Иногда они возвращаются

Ворота заскрежетали, пропуская старый обшарпанный пикап с длинными царапинами на боку. За рулем сидел человек, который очень давно покинул свой дом. Эта община принадлежала ему, а он был никем. Шлагбаум подняли, и лидер медленно въехал во двор, ища свободное место на стоянке служебных машин. Припарковался с краю и, заглушив двигатель, откинулся на сиденье, прикрыв единственный глаз. Он вспомнил фальшивую белозубую улыбку Фрая, его навязчивость, с которой тот предлагал поразвлечься с кем-нибудь из его женщин, и представил, как перерезает ему горло, а кровь все льется и льется алым потоком между его пальцев, пузырясь, когда Фрай пытается произнести свои последние слова, что-нибудь тривиальное вроде «Ах ты гребаный сукин сын» или «До встречи на том свете, подонок», а может, все вместе. Он часто убивал людей и за столько лет успел наслушаться всякой чуши, которую те выдают перед смертью. Оригинальностью пока никто не блеснул. Он уже предчувствовал, как к его машине со всех сторон сбегаются солдаты и мирные жители, чтобы поприветствовать его и узнать свежие новости из первых уст. Он потер затекшую шею, надеясь отсрочить неизбежное. Иногда их поддержка придавала ему сил, иногда раздражала, особенно если он был вымотан, а они окружали его тесным кольцом и давили на него своими расспросами, пока он не начинал задыхаться. – Успел как раз перед дождем, Билл, – Мэл по-свойски хлопнул его по плечу, когда лидер, с трудом двигаясь, вылез из своего пикапа. – Как себя чувствуешь? – Лучше не бывает, – лидер криво улыбнулся. «Мне херово, – подумал он. – Ты же видишь, что мне херово, может, оставишь меня в покое?» – Что сказал Фрай? Гвадалахара за нас? – Мэл продолжал наседать, и для лидера это была любимая часть: когда люди, в чьи обязанности входит лишь выполнение приказов, начинают задавать вопросы о том, что их не касается. Это выбешивало его даже в самые спокойные дни. – Хватит, Мэл. Пиздеть – не мешки ворочать, – заметил другой солдат, которого звали Джо. Он откинул брезент, прикрывавший кузов пикапа и принялся выгружать ящики с добычей. Лидер похвалил бы его за расторопность, но Джо и так в последнее время часто лез вперед в попытках угодить, поэтому Билл только подозрительно прищурился. – Фрай расщедрился на дары, – присвистнул кто-то из толпы, критически оглядев количество ящиков, которые таскали солдаты. – Только не пойму, это хороший знак или плохой? Лидер стиснул ладонь в кулак, но тут же разжал его. Когда его мысли занимали насущные проблемы, он становился несдержанным, если кто-то отвлекал его ненужными вопросами и ехидными замечаниями. А обдумать надо было еще очень многое. Фрай предлагал не только дары в виде провизии местного производства, батареек, теплых одеял и других полезных вещей, но и наркотики, холодное оружие и своих женщин. Чего он не предлагал, так это помощи в предстоящей войне или хотя бы информации о том, кто с кем уже успел заключить сделку. Фрай не ответил отказом, но и не дал согласие, а это означало, что на него можно было не рассчитывать, если он не передумает в последний момент. Как любил повторять Бадди: «Сегодня он будет шилом в твоей заднице, а завтра – ножом в спине» – Продолжайте выгружать лут, – бросил лидер проходящему мимо солдату и двинулся прочь, расталкивая толпу. Он не собирался рассказывать им, что поездка в Гвадалахару оказалась дохлым номером, но готов был спорить, что они и так все поняли по его лицу. – Подожди, Билл, – крикнул кто-то ему в спину, когда он уже огибал парковку, чтобы выйти на набережную, ведущую к его дому. У него в планах было проспать как минимум десять часов, после чего ему все же придется созвать Военный Совет и признаться в своем поражении. С самого начала эту идею одобряли немногие, считая, что в войну надо полагаться только на свои силы, но он все равно поехал в Гвадалахару, веря, что сотрудничеством можно урегулировать многие проблемы. Наивный. Он обернулся, не сбавляя шаг, и увидел Танишу, спешившую к нему с фонарем на батарейках в руке. Она схватила его за рукав изношенной куртки, пропахшей табаком и потом. – Стой, Билл, у нас тут такое случилось! – Таниша, давай не сейчас, ладно? – Он попытался освободиться от ее хватки и почти сорвался на бег. – Я так хочу спать, что просто разваливаюсь… «…на части» Перед ним вырос борт белого фургона, в который он чуть не врезался, пока оборачивался к Танише, и уже не было нужды спрашивать, какое «такое» у них тут случилось за время его отсутствия, как не было нужды смотреть на номера с названием штата, по которым Мэл находчиво определил, откуда прибыл фургон. Это был тот самый грузовик, перед которым Биллу чуть не отрубили руку в тот день, когда началась его оставшаяся жизнь. И теперь фургон стоял здесь, на его гребаной парковке, за сотни миль от дома, спустя сотни дней после того, как все было кончено. – Билл, ты… – Начала Таниша, но замолчала, заметив, что его взгляд остекленел. Луч фонарика плясал по фургону, выхватывая из небытия воспоминания. Все эти годы он держал равновесие, но сейчас мир резко накренился, заставляя его задыхаться. Он наблюдает за пятном света, скользящим по борту фургона, и ему снова шестнадцать, он тяжело опускается на колени, впиваясь дрожащими пальцами в траву и выдирая ее вместе с комьями грязи, из его единственного глаза текут слезы, которые он пытается сдерживать, и землю пока еще не обагрила ничья кровь, но он уже чувствует ее тяжелый металлический запах, тот витает в воздухе вместе с ощущением, что ничего уже не будет как прежде. Кто-то останавливается перед ним, замерев как перед особенно интересным экспонатом, и произносит ему на ухо: «Угомонись или поплачь» Его трясет от бессильной ярости. «У вас много наших стволов» Грубая ладонь извлекает у него из кобуры пистолет, резьбу на рукояти которого он недавно оглаживал подушечкой пальца, мечтая встретиться лицом к лицу с главным врагом их общины. «Не заставляй меня причинять боль будущему серийному убийце, потому что он мне нравится» Брызги крови оседают на его лице, текут ему в глаз и в рот, пачкают его одежду, льются за шиворот, въедаются в кожу, он весь вымазан чужой кровью, потому что он не просто убийца, но к тому же предатель, перебежчик и лжец. – Билл! Кто-то снова дергает его за рукав, он смаргивает капли дождя и с удивлением обнаруживает, что ему двадцать четыре и он во всех смыслах твердо стоит на ногах. – Чей фургон? – Хрипит он, не узнавая свой голос. Вокруг них уже собралось еще несколько человек, и, видимо, у него слишком дикое выражение лица, потому что никто не решается ответить. – Я спросил, чей, мать вашу, фургон?! – Он хватает стоящего ближе всех солдата за футболку, сжав ее на груди, и встряхивает перепуганного парня так, что тот чуть не падает, оскальзываясь на размокшей от дождя земле. – Это шестьдесят первого, – спокойно произносит кто-то из толпы, лидер вглядывается и видит Алекса, скрестившего руки на груди. В отличие от остальных он не напуган, но осуждающе хмурится, как и всегда когда лидер дает волю своим эмоциям. Но он видел уже столько его вспышек гнева и угрызений совести, что должен был привыкнуть. – Его Бадди провел через границу. Его оружие лежит на складе в ячейке А-45. Билл подавляет детский порыв пнуть колесо ближайшего грузовика и взвыть от досады. Все, что ему нужно знать, – кто был за рулем фургона, кто нашел его спустя столько лет. Отец? Ниган? Случайно забредший в Западные земли житель Александрии, который взял первый попавшийся фургон? – А имя у шестьдесят первого есть? – Вкрадчиво спрашивает он с тихой яростью, но он уже взял все под контроль и больше не доставит им удовольствия видеть, как чувства берут над ним верх. Это их любимое шоу, Лидер-В-Гневе, и не важно, чем оно вызвано, они всегда ведут себя одинаково: лезут под горячую руку, а потом вопят от притворного ужаса, когда он разгоняет их, будто сшибает кегли в кегельбане. – Может быть, Бадди знает, – пожимает плечами Алекс, после того как все растерянно переглядываются. Они уже поняли, что спектакль не затянется, и приготовились расходиться, но тут к Танише вернулся дар речи. – Он приехал сюда на рассвете, – начала она дрожащим голосом, и все заинтриговано подались вперед, обступая их с Биллом кольцом. Алекс стоял чуть поодаль от толпы, давая понять, что он не с ними, но на его лице осталось прежнее равнодушное выражение, свидетельствующее о том, что помощи от него ждать не стоит. – Сразу стал спрашивать про вакцину. У него в фургоне был автомат. – Здоровый такой мужик в кожанке как у меня, – вмешался Мэл, стоя в задних рядах с очередным ящиком Фрая в руках. Лидер обернулся к нему так резко, что все вокруг отпрянули. Ему показалось, что он слышит знакомый раскатистый смех вдали. Желудок скрутило узлом. – Бадди, наверно, влетит, – добавил Мэл с садистской надеждой в голосе. – Где он? – Лидер вдруг почувствовал, что насквозь продрог под дождем, хотя пока всего лишь моросило. Струйки дождя стекали с его волос и рукавов промокшей джинсовки, но он не обращал на это внимание. Его била крупная дрожь, и ему хотелось верить, что это от холода. – Шляется где-нибудь, это же Бадди, – пожал плечами Мэл. Толпа затаила дыхание. Никто не осмеливался говорить такое о сыне лидера, и теперь все с нетерпением ждали новую вспышку ярости. – Да не Бадди, а шестьдесят первый, – грозного выкрика не последовало, но зато в наличии был тон «ну-какой-же-ты-блядь-тупой». – У себя в палате, где ж ему еще быть? – Хмыкнул Мэл. Он продолжил что-то говорить, но лидеру было плевать, пусть хоть всю ночь заливается. Он сам не знал, в какой момент его ноги, до этого будто пустившие в землю корни, понесли его вперед, в ту сторону, где находился госпиталь. «Значит, вот так, да? – Думал он, чувствуя, как стук пульса разрывает его барабанные перепонки. Перед единственным глазом все плыло, он набрал скорость, отчаянно надеясь, что больная нога не откажет в последний момент и он не свалится где-нибудь в канаву. Это было бы достойное завершение провальной поездки. – Никаких тебе божественных предзнаменований, нашествия саранчи и дохлых птиц на капоте. Просто дружеский визит без объявления войны. Что, Билл, в штаны наложил?» Он понятия не имел, как все дошло до такого. Полчаса назад он сидел в своем пикапе и думал о том, как бесполезно заводить союзников в мире, где после войны против общего врага тебя предадут, когда ты меньше всего будешь этого ожидать. А теперь он, оступаясь, бежит, чтобы посмотреть в глаза человеку, который, возможно, вырезал всю его семью. Он спрашивал себя, что приезд Нигана значит для отца, Джудит и Мишонн, где они теперь и что с ними стало. Может быть, Ниган не принял мирное соглашение и победил в войне, может, объединение общин все-таки состоялось, но первый вариант почему-то казался более вероятным. «Что, Билл, не ждал меня? Я смотрю, ты теперь настоящий убийца, да? А помнишь, как весело мы играли? Ба-бах, ты уложил двух моих солдат! Ба-бах, я раскроил головы твоих друзей!» Он резко остановился, хватаясь за дерево, запрокинул голову и дико захохотал, заходясь в истерике. Где-то в небе послышались первые раскаты грома, пока еще отдаленные и едва различимые, похожие на довольное урчание, и он вдруг завыл и заорал от боли, согнувшись пополам, обливаясь холодным потом под теплым южным дождем. Грудную клетку будто сдавило железным обручем, он не мог вдохнуть, но крик начинался где-то внутри, независимо от него и от спазмов, сковавших его горло. Он еще никогда так сильно не жалел, что не умер на самом деле. «Я волнуюсь за твое ментальное состояние», – холодный голос Алекса, звучащий из глубин его разума. «Я всего лишь отстрелил Луису яйца», – ответил ему тогда Билл, даже не взглянув в его сторону. «А он всего лишь хлопнул тебя по заднице. Это была шутка» «Тебе что, его яиц жалко? – Он резко выпрямился в кресле, и Алекс слегка дернулся в сторону, несмотря на внешнее спокойствие. Билл запомнил эту реакцию на будущее, мысленно сделав себе пометку, что Алекс тоже не железный. – Ну так пришей ему их обратно собственноручно, если у тебя сердце кровью обливается» Он столько лет строил себе образ, чтобы люди поняли, что он не слабый, и в конце концов маска приросла к лицу, делая его тем, кем он пытался быть. Интересно, что Ниган слышал о нем? «Он честный», – произносит Рорри, имея в виду, что лидер всегда честно предупреждает, что именно он сделает с тобой, прежде чем исполнить обещание, и от его угроз даже своих продирает мороз по коже. «Никого к себе не подпускает», – Луис, лидер Мехикали, больше ни к кому не сможет подкатывать свои шары. Правда, он выждал удобную возможность и прострелил Биллу ногу, целясь в бедренную артерию, и Билл остался хромым, но могло быть и хуже. «Если ты провинишься, то он так посмотрит на тебя своим единственным глазом…», – а если ты провинишься серьезно, украв что-нибудь или начав вести двойную игру, то он сдернет повязку со своей пустой глазницы и схватит тебя за горло, прорычав, что может сделать тебе такую же, а потом выпотрошит тебя и бросит твои останки койотам. «Его зовут Биллом в честь одноглазого пирата Билли Бонкса», – никто, кроме своих, уже не зовет его Биллом, о нем вообще предпочитают не упоминать вслух, потому что он серийный убийца, и теперь люди действительно выпрыгивают из окна, прежде чем ему удается до них добраться. «Черт, – они в Финиксе, и Билл вытаскивает тело их должника из ванны с багряной водой на верхнем этаже обшарпанного дома в трущобах. – Вот дерьмо. Я же хотел просто поговорить с ним» «Жалость-то какая, – равнодушно бросает Алекс с притворным разочарованием. – Все знают, что с такими, как он, у тебя разговор короткий» «Что я должен ответить? Что его боятся все от Гонолулу до Канкуна?» – в Мексике вырастет новое поколение, воспитанное на историях о его жестокости. Вот в кого он превратился. В чудовище Франкенштейна, которым пугают детей. Он хотел мира, но ему приходилось постоянно отбивать атаки и нападения, потому что в этой стране идет резня на выживание, в которой побеждает сильнейший, а между силой и насилием негласно поставлен знак равенства. Когда приступ слегка утих, он поднялся по ступенькам, с трудом подволакивая ногу, и толкнул дверь в темный вестибюль. Персонал, переговаривавшийся у стойки регистрации, сразу повернулся к нему. – Билл, тебе сюда нельзя, – ему в грудь уперлись сильные руки Рорри, который загородил собой проход к лестнице. – Я сам решаю, куда мне можно, а куда нельзя, – лидер обвел присутствующих неосмысленным взглядом и только потом осознал, что пошатывается, как пьяный, хватаясь за стены и оставляя на них грязные разводы. – Билл, посмотри на себя, с тебя же льет в три ручья, – крикнула ему Мэг, медсестра. Он уловил панику в ее голосе, и ему стало стыдно и тошно от самого себя, потому что он не хотел пугать хотя бы своих. – Мне нужно пройти, – неразборчиво пробормотал он, пытаясь оттолкнуть Рорри. – Бадди впустил сюда… – Да, мы знаем, Бадди наломал дров, – Рорри мягко, но настойчиво взял его под локоть и подвел к стоящим вдоль стен металлическим стульям, которые до апокалипсиса были предназначены для посетителей. – Тебе надо отдохнуть. – Он мне нужен, – признался лидер. Речь шла не о Бадди. – Мы его позовем, а ты пока подожди здесь, – увещевал Рорри тоном сиделки, выхаживающей душевнобольного. – Мэг, свяжись с Бадди по рации. – Нет! – Лидер резко вскочил, хотя Рорри почти удалось усадить его. Санитар тут же отпрянул, подняв руки в защитном жесте, будто опасаясь, что Билл ударит его стулом. – Черт тебя подери, – выругался Рорри сквозь зубы. Он медленно протянул руки и положил их на плечи лидера, крепко сжимая. – Только не нервничай, ладно? – Он обернулся, не отпуская Билла, и обратился к медбрату, наблюдавшему за ними из-за стойки регистрации. – Вколи ему успокоительного. – Он продолжал удерживать лидера, но тот извернулся и пнул его в голень, сбросив с себя его руки. – Твою мать, Билл, ты не можешь бегать по больнице посреди ночи! – Я и не собирался, – он бы все равно не смог далеко убежать, потому что простреленная нога причиняла ему такую дикую боль, что, казалось, было проще ее ампутировать. – Когда Бадди придет, скажите ему, что я у себя. «У себя» было маленьким кабинетом рядом с лабораторией Лири, в котором они каждую неделю обсуждали ход исследований. По шкале комфорта внутренняя обстановка находилась ровно посередине между комнатой для допросов и тюремной казармой: два стула, стол и одинокая полка, где хранились отчеты Лири. Билл поднялся на второй этаж, цепляясь за перила, и почти ощупью добрался до нужной двери. Он вспомнил примерный план здания и с облегчением понял, что от шестьдесят первой палаты его отделяет длинный коридор, а не несколько метров. Он лгал себе, когда думал, что ему интересно, зачем приехал Ниган. Ему не было интересно, его просто трясло от нетерпения и ужаса. Он должен был чувствовать разочарование из-за того, что его нашел не отец, а Ниган. Человек, о котором Билл, ворочаясь по ночам от бессонницы, твердил себе: «Он не станет тебя искать. Он не станет тебя даже оплакивать». Но он не испытывал ни разочарования, ни досады, потому что он ждал, и только сейчас, когда это наконец случилось, он понял, как же сильно он этого хотел и боялся, что это так и не произойдет. Как ребенок, вычеркивающий в календаре дни, каждый вечер загадывающий одно и то же желание и каждое утро дергающий родителя за рукав с капризным криком: «Ну скажи, когда?». Как человек, не умеющий высекать огонь, ждущий восхода солнца посреди пустынной степи, простирающейся одновременно внутри и снаружи него. Теперь на горизонте забрезжил рассвет, и Биллу захотелось обратно во тьму, чтобы не знать, что случилось с его семьей и почему Ниган приехал к нему. Он устроился на расшатанном стуле, пытаясь лишний раз не двигаться, чтобы не тревожить раненную ногу, но у него это плохо получалось, потому что он вздрагивал от каждого удара грома. Прошло всего несколько минут, прежде чем в комнату ввалился промокший и запыхавшийся Бадди. – В чем дело? – Спросил он с порога, окинув лидера оценивающим взглядом. – Ты даже не переоделся. – Ты мне скажи, в чем дело, – Билл удивился спокойствию в своем голосе. Внутри у него все кипело и клокотало от противоречивых эмоций, но на этот раз среди них не было гнева. – Ах да, – Бадди на секунду замялся, а затем назвал имя, которое Биллу до этого не приходилось слышать. – Кто? – Переспросил лидер. – Шестьдесят первый. – Пояснил Бадди и с облегчением заметил, что в уголках губ Билла появилась слабая улыбка. – Первосортное у него имечко, да? – Нет, – улыбка тут же пропала. – Ты пропустил его без разрешения, как грязные польерос. Я совсем не так тебя воспитывал. – Начнем с того, что меня воспитывал апокалипсис, – устало вздохнул Бадди. Он до сих пор не ложился, мысленно репетируя речь, которую собирался произнести в свое оправдание, но разговор уже шел не так, как он хотел. – И если этот хрен с горы принесет нам хоть малейшую пользу, то я буду горд считаться одним из польерос. Кстати, Лири считает, что ты его знаешь. – Да неужели? – Билл мрачно хмыкнул. – А Лири еще не прищемили его длинный нос? – Мы с Лири, – поправился Бадди. – Мы оба так считаем. А шестьдесят первый хотел тебя видеть. – Вспыхнула молния, и Бадди увидел, что лицо лидера перекошено от тревоги. – Давай я его приведу, и вы решите все вопросы между собой, ладно? – Нет, – Билл попытался встать, но рухнул обратно на стул, когда бедро пронзила острая боль. – Почему нет, черт возьми? – Бадди нахмурил брови, но Билл не заметил этого в темноте. – Потому что я боюсь того, что он может мне рассказать, – сдался Билл. Бадди осторожно подошел ближе, услышав в его голосе отчаяние. – Ты не понимаешь, потому что ты ничего не знаешь о моем прошлом. – Я знаю, что ты, скорее всего, беглый, как и многие здесь, – невозмутимо ответил Бадди. – Но это ничего не меняет. – Не просто беглый. Я бросил своих. – Он устало облокотился на стол и запустил пальцы в волосы, не в силах смотреть Бадди в глаза, несмотря на то что в комнате царила почти кромешная тьма. Но потом он все же поднял взгляд, потому что Бадди заслуживал того, чтобы приемный отец говорил с ним прямо и откровенно, а не отворачивался, как слабак. – У меня была семья, маленькая сестра. Я должен был защищать ее, а я сказался мертвым и свалил. Я все время вспоминал о ней и каждый день спрашивал себя, кто был с ней рядом, пока она росла. – Он не хотел, чтобы это прозвучало как оправдание или чтобы Бадди подумал, что он просто заменил младшую сестру приемным сыном, пытаясь заглушить голос совести, но Бадди неожиданно пришел в ярость. – А кто был рядом со мной, пока Исаак приковывал меня к батарее в подвале? – Не сдержавшись, выкрикнул Бадди. – Кто был рядом с Танишей, когда у нее на груди выжигали клеймо? Кто был рядом со всеми нами, пока ты не пришел? – У вас были вы сами, – запротестовал Билл. Сверкнула молния, и Бадди увидел в его взгляде мольбу. На его памяти Билл еще никогда не выглядел таким измученным. – Мы были рабами. – Жестко произнес Бадди, видя, как Билл горбится и съеживается от его слов. – У нас никого не было, пока ты не освободил нас. Так что не смей говорить, что в этом нет твоей заслуги, или грузить меня тем, что ты предал своих, потому что ты был нашим спасением, и если бы ты не пришел, то мы здесь так и сидели бы по уши в собственном дерьме. Я даже не представляю… – Он замолчал, чтобы перевести дыхание, и лидер с удивлением заметил, что он плачет, чего нельзя было понять по его суровому тону. Сейчас Билл видел перед собой не солдата, а мальчика, которого он учил стрелять из лука и которому читал на ночь, потому что из-за дислексии Бадди было проще попасть с первой попытки в центр мишени чем прочитать пару строк. И несмотря на то, что Билл терпеть не мог, когда его восхваляли, сейчас ему очень хотелось, чтобы Бадди проглотил ком в горле и закончил предложение, потому что из таких переломных моментов рождается мужество. – Не представляю, что бы мы делали, если бы ты не появился в наших краях и выбрал остаться со своей настоящей семьей. То есть, – он поднял руку, когда Билл открыл рот, чтобы что-то сказать, – семья это не только кровные связи, верно? Но я понимаю, что тебе нелегко, если у тебя была действительно любящая семья. Я понимаю. – Ты стал таким взрослым, – Билл слабо улыбнулся, сжав его ладонь между своих. Он понятия не имел, как у него получилось завоевать доверие у запуганного заморыша, который боялся собственной тени, и вырастить из него того, кем Бадди является сейчас. Может быть, в этом особо не было его заслуги, и Бадди сделал все сам, но по крайней мере Бадди был для него лучшим сыном, чем Билл для своего отца. – Началось. – Бадди закатил глаза. – Причитания старого деда Билла. – Он рассмеялся, но это был смех сквозь слезы, еще один признак мужества, и Билл так гордился им, что сделал бы для него все, что угодно. Он с трудом встал, стараясь не опираться на больную ногу, и обнял Бадди. – Тебе пора прекратить убегать от своего прошлого, – серьезно произнес Бадди, когда объятия распались. – Ты должен поговорить с ним. Лидер приготовился возразить, но почувствовал, что невероятно устал. Он неохотно кивнул, зная, что больше не может вынашивать в себе затягивающую его пустоту. Ему нужно было узнать правду о том, что случилось после его отъезда, но он вдруг понял, что гораздо лучше воспринял бы ее, если бы это оказался не Ниган, а кто-то другой. Он вынужден был признаться себе, что присутствие Нигана волнует его еще сильнее чем известия, которые он привез. Бадди направился к двери, напоследок ободряюще потрепав Билла по плечу, но у выхода обернулся со своей фирменной ухмылкой, которая снова засияла на его лице, когда он утер слезы. – Ты не хочешь хотя бы умыться? – Спросил он, заставив лидера вопросительно вскинуть бровь. – Выглядишь так, будто тебя весь день собаки трепали. – На себя посмотри, – огрызнулся Билл, но почувствовал облегчение, потому что такой стиль общения был более привычным для них обоих. – Я двенадцать часов провел за рулем, так что имей совесть. Бадди насмешливо отсалютовал и вышел в коридор, а Билл понял, что даже не способен заставить себя сесть, потому что узел в его животе затянулся еще туже. Он медленно обошел стол, и привалился к нему бедром, не сводя взгляд с двери. В любой момент она могла распахнуться, а при мысли о том, что последует дальше, его начинало тошнить. Бадди, конечно, сочувствовал ему, но знал, что прошлое рано или поздно догонит любого, поэтому избегать его бесполезно. Он подумал о том, что Бадди никогда не давал ему причин для разочарования, а сегодня он напомнил Биллу его самого несколько лет назад, когда ему тоже пришлось продолжать говорить, несмотря на то, что он плакал, а его голос дрожал. Это была его последняя встреча с Ниганом, и он никогда не забудет, как Ниган смотрел на него, он даже не смел надеяться, что кто-то посмотрит на него вот так. Ниган и раньше смотрел на него совсем не так, как остальные люди, но эмоции, заложенные в тех взглядах, хотя бы можно было идентифицировать как заинтересованность и восхищение, а также придумать им оправдание, но в последний раз, когда он видел Нигана, в его взгляде сквозила обида и горечь, как будто он расстроил Нигана, предложив себя в качестве жертвы в обмен на жизни александрийцев. Как будто это не Ниган дважды собирался его убить, и он причинил Нигану боль своими словами. Он думал, что эти моменты – направленные на него взгляды Нигана, его хриплый голос, произносящий «ты просто очарователен», то, как он наклонялся к нему, практически касаясь губами прядей его волос – быстро забудутся, но на самом деле ему бы хватило их на целую жизнь. Когда он только уехал, его часто посещали тревожные сны о прошлом, и во многих из них Ниган играл главную роль. Он то с победным видом оглядывал пепелище, где раньше была Александрия, то убивал кого-то из местных, нанося удары бейсбольной битой. Но были и другие сны, порочные и грязные, от которых ему становилось не по себе, когда он просыпался на влажных от пота простынях. Раньше он не придавал им значения, списывая их на свой пубертатный возраст, но теперь ему было за себя стыдно. Он знал, что Ниган представляет собой угрозу, но все равно написал ему письмо, простое и лаконичное: просьба принять мир и подпись без всяких «с любовью», потому что любви и не было как таковой. Он просто смотрел на Нигана и чувствовал, как что-то внутри него восстает против той системы ценностей, которую навязывал ему отец. Он просто хотел узнать мотив Нигана, ради чего он поступает именно так, а не иначе, заставляя людей страдать, узнать, что сделало его таким. И он просто надеялся, что Ниган сможет начать все сначала. На этом все, или он продолжал убеждать себя, что на этом все, хотя его сердце пару раз зашлось в лихорадочном ритме, когда Ниган обращал на него внимание. Он знал, что Ниган обладает какой-то притягательной силой, грубой харизмой, но поклялся себе, что не позволит сломать себя и не станет ни игрушкой в руках Нигана, ни его вымуштрованным солдатом. Он подсознательно чувствовал, что Ниган намеренно пытается казаться хуже, чем он есть, и ему почти удалось простить Нигана за все, что тот сделал. Романтик Бадди сказал бы, что прощение и есть любовь, но такие высказывания всегда вызывали у Билла только снисходительную улыбку. Бадди ни хера не понимал. Он услышал шаги. Пока еще в отдалении, но они стремительно приближались. Он глубоко вздохнул, чувствуя, как в голове у него пульсирует одно и то же слово: «Сейчас, сейчас, сейчас». Было так странно снова встретить Нигана спустя столько лет, точнее, встретить его впервые в своей новой жизни, потому что за прошедшее время он стал совсем другим человеком, хотя с каждым доносящимся из коридора шагом он ощущал, как вес последних лет отслаивается с него словно потрескавшаяся эмаль. Он судорожно хватался за ускользающие воспоминания о бойнях в Мексике, перестрелках, ультиматумах, которые он выдвигал и которые выдвигали ему, о днях, проведенных на больничной койке после очередного ранения, когда Лири сидел у его постели с постной миной, а остальные испуганно шептали над ним, что он «все-таки двинет кони». Сейчас все это стало для него незначительным и бесконечно далеким, и ему пришло в голову, что если он скажет Нигану: «Я был лидером общины в Мексике. Убивал людей и сам раз пять чуть не умер», тот лишь рассмеется ему в лицо и ответит, что маленьким мальчикам нельзя играть с пушками, пока папаша не смотрит. Дверь открылась, и Билл подавил желание зажмуриться. На какую-то секунду, повисшую в воздухе, когда время остановилось, он почувствовал, что его новой жизни, в которой он называл себя Биллом, никогда не существовало. Будто та ночь, когда они с Ниганом встретились в первый раз, до сих пор продолжается. Ниган зашел в комнату и, вцепившись взглядом в человека перед собой, не смог сдержать прерывистый вздох. Он узнал бы его даже в полной темноте, но молнии за окном вспыхивали достаточно часто, чтобы Ниган успел рассмотреть лицо, жадно впитывая его черты. Скулы заметно выступили вперед, но в основном он выглядел настолько по-прежнему, что Ниган сперва не поверил, что прошло уже столько лет. Он почти не изменился, но смотрел на Нигана с таким выражением лица, которого Ниган никогда раньше не видел, даже когда александрийцы были на краю гибели. Когда-то Карл встречал его с презрительным прищуром или сурово хмурил брови, а теперь Ниган всего лишь пришел поговорить и столкнулся с взглядом загнанного оленя. «Он осознает свою вину, – пронеслось у Нигана в голове, – понимает, что жестко наебал всех включая свою семью». Ниган знал, что никто из Граймсов не был в курсе этой аферы. Мишонн так искренне убивалась, а Рик, хотя внешне ему было до фонаря, тоже мог втайне обливаться слезами, к тому же у него кишка была тонка разыгрывать весь этот фарс, спрятав сына где-нибудь в жопе мира. Ниган повелся на его блеф с клинком не из-за того, что Рик хорошо притворялся, а из-за того что тот вообще осмелился произнести имя Карла своим ебучим ртом после того, как пацан умер по его вине. Но, очевидно, не умер. Внезапно Ниган с отчетливой ясностью понял, что зря все эти годы испытывал муки совести по поводу его смерти. Карл хладнокровно обвел всех вокруг пальца, наплевав, будут ли по нему скорбеть. Ниган почувствовал, что груз, который он таскал внутри все это время, бесследно растаял, но на его месте появилась горячая волна гнева, охватившая его целиком. Он ощущал то же самое, когда умерла его жена, но тогда ярость была иррациональной и неконтролируемой, а сейчас Ниган подстегивал ее сам, убеждая себя, что это Карл виноват в том, что Рик перерезал ему горло. Возможно, он заставлял себя злиться на Карла, чтобы не упасть перед ним, уткнувшись лицом в его колени. – Привет, Карл, – Ниган шагнул к нему, ожидая ответной реакции. Умоляющий взгляд Карла только раззадорил его бешенство, но вблизи он заметил, что где-то на изнанке этого взгляда находится настоящая сущность Карла, будто испуганное животное на самом деле не боится, а готовится к смертоносному прыжку. – Привет, Ниган, – хрипло произнес Карл. Он хотел назвать его настоящее имя, но оно застряло поперек горла. Его поразило то, каким изнуренным выглядит Ниган. Он был похож на узника, хотя провел под надзором Лири всего неделю. Карла замутило от дурного предчувствия, но тут Ниган улыбнулся своей прежней ухмылкой, и Карлу немного полегчало. – Я смотрю, ты здорово тут устроился после того, как съебал и бросил семью, – Ниган вложил в язвительную усмешку всю свою желчь и горечь. У него в голове боролись за первенство два голоса, один из которых кричал, что он несправедлив к Карлу, а второй велел первому заткнуться нахуй. – Все было совсем не так, – быстро сказал Карл. Он никогда не переставал ненавидеть себя за то, что уехал, но почему-то именно перед Ниганом ощутил порыв оправдаться. – Да ну? – Ниган издевательски поднял брови. – Как долго ты это планировал, Карл? Судя по всему, у тебя была херова куча времени для написания своих трогательных писем. – Ты получил его? – Взгляд Карла внезапно загорелся. Он поменял свою напряженную позу, отделившись от стола, хотя Нигану показалось, что ему трудно стоять. Ниган молча кивнул, наслаждаясь волнением, отразившемся на лице Карла. – И что ты сделал? Ты принял мой совет? – Принять-то я принял, но не сказать, чтобы я им воспользовался, – признался Ниган, не зная, чего в его голосе больше – сожаления или извращенного удовольствия от того, что Карл все сильнее становился похож на себя прежнего, начиная постепенно закипать от гнева. Карл с его глупой самодовольной затеей усмирить папашино эго собственной смертью. – Какого черта? – Раздраженно прошипел Карл, пока еще совсем тихо, видимо, контролируя эмоции и опасаясь, что Бадди может околачиваться за дверью, подслушивая разговор, но скоро он будет орать так, что чертям в аду станет тошно, и не то чтобы Ниган этого хотел, но он слишком поздно понял, что Карл стал еще более воспламеняемым, чем раньше. – Сколько людей должно было погибнуть, чтобы ты закончил свои дерьмовые игры? Почему нельзя просто заключить мир и не ебать всем мозги? Ниган прикусил кончик языка, упиваясь тем, как звучат ругательства из уст Карла. Раньше, под влиянием Рика, пацан себе такого не позволял. – Видишь ли, никто, блядь, и не предлагал мне мир, – Ниган немного поколебался, стоит ли разрушать сложившийся у Карла идеализированный образ отца, но потом решил, что Рик это заслужил, потому что он собственноручно проебал все задолго до появления Нигана в их жизни. – Твой папаша так-то тоже не ангел, не я один там обосрался по полной программе. Карл горько усмехнулся. Ниган, признающий свои ошибки, определенно был не тем, чего Карл ожидал. – Что ты с ним сделал? – Напряженно спросил Карл. – Нихуя я не сделал. – Ниган выставил руки в защитном жесте. – Наши пути разошлись, чему я пиздецки рад. – Значит, он жив? Он в порядке? – Еще до того, как он успел закончить фразу, Карл уже знал ответ. Прочел его по выражению лица Нигана, с удивлением заметив, что тот смотрит на него с сочувствием, а не злорадством. – Я бы на это не надеялся, – произнес Ниган после паузы. Ему было искренне жаль огорчать Карла. – Что ты с ним сделал? – Настойчиво повторил Карл уже жестче. Ниган знал, что не может злиться на него из-за недоверия, но все-таки он разозлился. – Я. Нихуя. Ему. Не сделал. – Раздельно произнес Ниган, подходя к Карлу еще ближе. Теперь он мог слышать частое дыхание Карла и чувствовать его запах. Это сбивало с толку, потому что на каком-то уровне он все еще не мог утрясти в своей голове то, что стоящий перед ним Карл – живой человек, а не очередной сон или видение. – Но если бы я мог, то с радостью бы воскресил его, чтобы просто съездить кулаком ему в ебальник. Внезапно Карл рванулся вперед, обеими руками хватая Нигана за воротник рубашки, и толкнул его к стене с такой силой, что у Нигана затрещала голова, когда затылок встретился с холодным камнем. – Не смей говорить о нем в таком тоне, – прорычал Карл, пока Ниган смотрел на него с изумлением и восторгом. Пацан все тот же. Прекрасен в своей праведной ярости и даже не осознает этого. – И не лги мне, гребаный сукин ты сын. Одна половина Нигана злилась на Карла в ответ, но другая, абстрагировавшись от разговора, запоминала все, что Карл говорил, то, как он выглядел, черты его лица и тембр голоса, и Ниган вдруг осознал, что он не просто находится где-то в затерянной точке на полотне пространства и времени, а проживает момент. Ниган накрыл ладонями впивавшиеся в его рубашку пальцы Карла, надеясь, что это выглядит всего лишь как попытка успокоить его, хотя на самом деле Ниган чувствовал острую необходимость дотронуться до него. Костяшки Карла были холодными, но не ледяными, и шершавыми из-за содранной кожи. Ниган представил, как Карл надевает кастет и выбивает из какого-нибудь мудака все дерьмо. Ниган хотел на это посмотреть. Более того, он хотел в этом поучаствовать. – Повторяю в последний раз, если тебе слуховые каналы намертво засыпало могильной землей, – Ниган слегка сжал пальцы Карла, с сожалением отстраняя от себя его руки. – Он склеил ласты и без моей помощи. – Тогда почему ты жив? – В отчаянии выкрикнул Карл. – Почему ты здесь? – Потому что ты этого хотел, – Ниган сам не понял, на какой из двух вопросов он отвечает. Возможно, на оба. Карл резко отпрянул, будто его обвинили в какой-то непростительной подлости. Он несколько секунд хватал ртом воздух, пытаясь подобрать слова. Его уязвленная гордость так и вопила, умоляя сделать что-нибудь, чтобы последнее слово не осталось за Ниганом. – Может, я и хотел, чтобы ты выжил, но это не значит, что я хочу тебя видеть, – наконец произнес Карл, жестко отчеканивая слова. – Прекрасно, – Ниган устало потер лоб ладонью. До этого он даже не замечал, что покрылся испариной. Заявление Карла ударило его под дых. В этот момент он ненавидел то, как много Карл стал для него значить. Ненавидел Карла за то, что тот каким-то образом сделал с ним, даже не прилагая к этому усилий, ненавидел себя за то, что позволил ему это. Он был готов принести ему свои извинения, голову Альфы и собственную жизнь, но Карлу ничего из этого не было нужно. – Просто прекрасно, пошел ты на хуй. Он никогда раньше не говорил с Карлом в таком тоне, только восхвалял его ум и храбрость, поощряя на дальнейшие действия, или грубо подкалывал, и, возможно, Карл думал, что так будет всегда. Если бы у Нигана еще оставались силы, он бы усмехнулся от того, как вытянулось лицо Карла, когда Ниган послал его. Но сил больше не было, потому что ожидание встречи с Карлом выжало и выпотрошило его. Ниган услышал, как Карл делает глубокий тягостный вздох, прежде чем отвернуться и направиться обратно к столу. В темноте Ниган видел лишь его силуэт, но даже в отсутствие освещения заметил, что Карл хромает. – Уходи, – раздался голос Карла, когда Ниган уже почти решился снова приблизиться к нему и тронуть его за плечо. – Выметайся отсюда к чертовой матери. Ниган постоял еще несколько секунд, сверля взглядом его спину, ожидая, пока он скажет еще что-нибудь, но этого не произошло. Каким-то шестым чувством Ниган ощущал, что все мышцы Карла напряжены, как будто тот закупорил свои эмоции глубоко внутри и этот коктейль из противоречащих друг другу порывов превратился в зажигательную смесь. Раньше Нигану нравилось воспламенять его, но теперь, вспоминая взгляд Карла, которым тот одарил его, когда Ниган только зашел в комнату, он понял, что Карл разительно изменился. В прежние времена он любил дразнить Карла, потому что знал, что Карл все равно не зайдет слишком далеко, но сейчас Ниган уже не был в этом уверен. Карл услышал, как позади него хлопнула дверь, и встревоженно обернулся. У него уже текли слезы, так что если бы Ниган действительно не ушел, хлопнув дверью только для вида, Карл никак не смог бы оправдать свое состояние. У Нигана была какая-то сверхъестественная способность заставлять Карла плакать. Он делал это почти каждую их встречу, но сейчас это было особенно унизительно, потому что с прошлого раза прошло больше семи лет. Все эти годы он просто стоял с ожесточенным хмурым лицом, когда его близкие умирали у него на руках, когда их кровь заливала ему футболку или когда ему приходилось застрелить зараженного, но ни разу не проронил слезы. И вот теперь он оплакивал их всех сразу, оплакивал свое прошлое, свою брошенную семью и самого себя, того человека, которым он мог стать, чтобы соответствовать надеждам отца, но так и не стал. Он задавался вопросом, куда делся тот ребенок, который любил читать комиксы и кататься на роликах, который верил в лучшее в людях, обнимал сестру, иногда даже смеялся. Он и так знал ответ: этот ребенок давным-давно умер. Ниган убил его. Когда слезы иссякли, он подумал, что, возможно, не стоит валить все на Нигана. Тот внес свою лепту, но не сильно затронул убеждения Карла, и настоящий переломный момент наступил, когда ему пришлось отвоевывать «речную зону» и отмывать от грязи этот крысиный рай, а может быть, еще раньше, когда он решил уехать и тем самым заставить отца закончить войну. Может быть, он сам сделал это с собой, и никто, кроме него, не был виноват. Карл глубоко вздохнул, успокаиваясь и растирая по лицу слезы. Бадди не спешил врываться в кабинет, значит, у Карла было время привести себя в порядок, чтобы избежать ненужных вопросов. Он чувствовал, что в любом случае не сможет долго притворяться, что у него все хорошо. Что-то внутри, похоже, сломалось и раскололось, но, странное дело, от этого будто бы полегчало.