***
Джисон вернулся в общежитие поздно вечером. Участники группы, кроме Лино, были в гостиной. Когда он заглянул туда, они вдруг перестали говорить, словно обсуждали что-то, не предназначенное для его ушей. Это удивило Хана, но сказать он ничего не успел. Чан поднялся с дивана, вывел Джисона в кухню, прикрыл за собой дверь и, подтолкнув Джи к стулу, начал говорить. — Ты всё ещё прячешься, — он не спрашивал, а утверждал. Хану как-то вмиг стало стыдно, он потупил глаза и промолчал. — Вы оба большие дети, — в голосе лидера слышалась усталость. Хан наконец смог найти в себе силы, поднял на него глаза и тихо проговорил: — Я не прячусь, просто я ещё не готов. — Когда ты будешь готов? — в тоне, с которым Чан это произнес, Джисон почувствовал что-то такое, что заставило его напрячься. — Понимаешь же, что не сможешь уходить от разговора вечно. — Понимаю, но ничего не могу с собой поделать, стоит только на минутку забыться, тут же вспоминаю ту ночь. Да и что я должен сказать? «Хэй, Лино, я тут подслушал твой разговор с Чаном, и, типа, я что, тебе неприятен?» Так что ли? — рот Джисона искривился в невеселой усмешке. — Да нет же! Я же не говорю тебе первым начать разговор, просто перестань убегать, прятаться, скрываться в студии… Джисон возмущённо перебил Чана: — Да когда я такое делал? Я никогда не убегал. Да и, в конце концов, кто сказал, что я прячусь? Все же прекрасно знают, где я нахожусь, — Хан был смущен и раздражён одновременно. — Окей, ты не прячешься, просто немного забил на общение со всей группой из-за одного человека, — Чан устало опустился на стул. — Для начала, просто проводи больше времени с группой. Тем более, скоро у нас очередные съемки. Лидер с укором заглянул Джисону в глаза. — Ребята не видели тебя уже полторы недели. И не смотри на меня, мы с Чанбином не в счёт. — Но… — Джисон всё ещё пытался возражать, однако Чан отрезал: — Никаких «но». Завтра ты завтракаешь с группой, из студии впредь возвращаешься вместе со мной и Чанбином, — он помолчал. — И вот что я тебе скажу, если бы ты перестал прятаться в своей раковине, то давно бы узнал, что твоё присутствие не просто не неприятно, оно Лино необходимо. — В-в-в каком смысле? — Хан удивленно поднял брови и округлил глаза — он настолько не ожидал услышать что-то подобное, что начал заикаться. — Ты-ты-ты просто пытаешься меня успокоить, хён. — «Будь лидером, будет весело» — говорили они, — закатив глаза и тяжело вздохнув, Чан поднялся, прошел мимо Джисона и включил чайник. — Хорошо, не хочешь говорить с ним, поговори хотя бы со мной. — Оу, ты так сказал, будто я с тобой не разговариваю, — Хан насупился, ведь Чан перевел тему и не ответил на его вопрос. — Ты конечно разговариваешь, но не говоришь о том, что ты на самом деле чувствуешь. — Серьёзно?! Три дня назад я буквально разрыдался на твоём плече и рассказал тебе всё, абсолютно всё, — Джисон возмутился так, что снова перебил старшего. — Три дня назад… три дня назад ты просто выпустил наконец свои эмоции. Причём, не те, что были у тебя в тот момент, а те, что ты сдерживал в течение недели. Я думаю, что на самом деле та твоя истерика могла, да и должна была, случиться гораздо раньше, если бы ты просто пришёл ко мне и рассказал мне обо всём. Что ты чувствуешь на самом деле? Что ты чувствуешь в настоящий момент? — он выразительно посмотрел на Хана в ожидании ответа, но тот, опустив взгляд, рассматривал свои руки. — Ну же, я не смогу помочь тебе, если ты продолжишь молчать. — А что я должен сказать, хён? Что, несмотря на то, что мои чувства были задеты, я скучаю по нему? Или что, несмотря на то, что я понимаю, что это неправильно, я продолжаю его любить? Несмотря на то, что это могут осудить, я бы хотел с ним встречаться? — О, Хани… — Наконец-то, хоть один из вас это признал, — с этими словами на кухню буквально ворвался Хенджин, Феликс вошёл следом, смущённо глядя то на Чана, то на Джисона, всем своим видом выдавая, что они подслушивали. — Даже не поругались толком, и все равно бегают друг от друга, выматывают себя — один умственно, другой физически, дошло до обм… — Хёнджин, замолчи, — Феликс закрыл рот Хвана своей крошечной ладошкой. Хан наконец пришел в себя и с укоризной посмотрел на Чана. — Они что, всё знают? — Конечно, мы всё знаем, — Хенджин убрал руку Феликса от своего лица. — Если ты вдруг забыл, я вообще-то с Лино-хёном живу в одной комнате и мне не составляет труда заметить, если его обычное поведение вдруг как-то меняется. А уж ты и вовсе, как открытая книга, и, если ты начал пропадать в студии больше, чем Чан-хён, значит что-то произошло. А так как с вами обоими что-то произошло, это, наверняка, значит, что эти события связаны. А ещё мы, вообще-то, хорошо осведомлены о твоём особом отношении к Минхо… — договорить он не смог, так как Феликсу всё же удалось утащить его с кухни. Хан обернулся к Бан Чану — тот пожал плечами. Весь его вид выражал полное согласие со словами Хенджина. Джисон смутился: он не думал, что его чувства были настолько очевидны. Он попытался уйти из кухни так быстро, как только мог, но на пороге его остановили слова Бан Чана. — Ты помнишь, завтра мы завтракаем все вместе. И еще, я тут подумал… Завтра ты не идёшь в студию, у тебя, можно считать, выходной. Хан промолчал, повернул дверную ручку и вышел в коридор. Там он прислонился спиной к двери и задумался. Конечно, он понимал, что всё время избегать других участников не получится. Отповедь Чана была даже не неожиданной, скорее, напротив, вполне ожидаемой. А вот слова Хенджина подтолкнули Джисона к размышлениям. То, что сказал Хван, звучало так, будто чувства Джисона к Минхо не осуждают, даже поддерживают. Может быть, они просто думают, что если помирить их с Минхо, обстановка в группе не будет такой напряженной? Вообще, если признаться честно, он как-то потерял понимание, какая сейчас обстановка в группе на самом деле. Кажется, он целую вечность не общался с кем-то, кроме Чана и Чанбина, которые приходили студию. Хотя и там они чаще говорили только о музыке. За все прошедшее время, насколько помнил Джисон, о чем-то, кроме музыки, они с Чанбином поговорили только один раз, два дня назад. Кажется, это был самый длинный разговор не о музыке. Да и с Чаном особо в студии они не общались, если это не касалось творчества. Теперь Джисон понимал, что, вероятно, Чан не собирался вмешиваться, до тех пор, пока это не затянулось так надолго. Нервировать лидера ещё больше Хан, конечно же, не хотел. Поэтому усилием воли он заставил себя принять мысль о том, что завтра ему придется завтракать со всей группой. Всей. То есть и с Минхо.***
Хенджин, снова заглянул на кухню, даже не пытаясь скрыть, что подслушивал, посмотрел на Бан Чана с выражением сочувствия и направился обратно в гостиную. Чан налил себе чай и сел на стул возле окна. Он задумался, правильно ли поступил, что не сказал Хану об обмороке Минхо. С одной стороны, он принял это решение не в одиночку, а посовещавшись с ребятами. И, хотя Хенджин сказал, что «это-было-бы-охренительно-здорово-если-бы-они-помирились-как-в-дорамах-Джисон-узнав-о-том-до-чего-довела-их-ссора-бросился-бы-сидеть-у-постели-больного-и-проснувшись-Минхо-обнаружил-бы-заботящегося-о-нем-Джисона-они-бы-поговорили-обнялись-и-поплакали-а-потом-бы-помирились-И-жили-вместе-долго-и-счастливо-Конец», все остальные поддержали идею Чана не пытаться заставить Джисона помириться с Минхо с помощью чувства вины. Ну как поддержали. Чанбин самоустранился от обсуждения, а Айен сказал «фу, любовь» и вернулся к игре в телефоне. Зато Феликс и Сынмин были обеими руками «за». За этим обсуждением их и застал Джисон. С другой стороны, расскажи они Хану о случившемся, он бы точно поступил, как сказал Хенджин. Примирение в таком случае произошло бы гораздо быстрее, но, весьма вероятно, Минхо бы решил, что с ним помирились из жалости, и это снова не привело бы ни к чему хорошему. — Эти глупые дети друг друга стоят, — пробормотал Чан. Он допил свой остывший чай и отправился в гостиную, чтобы разогнать младших по кроватям.***
Минхо проснулся в своей кровати. Он чувствовал себя ужасно: тело ломило, голова болела, будто он нехило приложился ей об пол, затем вспомнил, что так оно и случилось. Он полежал пару минут, глядя в потолок, и, думая о том, что его безрадостное существование просто продолжается, с трудом вытащил себя из кровати. Лино собрался в душ, заметив, что кровати Сынмина и Хёнджина опустели, а ребята, скорее всего, отправились на поиски завтрака. После душа Минхо поплелся на кухню, откуда слышался оживленный разговор. А дальше у него случилось чувство дежавю: когда он вошёл на кухню, все семь мемберов были там. Все семь. Причем картина была до ужаса знакомой: младшие лениво ковырялись в тарелках с завтраком, Феликс досматривал сон на плече Хенджина, Чан (правда выглядящий сегодня гораздо бодрее) задумчиво смотрел в свою чашку. А Чанбин разговаривал… с Джисоном. Кажется, в этот момент Минхо был близок к тому, чтобы ещё раз потерять сознание — он не видел Джисона за эти полторы недели ни разу, а сейчас все выглядело так, будто этих полутора недель и не было. Он несмело сказал «Доброе утро», обозначая свое появление, и замер. Хан посмотрел на лидера, поймав на себе его серьёзный взгляд, также серьёзно на него смотрел сидящий рядом Хенджин, и даже Феликс приоткрыл глаза, наблюдая за реакцией Джисона. Всё это произошло за какие-то доли секунды, но Минхо, чутко улавливающему происходящее, казалось, что прошла вечность, прежде чем раздался нестройный хор сонных голосов, а Джисон… повернул свою тёмную макушку в его сторону и поприветствовал его, не отводя взгляда. В этот момент для Минхо замер весь мир. Он смотрел в удивительные хановы глаза, и для него там отражалась целая вселенная.***
Позже Лино назовёт это «мгновением откровения», потому что именно в эти несколько секунд зрительного контакта, пока Джисон не отвернулся, чтобы продолжить разговор с Чанбином, Ли удивительно четко осознал одну вещь. Он не просто скучает по Джисону. Джисон ему нравится. В том самом смысле нравится.