***
Утром Егор предпочёл сделать вид, что все события вчерашнего дня были рядовыми происшествиями и ничего необычного не случилось. Конечно же, Толе он об этом сообщать не собирался – мальчишка должен сам догадаться. Пусть привыкает чувствовать его настроение, за сменой которого Ерушин и сам порой уследить не мог. Но от Борисова он требовал недостижимого. В идеале, конечно, было бы здорово, чтобы тот научился предугадывать его желания, но, к несчастью, парень был слишком глуп, а потому рассчитывать на такое было бы совсем бессмысленно. Все эти мысли мерно текли в голове у Егора, пока он застёгивал слишком тугие пуговицы на новой рубашке. Парень хмуро смотрел на своё отражение в зеркале, отмечая проступающую седину в волосах – тонировка смывалась. Он закрашивал седеющие пряди с двадцати трёх лет. Не повезло с генетикой – у отца к тридцати годам вообще вся голова была белой. Меньше всего на свете Ерушин хотел быть похожим на него, и поэтому всеми доступными способами боролся хотя бы с видимым сходством, проявляющимся в таких мелочах. Придирчиво окинув внешний вид, парень остался не особо доволен (он когда-нибудь начнёт нормально спать по ночам или нет?), однако поделать с этим прямо сейчас он всё равно ничего не мог. Поэтому, печально вздохнув, Егор вышел из своей комнаты, уверенным шагом направляясь на кухню. Светлое пространство не пустовало, что было всё ещё непривычно. Борисов крутился возле плиты, тихо напевая что-то себе под нос. Егор привалился плечом к дверному косяку и с интересом стал наблюдать за ним. Это было неожиданное зрелище: во-первых, от робкого мальчишки не осталось и следа. Наоборот, Толя чувствовал себя очень уверенно, несмотря на то, что он хозяйничал на кухне человека, который был к нему, мягко говоря, не слишком дружелюбно настроен. А во-вторых, его тихий мяукающий голос, напевающий что-то про «сотни километров» приятно удивил Егора своей мелодичностью. К сожалению, длилось всё это представление крайне недолго – Толя повернулся к кухонному острову, в паре метров от которого и стоял Егор. Толя замер, заметив в дверном проёме Ерушина. Его глаза забегали в поисках путей отхода, а руки слегка задрожали. Егор не понимал его реакции – неужели он испугался его? Но ведь сейчас он даже ничего не сделал, просто наблюдал за ним. Если подумать, то он делал то же самое, что делает и мальчишка, когда думает, что Егор этого не замечает. Из ступора Толика вывело шипение на плите – кофе в резной турке грозился выплеснуться на стеклянную поверхность. Ерушин весьма удивился тому, что парень проигнорировал кофеварку и предпочёл сварить кофе традиционным способом. Он смотрел, как умело Борисов подхватил блестящую турку, наклонил её и влил вдоль стенки воды из стакана. Зачем он это делал – Ерушин не знал, но все его действия выглядели отточено и уверенно. Ловко разлив кофе по двум небольшим чашкам, Толя будто опомнился, что не один и, бросив быстрый взгляд на Егора, стушевался. — Хорошо получается. Даже удивительно. Для такого, как ты. Щёки юноши заалели и, опустив глаза в пол, он протянул чашку Егору. Ерушин подхватил её, на долю секунды соприкасаясь с чужими пальцами, и отметил, как Толик вздрогнул от его прикосновения. Всё ещё глядя на парня, опустившего глаза в пол, Егор пригубил кофе и едва сдержался, чтобы не застонать. Вот чёрт, только ради этого стоит терпеть его присутствие в своей жизни. Дорогая кофеварка не выдерживала никакой конкуренции. Бросив взгляд на стол за спиной Толи, Егор заметил, что тот достал продукты. Видимо, собрался готовить завтрак. «Интересно, готовит он так же хорошо, как варит кофе?» – пронеслось в голове у парня. Ерушин щелкнул пальцами, привлекая внимания Толи к себе, и указал на стол позади него. — Ты не ешь. Ясно? Судя по недоумевающему взгляду, Борисов не совсем понимал, почему. В принципе, Егор мог бы и не объяснять ему – много чести. Но тем не менее, решил прояснить причину своего решения. Тем более, что ему предстояло сказать о своих планах, в которых предполагалось непосредственное участие Толи. — Собирайся, едешь со мной. Я тебя здесь не оставлю, мало ли что ты учудишь. Ехать нам далеко, а раз тебя укачивает, то есть сегодня не будешь. Не хочу, чтобы ты заблевал мне всю машину. Борисов нервно сглотнул и теперь уже менее уверенно посмотрел на чашку кофе в своих руках, после чего перевел взгляд на Ерушина. — Кофе можешь выпить, – великодушно разрешил Егор. – Надеюсь, его ты сможешь удержать в своём желудке. Если нет – больше не будешь есть вообще. Понятно? Юноша кивнул и неловко замер. Его плечи застыли в напряжении. Судя по всему, он наделся остаться в одиночестве. И Ерушин и правда собирался уйти, ему необходимо собрать кое-какие документы. Вот только отказать себе в удовольствии лишний раз насладиться тем, как нервничает в его присутствии Толя, он не мог. Что же он медлит? Ведь Егор как разрешил, так и запретит. Запретит ему есть, пить, а если захочет, то и дышать. Егор недоумевающе выгнул бровь – и под его взглядом Толик сделал робкий глоток из чашки, едва не подавившись. Ерушин молча наблюдал за тем, как под бледной тонкой кожей, сквозь которую просвечивали тонкие голубые вены, пришел в движение кадык. Парень невольно подумал о то, как же хорошо, что после вчерашней попытки не то придушить, не то припугнуть Борисова в машине на его шее не осталось никаких отпечатков. Точнее, изначально они были, но практически сразу исчезли. На сей раз повезло. Егор прекрасно понимал, что на такой светлой коже в случае чего следы будут выделяться очень ярко и сходить они будут долго. В следующий раз нужно быть более осмотрительным и не оставлять ничего на видимых местах. А то, что следующий раз обязательно будет – парень даже не сомневался, ведь мальчишка раздражал его одним своим существованием, держать себя в руках рядом с ним было несказанно тяжело. Убедившись, что Толя всё ещё испытывает дискомфорт в его присутствии (который самого Ерушина устраивал полностью – ему нравилось, что Толик его боится), парень поставил пустую чашку на стол, молча развернулся на каблуках и вышел из комнаты. Уже подходя к своей комнате, он выкрикнул: — Десять минут. Не забудь убрать со стола и помыть посуду. Я не потерплю беспорядок в своём доме. К себе в комнату он вернулся всего на пару минут. Просто чтобы лишний раз убедиться в том, что выглядит хорошо. А также, чтобы захватить пиджак – явиться в приличное место в одной рубашке было бы просто моветоном. Это дома Егор мог позволить себе ходить в таком виде, более расслабленном, однако на людях он предпочитал держаться максимально безупречно. Собственно, поэтому у него была такая хорошая репутация: каждое его движение отточено до мелочей, всегда вежливая, но холодная улыбка, безукоризненные манеры, идеальный внешний вид. Всё это залог образа, который воспринимают люди и делают определённые выводы. Вот только никто не знал, что скрывается за этим «фасадом». Выйдя, наконец, в прихожую, Егор отметил, что Толя уже ждёт его у двери, неловко переминаясь с ноги на ногу. На сей раз он не смотрел себе под ноги, но и на Ерушина взгляд тоже не поднимал, а лишь изучал стену напротив. Пройдя мимо, парень встал у зеркала и стал сосредоточенно завязывать шарф на шее, одновременно внимательно разглядывать мальчишку в отражении. Казалось, Борисов ощущает на себе взгляд Егора, который тот и не пытался скрыть. Реакция была именно такой, какую он себе и представлял: Толя чуть-чуть покраснел и неуверенно потёр ладони друг о дружку. А следом внезапно слегка прикусил нижнюю губу. Ерушин чуть не поперхнулся от неожиданности. Он делал это, так, словно был девчонкой, а не парнем. Так маняще и завораживающе, что Егор невольно сглотнул и, моргнув, удержал глаза закрытыми чуть дольше, чем требовалось. «Перестань, ты в своём уме? О чем ты думаешь?» – твердил он сам себе. Но смысла в этом не было, разум отказывался подчиняться ему. Шумно выдохнув, Ерушин нахмурил лоб и посмотрел теперь уже на себя в зеркало, старательно не замечая стоящего за спиной Толика. Однако взгляд невольно цеплялся за его угловатую фигуру, и, чтобы избавиться от этого, Егор повернулся к нему спиной и небрежно повёл плечами. — Может ты, наконец, будешь делать то, что тебе полагается? – отчеканил Егор, не поворачивая головы. Борисов поднял на него глаза. Он замер, пытаясь понять, чего от него хотят. Одновременно с этим Толя занервничал ещё сильнее – понимая, что из-за того, что он не может сообразить, что же от него хочет Егор, у него могут быть разного рода проблемы. Ерушин недовольно закатил глаза: — Пальто подай. С этими словами он повернулся к мальчишке спиной, поправляя слегка задравшиеся рукава пиджака. Тихий шорох сзади оповестил его, что Толя снял пальто с вешалки. Егор завёл руки за спину, но за этим движением не последовало ничего. Секунда, две, пять… Ерушин почувствовал подступающий гнев. «Поверить не могу, он не может справиться даже с этим!» – подумал Егор и слегка повернул голову набок, чтобы Толя лучше слышал его тон. — Ну? В чём проблема? — Я не дотягиваюсь… – испуганным голосом прошептал мальчишка. — Что? – недовольно переспросил Егор. Он решил, что ему послышалось оправдание, настолько жалкое и нелепое, что просто не могло быть правдой. Однако, повернувшись, Егор увидел, как его взгляду предстал юноша, беспомощно прижимающий к себе кашемировое пальто. Ерушину потребовалась доля секунды, чтобы сообразить, что происходит, и он едва сдержал смех – из-за невысокого роста мальчишка и впрямь не дотягивался и не мог накинуть ему на плечи верхнюю одежду. Визуально Егор никак не показал того, что его позабавила данная ситуация. Напротив, он скривился и резко выбросил руку вперед, радуясь тому, как вздрогнул от его неожиданного жеста Толя. Смутившись, он потупил глаза в пол, и протянул пальто Егору. — Как можно быть настолько бесполезным? И как ты только работал у Сержа, я не понимаю, – бросил парень, поправляя воротник и рукава пальто. Заметив, что Борисов всё ещё стоит без верхней одежды, Ерушин раздражённо вскинул брови, и Толик, схватив своё пальто, поспешно надел его. Шарф юноша то ли проигнорировал, то ли попросту забыл про него. Егору, разумеется, это не слишком понравилось – вид совсем неподобающий. Но за столь недолгий срок он уже убедился – Толя не понимает по-хорошему, на словах. Пока на него не накричишь, или того хуже – не ударишь, он ничего не уяснит. Поэтому, обречённо вздохнув, Егор поднял глаза к потолку и встряхнул кистями рук. Почему, нет, ну почему Анатолий Борисов настолько отвратительно глуп, что хорошо понимает только язык боли и унижений? В два шага сократив расстояние, Егор протянул руку и схватил его за шею, вдавливая большой палец под челюсть и чувствуя пульсацию сонной артерии, ощущая, как юноша нервно сглатывает, избегая зрительного контакта. Играючи, парень сжал пальцы и услышал тихое всхлипывание, а затем, чуть ослабив хватку, – судорожный вдох, бессмысленную попытку Толи набрать побольше воздуха в легкие, прежде чем кислород вновь перекроют. Однако Егор не планировал продолжать эту крайне занятную игру. Правда, лишь по причине отсутствия свободного времени. Он наклонился к самому уху парня и, едва касаясь его губами, прошептал: — Я, конечно, весьма польщён, что тебе больше нравятся мои руки на собственной шее, но всё же советую использовать шарф. Он не оставит на тебе синяков и скроет те, что уже есть, – с этими словами Егор оттолкнул мальчишку. Тот качнулся и слегка ударился головой о дверь, но не издал ни звука, а всего лишь слегка поморщился. Впрочем, сразу же взяв себя в руки, Толя опасливо протянул руку и небрежно обмотал вокруг шеи шарф, скрывая проступающие отпечатки руки Егора на своей бледной коже. Ерушин ругнулся про себя – переборщил и наследил. Хотя вроде держал себя под контролем. «Хм… – задумчиво потёр подбородок Егор, – как бы определить, с какой силой можно бесследно взаимодействовать с ним? Уж больно нежный какой-то, того и гляди – рассыплется.» Слегка неряшливый вид Толи раздражал Егора, но он решил пока остановиться и не наказывать его за это. Во-первых, потому что не было времени – им следовало выехать ещё десять минут назад. А во-вторых… Его растрёпанные длинные волосы, покрасневшие щёки и горячее дыхание нравились Ерушину, как бы он ни пытался убедить себя в обратном. Правда, Егор уверял себя, что ему просто доставляет удовольствие видеть чужой страх, но на деле был в этом не до конца уверен. Ловко щёлкнув замком, Егор приоткрыл дверь и остался доволен реакцией Толи – тот моментально выскочил на лестничную площадку и остановился у лифта. «Как собака, которую ведут на прогулку», – подивился Ерушин, выходя вслед за ним. Он нажал на кнопку вызова лифта и покосился на стоящего рядом парня. Тот старался сохранять невозмутимый и расслабленный вид, но неровное дыхание выдавало его страх. С тихим звуком открылись двери подъехавшего лифта, и Ерушин грубо подтолкнул Толю внутрь кабины. Не выказывая никакого недовольства, тот покорно шагнул вперёд и повернулся, ожидая, когда Егор войдёт следом. Когда кабина пришла в движение, Егор в очередной раз отметил, как тяжело ему находиться в замкнутом пространстве с Борисовым. Один взгляд на него – и Ерушин уже почувствовал, как что-то тяжёлое и черное заклокотало внутри, а в голове стали возникать нежеланные мысли. Но что он мог поделать, если вид у Толи был такой, словно минуту назад Егор зажимал его в углу, осыпая яростными поцелуями, а не сжимал шею, надеясь сломать трахею и прекратить мучения обоих? Недовольно нахмурившись, он тряхнул головой – откуда эти мысли? С чего он вообще взял, что юноша выглядел бы именно так, если бы Егор его целовал? Да и он бы никогда не стал этого делать, это отвратительно. Он же парень, такой же, как и Егор. Ладно, может не совсем такой, но в целом... От злости на себя самого Ерушин шумно выдохнул, и стоящий рядом юноша напрягся – он-то ничего не подозревал о мыслях Егора, но сразу же занервничал. Просто так, на всякий случай. К счастью, поток странных мыслей и желаний прервался остановкой лифта – и оба пассажира стремительно покинули его, чувствуя себя максимально некомфортно в одном пространстве, пусть и по разным причинам. В этот раз Толя практически моментально сел в машину и пристегнулся. Егор наблюдал за этим, пока осматривал машину – он делал так всегда, перед тем как сесть внутрь. Просто обходил её кругом, когда быстрее, когда медленнее, заглядывая под автомобиль и постукивая носком туфель о колёса. Ему казалось, что так делают все и это никак не связано с его параноидальным расстройством. И только после того, как Ерушин убедился, что всё в порядке, он позволил-таки себе сесть за руль. За полчаса Егор проехал через полгорода, радуясь отсутствию пробок на дороге в столь ранний утренний час. Борисов покорно сидел рядом и никак не показывал своё любопытство, хотя Ерушин и видел, как он нет-нет, да мельком глянет на дорогу. Для Егора это было просто немыслимо – позволить кому-то везти себя в неизвестном направлении… Скорей всего сам бы он такую поездку не пережил, умер бы от такой комбинации бесконтрольных событий. Но у Толи не было выбора, ему пришлось смириться с происходящим – нравилось ему это, или нет. Едва они преодолели черту города – и последние домишки сменились сначала редким лесочком, а затем и густым непроглядным лесом. Толя заметно занервничал. Егор слышал, как участилось его дыхание, видел боковым взглядом, как он начал царапать кожу на руках ногтями, закусывать губы и всё чаще бросать взгляд в окно. Ерушин усмехнулся и слегка кашлянул, пытаясь скрыть то, что Борисов его насмешил. Толя считал, что у того вечно плохое настроение, и такой расклад парня устраивал полностью. А вот глупость мальчишки его и правда одновременно и забавляла, и раздражала. Он что, правда решил, что Егор вбухал кучу денег в его одежду, чтобы на следующий день вывезти в лес и убить? — Я говорил тебе, что нам далеко ехать? Ну так вот – я не соврал, с этого места ещё примерно триста километров. А теперь, успокойся, пожалуйста, и не раздражай меня своим громким дыханием.***
Егор остановил машину и посмотрел в зеркало заднего вида, поправляя светлые волосы. А затем он повернулся к мальчишке и, вздохнув, протянул к нему руки. Тот рефлекторно сжался, не ожидая ничего хорошего от парня. Игнорируя реакцию юноши, Ерушин расстегнул две верхние пуговицы на его пальто и, потянув за шарф, с тихим шорохом стянул его с шеи Толи. Под тканью сбоку всё ещё виднелись красноватые отпечатки, оставленные его пальцами, и губы Егора выгнулись в довольной полуулыбке. Ловким движением он перевязал шарф на шее Толика и расправил складки, а затем застегнул обратно пальто. После чего поправил его волосы и убрал за ухо прядь волос, упрямо падающую на лицо. Критично оглядел его, но не нашёл к чему бы придраться. — Впредь будь любезен следить за своим внешним видом самостоятельно, чтобы мне не пришлось краснеть из-за тебя, – естественно эта была наглая ложь – Егор бы не покраснел, даже если бы сильно захотел, он просто физически не мог этого сделать. Но Толик активно затряс головой, соглашаясь с парнем. Оказавшись на улице, Егор сразу же похлопал себя по карманам и недовольно скривился – сигареты отсутствовали. Видимо, остались дома. Он огляделся по сторонам, особо ничего не ожидая, и, разумеется, не обнаружил никакого магазина, где мог бы их приобрести. Что ж, останется только терпеть либо до момента, как он освободится и сможет купить хоть каких-нибудь, либо уже до дома. Сглотнув слюну, подступившую от желания закурить, Ерушин приподнял руку и оттянул рукав, бросая взгляд на часы. Слегка опоздали, но не критично. Егор терпеть не мог непунктуальность, так как контролировать время проще всего, и сейчас он бы с удовольствием выместил свою злобу по этому поводу на парнишке, ожидающем рядом, но они приехали сюда по делу, да и мало ли — вдруг кто-нибудь увидит? Поэтому парень лишь наклонился к Толе и, опустив тяжёлую ладонь ему на плечо, процедил: — Помнишь про свой лимит? Много не болтай, и, эй, смотри на меня! – Егор дёрнул его за плечо – парня бесило, что Толя не смотрит на него, из-за чего неясно, понимает ли он вообще, что ему говорят. Мальчишка робко поднял глаза на Ерушина. – Запомни первое правило – картины не рисуют, а пишут. Не знаешь что сказать, говори «неповторимый авторский стиль прослеживается сквозь всё творчество, удивительно!» или «мне кажется, что это жемчужина коллекции, настоящий шедевр». Можешь ещё сказать «столько скрытого смысла можно встретить не в каждом произведении». Но лучше просто молчи. Запомнил? Толя слегка нахмурился и скосил глаза к носу, пытаясь переработать такой большой поток информации, а затем неуверенно кивнул. Егор крайне сомневался, что тот запомнил хоть одну фразу, но всё же надеялся, что он не сморозит какую-нибудь очевидную глупость и не вызовет ни у кого подозрений. Ерушин вознамерился представить его в случае чего своим помощником, но это было рискованно – стоит Толику раскрыть рот, и все поймут, что у него нет даже базовых знаний об искусстве. Тем не менее, особого выбора не было: сказать, что это его прислуга, или, того хлеще, что Егор выиграл этого бесполезного юнца в карты и по непонятным причинам терпит, было бы и вовсе неуместно. Взмахом головы приказав, чтобы Толя следовал за ним, Егор пошёл вперед, ко входу. Краем глаза он выхватил афишу, которая должна была привлечь посетителей, и усмехнулся: случайные люди не ходят по картинным галереям, а те, кто ценят живопись, и так знают обо всех выставках и без этих отвратительных плакатов. Ерушин быстро поднялся по лестнице, состоящей из жалких пяти ступеней. Борисов старался не отставать от Егора и задержался лишь на секунду у входа, с любопытством читая надпись на вывеске у двери. Уверенным шагом Ерушин шёл по покрытому светлой плиткой полу, расстёгивая по пути пуговицы своего пальто. Когда он добрался до гардероба, ему оставалось лишь скинуть его с плеч, что именно он и проделал с успехом. Егор уже успел сдать верхнюю одежду, пока Толя торопливо дёргал скользкие металлические пуговицы на пальто. Его рука потянулась к шее, но Ерушин едва заметно покачал головой, и мальчишка замер, ожидая указаний. Вздохнув, Егор тяжело сглотнул и хорошо поставленным голосом мягко произнёс: — Этот шарф тебе очень к лицу. Не снимай его. Борисов явно остался под впечатлением от диссонанса дружелюбного и ласкового голоса Егора и его убийственно тяжелого взгляда, пробирающего до костей. Смущённо опустив руку, он кивнул и протянул своё пальто Ерушину, который уже нетерпеливо постукивал носком о пол. Через пару секунд, когда Егор спрятал второй номерок в глубинах своего кармана, он подошёл к Толику и цепко схватил его за руку, чуть повыше локтя, подталкивая вперед. И Толя покорно шагал рядом, хоть ему это было и нелегко – Ерушин целенаправленно куда-то шёл, столь быстро, что мальчишка едва ли не бежал. Больше всего Толик боялся запнуться и упасть. Куда уж там смотреть по сторонам на картины – он был сосредоточен на том, куда ступают его ноги. Наконец, Ерушин обнаружил то, что искал, то, ради чего приехал сюда. В дальнем зале были представлены картины художников, содержащиеся в частных коллекциях, «любезно предоставленных нам на время, чтобы Вы могли насладиться этими шедеврами» – именно так гласила надпись на сайте галереи. Экспозиция в этом зале менялась буквально каждый день – одни из полотен были затребованы владельцами обратно в коллекцию, а другие, наоборот, появлялись на неопределенный срок и могли радовать посетителей дольше. Каждый день выставка менялась, в большей или меньшей степени, актуальный список композиций обновлялся на сайте ежедневно. Егор не имел возможности посещать галерею каждый день ввиду того, что дорога была затратна как по деньгам, так и по времени, однако сайт был открыт у него постоянно, благодаря чему парень ежедневно и с интересом изучал обновление экспозиции. Мало ли что интересное попадётся, ради чего он решит проехать три часа и увидеть своими глазами. И когда вчера вечером Ерушин в очередной раз перешёл в открытую вкладку, у него перехватило дыхание от неожиданности. Среди трёх новых экспонатов числилась картина Хаммерсхёя. Егор сначала не поверил своим глазам – прежде он никогда не видел его работы вживую. Более того, он был уверен, что ни у одного из местных коллекционеров картин этого символиста на руках нет. Ерушин знал всех ценителей живописи в радиусе близлежащих городов, это точно не кто-то из них. Либо это чьё-то новое приобретение, о котором он не слышал, и владелец решил не упускать возможности похвастаться своим «уловом», либо это кто-то не из местных щедро предоставил такую редкость. Во всяком случае, это было неважно. Главным было то, что в любой момент картину могли снять с выставки, что уже случалось – некоторые полотна снимали через несколько часов после размещения. Редкость, но такое бывало. И именно поэтому Егор практически не сомкнул глаз за ночь и подорвался ни свет ни заря, лишь бы приехать и увидеть картину собственными глазами, пока есть такая возможность. Он увидел её сразу, едва они переступили порог зала. Но вместо того, чтобы кинуться рассматривать одну-единственную картину, Егор лениво обвёл помещение взглядом, рассеяно скользя по присутствующим людям и картинам, а после поманил плетущегося сзади Толю рукой. Тот в мгновение ока очутился рядом и замер, разглядывая пальцы рук. Егор вздохнул и наклонился к нему. — Будь добр, прояви чуть больше заинтересованности, – опаляя дыханием ухо юноши, прошептал Ерушин. Он вежливо улыбнулся мужчине, который приветствовал его кивком. Егор понятия не имел кто это, но воспитание требовало соблюдения приличий. Медленно он двинулся вдоль выставочного зала, мысленно приказывая собравшимся проваливать вон. Людей было мало, но Егор хотел бы, чтобы и те немногие, что есть, ретировались в другие залы. Потому что он хотел рассмотреть картину так, как не подобает простому посетителю выставки. Что именно парень хотел увидеть – он не мог ответить даже себе, но после странного события в доме Андре у Егора появилось маниакальное желание узреть ещё хотя бы парочку произведений этого художника. Он медленно шёл вдоль одной из стен, рассматривая уже известные ему полотна, изображая высшую степень увлечённости этим делом. Толя покорно шёл рядом, невидящим взором смотря на картины. Казалось, он не понимает смысла и половины из представленных произведений. Хотя, возможно, он не понимал вообще ничего. Ерушин вздохнул и остановился у картины в трёх метрах от нужной. Перед его глазами висел стандартных размеров холст, композиция на котором представляла собой щедрую смесь тёмно-зелёного масла с ярким, тёплым пятном посередине: девушка, чьё меланхоличное лицо было залито солнечным светом, располагалась на мрачном фоне, как бы отделяясь от него. — Крамской. Русский художник второй половины XIX века, «Девушка с распущенной косой»*, – чуть наклоняя голову к Толе и не дожидаясь вопросов от него (которых тот и так, скорее всего, не задал бы), сказал Егор. Он всегда озвучивал названия картин, их автора и год работы таким отточено-заключающим тоном, будто бы выносил вердикт. — Я… Я знаю такого художника, – с осторожностью в голосе произнёс Толя. Он и вправду знал этого небезызвестного живописца, потому что когда-то давно, в детстве предпринимал попытки найти интересные для себя увлечения, но весь интерес к жизни быстро был отнят вместе с детством. — Это репродукция, – никак не прокомментировав ответ Толи, продолжил Егор. – Но очень качественная. Оригинал находится в Третьяковской галерее и является одной из самых популярных работ Крамского после «портрета Неизвестной». К середине своего увлекательного рассказа Егор заметил, что кроме них с Толей в помещении не осталось никого – и моментально прекратил ломать комедию. Быстрым взглядом отметив местоположения камер видеонаблюдения, парень лишь понадеялся, что смотрящий за ними не слишком добросовестно выполняет свою скучную работу, что позволит ему не оказаться скрученным охраной через пятнадцать секунд. В любом случае – главное успеть осмотреть картину. Быстро приблизившись к полотну, он наклонился максимально близко, настолько, насколько ему позволяли бархатные ленты ограждения. Естественно, парень знал, что делать так запрещено, но правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Одновременно с этим Егор незаметно достал из кармана чёрные перчатки и осторожно натянул их на руки. «Ида читает письмо, 1916»** — так гласила надпись на маленькой табличке, стоящей прямо около картины. Светлая, но всё ещё приглушённая и холодная цветовая гамма, характерная для того самого датского художника — Вильгельма Хаммерсхёя. Для Егора это был второй раз в жизни, когда он мог узреть и даже прикоснуться, пусть и не совсем законным образом, к творению живописца. Он сразу отметил общее композиционное сходство, палитру и подпись художника, с которыми уже сталкивался вчера, в доме Андре. Волнение внутри слегка заскребло. Рама висела не на стене, а была надежно зафиксирована с помощью двух тонких тросов, протянутых от потолка вниз. Расстояние между стеной и картиной составляло порядка пяти сантиметров, и Егор обречённо вздохнул – если бы она висела на стене, у него бы не было соблазна заглянуть за неё. Но тут его буквально вынуждают это сделать. Так зачем противиться? — Ты, – окликнул Толю Егор, пользуясь тем, что никого нет рядом. – Живо иди сюда и помоги. Борисов подошёл и взволнованно посмотрел на Ерушина, ожидая его указаний. На самом деле, Егору не нужна была его помощь, но он хотел, чтобы тот стоял рядом и частично загораживал обзор от входной двери. — Встань здесь, – он взял юношу за плечи и, осторожно надавливая на них, подтолкнул его чуть левее. Затем присел и взглянул на дверь через Толино правое плечо, а после осторожно пододвинул его ещё левее. Вот теперь было идеально – любой, кто войдёт внутрь, сначала наткнётся взглядом на бестолкового мальчишку, а уже потом на Егора. Даже такое секундное промедление могло сыграть ему на руку. — Не шевелись! – строго приказал Ерушин и отвернулся, возвращаясь к тому, на чем остановился. Он медленно подошёл к картине и слегка сдвинул ограждение, чтобы иметь возможность подойти на минимальное расстояние к предмету своего интереса. Глядя на холст, Егор аккуратно, чтобы лишний раз не качать подвешенную раму, просунул руку за неё, стараясь скрыть происходящее своим телом от камер видеонаблюдения настолько, насколько это было возможно. Пальцы скользнули по задней поверхности, и Егор едва слышно постучал кончиком пальца по дереву. По звуку ничего определить не получилось, слишком тихое и глухое звучание. Зато, сдвинув ладонь к краю рамы, он провёл пальцами по краю холста и нащупал кое-что интересное. Он был прикреплён к подрамнику скобами. Вчера, когда он осматривал картину в доме Андре, в роли крепления холста выступали мелкие гвозди. Но в целом Егора это не особо смутило – между двумя этими картинами разница почти в десять лет, и использование другого способа крепления было вполне логичным. А вот более яркие краски волновали его куда больше. На картине Андре все цвета были тусклыми, словно припыленными, здесь же палитра была куда более насыщенной, хоть и выдержанной в общей приглушенной гамме, прослеживающейся во всех работах Хаммерсхёя. Это смущало, но парень убеждал себя, что он нервничает попусту. «Краски могли обновить при реставрации, ты же не знаешь, что делали с этой картиной», – убеждал себя Егор. Но из-за большого количества мелких нестыковок с другой картиной, которую он видел, неприятное ощущение, что его каким-то образом обвели вокруг пальца, лишь крепло. Несмотря на совокупность всех этих вещей, каких-либо весомых доказательств у Егора не имелось. Заслышав вдалеке звук шагов, Егор ловко вытащил руку из-за картины и сделал пару шагов в сторону, все ещё гипнотизируя взглядом полотно. Сдвинув в обратное положение стойку ограждения, Егор одёрнул рукав пиджака и быстрым жестом стянул с рук перчатки, пряча их обратно в карман. Толя, приоткрыв рот, во все глаза смотрел на него. Одёргивая пиджак и отряхивая с ткани невидимые глазу пылинки, Ерушин обратился к нему: — Что-то хочешь сказать? — Да, – ответил Толя. — Ну, я тебя внимательнейшим образом слушаю. — Так нельзя! – неожиданно твёрдо произнёс юноша. – Трогать экспонаты запрещено. — Кто тебе сказал? – усмехнулся Егор. Смешно было слышать такое негодование оттого, что он нарушил правила из уст этого щенка. — Вон там так написано, – не сдавался мальчишка. Он указал рукой на стену с виднеющейся табличкой, в которой вежливо были перечислены правила поведения в галерее. Основное правило заключалось в том, что картины не должны пострадать, поэтому в галерее запрещалось есть, пить, трогать выставочные экспонаты, заходить за ограждения, и ещё множество запретов. — Что ты говоришь… – изображая заинтересованность в его словах, протянул Егор. Он шагнул навстречу мальчишке и схватил его за руку, сжимая запястье до характерного хруста и впиваясь в тонкую кожу ногтями. Борисов шумно втянул воздух сквозь зубы и сжал челюсти. – А вот так тоже нельзя, но я же делаю? И никто мне не запрещает. Толя слегка приоткрыл рот, намереваясь то ли застонать, то ли закричать от боли, но Егор опередил его и наклонился к нему. Его глаза яростно сверкали, а сам он улыбался, демонстрируя белые зубы: — Давай. Кричи, – процедил Ерушин. – Дай только повод, и я убью тебя. Мальчишка осёкся и, глубоко вздохнув, сжал зубы. Часто-часто дыша, он поднял потемневшие глаза с неестественно широкими зрачками, контрастирующими с его раскрасневшейся кожей, и покачал головой. Егор остался слегка разочарован тем, что он так быстро сдался и даже не предпринял никакой попытки привлечь внимание к его действиям. Видимо, хорошо умеет терпеть. Хорошее качество, но от этого хочется сломать его ещё больше. Толя словно бросал ему вызов, и Егор не мог не принять его. Но здесь и сейчас обстановка была не самой подходящей, да и через порог зала переступил импозантный мужчина в годах в сопровождении прекрасной молодой спутницы, которую сразу же, намного больше, чем картины на стенах, заинтересовали Егор и Толя, стоящие друг к другу неподобающе близко. — Хороший мальчик, – шепнул Ерушин, и стальная хватка на запястье Борисова разжалась, оставляя лишь болезненные ощущения, красные отпечатки пальцев, да небольшие выразительные полукруглые следы от ногтей. Егор повернулся к незнакомому мужчине и поприветствовал его, а когда тот потерял к парню всяческий интерес, бросил Толе через плечо: — Поправь рукава, не позорь меня, – и юноша торопливо опустил рукав пиджака пониже, скрывая намёки на произошедшее минутой ранее.