Memento Mori

Так странно, что он теперь её свободно забирает по вечерам из универа. Лера, наверно, никогда не привыкнет к наличию обыкновенных приятных мелочей в их совместной жизни. Хотя бы к той же, состоящей в простой возможности не таскаться по вечерам в компании Кира до метро, а потом еще столько же до дома, уставая от его извечной болтовни и ловких попыток уворачиваться от столкновения с ближайшими столбами из-за хронического недосыпа. Иногда Лере нужна была тишина. Лёгкий перестук дождя в окно машины и незатейливо трещащее радио на фоне, вещающее про погоду. В Петербурге на прогнозах можно было делать одинаково рискованные ставки, срывая либо изрядные куши, либо продувая всё подчистую. — Устала, золотце? После первого приветствия и короткого поцелуя в щеку она была непривычно молчалива. Ну, оно и неудивительно. Подготовка к последнему экзамену накануне выкачала остаток сил в и без того показавшей преждевременно своё дно бочке. — Есть такое. Иногда Лере нужно было это молчаливое понимание, легкий кивок головы и разговоры, не обязательные к продолжению. Иногда ей была нужна сама возможность наблюдать Вадима в профиль, пока он сосредоточено сжимает руль «Хаммера» и смотрит прямо перед собой, не зная даже, что за ним самим ведётся пристальное наблюдение. Лера раньше не ловила себя на том, чтобы чьи-то неидеальные элементы чужой внешности так сильно ей нравились. Лёгкий шрам, рассекающий левую бровь, ей кажется больше завораживающим, чем отторгающим. Он придает Вадиму необычную грозность и лихую мужественность. Рубец на верхней губе, оставленный гранатой, уже не единый раз ею изученный: кончиками пальцев, легким скольжением языка, беззвучным движением губ, — и всё же и сейчас она его оглаживает взглядом, как нечто новое и недавно открытое для себя лично. Наверно, все потому, что он так непривычно расслаблен. Непривычно спокоен и сосредоточен на чем угодно, только не на ней. В ней поднимается волна непривычной концентрированной теплоты и желания к нему прикоснуться. Желания притянуть к себе и благодарно сковать в руки, зарываясь носом в крепкую шею. Просто потому, что он приехал. Не скупился на потраченное время и забрал, хотя был не обязан этого делать. Лере было с ним спокойно, и если раньше это и вызывало беспокойство, то сейчас она относилась к своей реакции, как к полной стадии принятия, смешанной с полнейшим нежеланием противостоять происходящему. Ей впервые кажется, что все так, как должно быть. И что оно не требует от неё никаких изменений. Вадим чувствует виском, что на него смотрят. Приятное теплое ощущение внимательного взгляда заставляет уголок губ приподняться в ухмылке. На перекрестке он откидывается глубже в спинку, закидывает руку на её плечи, и, когда она поднимает ладонь, касаясь его пальцев своими, его прошивает похожее чувство. Интересно, в этом крылась прелесть постоянства отношений? Увы, ему не с чем было сравнивать, но оттого и опыт с Лерой казался ему наиболее ценным. Лера смотрит на него долгим взглядом, на дне её зрачков блестят огоньки, как внутри темной воды. Как глаза маленькой ящерки, которую он видел на одном из заданий в Предгорье. Саламандры. — Хочешь послушать что-нибудь? — Хочу. Что у тебя есть? — Поройся в бардачке. Вадим любил, естественно, не только одну Леди Гагу; в его бардачке, как у всякого уважающего себя выходца из 80-х, слушавшего вместо голимой российской попсы зарубежные песни, пылились диски «Depeche mode», «Scorpions», AC/DC» и даже сборник популярных синглов «Битлз». Уже столько лет прошло, появилось столько новых хороших исполнителей, чьи диски он успел заслушать до первых чёрточек на пластиковой поверхности, но старой проверенной школе изменять было нельзя. Поэтому она лежала всегда прозапас с собой. Лера останавливается на втором диске, с едва заметной улыбкой прикусывая изнутри щеку. Деталь вроде бы не очень удивительная, но она кажется ей интересной. Она, на самом-то деле, так мало про него знает. Он ведь даже свою фамилию ей не называл, она и не спрашивала. Теперь же любопытство Макаровой прорвалось само собой; голод по изучению чужих внутренних глубин её редко посещал, но когда это случалось, Лера со всей пылкостью принималась погружаться. По самую макушку, жадно впитывая в себя каждую новую открывающуюся ей деталь. А Вадим был более чем достойным кандидатом для изучения: внешне будучи очень открытым, он всё равно оставался во многом загадкой для неё. — О, скорпы? Да у тебя хороший вкус, детка. Он поощрительно цокает, оголяет зубы в улыбке, и зубочистка с треском сжимается передними резцами. — Tainted Love? Я всегда думала, что это вещь Soft Cella. — У скорпов она звучит динамичнее. Подходит для быстрой езды. А нам бы с тобой как раз ускориться, если ты хочешь домой пораньше попасть. Так что включай. Лера нажала на бегунок звука, и диск стал загружаться. С наслаждением вслушиваясь в надрывно хрипящий мужской вокал главного солиста и ревущую наперебой с ним гитару, она, взбодрившись и даже закачав головой в такт мелодии, все равно поймала укол грусти от мысли, что им совсем скоро придется расстаться. The love we share Seems to go nowhere And I've lost my light For I toss and turn I can't sleep at night Once I ran to you (I ran) Now I'll run from you This tainted love you've given I give you all a boy could give you Take my tears and that's not nearly all Oh tainted love Tainted love — Ты знала, что изначально она вообще звучала даже близко не так? Она вышла ещё в 65-м, но не снискала себе популярности с женским вокалом. А потом выстрелила в 80-х, ещё долго возглавляя чарты, когда её перепели твои Soft Cell. Лера тихо усмехнулась. — Вот тебе и яркий пример сексизма в истории, которая полна ими под завязку. — Со вскинутыми бровями она добавила: — И потом, почему сразу же моих? Мне нравится больше вариант скорпов. Soft Cell для меня слишком слащавые. Вадим громко рассмеялся. — В моё время они были очень популярны, знаешь ли. Это считалось новым веянием в музыке, гордо именовавшимся «синтипоп». — Звучишь так, будто твоё время давно прошло. — Она едва заметно провокационно приподняла уголки губ, щурясь. — Не такой уж ты и старпёр, Вадь. — О, спасибо. Рад слышать очередное подтверждение тому, что мой возраст тебя нисколько не смущает. — Его голос отдавал весёлой низкой вибрацией. — Как показала практика, с твоим приходом в мою жизнь резко выяснился факт, что мне нравятся мужчины постарше. — Лера фыркнула и с улыбкой спрятала лицо в своей ладони, на физическом уровне ощущая, как их шутливые колкости поделили градус внимания Вадима между ней и дорогой. Вслушиваясь тогда в контекст песни, она невольно стала поглядывать на него осмысленным взглядом, словно тоже чувствовала это странное обволакивающее понимание, будоражащее её сходством с их историей не меньше, чем его. У Вадима взгляд был точно такой же, как у неё: живой, блестящий, откликающийся и отдающий лёгким золотом, как бывало всегда, когда его посещало неожиданное, но громкоговорящее желание зажать её на ближайшей поверхности и хорошенько трахнуть. Оно могло дать о себе знать совершенно внезапно, сгенерироваться от простой шутки, микроскопическими частичками токов завертевшись в свободном пространстве, словно заряжая их на притяжение, как магниты. Другой вопрос, что она спешила. Было поздно. И с силой пришлось переключиться, даже когда Лера потянулась с немым пониманием к нему сама, сладким дыханием опаляя его грубую расщелину рта. Это было выше его сил. Когда она каждый раз такая трепещущая и готовая к нему стремилась всем своим существом, у него априори срывало крышу, и кровь приливала к стояку неконтролируемо. Но Вадим её останавливает, прижимая пальцы к полным мягким губам. Скользит по ним заскорузлыми подушечками, сам проглатывает жесткий горячий комок напряжения и старается думать о чем угодно, только не о том, что ему бы очень хотелось, чтобы губы Леры (слегка приоткрытые, до ужаса манящие) сейчас оказались не здесь, а там, в самом низу, где било горячо и сильно, будто у шестнадцатилетнего мальчишки, познавшего радость секса не позднее вчерашнего дня. Так недолго и до возвращения к пубертату оставалось, думалось Дракону со смешком, пока он аккуратно скользящим движением по губам вниз отнимал руку от Лериного лица. — Не сейчас, золотце. Тебя ждут дома. Задержимся, и наши поездки сильно осложнятся. Несмотря на то, что Вадим был прав, укол досады, развернувшийся внутри груди горячо и надсадно, скрыть у Леры не получилось, даже когда она со всем пониманием ситуации коротко согласно кивнула, отвернувшись. Нет, так дело не пойдет. Пусть уж знает, как она на него действует, и не сомневается лишний раз в своей привлекательности и в самой себе. Успев до начала возобновления движения подхватить Леру за подбородок пальцами и за него же развернуть обратно к себе, Вадим низко и хрипло прошептал, направляя свободной рукой её ладонь к себе на выпирающий бугор под натянутой тканью затертых джинс. — Видишь, как ты на меня влияешь? Ты не представляешь, как сильно я тебя сейчас хочу, — протянул он низко и горячо, глядя в её глаза с расширенными зрачками таким же потемневшим от желания взглядом. — Если бы не наше забитое под завязку расписание и твой «комендантский час», поверь, я бы не выпустил тебя отсюда ещё ближайшие два часа. И тогда тугой узел разочарования внутри Леры развязался, уступая другому, более сильному и ощутимому, опустившемуся горячим приливом в самый низ живота. Она с шумным глотком долго смотрела в глаза Вадима, задерживая свою ладонь на его паху, и думала, что после такого отвлечься на что-нибудь другое будет практически невозможно. Но им приходится. С шумным выдохом и вдавленной в пол педалью газа. Расставание, правда, проходит у них не совсем привычно. И не совсем прилично, наверно, тоже. Леру разрывает от желания к нему ещё раз прикоснуться, и когда они встают возле её дома, она с обжигающим взглядом просит его свернуть в переулок между домами, хотя всё ещё помнит, что времени у них в обрез. По идее, это должно быть не так уж и долго. Она давно этим не занималась, но, чувствовалось ей, Вадику много сейчас было и не нужно. — Птичка, иногда твоя напористость меня удивляет. — Он добродушно ухмыляется и чувствует, как дыхание перехватывает уже у него, когда она касается его через всё ещё не ослабшую из-за внутреннего давления ткань джинс. Уверенно положив одну руку на пах, а второй вытягивая ремень из пряжки. — Позволь позаботиться о тебе. — Её голос хриплый, полный желания, и уже от одного его такого звучания Вадим чувствует, что ему становится больно и совсем тесно в джинсах. Ему хочется сказать что-то вроде «ты не обязана», но по её глазам он видит заранее её ответ. «Но я хочу», — отвечают они с горячим откликом, и когда ремень под руками Леры окончательно поддаётся, терять голову от желания приходится исключительно из них двоих только ему. Она вбирает его головку медленными томительными поцелуями, неспешно и с таким педантичным скольжением языка по крайней плоти, что ему приходится сжимать подлокотник до трескующегося скрипа, чтобы подавить в себе желание нажать на её затылок сильнее. Боже, блять, то, с каким открытым наслаждением она скользит губами по его основанию, задевая кончиком зернистого языка пульсирующие венки, прошибает дрожью руки. Лера не представляет, какое влияние она, на самом деле, имеет на него. Даже самому становится страшно, что лишь ради того, чтобы она взяла глубже, он готов пойти сейчас на что угодно. Таких привязанностей у Вадима уже давно не было, и эффект новизны вместе с плотной связью бьёт прямо под рёбра. — Лер… Боже, блять, только не открывай глаза. Она открывает глаза и смотрит на него плавящимся золотистым взглядом. Жидкое горячее золото концентрируется вокруг её расширенных зрачков, и Вадим понимает, что он абсолютно пропал. Когда их взгляды состыковываются в длительный зрительный контакт, он чувствует себя так, словно она сейчас трахает его, а не он её. Даже когда толкается в её рот глубже и сильнее. Всё равно исходящая голодная властная энергетика от Леры, упирающейся одной из ладоней в его бедро, вовсю твердит об обратном. Она сама вбирает его глубже. Жмурится, хмурит брови, пытается точно распознать свой предел, а потом берет за руку и кладёт себе на затылок. Вот тебе и возможность выйти на равные позиции, думается ему. Она хочет, чтобы он ей показал, как лучше, как ему больше нравится. И не пугается даже тогда, когда он, едва ощутимо прочертя царапинами по её коже головы, давит сильнее, просится к корню её языка, тычась головкой к тесноте глотки. Приходится осторожничать, чтобы, не дай Бог, не надавить сильнее на заднюю стенку. Но даже это дается с трудом, когда её губы опускаются до зоны роста волос. Так глубоко. И так тесно. Её глотка настолько плотно его обхватывает, что Вадим уже чувствует знакомую скапливающуюся пульсацию, стремящуюся к самой головке от яиц горячим точечным выстрелом вверх. Если она его не выпустит, он так позорно быстро и кончит прямо ей в рот. Лера, словно чувствуя это по его напряжению, выпускает его член с хлюпающим звуком, даёт ему передышку и себе. А потом вбирает обратно, уже более порывисто и со знанием дела — Вадиму остается только откинуться на дверцу, смотреть и двигать в такт движению её головы бёдрами, тихо матерясь в ощутимо нагревшийся воздух машины. — Лера… Боже, золотце… У Леры горят лёгкие, дышать удается с трудом, но она не останавливается. Удерживает в тесноте как можно дольше, скользит ладонями по его бёдрам к ягодицам, притягивает ближе. Ей нравится слышать, как он задыхается под ней, видеть, как каждая мышца напрягается в такт их обоюдным движениям, пускай её навыки и оставляют желать лучшего. Его вело от её старания, от того, как она пыталась его прочувствовать, совершенно забыв при этом про себя — Лера настолько была сейчас сосредоточена на реакции Вадима, что собственное возбуждение отошло на задний план. Он в поощрительной ласке проскользил большим пальцем по линии челюсти до подбородка, осторожно сместил обе ладони на её щёки и вопросительно на неё взглянул, не зная, выдержит ли. Если нет, он спустит «удочки» и справится дальше сам, ему оставалось совсем немного. Но Лера смотрит на него со странной, забавной смесью самоотверженности и желания довести начатое дело до победного конца. Дракон шумно втягивает носом воздух, скользит быстро языком по вмиг пересохшим губам. Совершенно потрясающая девчонка. — Если тебе станет трудно дышать, врежь мне по бедру. Я могу слегка переборщить, когда меня заносит. Она коротко кивает, не имея возможности ответить. И жмурится до вспыхивающих звёзд перед глазами, когда он толкается глубже, фиксируя её голову в едином положении. Лера прислушивается к ощущениям в теле и понимает, что горло сводит спазмами лишь первые несколько секунд. Потом волна сходит на нет, и она вцепляется в бёдра Вадима ногтями, оставляя белесые полосы под карманами. Она выдержит. Она себя хорошо знает, и Лера знает, что справится. Горячее шумное дыхание покидает рот Дракона дребезжащими витками, заставляющими стекло в машине запотевать. Он толкается ещё раз, и её имя с его губ слетает как-то по-особенному лихорадочно страстно, почти жалобно, как будто ему было слишком хорошо и слишком больно одновременно. Его полностью прошибало от её покорного вида. От одной мысли, что эта девчонка вся его. Что он мог делать с ней всё, что захочет, и что она всегда возьмёт то, что хочет сама. Её проклюнувшаяся из-за общения с ним решительность его заводила. Заводила настолько, что пах казался сейчас раскаленным, а член внутри её рта каменным. Вадим старался следить за её ответными реакциями в теле и, не встречая сопротивления, лишь ускорялся. Лера, почувствовав, что без опоры начала сползать, вцепилась с силой в его плечи. Из недр её груди вырвался стон, похожий больше на мычание. Несмотря на то, что он не был внутри, господи, она чувствовала, что с подступлением его оргазма, кажется, кончит вот-вот сама. — Моя девочка… Моя птичка… Сможешь принять меня всего? Справишься? — Его слова звучали насмешливо, но не обидно, скорее, с вызовом, заставившим Леру сильнее ответно воспылать желанием, когда они друг другу заглянули в глаза. Его слова добили их обоих. Внутри словно лопнула долго натягиваемая струна, когда Вадим, толкнувшись особенно глубоко, зашёлся чем-то похожим на рычание, кончая ей прямо в рот. Лера, сминая ворот его свитера пальцами, шумно глубоко задышала через нос, растерянно ощущая, как между бёдер становится вязко и совсем влажно. Её трясло. И лоно знакомо сокращалось будто в лёгких подёргиваниях, рассеивая её внимание окончательно с сосредоточенности на двух важных моментах: она впервые кончила без чьих-либо прикосновений, и вкус Вадима расплывался у неё прямо на языке. Терпко-кислый, липкий, горячий. Она его проглотила, не задумываясь, и только потом, прислушиваясь к стихающей пульсации, выпустила член Вадима изо рта. Он на неё не смотрел. Держал голову специально запрокинутой и восстанавливал дыхание, прекрасно понимая, что если взглянет на Леру с её блестящими глазами, припухшими влажными губами и раскрасневшимися щеками хотя бы один раз, на вызов он точно опоздает. Потому что попросту не сможет её отпустить, пока не затрахает до потери возможности нормально ходить. Но большой палец его всё же соскальзывает на её пухлую нижнюю губу. Оглаживает её и собирает остаток влаги, размазывая ту между собой и подушечкой указательного. Благодарно и заботливо, с желанием коснуться кончика её горячего языка. Несмотря на стоявшую духоту в салоне и исходящий от тела Вадима жар, пальцы его всё равно были холодными. Не удержавшись, Лера вобрала каждый из них, поочередно согревая сомкнувшимися губами и языком, а потом и дыханием. Теперь он смог позволить себе наблюдать за ней. С ленивой нежностью и совершенно не вмещающейся в его глазах бездной чувств, которую она в нём каждый раз вызывала. — Ты восхитительна. Он чувствует, как её губы, мазнув напоследок по его мизинцу, разъехались в искренней улыбке. — Вот теперь… — она прочистила горло, звуча непривычно хрипло. Пришлось взять паузу, чтобы проглотить всю вязкость, скопившуюся в горле, только потом продолжая, — мне пора. Его руки соскользнули на её предплечья, крепко те сжимая. — Не представляешь, как отпускать тебя не хочется. «О нет, как раз представляю…» — проскальзывает мимолетно в её светлой голове, прежде чем Вадим притягивает её рывком к себе, впиваясь поцелуем в губы. Его язык горячо собирает остатки своего вкуса с её языка, и это уже снова его заводит. Ему чертовски хочется откинуть сейчас спинку её сидения, расположиться между её ног и распробовать её, такую горячую и трепещащую, на вкус, довести её уже самому пальцами и языком, пока она будет стёсывать ногтями кожу его пассажирского сидения. Но на часах уже горело 20:30. Ему нужно было быть в центре через полчаса, а Лере через десять минут дома. Фантазию приходится придержать за поводок рядом с собой, оставив голодную выжидать своего часа. — Я заберу тебя завтра. У меня как раз вечер полностью свободен. Можем съездить выпить, если захочешь. Поскольку сессия была закрыта, предложение казалось заманчивым. Особенно если впереди предстояли только ленивые выходные, полные сна, вкусной еды и пресса Вадима под рукой, который можно будет без зазрений совести щупать при первом же возникающем желании. Прижавшись вновь губами к губам Вадима, Лера издала согласный протяжный звук, покидая его машину с необычайной лёгкостью в теле. — Договорились. До завтра. Он ещё долго провожал её взглядом, пока она не скрылась за дверью своей парадной.

***

Не то чтобы Лера была против секса в машине (полноценного, не того, что был у них в последний раз), совсем нет, но из всех предполагаемых мест, которые можно было по рейтингу удобства выдвинуть в лидеры, это она бы отнесла обязательно в самый конец. Она не ханжа. И уж тем более не консерватор и не «белая и пушистая», потому что признает, что это будоражит. Быть одновременно у всех на виду, но в то же время скрываться под тенью навеса, будучи облаченными из одежды только во вздернутое короткое платье, переливающееся чешуйками глубоко синего цвета, и потертые джинсы металлического оттенка, недвусмысленно натягивающиеся под тяжестью её тела и движением наливающейся кровью эрекции. Лере не нравится разве что ощущение впивающегося в задницу бардачка, когда она откидывается назад, освобождая Вадиму чуть больше пространства для манипуляций с её нижним бельем и трескающейся упаковкой презерватива, не нравится, что из щелей между окном и резиновой рамой поддувает, заставляя каждый волосок на затылке шевелиться. Но все это меркнет и превращается в своё бледное подобие в тот самый момент, когда они, как сбежавшие с выпускного надравшиеся в дрова подростки, откидывают до максимума (с предусматривающимся щелчком вхождения) пассажирское сидение назад, когда он с благоговейным трепетом и жадным обожанием стискивает её бёдра, без лишних предварительных ласк входит, считывая по языку тела и одному искрометному, но звучно вырвавшемуся «блять», что ей хорошо, что ей нравится, и идея была, на самом деле, потрясающей. Лере остаётся только удивляться, насколько сильно пополняется с Вадимом её багаж «неожиданных мест для секса», который раньше ограничивался тривиальным дерзким перепихоном на пьяную голову с Артемом в туалете да её кроватью (при благом стечении обстоятельств), когда своих не было дома. Лера не относилась к тому типу девушек, которых то и дело тянуло к риску, но риск, по ироничному стечению обстоятельств, стал при этом неотъемлемой частью её жизни. И зависимость от него, проявляющаяся всё больше на работе, перешла постепенно и в жизнь личную с приходом Вадима в неё. Если бы Леру спросили, какое из всех мест ей казалось наиболее запоминающимся, она бы привела в пример, пожалуй, стол в аудитории, когда она однажды задержалась допоздна из-за обсуждений подробностей её проекта по оптогенетике, а Вадим приехал её забрать. Плюсы быть на счету у старосты и преподавателей, это иметь свободный доступ к почти каждому второму ключу и не быть обязаной отчитываться перед охранником, зачем он тебе так поздно понадобился; а про прелести тёмного времени суток и навыки Вадима, пускавшиеся в ход для отключения той же камеры слежения, Лера могла и не разглагольствовать вовсе. (Хотя её удивлению не было тогда конца, как и возмущению сначала тоже, когда он вкрадчивым голосом только предложил. Стыда в Вадиме была столь ничтожная горстка, сколько в ней осталось от честности перед семьёй. Они друг друга стоили. Именно поэтому её лопатки по итогу их недолгих споров целовались с деревянной поверхностью стола, а ноги опутывали его плечи, притягивая ближе к себе. Вслушиваясь, как он с утробным низким урчанием всасывал горошину клитора между зубов, глядя на её пышущие жаром щеки с откровенным упоением на лице, Лера думала, что там прям и скончается от ударившего адреналина в кровь на месте.) Но трахаться внутри его машины оказалось ещё более захватывающе, чем на шатающемся многовековом столе меда, так что Лера, до недавнего времени считавшая, что экстремальнее того раза и раза на заброшенном складе не могло уже быть, сейчас с лёгкостью убеждалась в обратном. Она медленно раскачивалась на нём, вцепившись пальцами в его плечи. Вздрагивала каждый раз, когда он большим пальцем прослеживал дорожку от её лобка вверх по животу, до горла, не скупясь на нажим краем ногтя, оставлявший тянущийся красный след. У неё откровенно спирало дыхание, когда Вадим накрывал её бёдра своими большими горячими сухими руками, подбадривая жадным блестящим взглядом каждое её более откровенное действие, заключавшееся в смешном желании сжать свою грудь сильнее от переизбытка рвущихся из неё эмоций, проскользить пальцами в самый низ живота, дотронуться до пульсирующего комочка клитора, заменяя трение своих пальцев одним его, оглаживающим сначала дразняще, а уже потом — резко и быстро, по кругу и с резким уходом вниз, к вульве, как ей нравилось. Вадим как-то шутил, что секс в машине — это классика. Что в годы его отрочества это было столь распространённым явлением среди парней, имевших машины, но не имевших свободные метры своей жилплощади, что весь азарт и шарм отбивались заезженностью и клишированностью самого приглашения «сходить покататься». Лере такие предложения не были знакомы. Ни один из её парней до Вадима тягой к разнообразию в местах не отличался, а Лера сама и не предлагала. Не хватало смелости и достаточной тяги к безбашенности. Но Вадим словно смог её каким-то волшебным образом, глубоко зарытую, в ней отыскать, вытащить наружу и заставить ударить вместе с гормонами в голову. И Лера, когда-то давно поверившая, что является и вправду пресной, уже совсем не была уверена насчёт компетентности мнения Артема в этом вопросе. Возможно, поэтому идея продолжения их прошлого раза в машине её так сильно взбудоражила и завела с полоборота, что она, допив свой холодный фраппе, сразу же согласилась и потащила Вадика прочь из клуба. — Лер… Дыханием, опаляющим её косые мышцы пресса, поцелуем выше по ложбинке, а дальше — сомкнувшимся рядом зубов на одном из сосков. Лера сжимает его внутри сильнее и закусывает нижнюю губу, так ей хорошо, когда Вадим двигает под ней бёдрами в ответ, со звучными хлопками устанавливая неторопливый глубокий темп, наполняющий её до самого предела. — Ты такая красивая. Он говорит это с совершенно искренним восхищением, ведёт дорожкой влажных поцелуев выше, замыкая их ряд у неё в области под подбородком, а потом тянет на себя вниз, придерживая её руки крепким кольцом сомкнувшихся пальцев на запястьях у себя на бёдрах, ногтями, впивающимися во внутреннюю сторону. Теперь она на большую часть на нём лежит, и у Вадима открывается возможность двигаться быстрее, не отрывая взгляда от её пылающего лица. В её голову приходили невольно мысли, что, пройди её выпускной так, с Вадимом, трахающим её снизу, он бы оказался куда более запоминающимся, чем обычный скучный вечер в китайском ресторанчике, кончившийся ссорой с братом и отцом. Появись он раньше, он вообще круто бы изменил её жизнь. Но всему своё время, как говорится. Поэтому она рада, что встретила его именно сейчас, достаточно зрелая и сильная для своих лет. Их лица друг напротив друга, дыхание жарко смешивается, он не отрывает взгляда от её глаз. Запоминает, как чернота охватывает радужку маленькими черными дырами, засасывающими всё вокруг себя. У Вадима, напротив, глаза ясные, серо-морозные, как самая суровая российская зима из всех Лерой видимых. Она горячо кусается и поддевается рябью только тогда, когда она, не выдерживая такой пристальности, касается его губ своими, коротко и быстро. Узел внутри её внутренностей развязывается, когда он проникает языком между её губ в ответ, и цвет его глаз теплеет, делаясь почти зелёным, фисташковым, как мороженное, любимое ею в детстве. Он зарывается ладонью в её волосы, отпуская одно из запястий, тянет лицо на себя, снедая каждый её рваный выдох губами, и Леру пробирает от того, каким выходит мягким в своей жадности это прикосновение. Вадим толкается в её рот глубже, и Лера почти жалобно стонет громче, прикрыв глаза. Его движения внизу не уступают движениям наверху, и оргазм яркой вспышкой вырывается бурляще и непредсказуемо, заставляя её всю на нём подобраться и выгнуться в спине. — Лера!.. Он толкается в неё ещё пару раз, прежде чем кончает сам. Ленивое пламя зажигалки освещает темноту его машины ровно на те пять необходимых секунд для прикуривания сигареты и раздающегося хлопка закрывающейся металлической крышки. Вадим, с разнузданно расстегнутой рубашкой под чёрным пиджаком и распущенным висящим галстуком на плечах, со звучным удовольствием затягивается, медленно выпуская дым изо рта. Лера наблюдает за ним со странной смесью трепетного, глубоко душевного восхищения, не передающегося никак сложному бездушному языку химических реакций тела человека. Но всё же она пытается своё состояние на него перевести. Чтобы убедиться в том, что всё это реально, и ничего из этого ей не снится. В первую очередь, она прислушивается к своему сердцу, запорошенно бьющемуся в груди. У здорового человека сердцебиение составляет 60 — 80 ударов в минуту, при достижении оргазма же оно переходит к 180. Лере кажется, что её давно пересекло порог 200, грозясь приблизиться к диагнозу тахикардии. Он оглаживает в расслабленной манере её предплечье, смотрит, как лилово-голубые далёкие отсветы клуба ложатся на её лицо, и прижимается долгим поцелуем губами к губам. Несмотря на привкус, оставленный сигаретами, Лера даже не морщится. А потом берет и затягивается сама. На секунду ему тоже кажется, что так любить просто невозможно. Но он её любит. Вопреки всему пиздецу, в который они оба втянулись (он по своей воле, а насчёт Леры он бы ещё мог поспорить), правда, любит. — Я когда-то давно бросила. Ты знал? — Она выдыхает дым прямо ему в лицо, обдавая его сизым облаком. — Да я плохо на тебя влияю, золотце. — Вадим довольно усмехается и пристально смотрит на то, как она затягивается ещё раз, а потом берёт из её руки сигарету и, не отнимая её полностью от пальцев, затягивается сам. — Уже давно. — Стоило бы открыть окно. — Только сейчас заметил? — За время твоих каникул, думаю, ты успеешь меня ещё больше в этом убедить. Последнее он шепчет ей тепло в ухо, прежде чем открывает окно за её плечом и, выкинув бычок от сигареты, забирает Леру в полноценные объятия.