Memento Mori

Лера не ведает, как оно должно правильно делаться. Честно говоря, она никогда не питала ни тайной, ни явной страсти к танцам. Она просто чувствует и, повинуясь своему чутью, течению музыки и влитым в неё 200 граммам виски, — смешную по меркам Дракона 0,8 часть стакана, — двигается. Двигается и чувствует, как ладони, соскользнувшие на её бедра, помогают подстроиться под его ритм. Такой же неспешный, плавный, словно они занимаются сексом, а не танцуют. Словно это не всего-лишь-танец, подаренный пташкой ему в пылу проснувшейся вечерней активности, которой Лера никогда раньше не страдала «внезапно», а нечто большее, проскальзывающее до дрожи на кончиках пальцев, горячей едва ощутимой перебежкой добирающейся до предплечий, а там уже и до её плеч плотным покрывалом цепкой хватки. Его ладони сжимаются, почти обнимают её открытую кожу шеи, а потом давят. Чтобы она опустилась вниз. И Лера впервые ловит себя на том, что может повестись. Может позволить себе подчиниться и побыть ведомой, пока музыка не сменится с гипнотического рока, вводящего в своего рода раскачивающий транс, на нечто более бодрое, не такое ритмичное и вызывающее ответное желание прижаться едва ли не вплотную. Под что, как бы выразился Киря, можно было «потрясти башкой». А Лере хочется. Она с горем пополам признаётся, что близость Дракона неожиданно для неё самой стала становиться от встречи к встрече всё более желанной, но нежелательной для регламента, установленного её негласным начальством. «Тебе нужно быть осторожнее. На тебя ведётся охота». «Я знаю. Но не я же привлекла к себе «хвост». Лере кажется, что из них двоих охотником выступал далеко не всегда он. Потому что не он выискивает лишний раз взглядом её лицо в толпе. И не он страдает от снов, наполненных таким содержанием, что ей в пору садиться писать свой первый двухтомник рейтинга «18+». С дополнительным ограничением для впечатлительных беременных женщин. — Я не люблю танцевать. — шепчет она ему исступленно, когда разворачивается к этой-самой-острой широкой улыбке, горящей единой белой линией на его смуглом лице, чтоб вновь быстро сбежать в круговом движении от его прямого жаркого взгляда. — Оно и видно, золотце. — он деловито усмехается, но его слова лишены глумливой насмешливости, в уголках губ сетью посмеиваются мимические морщинки. И всё же даже с ними Драк кажется моложе всех собравшихся здесь горе-танцоров вместе взятых. Лера впитывает, учится и запоминает. Свет дискошара нещадно бьёт по глазам, из-за его слепящего белого луча, бродящего по тесно прижимающимся друг к другу в хаотичном беспорядке парочкам, прожектора ей приходится моргать в два раза чаще. Она закрывает глаза, и он близко. Она открывает глаза, и вот он уже снова далеко, но расстояние ей кажется иллюзорным. Лера знает на интуитивном уровне, что ей всего лишь нужно сказать одно слово, нужно всего лишь попросить. Но она упрямо ягодицами к паху Драка сквозь тонкую ткань лилового платья прижимается, трется, бесконечно вьется вокруг него и дразнит. Но ни о чем не просит его вслух. Алкоголь никогда не служил ей другом, поэтому она много и не пила. В незнакомой компании так и вовсе предпочитала соблюдать обет «печальной студенческой трезвости». Но Дракон, он вечно как старый близкий приятель, не до конца обозначающий своих позиций относительно объекта, захватившего всë его внимание себе, — от дружественных до вражеских: предпочитал находиться всегда где-то между, ловко маневрируя даже в самых тесных тисках. И еë саму на эту нейтральную территорию настойчиво пытаясь научить «втягиваться». Лера понимает, что это ничем хорошим не закончится. Но когда он с сухим трескающимся голосом притягивает её теснее за горло назад к себе, — ни больно и ни резко, заставляя вжаться открытыми лопатками в широкую грудь, — Макарова с дрогнувшим сердцем и трусливым «доигралась» перестает слышать смазанную какофонию из звуков, концентрируясь на одном лишь: — Не дразнись. Иначе я не смогу полностью ручаться за свои навыки работы в «непростых условиях». Он шутливо рычит, в изгиб её плеча горячим прикосновением губ опускается, лишая возможности различать и лиловую дымку, напущенную вокруг при помощи сухого льда, и скопление людей, и даже закружившийся перед глазами танцпол. Единственное, к чему он перманентно на весь остаток танца приковывает её внимание, так это к тому, как его пальцы красноречиво сжимают её бедро сквозь ткань платья, заставляя Леру давиться поднимающимися к горлу вздохами. — А что, для тебя уже появляются сложности? — лучшая защита — это нападение, и Лера не позволяет себе отступать; заводит руки глубже назад, сцепляет пальцы в единый замок на его затылке, а сама, не прерывая их тесного контакта, запрокидывает голову, упираясь затылком в его плечо. Дракон и рад бы вставить острое словцо, да впервые за вечер оказывается пораженно, — благоговейно даже, — заткнут бесконечным созерцанием её лица в профиль, обласканного пятнами фиолетового, парочкой кругляшков зеленого и одним единым потоком ядовитой фуксии. — Ты шикарная девушка, знаешь об этом? — он не скрывает, как горло дерет горячо и сухо, когда он сглатывает, не скрывает, что его ладони давно перестали соблюдать намеченную дистанцию, прослеживая себе путь от её рёбер выше, к обтянутой круглым вырезом груди, и Лера, засчитывая его доводящую её до ментального исступления покорность за личную победу, разворачивается. И, обняв его за шею, целует его сама.