Memento Mori

— Я тебя терпеть не могу, мудила. Лера не привыкла материться. Не привыкла отвечать кислотными насыщенными плевками в лицо, когда от яда, скапливающегося во рту, аж поджилки начинают трястись. Она ему отвешивает удар по лицу. Он выставляет блок. Удар кулаком становится увесистее. Каждый из них должен быть рассчитан, но сейчас у неё слишком сводит зубы от злости, чтобы думать, как лучше и безопаснее сломать ему нос. Глядишь, совсем тонкой крошкой посыплются. Ей говорили (вбивали в голову железобетонно) : «Не навреди, Валер. Самооборона и убийство не должны вставать на одну и ту же тропу». Лере кажется, что она по-крупному оступилась. Ещё в самом начале пути, когда приняла предложение Сергея пойти на попятную, чтобы выполнять когда-то его работу. — Разве тебя это не бесит? То, что приходится быть его собачкой? Понимаю ещё, Волков, с ним всё давно ясно, но ты… Когда он блокирует очередной её удар в голову и скручивает оба запястья над макушкой в тесном захвате, — теснее прижимая её саму размашисто в стену, — Лере уже не кажется, что её зубы пострадают. Они с щелчком закрывающегося замка захлопывают её кончик языка, заставляя кровь металлом хлынуть во рту. В голове шумит, перед глазами двоится. — Не хочется снова стать хозяйкой своей судьбы? Его шёпот будоражит и заставляет невольно вжать голову в плечи. От него тянет перегаром и тяжёлым удушливым запахом дешёвых сигарет. Человек его статуса имеет все возможности покупать дорогие, но все равно выкуривает раз за разом всякую дрянь. Лера делает ставки, сколько его бедным легким осталось. — А тебе бы не хотелось перестать быть собачкой Каменного? Провокация на провокацию. Голая и правдивая, словно тот же пресловутый плевок в лицо. На щеке обязательно останутся разводы, если она плюнет в него ещё раз. Если приблизится, она обязательно это сделает. Леру мутит. Она видит, как у него напрягаются желваки. Как они начинают играть под бронзовым блеском крепкой кожи. А потом он наклоняется к ней, и она ощущает что-то ещё. Нечто отличимое от злости, но кипящее на грани фееричной истерики в крови. Заставляющее сердце натужно расставаться с привычным ритмом. — У нас с тобой одинаково херовая позиция в этой игре, пташка. И если ты думаешь, что занимаешь более выгодную, спешу тебя разочаровать — они от тебя избавятся сразу же, когда ты выполнишь все договоренности. Взгляни сама на перспективы и пораскинь мозгами; ты никогда не задумывалась, откуда у Волкова те шрамы? Оскал, похожий на отвалившийся кусок кривого зеркала, расползается на его лице. Он знает, что она их видела. И он знает, что она догадывается, кто их оставил. — Оступишься, и твою тушу нашпигуют свинцом. Ни больше, ни меньше, а хреновая смерть. Смерть свиньи тебе бы очень не подошла. Его сухие потрескавшиеся губы зависают возле её линии челюсти предупреждением, она чувствует кожей источаемый им жар, от которого голова плывет на порядок сильнее. Лера считает про себя до десяти, прежде чем вырывает запястья, а следом и складной нож, оставленный Волковым на всякий случай, из-за пазухи. Для быстрой смерти необходим один точный удар в живот. Нужно только знать, куда бить и с какой силой. — Я бы придумал тебе и то получше. А потом Лера срывается. Да что он знает о ней? Что он может знать о ней? Она и сама не до конца понимает, кем сейчас стала и по весу ли ей корона, скинутая так поспешно Разумовским на нового преемника. А этот говорит с ней, будто они старые друзья. Не приятели и даже не хорошие знакомые, а именно друзья. Его тон доверительный, голос хриплый, от него разит еловыми ветками и джином. Лере хочется замахнуться и закричать. Она влепляет ему пощёчину. Так по-женски. Несколько испуганно и с приложенной ко всему прочему тяжеловесной злостью. Дракон сплёвывает кровь. Крутившаяся меж его зубов зубочистка летит под ноги. Лера знает, что жалеть он её не будет. Она его, в общем-то, тоже. — Сначала попробуй хотя бы скрутить меня, а уже потом разбрасывайся обещаниями. Её нож упирается ему в солнечное сплетение. Одно точное движение, и ему конец. Одно точное движение, и будет слышен только глухой выдох. Его не успеют откачать. Она-то знает. Чуть ниже, надави и приложи всю силу. Желудок находится чуть ниже. — Валер. Нужно всего лишь вбить чёртов нож ему в живот. — Не называйте меня так. Он молчит. Смотрит на неё оценивающим взглядом. И усмехается. — Лерочка. Острый кончик раскладного ножа задерживается у кадыка. Упирается в него тупой стороной и давит. Если дёрнется, ему конец. Дракон вскидывает руки в примирительном жесте, но Лера знает, что нож у него находится в рукаве. Он может успеть им воспользоваться первым. Лера только не понимает, почему до сих пор этого не сделал. «Потому что знает, что ты этого не сделаешь». — Я всего лишь хочу дать тебе шанс сбежать. Подумай об этом. Действовать автономно будет куда более…мудро, чем слепо плясать под весёлую песенку Сергея. Даром что оно очаровательно. Его друг постоянно на это ведётся. Ну, а ты девочка умная. Смотри на вещи открытыми глазами. И он отступает. Не к ней, а назад. Запихивает руки с бесконечным количеством шрамов в карманы и поджигает свои вонючие дерьмовые сигареты, от которых Леру воротит на предостерегающем уровне. Действие ещё не было совершенно, а во рту уже стоит ком желчи. — Моя визитка у тебя в кармане, золотце. Если хочешь попытаться выиграть свою жизнь обратно, стоит начать действовать уже сейчас. Ну, а я могу тебе немного с этим подсобить. — К чему такая щедрость? Лерин вопрос холодно повисает в не менее холодных стенах завода по производству сладостей. Бывшего завода. Когда-то давно здесь случился пожар. Символика их встречи ей кажется всё более забавной, отдавая пугающими нотками Гриммовских сказок. Не ему ли было положено оказаться ведьмой в конце, которую, по закону жанра, положат потом в печь? Он останавливается. Внутри его плаща надрывной трелью разрывается телефон. Пританцовывая, Дракон заводит одну ногу назад. Разворачивается на танцевальный манер. И одной из свободных прощёлкивает ритм играющей песни, перекатываясь с пятки на носок и обратно. Лере наблюдать за ним становится странно. Он что…танцует? Вот уж никогда бы она не подумала, что увидит, как её злейший, — на данный момент, — враг будет перед ней выплясывать под Леди, мать его, Гагу. — Погоди, зайчик, надо ответить на сообщение. *«Я хочу, чтобы твой рот, пахнущий виски, ласкал мой блондинистый юг. Красное вино, дешёвый парфюм и сексуальные, надутые губки. Сегодня вечером приведу всех своих друзей, потому что группа сделает это лучше. Зачем кувыркаться с двумя — пусть будет дом, полный гениталий.» В ход к общим движениям добавляется размеренное покачивание головой. Он задерживает её вопрос поднятым к потолку указательным пальцем. Затем складывает их, свои невозможно длинные пальцы со сожжёнными подушечками, и щёлкает ими снова, но уже указывая теперь на неё. Лере от контекста песни становится неуютно. Понятно, ещё и отбитый извращенец. Иногда знание английского языка не идёт тебе на пользу. — Слышала о том, что драконы любят дорогие вещи? — вопрос поставил её в тупик. Не то чтобы Лера совсем ничего не читала про этих магических огромных рептилий, но чтобы прям знать такие подробности… Однако ради приличия она всё же коротко дёрнула головой. Даже не кивнула. — А ещё выпивку, бриллианты и принцесс. Так вот, золотце, — он пересекает под последние бодрые звуки бита разделявшее их расстояние, заставляя Леру впервые отступить и задохнуться. Его лицо заслоняет ей остатки света, льющегося от фонарного столба из разбитого окна слепым пятном у выхода. — ты — моя принцесса. Дым от сигареты окутывает её. Она чувствует, что вот-вот зайдётся надрывным кашлем. Лера ненавидит сигареты. А ещё ненавидит, когда кто-то курит рядом с ней, совершенно игнорируя понятие «личного пространства». Отзвук поцелуя под стихшую песнь Леди Гаги надолго запоминается Лере, как полученная отрезвляющая пощёчина. Он не поцеловал её. Но воздух возле её губ остался согрет его дыханием, потому что он попытался это сделать. — Кстати, не будь такой кислой. А то морщины рано появятся. — он покидает завод первым, заставляя её клокотать и краснеть от смущения гнева. — Больше бывай под солнцем и танцуй. Танцы часто помогают снять напряжение. Нехотя, будучи дома, она прокручивает его надоедливую ухмылку и топает ногой в ритм той песни, возвращаясь к этому диалогу. Бессознательно и внезапно. «И ничего я не кислая. А ему бы перестать быть завсегдатаем солярия. Кожа неестественного цвета для заядлого Петербуржца». Она не тянется к его карточке. Лишь обводит её перед сном взглядом, словно нечто запрещенное, на что нельзя было смотреть. И перед тем, как окончательно отрубиться, невольно отыскивает ту песню. Нет, не потому, что понравилась. Вкус у него, как и он сам, имеет гнилое начало. Просто захотелось дослушать до конца. Явно признаки немого больного перфекционизма. *«Я могу стать твоей девушкой, Но ты бы любил меня, если я бы я правила миром? Oooooo Уууу-уууу… Любитель хеви-метал…»