«Смерти не существует. Её никогда не было и не будет. Но мы столько раз, столько лет рисовали её, силясь осмыслить, раскусить её, что стали думать о ней, как о реальном существе. На самом деле, смерть — это всего лишь остановившиеся часы, небытие, завершение, ничто» Рэй Брэдбери, «Что-то страшное грядет»
Июль, 1997 год Ливерпуль, Великобритания
В скромной евангельской церкви в Табруке на Грин-лейн шла поминальная служба. От кирпичных стен, будто окрашенных кровью, отталкивался монотонный низкий голос произносящего длинную проповедь пастора. При ближайшем рассмотрении можно было заметить, как по его лицу начинает течь пот, то ли потому что был настолько рьяно предан своему делу, то ли потому что тринадцатого июля выдался знойный день, не свойственный для суровой погоды туманного Альбиона. Собравшихся проводить в последний путь своего родственника, коллегу, знакомого было около сорока человек. Скамью в первом ряду заняли пять женщин, которых разделял возраст, но объединяло родство с покойным, наличие светлых волос и маленького черного платья. Самая старшая женщина, будучи его матерью, казалась пропорционально самой уставшей и прикрыла глаза уже на чтении псалмов, измотанная продолжительной болезнью сына и ожиданием этой смерти в течение последнего года. Младшая из ее трех внучек, которой месяц назад исполнилось только шесть лет, была для нее умиротворяющим бальзамом на душу, олицетворяя собой воплощение спокойствия и серьезности. Лишь одна из них плакала незаметно для остальных. — У Бога нет мертвых, у Бога все живы. Проповедь на этих словах была кончена, и в помещении наступило гнетущее молчание. Старшая дочь намеревалась было уйти за покидавшими зал коллегами и подчиненными отца, составляющими подавляющее большинство посетителей, но мать предупреждающе сжала ее руку. Ислин проигнорировала этот жест, поднявшись, и, намеренно стуча каблуками, направилась в сторону ожидавшей ее группы людей у ореховых дверей. Тех также было пятеро. Миссис Казарин Традескант не слышала, о чем они говорили вполголоса, стараясь не нарушать скорбную тишину печального процесса, однако могла видеть, как невысокая единственная девушка среди них шмыгнула носом и спешно обхватила дочь женщины неприлично красивыми для всего остального ее образа и ситуации руками. Она знала имена этих молодых людей и помнила, что они все были приглашены сегодня в гости, чтобы и там вспомнить о прижизненных делах покойного Холдора, по-прежнему считая протестантские обычаи дикостью при их католической вере. Казарин взяла за одну руку младшую из дочерей, а за другую — свекровь, выводя обеих и себя саму на свежий воздух, оставляя Ислин и залитую слезами Марию в душном помещении на их совести. Женщина не знала, был ли он, скончавшийся англичанин, настоящим католиком или настоящим протестантом — смотря на его и не ее сына, заметно выделяющегося среди компании друзей дочери, она признавалась себе в сомнении, что когда-либо уверенно знала, был ли он настоящим мужем. Вытерев слезы, упорно продолжающиеся литься из синих глаз, кончиками пальцев и драматично, чересчур громко для окружающей обстановки засопев, Мария, средняя и любимая дочь Холдора Традесканта, нашла намокшим взглядом серые глаза брата и кивнула ему. Тот, заметив это, указал ей подбородком в сторону выхода и с нахмуренными бровями что-то сказал друзьям, расставаясь с ними до встречи дома позже. Провожающие постепенно расходились по своим делам, вычеркнув из их списка отягчающее посещение поминальной службы и с чистой совестью и тяжелым сердцем выразив соболезнования родным. Даже людям с отсутствием эмпатии, сострадания к другим и низкой чувствительностью визиты подобных мероприятий даются отнюдь с не легкой душой. Джереми, внебрачный сын Холдора, единокровный брат Ислин, Марии и маленькой Фиби, вышел на улицу раньше девушек, находясь ближе к выходу, снял полушерстяной пиджак, доставляющий по жаркой погоде особое неудобство, вытер пот со лба белоснежным платком и в задумчивости прокрутил между пальцами полученную от Бастиана, своего близкого друга, скрученную сигарету. Его темные волосы, приобретшие свой истинный цвет в мрачном помещении, теперь, под лучами расшалившегося солнца, выглядели совсем русыми, неестественно русыми. Он не знал, что должен чувствовать в такой ситуации, но однозначно ощущал освобождение отца, заслуженное долгими страданиями, сопровождавшими его болезнь последние два года, и иррациональность происходящего, ибо как они все вместе ни готовились к его смерти, конец всегда выходит внезапным. Протестантам повезло, что церковь признала кремацию, а Холдору — что его последняя воля могла быть исполнена без проблем с их стороны. Джереми прокрутил колесико зажигалки, кратко выдыхая дым вместе с собственной переживаемой болью, и рассеянным взглядом серых глаз, в которых невольно скользила окрашенная в тона печали улыбка, проследил за неподвижными линиями пористых облаков. — Боже, сохрани и убереги его душу от соблазнов, — его голос, несмотря на давящую тяжесть в груди, оставался мягким, вкрадчивым и спокойным, одним своим звуком заставляющим, по неизвестной причине, поверить в существование падших ангелов. — Даруй ему прощение. — Скажи, Джер, молитвы были услышаны хотя бы раз? Ислин, атеистка со скрещенными на груди руками, воплощение отрицания в любом вопросе, незаметно приблизилась сзади и ловким изящным движением выхватила из его пальцев сигарету, делая мгновенную затяжку, пока ее собственные сухие голубые глаза оглядывали территорию в поисках матери, которой она противостояла и опасалась одновременно. Отросшая челка мешала смотреть прямо. Девушка была готова испытывать боль от потери, смятение от утраты, вплоть до затаенной обиды на Холдора, когда она в восемнадцать лет узнала, что у отца была вторая семья и сын на стороне на протяжение всех этих лет, однако затянувшее душу разочарованное опустошение было незнакомым, неожиданным и выбивало ее из колеи, о чем брат если не знал, то догадывался: ей не было нужды демонстрировать ему эту слабость, поскольку он читал ее насквозь. Как бы ни храбрилась внешняя оболочка, человек не может быть мужественным и отважным постоянно, у каждого есть свои слабые стороны. Выйдя за ней следом, чуть погодя, Мария дала знать о себе им двоим, механически шмыгнув носом и безмолвно наблюдая, ожидая реакцию сестры. Та притянула её к себе и опустила выступающий подбородок на растрепавшиеся из прически кудрявые волосы. Из помещения вместе с людьми, прокладывая себе дорогу меж тяжелых черных костюмов и мрачных платьев, лились песни с альбома Blondie 1978 года — еще дно пожелание Холдора, захотевшего быть отправленным в последний путь под музыку своей молодости. Не понимая и не принимая категоричную максималистическую позицию старшей из дочерей, проводя недостаточно времени с самой младшей, мистер Традескант так и не смог полюбить их больше Марии, не без взаимности занявшей его отцовское сердце. Смерть на сорок седьмом году жизни казалась настолько несуразной, что той оставалось только поражаться столь стремительным приготовлениям к поминальной службе. — Твоя набожность по-прежнему меня удивляет. Джереми пропустил глумливые слова Лины мимо ушей, но как бы ни хотелось показать, что до них ему нет никакого дела, позволил пролечь складке меж бровей. В Боге она разочаровалась так давно, что сейчас и не помнила, как и почему это произошло. Никто из посетителей, за исключением их общих с Ислин друзей, негласно пришедших в качестве поддержки, бабушки, невольно знавшей о его существовании, сестер и новоявленной вдовы, не знал, что у покойного имелся незаконно рожденный сын, который имел наглость не только принять приглашение последней и прийти, но и сопереживать сильнее признанных детей — его младших сестер. Он с детства обладал особой восприимчивостью к происходящему и способностью тонко чувствовать других людей и их страдания, сумев пронести ее через года и развить к двадцать одному году явно не в свою пользу. Потерю отца, что для любого молодого человека является бесспорным авторитетом, за редким исключением, каким бы тот ни был, он пережил особенно остро. Мистер Традескант был одним из немногих мужчин, кто заслужил его уважение, вопреки своему послужному списку. — Идемте в машину, — он по очереди открыл перед каждой из них дверь своего «Aston Martin DBS» семидесятого года выпуска, проговаривая вслух очевидные и известные им троим факты: — Пешком идти придется долго, погода явно не располагает, поэтому предлагаю доехать. — Останешься у нас на обед? — подала голос Мария, волей случая оказавшаяся на заднем сиденье. Она без лишних напоминаний пристегнула ремень и снова засопела носом. — Думаете, вашей матери недостаточно впечатлений и моего присутствия в частности для одного дня? — молодой человек выехал с парковки, проверив дорогу через заднее стекло сквозь её взъерошенные платиновые кудри. — Бога ради, несчастной женщине и без меня хватает хлопот. С пассажирского сиденья спереди, по левую руку, раздалось явно несогласное с его предположением хмыканье, наверняка жаждавшее, чтобы Казарин страдала в разы больше. Ислин не была мстительным и злопамятным человеком по своей натуре, однако оставались вещи, которые она со стороны матери не могла понять и принять даже по происшествии многих лет; она знала о желании той видеть на похоронах и мать Джереми, мисс Коллинз, ибо миссис Традескант советовалась со старшим ребенком на правах самой взрослой и самой самостоятельной, стоит ли отправлять ей приглашение на столь удручающее мероприятие. Вторая сторона оказалась более тактичной, ответив на вопреки всему отправленную карточку тактичными соболезнованиями и корректным настолько, насколько позволяла ситуация, отказом. Девушка, более реально смотревшая на вещи и более прямо по обыкновению выражавшая собственное мнение, не преминула воспользоваться случаем и напомнить, что она изначально была против этой затеи. Ныне упокоившийся с миром Холдор представил их друг другу в качестве своих детей, когда окончательно переехал с семьей в Британию летом 1994 года и когда для Джереми и Ислин, чья разница в возрасте составляла меньше месяца, настала пора получать высшее образование, для которого, по стечению обстоятельств, свет клином сошелся на Ливерпульском университете. Девушка с американским акцентом, поступившая на программу обучения архитектуре, первоначально восприняла заявление о наличии единокровного брата-ровесника в штыки, отказавшись общаться с обоими на добрые пару месяцев, поддала свое столь категоричное решение сомнению, стоило ей узнать новоявленного родственника ближе. Будучи интровертивным и не способным похвастаться внушительным количеством друзей, мистер Джереми Коллинз, к собственному удивлению, к концу первого курса собрал вокруг себя скромную компанию из троих удивительных друзей, куда вошла и Ислин, став пятой и найдя общий язык с Харлин, не являющейся частью мужского коллектива из четырех мушкетеров напрямую, но имевшей к нему прямое отношение на правах невесты Бастиана. В мае прошлого года при свидетельстве их по-прежнему дружного коллектива они поженились, в начале этой весны у супружеской четы родился сын, переведя их в статус молодой семьи. За прошедшее время Ислин успела занять свое место в сердце Джереми. — Как думаешь, я могла бы понравиться Дереку? Услышать такой вопрос от Лины, рациональной, непоколебимой перед лицом любых человеческих чувств и эмоционально взвешенной в любой ситуации, и после двух пинт портера за просмотром финала Кубка Кока-Колы, подаваемого под таким названием кубка Английской футбольной лиги пару лет назад, было в новинку. Джереми вызвался отвезти ее домой последней, выпив в половину меньше, будучи в состоянии удержать в руках руль и уже сопроводив по домам остальных членов их компании, однако умение водить его чуть было не подвело, стоило услышать эту сорвавшуюся с ее губ провокацию. Дерек Калверли был предпоследним и на прощанье целомудренно прикоснулся к щеке девушки, никак это не аргументируя и ничего этим не выразив. — Будь на то твоя воля, Лина, ты могла бы понравиться абсолютно любому из них, но не все готовы держать заданную тобой дистанцию. — Возможно, но мне нравится ни Нейт, ни Бастиан, а Дерек. Джереми знал, что ее симпатия в адрес обозначенного молодого человека взаимна, тот не единожды признавался ему в этом сокровенном факте наедине, опасаясь отторжения с ее нечитаемой стороны, но обнадеживать сестру раньше времени не собирался. В глубине души холодная девушка с теплым оттенком волос знала, что обладает наружной привлекательностью и может при желании заполучить в свое распоряжение любого мужчину из ближнего круга общения, и только ее казавшееся бесчувственным сердце хотело добиться большего внимания скромного будущего социолога, чем дружеский поцелуй в щеку, на что требовалось получить благословение брата, ведь в первую очередь тот был его лучшим другом. — Если ты мне говоришь об этом, чтобы получить «добро», то нет ничего такого, что могло бы тебя оградить от попытки отношений, — заметив ее нахмуренные брови, он улыбнулся, трогаясь по знаку светофора. — Я не против. Если проблема в этом. — Именно это мне и нужно было услышать. Так, с позволения Джереми, начались ее отношения с Дереком, опрометчиво выбрав время начала лечения болезни отца, не принесшего семье желаемых плодов в виде облегчения и выздоровления. Сохраняя внешнюю невозмутимость, она буквально ощущала, как из рук, отчаянно цеплявшихся за оставляющую ее картонную безмятежность их старой жизни, ускользает привычная реальность, словно песок сквозь пальцы, а она может лишь наблюдать за тем, как все медленно уходит. Справиться с неотвратимостью заготованной для Холдора участи ей помогла не мать, выбравшая совершенно иной путь принятия происходящего, который можно было назвать так с крупной натяжкой, а друзья, молодой человек и брат, и в день похорон оказавшиеся рядом. Мария, обыкновенно дружелюбная и разговорчивая, молчала всю дорогу до дома, беспокойными пальцами сжимая подголовник водительского сиденья. Они ничего не говорили, невербально и единогласно признавая, что из них троих она в особенности остро переживает произошедшее не только из-за их крепкой связи с Холдором, но и из-за возраста, потому что в шестнадцать лет любые чувства возводятся в абсолют, какую бы окраску они ни несли. С первого взгляда могло показаться, что ее растерянность и излишняя жизнерадостность не дают пролиться слезам из глаз и выплеснуть испытываемое, однако артистичная натура девушки существовала за счет теплого заряда получаемых эмоций, поэтому должно было произойти нечто действительно шокирующее, чтобы выбить её из колеи. Как в случае с ее старшей сестрой, изначальное впечатление Джереми о Марии оказалось ложным, и он никогда прежде так сильно не ошибался. — Любопытно, зачем ты давал обещание присутствовать Харлин, если не планировал идти? Думала, Джерри, если ты даешь слово, то сделаешь все, чтобы его исполнить, — Ислин постучала ногтями по стеклу машины, продолжающей следовать за таким редким английским солнцем. Краем глаза она заметила, что Джереми в ответ на ее реплику поджал губы. Такая привычная и отличительная ямочка на его левой щеке в этот день совсем пропала. — Что? Просто мысли вслух. — Лина, не надо, прошу. Оглянувшись на заднее сиденье и наткнувшись на по-прежнему мокрый и требовательный взгляд сестры, Ислин осеклась, уже набрав воздуха в легкие для нового замечания, и согласно кивнула, выполняя ее просьбу. Сама не понимая, какие эмоции испытывает, делая заметки о близких вслух и забыв передать брату слова Дерека, она чувствовала себя неуютно, не получая знакомого эмоционального отклика от Марии, из-за чего бессознательно старалась спровоцировать ее реакцию собственным раздражением и не самыми уместными в данной ситуации шутками. Паркуя машину с противоположной стороны улицы от их дома образца американской мечты, Джереми кратко обнял старшую из своих младших сестер, предчувствуя сопротивление той и зная о ее желании не католички и не англиканки как можно скорее пройти стадию чтения Евангелие и выбраться наружу, а после протянул руку ладонью вверх младшей. Девушка, смешно и неподходяще для создавшейся ситуации тряся своими кудрявыми волосами, покачала головой, ощущая, как к горлу снова подступает комок — единомышленник очередной порции непрошенных, нежеланных слез, и, совсем как он в церкви, договорным жестом повела подбородком в сторону улицы. От одного вида омерзительно яркой, политой солнечным светом травы снаружи ее замутило. — Прости, Джереми, совершенно сегодня расклеилась, — она облокотилась на автомобильную дверь, виновато вытирая с подбородка стекающую с него жидкую соль. — Святая пятница, я и подумать не могла, что может быть так плохо. Как будто это никогда не кончится. — Так и есть, — он бережно взял ее ладони в свои, машинально столь же осторожно и непорочно касаясь костяшек ее пальцев своими мягкими губами. Распахнутые васильковые глаза смотрели на него умоляюще. — Оставшаяся от этой потери рана может только затянуться, но со шрамом после тебе придется с божьей помощью научиться жить. Ты всегда можешь на меня рассчитывать, если потребуется поддержка. Растрогавшись, убежденная в его прямодушии и искренности, Мария, будучи ниже на добрые десять дюймов, прижалась к его груди, оставляя следы слез на серо-оливковой ткани его рубашки и ощущая на спине сквозь платье обнявшее ее тепло. Джереми никогда не считал себя высоким, однако рядом с ней чувствовал себя выше остальных, самым лучшим, лишаясь любых комплексов. Они оба были в курсе, что он всегда встанет на ее сторону: старший брат был для нее лучше солнечного света, режущего глаза, более того, к собственному католическому удивлению, она была способна на такое богохульство, что брат был для нее не просто боготворим, но и вовсе заменил собой Бога, став главным человеком, сосредоточением подростковой Вселенной в сложный период адаптации и в не менее легкий пубертатный возраст. Не было способа узнать Британию лучше, чем примкнуть к чистокровному британцу, так удачно сочетавшему в себе ее представления об идеальных мужчинах, сошедших со страниц французских исторических романов Дюма. Она продолжала безмолвно плакать, тихо уткнувшись в его солнечное сплетение, сквозь рвавшуюся наружу боль не обращая внимания на мужские руки, одна из которых поглаживала ее по голове, предельно аккуратно разделяя спутавшиеся волосы, а вторая — слишком отчаянно сжимала черный атлас на ее спине. Тем не менее, не заметить его стремительного отстранения Мария не смогла. — Ступай, Мари, тебя, наверное, успели потерять. — Точно, ты абсолютно прав, — обратив на Джереми снизу вверх горящий распахнутый взгляд, она предприняла попытку вернуть своему лицу привычное жизнелюбивое выражение, натягивая улыбку, как театральный грим. — Оставишь сообщение, как доберешься? — Само собой, Ваша честь. Они обменялись секундными официальными поцелуями в щеку, заминая возникшую двусмысленную ситуацию внешне и продолжая по-своему и наедине с собой обдумывать ее внутренне. Подобные безысходные объятия возникали в фантазиях смотревшей вдаль уезжающему чисто английскому автомобилю девушки, связанных с идущим на смерть и его прощанием с любимой женщиной, но никак не с собой и собственным братом. Если правду говорят, что мертвые не уходят окончательно, оставаясь в мире живых и наблюдая за близкими, то Холдор наверняка не должен был одобрить такое поведение собственных детей и призвал бы их к порядку, однако отец ушел навсегда, о чем в такт ее мыслям напомнило дуновение ветра, пошевелившее листья стоявшего на участке лимонного дерева, и образовавшаяся ваза на камине в гостиной, так иронично и благополучно вписавшаяся в интерьер гостиной оставленной мистером Традескантом семьи. Это было патологически неправильно. Похожие размышления преследовали и Джереми, упорно пытавшегося и выжать максимум скорости из видавшей виды коробки передач, ограниченной одновременно собственным сроком давности и пределом разрешенной в городе скорости, и переключить свое сознание на более подходящий для него предмет. Сдавливавшие руль пальцы горели ничуть не от стоявшей жары, окунувшись в пекло, прикоснувшись к границе между Раем и Адом, куда, он знал, ему была заказана дорога. Он осознавал свою вину иной раз больше необходимого и при сложившихся обстоятельствах был готов встать первым в очереди на покаяние и искупление содеянного. Но жизнь руководствуется своими законами, когда выбирает, кого судить с возможностью оправдания, а кого безотлагательно приговорить к смертной казни. И его желание определенно не имело вес в ее итоговом решении.