Memento Mori

Цветы — это осколки рая на земле. Она была идеальным воплощением его идеи, живым её представлением, сосудом, вмещающим, казалось, всю его душу. Сосредоточившая в себе весь его кропотливый труд в качестве модельера. Алтан не переставал, затая дыхание, любоваться Лерой, даже когда показ заканчивался. Он любовался ею и тогда, когда приходилось ждать до начала основной программы — когда она покорно ожидала с непокорно поднятой головой, сверкая золотыми кругами теней вокруг горящих медово-карих глаз, облачаясь во все цвета золота, меди и серебра. Она превращалась в метафорическую богиню, снизошедшую до простых людей, которым было не дано до конца познать её красоту. Живой мрамор, вылепленное великолепие, творцом которого он был лишь частично. Она — живое доказательство того, что цветы могут собой являть нечто большее, чем недолговечный миг, краткое мгновение прекрасного. Алтан стоял всегда до конца показа в тени, прятался за кулисами, покуда ведущий не объявлял создателя коллекции и зал не взрывался аплодисментами. В такие мгновения всё словно замирало, даже мельчайшие пылинки в воздухе, сам воздух, сама жизнь, обкладываемая ватой, приглушающей звук — и слышно только своё собственное сердцебиение, и гулкий стук крови в висках, пока взгляд испуганно бегает меж скучающими или заинтересованными лицами. В такие мгновения Алтан был и напуган, и воодушевлен больше всего в жизни. Пока не приходилось выходить в зал, кланяться и смотреть на далеко сидящую в рядах сестру, одним лишь взглядом требующую результатов. Он напряженно принимал похвалу и высокие оценки, но знал — для неё этого недостаточно. Для Юмы никогда не будет достаточно, пока они не попадут в Париж на высокую неделю моды. «Всё это для неё лишь баловство, пока оно не приносит деньги», — Алтан поджимал губы в тонкую ниточку и прикрывал глаза, считая про себя, чтобы вернуть себе привычное хладнокровие. Изобиловать эмоциями перед публикой он не привык, даже если сестра на него давила — максимум из него можно было выдавить скупую улыбку. Лера же видела дальше этих сухих полуэмоций. Она была способна смотреть глубже остальных. — Хэй, шеф, всё нормально? — Лера спрашивает уже после показа, подходя, как и всегда, бесшумно со спины. — Нормально. — Его спина дышала и поднималась вместе с воздушной тканью небесно-голубого цвета. Она мерцала и блестяще переливалась, напоминая Лере невольно начальную заставку Диснея. Она выглядела сказочной. Алтан всегда говорил коротко и отрывисто, когда пытался закопаться глубже в себя. — Ты хорошо сегодня справилась, молодец. Можешь идти домой. Феи, идущие по сцене, очарование торжественного вечера, всё это заканчивалось, стоило последнему софиту потухнуть в зале. Последнее прекрасное, что оставалось от вечера, это была Лера. Она сохраняла в себе приглушенные искры золота, спрессованных и склеенных вместе цветов, над которым он работал без малости несколько месяцев, а люди, его вечные судьи, проглотили за несколько часов. — Я же вижу, что нет. Лера не была надоедливой, она была в меру настойчивой. Когда её присутствие было необходимо, она оставалась рядом. И только к ней Алтан, в отличие от многих прочих, поворачивался лицом. На его веках блестели сумеречные тени синего цвета. На их фоне алые глаза контрастировали особенно сильно и буквально глядели в душу. Лера ощущала оцепенение, как перед удавом, готовящимся нанести удар. — Ты была сегодня прекрасна, — честно признался он и кончики протянутых пальцев разгладили одну из складок платья. На Лере был пошитый из высушенных покрашенных золотой краской гладиолусов корсет (мелкие частички блестели, как соты в приглушенном свете ламп, переливались дорого как оперение алконоста), узкая юбка-карандаш в тон и высокая платформа, удерживающаяся на каблуке из причудливо свитых вместе тоненьких «Ивана-да-Марьи». — Спасибо. Вы настоящий гений, раз смогли создать такую коллекцию. — Лера говорила без заискивающего тона, прямо и честно, как по-настоящему думала. Её слова заставили Алтана едва заметно улыбнуться. — Платья без моделей — всего лишь кусок ткани. Их оживляете именно вы. Вы вдыхаете в них движение, вы позволяете зрителю увидеть их в динамике. Без вас я бы ничего не стоил. Несмотря на то, что Алтан казался весьма высокомерным и держался идейным особняком в мире моды со своим флористским подходом к пошиву одежды, он признавал такие простые истины важности других рабочих единиц во всём их огромном индустриальном процессе. Пожалуй, эта правда, открывшаяся Лере совершенно случайно, именно и позволяла безбоязненно с ним говорить сейчас. Он скользнул кончиками пальцев по её плечам. Огладил потом более смело и стер самыми подушечками золотую краску с бледной кожи. Сегодня Лера представляла египетскую царскую тематику, сотворенную из зверобоя, тигровых лилий и покрашенных стрел лука. После неё показ перешёл плавно в тему амазонок, но везде фигурировал золотой цвет. Сердцу, говорят, не прикажешь. Алтан в этих вопросах был ещё более беспомощен — если страсть создателя его крепко связывала с музой, он лишался выбора среди других людей вовсе. Его внимание давно пало на Леру. И это могло стать в один момент проблемой и для него, и для неё. Она ведь навечно здесь не останется. Она уйдёт с выплатой долга семьи, когда подработка перестанет быть нужной. Алтан думает об этом с меланхоличной дырой в сердце, которую ничто было не способно заполнить. Лишь ненадолго заткнуть. — Позволь мне кое-что, Лера. — Его голос глух и полон тоски. Лера поднимает на него взгляд. Меж её бровей тонкой линией пролегает складка, видно, что она волнуется о нём и за него. В такие моменты ей хотелось его сохранить, обогреть и уберечь от всех невзгод в мире. — Позволь сохранить это мгновение. Он прижался губами к её губам, и всё перестало иметь значение.