Иногда они возвращаются

После того, как они с Карлом вернулись в «речную зону», Ниган сидел у себя в палате и пытался читать книгу, которую ему принес Бадди, но его мысли постоянно возвращались к неудачной поездке в Энсенаду. Солнце уже клонилось к закату, а он снова и снова прокручивал в голове события прошедшего дня. «Ты расскажешь своим, что произошло?», – спросил Ниган, имея в виду обстрел пикапа, но кроме этого случилось что-то еще. Карл доверил ему оружие. Карл ему улыбался. Карл принял от него помощь и, кажется, был благодарен за нее. Может, он и не спешил впускать Нигана в свою жизнь, но явно не возражал против его присутствия. Ниган чувствовал, что они перешагнули невидимую черту и между ними что-то неуловимо изменилось, но не мог подобрать определение для новой связи, зарождающейся между ними. В будущем она могла трансформироваться в дружбу, но Нигану было странно представить себя в роли друга Карла, потому что пока их взаимная приязнь больше походила на сближение двух одичавших животных, которые случайно встретились на узкой тропе и предпочли зализывать друг другу раны вместо того, чтобы сражаться. Ниган переворачивал страницы, не вникая в смысл текста, когда в палату вошел Рорри. – С вещами на выход, – сказал он, прислонившись к косяку с широкой ухмылкой. – В чем дело? – Ниган настороженно вскинул голову. – Тебя выселяют. – Рорри не сводил с него пристального взгляда и, прежде чем Ниган успел запротестовать, добавил: – Пока команда Лири не сделает новую формулу вакцины, ты свободен. Внизу ждет последний в твоей жизни конвой, чтобы отвести тебя в новую квартиру. – Это Лири приказал? – Спросил Ниган, подсознательно надеясь на отрицательный ответ. – Билл, – Рорри покачал головой, и по его выражению лица Ниган понял, что санитар удивлен тому, откуда взялось такое особое отношение. Ниган при всем желании не смог бы просветить его на этот счет, потому что сам был в замешательстве. Он быстро собрался и спустился вслед за Рорри в вестибюль, где тот пожал ему руку и искренне пожелал удачи, как будто Ниган переезжал в другую общину, а не на соседнюю улицу. У ворот ждал Бадди со своим неизменным электрокаром, взглянув на который Ниган мысленно поклялся ближайший месяц передвигаться только пешком. – Задали вам трепку эти гребаные черти, – произнес Бадди вместо приветствия. По нему было видно, что ему не терпится услышать подробности, которых лишил его Карл, поэтому Ниган пересказал ему историю обстрела, почувствовав облегчение от того, что по крайней мере Бадди не относится к нему настороженно из-за его внезапного переезда. Нигану пришло в голову, что Карл, возможно, поделился с ним своим решением заранее, или даже что идея с переездом целиком исходила от Бадди. Последнее странным образом задело Нигана, но он не успел об этом спросить. Бадди вытянул руку и указал на небольшой двухэтажный дом, ничем не отличающийся от соседних: – Вон тут ты будешь квартировать. Роуз выделила тебе комнату на втором этаже. Ниган попытался представить, как выглядела Роуз, но в этом не было нужды, потому что когда Бадди свернул на подъездную дорожку и сбил стоявшую у входа кадку с пальмой, хозяйка выбежала из дома, крича что-то на испанском и грозя Бадди кулаком. Роуз оказалась похожей на колдунью из сказки мексиканкой со спутанными черными волосами до пояса, в которых виднелась седина. Смуглую кожу покрывали глубокие морщины, а пока она бурно жестикулировала похожими на птичьи лапки ладонями с костлявыми пальцами, на ее тонких запястьях звенели многочисленные браслеты. Бадди заорал что-то в ответ, продолжая спор на испанском, но Роуз показала ему средний палец, и Бадди пришибленно замолчал, а Ниган подумал, что Карл поселил его точно по адресу. Бадди представил их друг другу и с недовольным видом поспешил уехать. Роуз улыбнулась Нигану так, будто это не она минуту назад ругала его спутника на чем свет стоит, и выяснилось, что она неплохо говорит на английском, несмотря на сильный акцент. Она пригласила его в дом, и они прошли на кухню через опоясывающую дом веранду. Внутри пахло благовониями, а обстановка не то чтобы радовала глаз, но, в отличие от больницы, не угнетала. Стены, как и фасад, были выкрашены в светло-голубой цвет, а напротив стола висел натюрморт, авторство которого, скорее всего, принадлежало кому-то из местных. Скрипящие доски пола покрывал тонкий ковер с кисточками по краям, и, посмотрев вниз, Ниган заметил, что Роуз ходит босиком. Ниган еще не ужинал, и когда он сел за стол, разглядывая скатерть с котятами, Роуз поставила перед ним блюдо из овощей и крупы. Пока она, наклонившись, наливала сок в высокий стакан, из-за ворота ее платья выскользнул амулет на подвеске. Роуз тут же сжала его в ладони и спрятала обратно. – Что там у тебя? – Поинтересовался Ниган, заметив ее торопливый жест. Ему показалось странным, что Роуз, чуть ли не сгибающаяся под тяжестью бус и браслетов, носит под одеждой одно-единственное ожерелье отдельно от остальных. – Можно посмотреть? – Он протянул ладонь, и, бегло взглянув на нее, Роуз сняла с шеи подвеску и вложила ему в руку. – Это талисман, который сделала для меня моя дочь, – ответила Роуз, пока Ниган разглядывал миниатюрный ловец снов в тусклом свете люстры. – Она жива? – Вырвалось у него прежде, чем он успел подумать. С одной стороны, вопрос был бестактным, но с другой – уже давно стал рутиной вместо «Кем работает ваша дочь?» или «Сколько лет вашей дочери?», которые было принято задавать в мире до апокалипсиса. Все, что казалось значимым в прошлой жизни, уже давно утратило смысл. Мир разделился на уходящих и остающихся, оплакиваемых и оплакивающих, и Ниган не понаслышке знал, что все второстепенные вопросы в конце концов сводятся к одному знаменателю: жив ли тот, кто для тебя важен. – Она в Теночтитлане, – Ниган сделал вид, что понял, о чем она, хотя Теночтитлан мог с равной вероятностью оказаться и названием общины, и мексиканским царством мертвых. Ему уже стало ясно, что Роуз суеверная, но тут она удивила его, добавив: – У тебя на ладони нет линии судьбы. – Да ну? – Он натянуто улыбнулся. Впервые после знакомства с Лири к нему вернулось ощущение, что он оказался в дурдоме. – И что это значит? – Что ты сам творишь свою судьбу, – она села напротив него, с любопытством глядя ему в глаза. Он поспешил вернуть ей амулет, который теперь жег ему кожу, но она перехватила его руку и перевернула ее ладонью к себе. Боясь показаться грубым, он вырвал ладонь из ее цепких пальцев, но ее это не остановило. – У тебя линия любви уходит на ребро ладони. – Ниган пробормотал в ответ что-то нечленораздельное. До апокалипсиса у него был опыт общения с уличными гадателями, но он просто орал на них, пока они не отставали, и, конечно, ни у кого из них ему не приходилось жить, поэтому он не знал, что сказать, чтобы не обидеть Роуз. – В тебе много любви. Ниган захохотал. – Во мне много дерьма, – ответил он, отсмеявшись. Он смягчился, заметив, что она смотрит на него с каменным выражением лица. – Я никого не любил с тех пор, как много лет назад умерла моя жена. – Не может быть, чтобы у тебя столько лет не было женщины, – сказала она так, будто говорила о чем-то очевидном, и ее самоуверенный тон разозлил Нигана. – Если хочешь знать, у меня был целый гарем женщин, но никто из них мне на хрен не сдался, – он взял вилку и начал есть с видом демонстративной отрешенности, давая понять, что разговор окончен. – Не стоило мне судить по первому впечатлению, но мне бы и в голову не пришло, что ты насильник. Ниган застыл на месте. За то время, пока он носил свое новое имя, на него успели навесить много нелестных ярлыков, но до такого еще никто не доходил. Он подумал, что она специально его провоцирует, но, подняв взгляд, увидел в ее глазах искреннее презрение. – Потому что я не гребаный насильник, мать твою за ногу, – ответил он настолько спокойно, насколько мог, уговаривая себя сдерживаться. Он с удивлением понял, что скорее не зол, а обижен, потому что она судила пристрастно, и это было чертовски несправедливо. – Ты не видела полной картины. У этих женщин был выбор. И они оказались достаточно умны, чтобы выбрать меньшее зло. Он ожидал, что она начнет спорить с ним с той же горячностью, с которой накричала на Бадди, но она лишь язвительно улыбнулась, и в этой улыбке Ниган узнал что-то сардонически знакомое. – Такое мог сказать только мужчина. – Она рассматривала его с холодным змеиным прищуром. – Потому что согласие, основанное на шантаже и страхе – это все равно насилие. Она, казалось, не упрекала его в открытую, а просто высказывала общеизвестные факты, и все это время продолжала улыбаться, так что в конце концов ему стало не по себе и захотелось спросить, что смешного она нашла во всей этой ситуации. Она смотрела на него как человек, который знает какой-то важный секрет, и внезапно он с содроганием понял, что смотрит в собственное отражение. Ее взгляд говорил: «Ты ни хера не смыслишь в том, о чем рассуждаешь», точно так же, как он раньше смотрел на людей, которые пытались оспорить его право на власть. Его право подчинять менее сильных людей, испытывать их волю и ломать их, играя их судьбами. Только к снисходительности в ее взгляде примешивалась жалость, будто она хотела переубедить его и знала, что может, но не собиралась тратить на него свое время. Он подумал, что осудил ее первым, решив, что она просто вздорная суеверная старуха, а она ответила ему тем же, и теперь они стали квиты. Но было что-то еще, хотя он не хотел этого признавать. Он знал, что она права. Та часть его сознания, где до сих пор скрывалась суть «Нигана», яростно отвергала эту мысль, но тот человек, который пытался стать лучше, чем он есть, знал, что она права. Он распоряжался теми женщинами, как своими вещами, но даже это было не самым худшим его преступлением в роли Нигана. – Ты судишь очень поверхностно, – произнес он после паузы, одновременно желая оправдаться из-за того, что его эго было задето, и поделиться тем грузом, который он носил в себе долгие годы. Он подумал, что раз она все еще жива, значит, через многое прошла и многое потеряла, поэтому он может ей довериться. – После смерти жены я не хотел ни к кому привязываться. Я был зол на мир и на людей, которые сумели сохранить то, что жизнь отняла у меня. Я лишился опоры, когда она умерла. – Это многое объясняет, – произнесла Роуз уже без враждебности, – но ничего не оправдывает. Она встала из-за стола, и он подумал, что она уйдет, оставив его наедине с его сожалениями и горькими воспоминаниями, но вместо этого она открыла один из кухонных шкафчиков и достала оттуда бутылку с прозрачной жидкостью. – Что ты делаешь? – Спросил он, прекрасно зная, что за этим последует. – Разливаю огненную воду, – она достала с верхней полки два стакана и щедро плеснула в каждый. – Выпьем за твою покойную жену. Как ее звали? – Люсиль. – Он сделал глоток и почувствовал, как тяжесть в груди постепенно исчезает. – Очень красивое имя. Она налила еще по одной, и Ниган вдруг обнаружил, что рассказывает ей все с самого начала. То, как они познакомились. То, как мать Люсиль была против него, но его это не остановило. То, как она согласилась жить в тесной квартире в ебенях, пока они не смогут купить нормальный дом. То, как у них все пошло на лад и как они хотели завести ребенка, а потом она заболела. Блестящие черные глаза Роуз, сверкающие напротив, молчаливо заставляли его говорить. Он вспоминал о Люсиль с ностальгией, к которой впервые за много лет не примешивалась боль и печаль. Может быть, потому что он знал, что теперь он наконец поступает правильно, и она бы гордилась им. Может быть, потому что его связанное с женой прошлое, казалось, происходило несколько жизней назад, за которые он успел пару раз сменить свои моральные ориентиры и в итоге перестал походить не только на «Нигана», но и на того человека, кем он был до апокалипсиса. По логике вещей, ему нужно было придумать себе третье имя, но он не верил в нравственное перерождение и прочую чушь. У него оставался номер, и он наслаждался своей безымянностью. Для Карла он во всех смыслах до сих пор был Ниганом, и он знал, что это естественно, потому что Карл не прощает ошибок. – Временами я был хуевым мужем, но я действительно любил ее. – Он не хотел, чтобы Роуз жалела его, но когда речь заходила о покойной жене, он становился сентиментальным, поэтому и запрещал себе думать о ней. – Мне казалось, что мы созданы друг для друга. Такое бывает один раз в жизни. Роуз с грохотом опустила стакан на стол. – Забудь это слезливое дерьмо, которым ты забивал себе голову в Америке, – сурово сказала она. – В Мексике это не работает. – Ну да, в Мексике же совсем другое дерьмо, – он отсалютовал ей заново наполненным стаканом, уже не боясь поддразнить ее, потому что чувствовал, что вернул ее расположение. – Именно, – кивнула она, ничуть не смутившись. – В Мексике совсем другие правила, если ты до сих пор не понял. Знаешь, что еще случается в жизни лишь однажды? – Она придвинулась ближе, облокотившись на стол, и нависла над Ниганом, зловеще понизив голос. – Смерть. Если человек умер – это навсегда. По крайней мере, лет пятнадцать назад все так и считали. А потом – что если ты вышибешь себе мозги, то тебе точно конец. В Мексике еще с незапамятных времен знали, что мертвые не уходят далеко из этого мира. – Ее взгляд затуманился, будто она в самом деле всматривалась в канву давно прошедших эпох через прореху, отделяющую явь от сна. – Их души свободно пересекают черту, за которой находится царство теней, в обоих направлениях. Иногда они помогают живым как мойры, что прядут нить судьбы. Иногда они блуждают во тьме, даже не зная, что умерли. Иногда они возвращаются. Рука Нигана, держащая стакан, резко зависла в воздухе. Взгляд Роуз сфокусировался на нем и снова стал осмысленным, будто она вышла из транса. – Я это к тому, что ничего в жизни не происходит единожды. Ваша американская романтическая чушь ни на что не влияет. Существуют законы более древние, чем сама Земля. Это брехня – что человеку дана всего одна любовь на целую жизнь и что молния не попадает дважды в то же самое место. В Мексике знают, что попадает. Бьет так, что искры летят. – Я бы выпил еще немного, – перебил ее Ниган, понимая, что завтра и так наверняка будет мучиться похмельем, но сейчас его это не волновало. Он задался вопросом, кто в этой общине занимается производством текилы, и решил, что скорее всего это Лири. – За что пьем? – Роуз с готовностью разлила алкоголь по стаканам. – За свободу, – усмехнулся Ниган, снова дразня ее. – Это единственное, в чем мы схожи с американцами, – она с серьезным видом покачала головой, и у него намертво пропало желание шутить. – В Мексике свобода дороже жизни. Завтра, кстати, День Независимости. – До него еще полгода, – хмыкнул Ниган. Он уже изрядно захмелел, но не настолько, чтобы не помнить, какой сейчас месяц. – Нашей Независимости, – добавила она, стукнувшись с ним стаканами. Он хотел спросить от кого, но в памяти всплыл обрывок разговора в баре Хилтона. От прошлого лидера, которого убил Карл, чтобы занять его место. После третьего стакана Ниган обнаружил, что несет всякую чушь о том, каким было его первое впечатление о Мексике, а Роуз слушает его, не перебивая, хотя в ее глазах сияли смешинки. Кроме усилившегося испанского акцента, с которым она иногда вставляла ремарки в паузах монолога Нигана, ничто не выдавало того, что она пила этим вечером. Он знал, что ее в какой-то мере забавляют его слова, но чувствовал, что между ними понемногу устанавливается связь. Он понятия не имел, сколько прошло времени, но когда в его запутанном рассказе, в котором он постоянно перескакивал с одного события на другое, появился Карл, она предложила разойтись по комнатам и лечь спать. В отличие от нее, Нигана сильно шатало, когда он встал из-за стола, и он с трудом поднялся на второй этаж. Ниган устроился на постели, не раздеваясь, и понял, что его штормит даже лежа. Заново прокручивая в голове разговор, он решил, что наговорил много лишнего, но и Роуз тоже была хороша со своими молниями и блуждающими душами. Он подумал, что, возможно, Лири добавляет в текилу кислоту или мескалин, и с этой мыслью уснул. **** Утром его разбудила музыка, доносящаяся с первого этажа, и он не сразу осознал, где находится. Как он и ожидал, голова дико раскалывалась, а перед глазами все двоилось. Пытаясь не делать резких движений, он сполз с кровати и открыл дверь в коридор. Его тут же чуть не снесло обратно волной звука. – Что это за долбаная херня?! – Крикнул он, перегнувшись через перила. В гостиной Роуз вытирала пыль с керамических фигурок на полках. – Это пластинки, пещерный ты человек, – ответила она, запрокинув голову, чтобы встретиться взглядом с его осунувшимся хмурым лицом. Он молча вернулся в комнату, необдуманно хлопнув дверью. Этот звук не перекрыл музыку, но произвел в его страдающей от похмелья голове подобие коллапса. Сев на кровать, чтобы в висках перестало стучать, он обнаружил на тумбочке стакан воды и часы, показывающие два часа дня. Он жадно выпил половину и снова распахнул дверь. – У тебя есть аспирин? – Проорал он, внутренне содрогаясь даже от звука собственного голоса. – Буду я еще аспирин на тебя тратить, – пробурчала Роуз, но пластинка закончилась, и он очень хорошо расслышал ее слова. – Иди обмотай голову мокрым полотенцем. Он закатил глаза, что неожиданно только усилило мигрень, и вернулся в постель. Он был благодарен уже за то, что музыка стихла, но тут Роуз поставила новую пластинку, и ему пришлось сунуть голову под подушку. Около получаса спустя его мучительница принесла ему тарелку с омлетом, но в таком состоянии он не мог даже смотреть на еду. Он пролежал некоторое время, глядя по сторонам. Вчера он не обратил внимание на обстановку комнаты, а теперь ему больше нечего было делать, кроме как разглядывать окружающие его предметы и надеяться на то, что те вскоре перестанут кружиться у него перед глазами. Напротив кровати находился шкаф с зеркальной дверцей, в которой он мог увидеть свое страдальческое отражение, если бы повернул голову. Плотные шторы были задернуты, и в помещении царил полумрак. Он бездумно переводил взгляд с замысловатых вензелей на обоях и кресел в мягкой обивке на полки с книгами, на корешках которых значились их названия на испанском, и погружался в сон, на периферии сознания слыша, как Роуз поет внизу, сильно фальшивя, и как после хлопка входной двери наступает долгожданная тишина. Проснувшись, он почувствовал, что достаточно окреп, чтобы добраться до ванной и плеснуть холодной водой себе в лицо. Отражение в зеркале неожиданно вызвало у него приступ смеха, напомнив о тех золотых днях, когда он просыпался с бодуна после воскресного вечера в баре, плавно перетекшего в драку с каким-нибудь мудилой или в ночь с малознакомой женщиной, и, наспех побрившись, шел учить детей отбивать мячи. Он выглядел настолько помятым впервые после наступления апокалипсиса, так как раньше всегда оставался настороже и не позволял себе расслабиться. Он заставил себя поесть, но отложил вилку уже после трех кусков. Решил открыть окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух, и замер, раздвинув шторы. Из окна был виден океан, а на побережье горели огромные костры, дым от которых взвивался в закатное небо. На него накатывали волны света от миллиарда лампочек, украшающих набережную, перед глазами рябило от ярких пятен флуоресцентной краски, нанесенной на одежду танцующих на пляже людей. Кто-то запустил фейерверк, и Ниган подумал, что ожидал от Дня Независимости добрососедский пикник в стиле розовой мечты Рика о процветании Александрии, но то, что творилось снаружи, больше напоминало ярмарку или цирковой балаган. В прежнем мире у людей было мало поводов для радости, а в новом они вообще практически иссякли, так что он испытывал странное чувство, наблюдая за праздником на побережье. Люди просто веселились, будто сегодня для них не существовало ни тревоги, ни горя, ни постоянной угрозы смерти. «Да они все, наверное, напрочь обдолбанные», – подумал он, но спустился по лестнице на первый этаж. Когда он, обогнув веранду, вышел на набережную, то заметил, что кто-то машет ему от ближайшего костра. Человек вскочил с места, сделал колесо, и Ниган сразу узнал Бадди. Он подошел поближе, пытаясь понять, откуда играет музыка, которая, к счастью, уже не действовала ему на нервы. – Садись, – Бадди схватил его за плечо и приглашающим жестом указал на свободное место между рыжей девушкой с кольцом в носу и темноволосым парнем в татуировках. – Выпей с нами. Сегодня здесь собрались все наши. – Билл тоже здесь? – Крикнул Ниган, пытаясь переорать музыку. Он хотел было сесть, но при упоминании выпивки передумал. – Не-а, он на такие мероприятия не ходит, – Бадди поманил его пальцем и, когда Ниган наклонился к нему, добавил, – тут слишком много девушек, которые хотят запрыгнуть на его член, и парней, которые хотят потаскать его на руках. – Тогда где он? Бадди пустился в объяснения, как найти дом Карла, и под конец даже нарисовал пальцем карту на песке. – Может, тебе удастся уговорить его прийти, – заключил Бадди. – Может, хоть тебя он послушает. Ниган спросил бы, откуда такая уверенность, но Бадди уже повернулся к рыжей девушке и не обращал на Нигана никакого внимания. Ниган снял кроссовки и пошел в указанном Бадди направлении, загребая ногами остывающий после жаркого дня песок. Он оглядывался по сторонам и заметил перед одним из костров Роуз в цветастом платье, а перед другим – Лири, который выглядел странно уместно в обычной одежде без медицинского халата. Большинство из этих людей Ниган никогда раньше не встречал и только сейчас осознал размеры общины Карла. Вереница костров тянулась к линии горизонта, и, казалось, ей не будет конца. Ниган снова надел обувь и, ступив на набережную, свернул в проулок, руководствуясь обозначенными Бадди ориентирами. Ему вслед, стихая, играла музыка, будто провожая его. Что-то в жанре фолк, возможно, выпущенное незадолго до апокалипсиса. «Назови мое имя, и тебе уже никогда не придется чего-то бояться». «Вот уж действительно», – подумал Ниган. Похоже, в отношении Карла жители его общины руководствовались именно этим правилом, произнося его новое имя как мантру. Ниган не собирался объяснять им, как их лидера зовут на самом деле. Карл, кажется, был не против, что Ниган называл его по-старому, но Ниган решил делать это только наедине. У них появилось кое-что общее, маленькая тайна, в которую никто больше не посвящен. Нигану хотелось это сохранить. Он подошел к дому и заметил, что ни в одном окне не горит свет. Тем не менее Ниган постучал в дверь, а потом решил подождать на крыльце. Обойдя веранду, он неожиданно обнаружил Карла на заднем дворе. Тот стоят в «планке» на спортивном коврике, который более уместно смотрелся бы в каком-нибудь спортзале, и даже не повернул голову, когда услышал звук приближающихся шагов. – Карл, – позвал Ниган, стараясь не пялиться на его спину или, по крайней мере, не опускать взгляд ниже. До сих пор он как-то не обращал внимания на телосложение Карла, но теперь заметил, что у него обозначились мышцы, несмотря на то, что он остался таким же стройным. – Да? – Спросил Карл, даже не пошевелившись, пока Ниган не сводил взгляд с его напряженных плеч. – Спасибо за хату. – Не за что, – Карл поднялся с земли, откидывая со лба влажные от пота волосы. Пустую глазницу закрывала повязка, но бинт немного сместился в сторону, демонстрируя часть загрубевшей кожи и нижний край провала. Ниган так сильно хотел к нему прикоснуться, что у него почти покалывало кончики пальцев. Даже в сумерках было заметно, как щеки Карла раскраснелись от физической нагрузки. Он тяжело перевел дух и взял бутылку воды, стоявшую на перилах веранды. Ниган проследил за тем, как дернулся кадык Карла, когда он сделал первый жадный глоток. Струйка воды потекла у него по подбородку, он вытер рот тыльной стороной ладони и вопросительно поднял бровь, перехватив взгляд Нигана. – Почему ты не на вечеринке? – Спросил Ниган и дразняще ухмыльнулся. – Я слышал, ты пользуешься большой популярностью у местных девушек. – Думаешь, оно мне надо? – Хмыкнул Карл, и Ниган вспомнил слова Рорри: «Говорят, винтовка заменила ему любовницу». – На твоем месте я бы ответил, что надо. – Тогда хорошо, что ты не на моем месте, – Карл скрестил руки на груди и прислонился к перилам веранды. – Тебя подослали затащить меня на вечеринку? – Может, в нынешних условиях тебе это кажется бессмысленным, но если бы мир остался прежним, то ты был бы сейчас как раз в том возрасте, когда студенты забивают на учебу огромный хер и все свободное время тратят на вечеринки. Ниган всегда считал, что справедливости не существует и люди получают не то, что заслуживают, а только то, что получают, но ему бы хотелось, чтобы у Карла была нормальная жизнь. – Если бы мир остался прежним, я был бы тем задротом, который не ходит на вечеринки и вечно сидит в своей комнате, – Карл криво улыбнулся, сев на нижнюю ступеньку веранды. – Ты их лидер, Карл, – напомнил Ниган, почти уговаривая, – они тебя ждут. – Вот именно, что лидер. Не хочу в сотый раз выслушивать, что я якобы спас их задницы. – Нигану показалось, что в его голосе сквозит горечь. Темнело быстро, и с такого расстояния он уже не мог различить выражение лица Карла, поэтому подошел ближе и сел рядом с ним, надеясь, что Карл не сочтет это за вмешательство в личное пространство. – Может, действительно спас? Зная тебя, в это нетрудно поверить. – Ниган постарался, чтобы это прозвучало шутливо, и чувство ответственности не тяготило Карла еще сильнее, но Карл повернулся к нему, нахмурившись, и внимательно на него посмотрел. Казалось, он уловил скрытый в словах Нигана подтекст. Если бы Карл только знал, сколько людей выжило благодаря ему, когда Ниган подбирал бредущих вдоль дорог отщепенцев, перечитывая по утрам его письмо. Если бы он только знал, что Александрия не пала лишь благодаря его имени. Ниган не собирался ему рассказывать. – То, что ты чертов герой с дырой, мы поняли еще в Святилище. – Пошел ты, – фыркнул Карл. – Я просто помог. – Уверен, многие девушки были бы не прочь тебя отблагодарить, – подмигнул Ниган, уверяя себя, что просто не хочет, чтобы Карл упускал радости жизни, которые сами плывут ему в руки. – Они думают, что у меня ранимая душа, – Карл закатил глаз. – Что я бедный одноглазый мальчик, которого нужно пожалеть и приласкать. Как будто я гребаный Джеймс Дин – нежный и печальный. – Но мы-то с тобой знаем, что на самом деле ты Оз – великий и ужасный, – усмехнулся Ниган, и Карл ткнул его локтем под ребра. Ниган был удивлен, что Карл знает, кто такой Джеймс Дин, но решил, что в «речной зоне», скорее всего, есть проектор. – Они считают, что я скрываю свое истинное лицо, но это не так. Это – я, – он указал на ярко белевшую в полутьме повязку. – Мне нравится убивать подонков. Мне не нужна чья-то жалость. Я сам могу о себе позаботиться. Ниган отвернулся, поджав губы, и подумал о том, каков был его персональный вклад в жизнь Карла. За восемь лет многое изменилось, и, возможно, после их последней встречи он продолжил влиять на становление Карла так же, как Карл влиял на него. Когда-то он издевался над глазницей Карла, и теперь тот превратил ее в символ своей ярости. Карл одновременно восхищал его и тревожил. Он не хотел, чтобы Карл блокировал все свои эмоции, кроме гнева, и отгораживался от людей. – Не все люди хотят тебя жалеть. Кому-то ты просто нравишься таким, какой ты есть. Я не призываю тебя идти на вечеринку, чтобы только кого-нибудь трахнуть, но хотя бы не отстраняйся от своей же общины, ладно? – Было темно, но не так, как во время их первой встречи в «речной зоне», и Ниган видел изумленный взгляд Карла, не ожидавшего, что ему дадут отпор, его приоткрытые губы, готовые возразить Нигану, и все это побуждало говорить дальше. – Если ты будешь подавлять эмоции, они тебя раздавят. Если ты будешь уверять себя в том, что одиночество сделает тебя сильным, то пойдешь по пути слабых. Плохо, когда тебя пичкают заботой, запихивая ее через прямую кишку, если ты отказываешься прилежно есть с руки, но вечно бояться близости – это херовый вариант. – Он уже пожалел, что завел этот разговор. Он не придвигался к Карлу специально, но они сидели очень близко друг к другу, и прикосновение бедра Карла к его бедру жгло ему кожу. – Я не одинок, – сказал Карл, и Ниган услышал в его голосе искреннее недоумение. – У меня есть друзья. У меня есть сын. Бадди – моя семья. Ни от кого я не отгораживаюсь. С чего ты вообще взял, что я боюсь сближаться с людьми? Действительно, с чего он взял? Ниган надеялся, что в полутьме Карл не заметил растерянность, на секунду отразившуюся на его лице. Ниган понял, что все это время говорил сам с собой, и не потому что Карл его не слушал, а потому что он сказал только то, что сам хотел бы услышать. Впервые за много лет Ниган почувствовал себя глупо. Как в тот раз в Святилище, когда он хотел пошутить, а Карл заплакал. У Нигана было такое ощущение, что с годами Карл натренировал способность выставлять его идиотом. Он начал толкать телегу про одиночество и прочую муру, а Карл всего лишь не хотел выворачивать душу наизнанку перед первой попавшейся бабой. Это даже не означало, что у него никогда не будет девушки и родных детей, и при мысли об этом Ниган решил, что лучше бы он, на хрен, молчал в тряпочку. – Ладно, давай так, – заговорил Карл, пытаясь сгладить неловкую паузу, – если ты сможешь уложить меня на лопатки, я пойду на эту гребаную вечеринку. – Что? – Переспросил Ниган, не поверив ушам. – Ты понимаешь, что мы в разных весовых категориях? Я, конечно, с бодуна, но все еще могу случайно переломить тебя как тростинку. – Давай, иди сюда, – Карл вскочил, сгорая от нетерпения, и встал посередине заднего двора. Ниган неохотно поплелся за ним. Он знал, что победит, но боялся не рассчитать силу и причинить Карлу боль. – И что мне надо делать? – Спросил он с усталым вздохом, хотя азарт Карла был заразителен. – Делай то, что умеешь лучше всего, – Ниган услышал глумливый смешок в конце фразы. – Нападай на меня. Ниган сделал замах, но достаточно медленно, чтобы Карл успел увернуться. На следующий удар Карл с легкостью выставил блок, и Ниган почувствовал разрастающуюся в кисти боль от столкновения с предплечьем Карла. – Нет, так дело не пойдет, – Карл уперся руками в бедра, как недовольный тренер. Как Ниган до апокалипсиса. – В Мексике мы не деремся на кулаках. Только контактная борьба. – И что это, блядь, значит? – Он и так знал. Он был школьным тренером. Много раз видел, как ученики сплетались телами в лишенном элегантности подобии драки и танца. – Схвати меня. Ниган сказал себе, что не собирается ему потакать, но сердце уже билось слишком быстро, хотя он даже не успел запыхаться. Он понял, что не знает, как подступиться к Карлу, чтобы обойтись малой кровью, потому что возможность дотронуться до него одновременно пугала и волновала. Он решил, что ему лучше пойти домой, раз уж благодаря Карлу у него впервые за много лет снова есть дом, но вместо этого обнаружил, что приближается к замершему в стойке Карлу, бросается на него и перехватывает поперек живота, пытаясь свалить на землю. Он чувствовал, как под его ладонями и тонкой тканью майки перекатываются мышцы Карла. Тот освободился, буквально выскользнув у Нигана из рук, хотя тот считал, что держал его достаточно крепко. – Это все, на что ты способен? – Протянул Карл с наигранным разочарованием. – Здесь тебе не аэробика для пенсионеров, так что шевели задницей. Давай еще раз. – Ниган слышал его тяжелое дыхание, видел, как вздымается его грудь. Его голос вибрировал от напряжения. Теперь он сам кинулся на Нигана, и тот не стал отходить в сторону, встретив его нападение как защитник в американском футболе. Карл повис на нем, сцепив руки на его талии, и Ниган взял его шею в захват, сдавливая не слишком сильно, чтобы не задушить. Их ноги заскользили по траве, переплетаясь в хаотичных движениях, и Ниган почувствовал, что бедра Карла прижимаются к его собственным, слабо потираясь об него с каждой новой попыткой освободиться. Ниган осязал голую кожу Карла, разгоряченную и скользкую от пота, волосы Карла лезли ему в лицо, он чувствовал жаркое дыхание Карла в районе своих ключиц и биение его пульса. Он слышал в отдалении музыку, вторящую его сердечному ритму, взрывы петард, перекрывающие шум крови в ушах, видел на небе яркие всполохи фейерверков и смутно осознавал, что где-то там существуют счастливые люди, чей мир не отравлен тем безрассудным лихорадочным желанием, которое заставляло их с Карлом цепляться друг за друга и удерживать в объятиях на грани боя. Карл навалился на него всем телом, будто пытаясь слиться с ним в одно целое, и сделал подсечку, опрокидывая Нигана на спину. Ниган посмотрел на него снизу вверх и внезапно увидел его лицо вблизи, когда Карл залез на него и обхватил бедрами его шею, не давая вдохнуть. На долю секунды Ниган подумал, что Карл действительно его задушит, но потом дважды хлопнул Карла по внешней стороне бедра, как было принято в уличных драках в годы его юности, и Карл слез с него, падая на бок рядом с ним. – Пацан, это уже не борьба, а какой-то ебанутый реслинг, – Ниган хрипло рассмеялся. – Хотя если честно, быть задушенным твоими бедрами – не такая уж плохая смерть. – Ты тоже был неплох, – Карл сделал паузу, – для твоего возраста. Где ты этому научился? Ниган мог бы рассказать Карлу много историй о драках, в которых он участвовал еще до апокалипсиса, и большинство из них выставляло его в не самом лучшем свете. – Пиздился с копами на антивоенных митингах в восьмидесятых, – ответил он, даже не солгав. – Чего? – Карл повернулся к нему с изумленным смешком. – Ты ходил на антивоенные митинги? – Только чтобы подраться с легавыми и выплеснуть гнев. Дети цветов и прочая срань были чуть раньше, а моему поколению достались только злоба и ненависть, – Ниган повернул голову, трава мягко колола его щеку. Его костяшки касались тыльной стороны ладони Карла, но никто из них больше не делал попыток приблизиться, и Нигану трудно было поверить, что еще минуту назад они тесно прижимались друг к другу. – Как и твоему. Карл не ответил, переводя взгляд на очередной фейерверк. С пляжа послышались радостные вопли. Ниган почувствовал себя так, будто они с Карлом отрезаны от остального мира, и по какой-то причине это чувство принесло ему удовлетворение. – Ты не любишь легавых, – произнес Карл после недолгого молчания. Он сел, и Ниган заметил, что у него в волосах запутались травинки, но не решился протянуть руку и стряхнуть их. – Легавых никто не любит, – хмыкнул Ниган. Они оба знали, что речь идет о Рике, но никто не сказал этого вслух, и Ниган был благодарен Карлу за то, что тот не поднимает эту тему снова, по крайней мере, пока. Карл поднялся с земли, подволакивая ногу, и Ниган не удержался: – Как ты тренируешься с больной ногой? – Через боль, – Карл небрежно пожал плечами. Он взбежал по лестнице на веранду и включил фонарь, висящий над входом, а потом вернулся обратно. Ниган встал на ноги, рассматривая Карла в тусклом свете, залившем задний двор. Карл был взъерошенным, растрепанным и, по мнению Нигана, абсолютно восхитительным. – Я думаю, ты еще можешь успеть на вечеринку, – сказал Карл, и Ниган сразу понял намек, но это не означало, что предложение Карла его не огорчило. – Вообще-то, это я тебя уложил, так что теперь ты должен пойти. Повеселись за меня, ладно? – Ладно, – эхом отозвался Ниган, боясь того, что Карл мог увидеть в его взгляде. Если Карлу нужно время, чтобы побыть одному, Ниган ему его даст. В тюрьме он готов был ждать хоть миллион лет и, как оказалось, не зря. На вечеринку он не пошел. Попрощавшись с Карлом, направился к дому Роуз, зная, что собственные мысли сожрут его заживо, когда он окажется в одиночестве, и что лучше всего было бы смешаться с толпой на пляже. Он вошел в дом через веранду и обнаружил, что Роуз все еще нет. Он пожалел об этом, потому что ему хотелось, чтобы она отвлекла его разговором, хотя он до сих пор считал ее странной. Он зашел в тесную ванную на втором этаже, чтобы смыть с себя пот и запах костра и, разглядывая себя в зеркало над раковиной, понял, что на его теле остались ссадины после схватки с Карлом. Это заставило его слабо улыбнуться, потому что Карл – пацан, выпрыгнувший из его грузовика с автоматом наперевес – все-таки до него добрался. Ниган залез в душ и включил воду, вспоминая вес тела Карла, когда тот обхватил ногами его шею. Вспоминая его запах, фрикции его бедер, когда он пытался вырваться из захвата, его грубые ладони, обхватившие талию Нигана. Широкие шершавые ладони взрослого мужчины, а не подростка. Карл уже не был таким хрупким, как раньше. Ниган видел это и чувствовал, как напрягся пресс Карла под его рукой. Ниган хотел, чтобы на первом этаже громко хлопнула дверь, чтобы раздался пьяный возглас Роуз или Бадди, зовущих его, чтобы кто-нибудь остановил его, потому что он знал, что произойдет в ином случае. Несколько дней назад он пробовал подрочить, представив по очереди всех своих «жен», и у него не встал. Он решил, что это побочный эффект экспериментальной формулы вакцины, о котором ему забыл сказать Лири. Но теперь реакция его тела доказывала, что это не так. И более того, что все его мысли о Карле, когда он трахался с Питером, не были случайностью. Ниган двигал рукой по члену, представляя, что он снова лежит между раздвинутых ног Карла, а бедра Граймса обхватывают его шею, только теперь на нем нет одежды и он позволяет Нигану ласкать его языком, посасывать головку и насаживаться губами на ствол. Ниган хотел полностью накрыть тело Карла своим, вплавиться в него кожа к коже, вылизывать его шею и целовать зарубцевавшиеся края пустой глазницы. Кончив, он даже не ощутил чувство вины, потому что знал, что это еще не самое худшее. Худшее заключалось в том, что Карл не просто так поселился в его голове после своей мнимой смерти. С начала апокалипсиса и по сей день Карл оставался единственным человеком, на которого Нигану было не наплевать. «Что-то случается лишь однажды», – сказал он себе. Как первый поцелуй, как выпускной, на котором ты кружишь девушку своей мечты под медленную музыку, как переезд от родителей в собственную квартиру. Но, видимо, не как смерть. И не как множество других вещей, из которых состоит жизнь и жажда жизни. Когда ему было шесть, он думал, что мороженое никогда больше не будет таким вкусным, когда шестнадцать – что секс никогда уже не будет таким классным, но в итоге он был рад, что некоторые первые разы оказались не единственными. Раньше Нигану бы и в голову не пришло, что люди, которым приходилось бороться за выживание, захотят танцевать и запускать фейерверки на пляже, однако он видел это собственными глазами. Надежда и свобода произрастали бок о бок, как цветы, пробивающиеся через трещины в асфальте. Перед тем как начать выживать, они сначала нашли то, ради чего стоило жить. Когда они с Карлом дрались, он чувствовал, как земля уходит у него из-под ног, перед глазами расцветают яркие вспышки, а дыхание ускоряется до предела. Если бы Ниган действительно хотел победить, он мог бы с легкостью это сделать. Он не поддался Карлу, просто он и так проиграл ему очень давно: когда Карл прицелился в него из автомата; когда Карл посмотрел на него снизу вверх, лежа на земле в Святилище; когда Ниган попал дротиком в мишень, а Карл слабо улыбнулся ему. Ниган на протяжении стольких лет хотел понять, что заставляло его мысли возвращаться к Карлу снова и снова, но оказалось, что у него всегда был ответ, только его смысл зависел от того, как задать вопрос. В новом мире вопрос был только один: «Он жив?»