстве своём не хотели быть освобождены, так что в основном девушка работала над необходимыми изменениями, которые позволили бы эльфам быть свободными, если они того пожелают, наряду с принятием оплачиваемого счета за работу для всех. Гермиона была очень рада, когда министр сообщил, что её последний проект получил финансирование, хотя, встретив своего мецената, она яро возжелала показать ему средний палец и уйти. Как бы там ни было, она нуждалась в его деньгах. И вскоре Люциус Малфой стал обычным лицом в её отделе, так как настаивал на своём участии в спонсируемых им проектах. Они спорили обо всём каждый день. Другие сотрудники отдела вскоре стали носить звуконепроницаемые наушники, чтобы заглушить крики своих начальников. Хотя, справедливости ради, кричала именно Гермиона, в то время как Люциус в отместку всегда отвечал в спокойной, почти вежливой форме. Именно это её так злило: его спокойствие заставляло рвать и метать. Примерно через полгода общей работы над проектом они впервые занялись сексом. Это произошло в её офисе за закрытыми дверями, чтобы держать их борьбу в тайне один из немногих раз, когда они беспокоились об этом. И Гермиона была почти готова к тому, чтобы проклясть Малфоя Авадой, когда он, словно издеваясь, схватил её за плечи и впился в её губы жгучим поцелуем. Они занимались сексом прямо там, на рабочем столе. Люциус не был нежным, её тело болело ещё несколько дней после этого. Последующие два дня они избегали друг друга: никаких ссор и никакого взаимодействия. За исключением скрытых взглядов. Потом, наконец, на третий день, они больше не могли сдерживать себя. Что-то было пробуждено внутри них, странная химия и страсти, которых не удалось избежать. Тогда они снова занялись сексом, на этот раз неторопливо, и вместо её офиса была гостиница в Косом переулке. А остальное, как говорится, было историей. Прошло уже около двух лет, и она боялась признаться себе, что они были ничем иным, как маленькой грязной тайной друг друга. Печально было то, что на самом деле они оба любили: их отношения переросли в настоящую любовь. За то время, что они были вместе, Люциус Малфой стал её миром, и она больше не могла представить свою жизнь без него. В нём было что-то увлекательное, что-то, от чего она не могла уйти, что-то, от чего стала зависима, как от наркотика. Гермиона не могла смириться с реальностью, смириться с тем, что она целиком и полностью любила Люциуса Малфоя, и не было ничего в этом мире, чего она не согласилась бы сделать ради него. И она знала, что он чувствует то же самое. Гермиона вздохнула, когда в очередной раз попыталась найти более удобное положение, чтобы немного поспать, но прежде, чем она успела успокоить себя ещё раз, Люциус тихо отодвинулся от неё и соскользнул с кровати. Нахмурившись, она перевела себя в сидячее положение, чтобы наблюдать за его бледной фигурой в темной комнате. Лунный свет, проникавший в окно, освещал комнату настолько, что она всё ещё могла видеть его. Её хмурый взгляд углублялся по мере наблюдения за тем, как Малфой одевается — он никогда не уходил ночью. Гермиона включила прикроватную лампу, которая озарила комнату тусклым золотым светом, так что теперь она могла видеть его выражение лица. Он пытался не смотреть на неё, когда заканчивал застёгивать рубашку; его взгляд оставался бесстрастным. — Люциус? — тихий шепот слетел с её губ, когда он закончил одеваться. Гермиона с трепетом смотрела на его напряжённые плечи, когда он наконец повернулся к ней лицом. Дыхание волшебницы застыло при одном его взгляде на неё — он не смотрел на неё так холодно с тех пор, как они впервые начали работать вместе, — его губы стали тонкой линией. Гермиона почувствовала, как по барабанным перепонкам начинает бить молоток, когда к ней пришло осознание того, что сейчас произойдёт.  — Гермиона. Я ухожу. Это… было приятно, но теперь всё кончено. Я, конечно, буду продолжать финансировать проект, но теперь доверю его управление только вам. Спокойной ночи, мисс Грейнджер… — и после этой холодной речи он развернулся и вышел из её комнаты, а затем и из квартиры. Услышав, как захлопнулась входная дверь, она поняла, что он покинул также её жизнь. Гермиона сидела и смотрела на дверь спальни в шоке, а затем сквозь шум крови, проливающейся через уши, и тусклого пульса в голове поняла, что по её лицу бесшумно струятся слёзы. Всё, что её окружало — эмоции, которые она неуверенно развивала последние пару лет, хрустальные мечты, которые она тщательно начала строить, — всё рушилось. В груди всё сжалось, она встала, чтобы отдышаться, как вдруг её дыхание начало замирать. Стоя голая рядом с кроватью, она сжимала изножье, так как головокружение полностью окутало её. Она не могла дышать, и казалось, что её грудь разделена на две части болью от разбитого сердца. Кровь стучала в ушах, а голова пульсировала. Наконец тело сдалось, и Гермиона рухнула на землю, где полные боли рыдания разрушили тишину её квартиры. Она была одна. Брошенная плакать на холоде.