Memento Mori

— Вот так встреча. Никогда бы не подумал, что тебя нелегкая заведет в заведение, подобное этому. Лере хочется кошкой биться внутри узкого пространства и кинуться в сторону Вадима при первой же возможности, лишь бы эту издевающуюся ухмылку с его губ стереть (слишком громко говорящую: «ну я же говорил, золотце, я же предупреждал, что ничем хорошим это не закончится», слишком правой оказавшейся, словно в довесок ко всем насмешкам судьбы сверху) Не закончилось, что б ты, блять, подавился, и Лера в буквальном смысле готова вскипеть, когда под розовым свитером с открытой спиной ей резко становится холодно, и её пробивает и приковывает к полу озноб. Она с самого начала была против проникать в бордель под видом проститутки, даже если не той, что трогают, а лишь той, на которую смотрят. Встреть её кто без сопровождения, разве стал бы разбираться? А ей и бить-то никого даже было нельзя, проникновение по душу Яковлева тогда бы сразу же раскрыли (здешние девочки если и давали кому по лицу, то только по личным предпочтениям заказчика. Жаль, что Яковлев с его бугаями не оказались мазохистами). Сергей наказал строго и четко, что все должно пройти тихо и гладко. К своему стыду будет признано, раскрыть их уже успели, и оказать сопротивление она тоже уже успела. Поэтому пришлось прятаться сюда. Кто же знал, что комната дистанционно закрывается? Лера злится не сколько на Вадима, сколько на себя за промах. Да вот только перенаправить злость на него было легче, чем признавать, что она все испортила. — Ну что, набила тем двоим мудозвонам морды? Его вопрос долетает со сдержанным интересом, но Лере кажется, что за ним скрывается хорошо маскирующаяся злость. И чего ему было злиться, что её кто-то тронул? Разве ему было какое-то дело? — Да, набила. Что, уже успел встретить? Она спрашивает с вызовом, выдыхает свирепо через ноздри и одергивает мягкую ткань на плечах. Как оказывается, дело есть, да еще какое. — Видел недалеко от выхода. Найду, убью сразу же. При всей твоей маскировке, они не имели права тебя трогать. Это не то, за что надо благодарить, но внутри Леры вместо взвинченного отторжения при щелчке его полетевшей на пол зубочистки неожиданно появляется дурацкое подобие благодарности. — Звучит так, будто ты ревнуешь. Она смешок выдыхает провокацией, на которую он клюёт с радостью. Птичка была рыбаком ничуть не хуже его самого. Вадим уже давно успел это понять. — Всего лишь помогаю соблюдать порядок в заведении, в котором и сам бывал не один раз. Эта подробность оказывается лишней, но именно она бросает мощно удар крови Лере в лицо, когда она старается сделать вид, что ей это слышать неприятно и уж тем более не нужно. Она с видом потерянного интереса к их исчерпывающей беседе начала искать хотя бы намёк в двери, что её можно выбить. Ведь находиться с Вадимом даже через тонкий барьер твёрдого прозрачного матового стекла оказывается даже более опасно, чем с наёмниками Яковлева на расстоянии вытянутой руки. Боится она, конечно же, не его. А того, что нахождение рядом с ним в ней вызывает. — С учётом, что он оплатил полные часы, ты здесь скакать можешь ещё долгое время. Он протягивает «о» не без ехидной хрипотцы, с руками в карманах куртки усаживается на стул и смотрит на неё. Просто смотрит, но и этого достаточно, чтобы Лера, истратив остатки сил на бесплодные попытки выбраться отсюда, развернулась и в оборонительном жесте выставила руки крест накрест, глядя на него тяжёлым взглядом в ответ. — Неужели в тебе настолько развита антипатия к окружающим, что я не удостоена и капли сочувствия? — Она спрашивает со сдержанным негодованием. — Во мне сочувствия к твоей судьбе куда больше, чем нужно, поэтому я нахожусь сейчас здесь, а ты, золотце, все еще жива, — парирует Вадим с всё тем же блаженным непроницаемым видом. — Другое дело, что вытащить тебя отсюда, при всем моем желании, я не смог бы. Тебя закрыли на определённое время, как и всех девочек закрывают в здешнем заведении, чтобы они четко отрабатывали свои часы. Бывали уже здесь случаи, что ловили на дополнительном заработке с клиентами, выводя деньги в черную, а это может стоить имени всему дому. Поэтому тебе придется посидеть до окончания сеанса здесь, — с ухмылкой подытожил Вадим, щурясь. — Как ты осведомлён о строгой дисциплине борделя. — Она сдержанно процеживает слова сквозь зубы, сжимая кулаки сильнее. — Быть разносторонне осведомленным считается теперь преступлением? — весело интересуется он со смешком, откидываясь на спинку стула и разъезжаясь на нём. Взгляд его съезжает по её шее во впадинку груди и ниже, и Лера его интерес чувствует так же явственно, как свитер на голой коже, из-за чего непроизвольно шумно глотает. Взгляд её хаотично бродит и пытается зацепиться за любую другую деталь его внешности, кроме той, что бросается к нему слишком настойчиво и открыто (в виде его крепкой шеи и татуировки, расположившейся на ней), но оступается ещё в пространстве над плечом и вновь возвращает глаза к его глазам. — Только если это не касается внутреннего устройства публичного дома. Дракон заливается смехом. Басистым, хриплым, искренним. Он всегда смеялся от души над её остроумными замечаниями, находя девчонку донельзя смышленой и смешной. Лере удаётся подавить улыбку в ответ, но мяться перед ним она все равно не перестает. Гордая птичка лишь кажется таковой, пока выпрямляется, разводит широкий разворот плеч ещё шире и усиленно изображает контроль над ситуацией. Вадим легко может доказать, что эта позиция иллюзорна, зыбка, как и её уверенность в себе тоже. Он это и делает. Задавая всего лишь интересующий его вопрос. — Неужели тебе никогда не хотелось перед кем-то… Ну… — Что «перед кем-то»? — недоуменно поведя бровью, с вызовом спрашивает Лера, не понимая, то ли ей смеяться, то ли оскорбляться. — Ну, ты меня поняла, Лер. Не заставляй меня смущаться и произносить такую пошлость вслух. Вот же гад! Нет, где это видано, чтобы матерые наемники и не могли заговорить про мастурбацию в лоб, перекладывая это дело на другого? (Если она поняла его правильно. Если же нет, Лера готова будет провалиться сквозь землю и мысленно приписать себя к тому же статусу женщин, обитающих здесь, с сокрушающим и обычно присущим Сергею драматизмом). Он явно над ней издевается. И улыбочку выдает ещё такую смущенную, хотя глаза его откровенно смеются над ней. Лера с вызовом сжимает руки и отвечает короткое твёрдое: — Нет. Не думала. — И даже не хотела бы никогда попробовать? — Нет. — Даже сейчас? Когда появилась возможность сделать это… Безвозмездно? «И оставить здесь. Похоронить в этом месте вместе с этим шерстяным розовым кошмаром, который тебе так явно не нравится, но который безумно тебе идёт», — повисает невысказанным, но Лера считывает это и чувствует, будто оно долетает до неё по воздуху. Её затянувшийся ответ выдает её с головой. Вадим широко скалит в довольной улыбке зубы. — В этом нет ничего такого. Это нормально для молодой девушки вроде тебя. Да и для человека любого возраста, если уж быть откровенным и точным. Лера дышит шумно через нос, от шумящей громко в голове крови Вадима она слышит плохо, но ей кажется, если она сейчас двинется, она явно упадет. Лучше продолжать стоять. — Я могу тебе помочь. Тебе не придется заниматься этим одной. Она выслушивает его с напряженным любопытством, чувствуя вину за то, что не сказала «нет» безотлагательно и твердо снова. Лера понимает, к чему Вадим ведёт. Но что её больше удивляет, так это то, как её саму начинает вести из-за его слов, заставляющих горячей сладкой истомой наполняться каждую клеточку тела. Лера прерывисто вздыхает. Вадим с другой стороны стекла прижимается широкой растопыренной ладонью. Взглядом в неё впивается, и чернота его зрачков сжирает остатки её сомнений наглухо, заставляя сначала склонить голову к плечу, а потом плавно приблизиться к стеклу. Это ведь без отягчающих, верно? Всего лишь акт мастурбации, который даже за секс нельзя будет считать. Они ведь друг к другу не прикоснутся. С такой же легкостью она может закрыть глаза и представить, что его здесь нет. Вот только это было невозможно, когда как все звуки здесь сохранялись. Она будет его слышать. И этого уже достаточно для нарушения необходимого единения, которое Лера могла себе позволить. Ничего серьёзного, убеждает себя она, о чем она если и пожалеет, то сильно потом. Позже. Об этом можно будет побеспокоиться дома, в кровати, когда желание увидеть его рядом будет пересиливать здравый смысл. Вот тогда Лера поймёт, что абсолютно и безвозвратно попала. — А если откажусь? Что тогда? Вадим невинно вытягивает лицо, и брови его подлетают. — Можем скоротать время беседами на тему фундаментального значения «Троянского конфликта» в истории и его реального присутствия в ней. Могу попытаться просунуть тебе часть своей колоды карт, и сыграем в «Ведьму». Способов есть масса, я лишь предлагаю один из самых приятных и запоминающихся. — Последнее Дракон добавляет с зажёгшимся голодным огоньком на дне его серо-морозных глаз, и уголок его губ обнажает зубы в наглой жаждущей ухмылке. Несмотря на все сковывающие её противоречия, Лера на его провокацию поддаётся. Она тянется сначала неуверенно в самый низ. Затем, подцепив края, тянет розовую мягкую ткань вверх. Та беспрепятственно оголяет крепкие упругие бедра в чёрных неплотных капроновых колготках, за которыми скрывается отчётливо заметная полоска кружевных трусиков. Вадим с оглушительным, жарко пронесшимся внутри головы глотком, думает, что кремовый ей к лицу. Об персик с такой косточкой внутри можно было легко сломать зубы. Лера так и застывает, глядя на него оленьими глазами, словно ждёт от него дальнейших указаний, хотя это совсем не так. Она и без него могла бы разобраться, но Вадим не удерживается и, склонившись низко к микрофону, выдыхает: — Ну же, не стесняйся. В конце концов, для этого это место и предназначено. — С одним отличием, что я не проститутка и не оказываю услуги в данной сфере, — важно замечает Лера, но пальцы её, дрожа, мнут ткань, но не отпускают. Вадим усмехается и поспешно добавляет: — Нет, золотце, ты лучше. Много лучше каждой из них, и ты абсолютно прекрасна. И одна лишь мастурбация передо мной на один уровень с ними тебя не поставит. Ей хочется выплюнуть, что он льстец, каких поискать ещё надо, но Лера не может игнорировать то, как искренне Вадим об этом говорит, как он четко и сформировано о ней отзывается. Это было не похоже на сиюминутно придуманную блажь. Он думал о ней так на постоянной основе, и Лера это чувствовала нутром. А еще она убедилась, что он заговорил прямо и открыто о тех вещах, которых не говорил раньше, когда ему стало это удобно. Засранец. Подойдя ближе, она прижалась со своей стороны стекла ладонью к его руке. Развела медленно длинные пальцы, едва ли дотягивая по охвату его руки, а потом опустила вторую руку вниз и прижалась грудью к стеклу следом. Облако горячего воздуха заставило его запотеть, и Вадим, не выдержав, с другой стороны прижался к нему губами. Ускользающая теплота подарила им дурацкую пародию непрямого поцелуя. Затем она снова отошла от него. Осторожно присела на край подиума под пристальным жадным блестящим взглядом, развела ноги и, запрокинув голову, провела сквозь ткань по горошине клитора. Шумное дыхание по ту сторону стекла теперь заставляло его заметно потеть со стороны Вадима. Чтобы не пропустить ни единого движения, он то и дело оттирал его на скорую руку кулаком, и вновь пристально, словно загипнотизированный, в неё вглядывался. Лера не действовала быстро. Она, словно зная, что в запасе у них ещё полно времени, изводила его неспешностью, лаская себя только через ткань. Вадиму приходилось прикладывать немало усилий, чтобы не спугнуть её напористостью; в конце концов, то, что она уже согласилась, было одной огромной победой для него, и потому желание попросить её открыться сильнее он запихивает куда подальше. Терпение, друг мой, тот, кто умеет выжидать, в конце получает всё. Знал бы он, как давно с момента расставания с Артемом у неё никого не было. Не было ни желания сближаться, ни даже подумывать о близости для обыкновенной постстрессовой мастурбации перед сном. Несмотря на близкое общение с Сергеем и Олегом, их отношения не заходили дальше и глубже границ, очерченных профессиональной этикой, да и она не тянулась к ним, слишком утонувшая в заботах о семье, учебе, их блядском деле и попытках сохранить какую-никакую анонимность со всеми преследователями, севшими Чумному Доктору на хвост. Но когда она встретилась с ним, после первого же боя, со смесью плескавшегося адреналина и кортизола в крови, Лера впервые поймала себя на отчаянном желании сходить помастурбировать. Уже дома, будучи уставшей, но не имевшей сил сомкнуть глаз, она продолжала думать о нём со смесью обжигающего стыда и всепоглощающего желания, доведя себя три раза до оргазма одними лишь пальцами перед тем, как её блаженно наконец накрыло сном. Хотелось всё скинуть на отчаянные попытки организма с психикой её защитить от перегрузок, да дело было явно не в этом. Первопричина скрывалась на глубине той ямы, где пересекались их интересы. Чего было удивляться тогда сейчас, что даже без долгих манипуляций с клитором она уже была влажной и чувствовала, как стенки влагалища пригласительно сокращались, умоляя о большем? Тяжёлый отпечатывающийся на внутренней стороне век взгляд Дракона будто заставлял стекло вибрировать под ним, готовясь заставить его лопнуть, если она скользнет глубже, позволит увидеть больше, даст ему больше. Вадиму бы и хотелось, чтобы оно исчезло, когда пташка дразняще, не снимая белья, от лобка с короткими кучерявыми волосами скользит пальцами уже в себя, с вырвавшимся стоном прижимаясь спиной и головой к шесту сильнее. Знала бы она, как ему хотелось бы стать причиной каждого её такого вздоха, как ему хотелось бы сейчас заменить её ладонь своею, ощущая, насколько она терпко влажная, узкая, пленительно горячая и тесная. Но все, что ему остаётся, это расстегнуть ширинку, выпустить напрягшуюся эрекцию в руку и наблюдать, просто наблюдать, прижавшись лбом со своей стороны стекла со страждующим взглядом, горячо оглаживающим каждый сантиметр её напрягшегося тела. И пытка, и наслаждение в одном флаконе. Всё, как ему нравилось. Лере показалось, что странное изощренное подобие власти сейчас было больше в её руках, чем в руках Вадима. Она заправляла сейчас всем этим маленьким шоу, и если она же захочет, она его сможет свернуть в любое мгновение, не подарив ему необходимого накала для разрядки. Но Лера, даже при всем её темном желании его помучить, слишком сама увлеклась процессом, теряясь в моменте проникновения третьего пальца на грани фантазии, где он был далеко, а где совсем близко, настолько близко, что его кожа чувствовалась бы на её коже, а его рука оказалась бы вместо её руки под тесным барьером колготок, и, боже, блять, это было бы так хорошо, настолько хорошо, что её бы уже прошило оргазмом моментально. Лера вошла во вкус. Действовавшая до этого робко и стеснительно, она раскрылась с совершенно новой необузданной страстной стороны, разводя бедра шире, приспуская колготки ниже, но не снимая с себя трусиков. Простор для воображения оставался крышесносный. И Вадим чувствовал, что она представляла сейчас его там, он чувствовал, что ей хорошо, и что делает она все это отчасти для него тоже, поддаваясь бессознательным желаниям, засевшим в самой глубине. Одного осознания хватало, чтобы его стояк в руке чувствовался, как каменный, а он сам навалился вовсю телом на разделявшее их стекло. И он будто и вправду чувствовал её: трепещущую влажную и такую тугую, задыхающуюся и вжимающуюся всю в него. И это было потрясающе, зажигательно и горячо. Ощущение, граничащее с приближающимся взрывом. Выжигающее дотла. — Боже, пташка, блять… Ещё чуть-чуть. Ещё совсем немного. Его ладонь с вымученным наслаждением двигалась яростно по всей длине напрягшегося члена, и мысленно Вадим уже давно расположился там, с ней, ловя жадно ртом каждый выдох, каждую бисерину пота, каждое сокращение её стенок, сжимавших бы его обжигающе сильно, и Лера, словно чувствуя в подобии близости не меньшую необходимость, перестает двигать рукой лишь на несколько мгновений, на трясущихся ногах подходит обратно к стеклу и прижимается к нему, как и он к ней с другой стороны. Вглядываясь в плавящуюся черноту её зрачков, он целует её сквозь стекло, и Лера прижимается до боли в ответ, чувствуя под губами иллюзорно тяжесть его рта на своём, чувствуя рукой его руку, сжимающуюся в кулак и собирающую остатки её тепла. — Ну же, пташка, давай, вот так… Её выкручивает тисками постепенно нарастающего удовольствия так, что Лера с слышимым ударом груди об стекло вытягивается и кончает первая. С приглушенным рыком Вадим кончает следом, и стекло сотрясается с его стороны от мощного удара лба об него. Твою мать, это единственное, на что они оба сейчас способны и в петляющих словах, и в петляющих мыслях, пока мощная, сносящая и топящая в себе все волна наслаждения с проясняющимся пониманием заставляет их обоих отпрянуть от стекла. Блять, это было великолепно. Они даже не трахались, просто мастурбировали друг напротив друга. А его трясло так, что пришлось невольно обратно осесть на стул, чтобы ноги не подвели. Вадим быстро спрятал член обратно, застегнул ширинку и закурил. Лера смотрела на него абсолютно потерянным взглядом, не зная, что можно было после такого сказать. Он понимающе ей отсалютовал дернувшимся углом рта. Ей впервые стало грустно, что она не может заручиться у него сигаретой. Невероятная. Совершенно внеземная и лишающая почвы под ногами девчонка. — Ты была великолепна, птичка. Леру потряхивает от того, насколько сыто и вибрирующе звучит его голос. Его хрипотца обволакивает и заставляет прикрыть глаза. Лера изо всех сил старается не концентрироваться на том, что её низ живота начинает уже во всю вновь сводить от желания, хотя сокращения после первого оргазма до сих пор не стихли до конца. Однако все её мысли улетучиваются за секунду, когда Вадим берёт пульт со своей стороны, нажимает на кнопку и дверь позади её спины открывается. Лера застывает. И, полностью обомлевшая, медленно переводит взгляд от зияющей черноты проёма обратно к Вадиму. Её плохо сдерживаемая ярость заполняет карий цвет радужки черным цветом. Если бы не стекло, Лера бы точно кинулась на него и набила ему лицо. Но все, чем она ограничивается при своём положении сейчас, это легкая тряска и сжимающиеся активно кулаки. — И да, если вдруг когда-нибудь встретимся в похожем месте на это, просто знай, всегда где-нибудь есть пульт, открывающий все двери. — Вадим подмигнул ей, задорно широко улыбнулся и, запихнув между зубов новую зубочистку, скользнул напоследок по стеклу, выделяя её силуэт подушечками пальцев. — До встречи, пташка, — почти любовно проурчал он, прежде чем до неё донесся голос спешащего к ней Олега, а сам Вадим скрылся за дверью. Он бы с удовольствием ещё остался, да дела остались незаконченные. В конце концов, те двое ублюдков до сих пор живы. А до конца ночи решить этот вопрос, как и привести конец Яковлева ближе к нему за ручку, у Вадима все еще висело в списке невыполненных задач.